Онлайн чтение книги Властелин Хаоса Lord of Chaos
6 глава. Паутина Тени

Оставив проход открытым на тот случай, если придется отступать, и не отпуская саидин, Саммаэль осторожно шагнул на узорчатый шелковый ковер. Обычно он соглашался на встречи лишь у себя или, на худой конец, на нейтральной территории, но сюда приходил уже во второй раз. Приходил по необходимости. Он никогда не отличался доверчивостью и, уж конечно, не проникся ею после того, как узнал – разумеется, лишь отчасти, – что произошло на встрече Демандреда с тремя женщинами. У Саммаэля не было сомнений, что Грендаль рассказала ему лишь то, что сочла нужным, – у нее были свои планы, которыми она не собиралась делиться с другими Избранными. Ведь только один из них сможет стать Ни’блисом, а это стоит самого бессмертия.

Он стоял на огражденном с одной стороны мраморной балюстрадой помосте, где были расставлены золоченые столы и стулья, украшенные довольно фривольной резьбой и инкрустацией. Эта площадка не менее чем на десять футов возвышалась над длинным колонным залом. Лестница туда не вела. С помоста можно было наблюдать за увеселительными выступлениями внизу – по сути, весь зал представлял собой огромную сцену. Солнечный свет искрился в высоких окнах с причудливыми цветными витражами, но жара сюда не проникала. Воздух был прохладен и свеж, хотя Саммаэль ощущал это лишь отдаленно. Грендаль нуждалась в прохладе ничуть не больше его самого, но тем не менее не пожалела усилий на пустую прихоть. Удивительно, что она еще не оплела сетью весь дворец.

Со времени его последнего посещения в нижнем зале кое-что изменилось, но он пока не мог сообразить, что именно. По центральной оси зала располагались три неглубоких продолговатых бассейна с изысканных форм каменными фонтанами, посылавшими струи воды чуть ли не к резным мраморным выступам на высоком сводчатом потолке. В бассейнах и рядом с ними показывали свое искусство мужчины и женщины, едва прикрытые лоскутами тончайшего шелка. Здесь выступали жонглеры, акробаты, танцовщики и музыканты. Разного роста и телосложения, разных оттенков кожи, волос и глаз, они были прекрасны и соперничали друг с другом в совершенстве. Все это предназначалось для услаждения взоров стоящих на помосте. Бессмысленная трата времени и сил, как раз в духе Грендаль.

Когда Саммаэль ступил на помост, там никого не было, но он все равно удерживал саидин, а потому ощутил сладковатый, словно благоухание цветочного сада, аромат духов Грендаль и услышал легкий шелест ступавших по коврам туфелек задолго до того, как позади него раздался голос:

– Ну разве мои зверушки не прекрасны?

Она подошла к балюстраде и встала рядом с ним, с улыбкой поглядывая на представление внизу. Тонкое голубое платье доманийского покроя облегало ее стройное тело, более открывая взору, нежели скрывая. Как обычно, все ее пальцы были унизаны перстнями – ни один самоцвет не повторялся, – на запястьях красовались усыпанные драгоценными камнями браслеты, а высокий ворот платья обвивало колье из огромных сапфиров. Хотя Саммаэль и не слишком хорошо разбирался в подобных вещах, он не без оснований полагал, что ее прическа – нарочито небрежно ниспадающие на плечи золотые кудри, усеянные мерцающими тут и там лунниками, – являлась плодом сознательных усилий и точного расчета.

Саммаэлю случалось задумываться о Грендаль. Он никогда не встречал эту женщину до тех пор, пока она не решила бросить безнадежное дело и последовать за Великим Повелителем, но, конечно же, слышал о ней. Эту аскетичную отшельницу высоко чтили повсюду, ибо она врачевала умы и души, что неподвластно Целительству. Принеся клятву Великому Повелителю, она тут же забыла о воздержании, отбросила благочестие и стала вести жизнь, противоположную той, какой славилась прежде. Создавалось впечатление, будто жажда удовольствий захватила ее полностью, не оставив места даже стремлению к власти. На деле все обстояло иначе. Грендаль всегда умела скрывать свою истинную суть. Саммаэль полагал, что знает ее лучше, нежели любой другой из Избранных, – ведь это она сопровождала его в Шайол Гул, когда он отправился туда выразить почтение Великому Повелителю, – но даже ему было не под силу проникнуть в ее истинные помыслы. Слишком сложной и многогранной натурой была эта женщина. Каждое ее слово, каждая мысль несли столько оттенков смысла, сколько чешуек у джегала, причем переходить от одного к другому она умела с быстротой молнии. Тогда хозяйкой положения была она, а Саммаэль, при всех своих воинских заслугах, мог лишь следовать за нею. Теперь, однако же, обстоятельства изменились.

Никто из выступающих внизу даже не поднял глаз, но с появлением Грендаль у них будто добавилось вдохновения и даже, если это вообще возможно, грации. Все они старались показать себя с наилучшей стороны, ибо существовали лишь для того, чтобы угождать своей госпоже. В этом Грендаль была уверена.

Она небрежным жестом указала на могучего мужчину, удерживающего на весу трех стройных женщин. Тела акробатов были умащены маслом и лоснились.

– Вот эти, пожалуй, мои любимцы. Рамзид – брат доманийского короля. На плечах он держит свою жену, а две другие женщины – младшая сестра короля и его старшая дочь. Право же, просто удивительно, чего могут добиться люди, если наставить их на путь истинный. Сколько талантов пропадает впустую.

Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала – исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.

Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду – одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие – на его руках, тоже расставленных в стороны.

Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.

– Каковы, а? Мое последнее приобретение – они из тех земель, что лежат за Айильской Пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там Ш’боан, что-то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать Ш’ботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую Ш’боан и править так же безраздельно следующие семь лет – до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! – Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. – Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора – так они это называют. У них на все один ответ – Воля Узора.

Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней. Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий Повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.

– Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, – сухо заметил Саммаэль.

Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.

Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню Возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни’блисом. Великий Повелитель всегда поощрял такого рода... соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.

Женщина повернулась к мускулистому молодому человеку, облаченному, как и она, в белое полупрозрачное одеяние. Тот держал в руках золоченый поднос с еще одним кубком и высоким, под стать кубку, хрустальным кувшином. И она, и он украдкой поглядывали на открытые врата, сквозь которые виднелись покои Саммаэля в Иллиане. Прислуживая Грендаль, женщина смотрела на нее с обожанием. Грендаль могла позволить себе говорить свободно в присутствии своих слуг, хотя среди них не было ни одного Приверженца Тьмы. Приверженцам Тьмы она не доверяла, утверждая, что любого из них ничего не стоит склонить к измене, не то что ее людей. По отношению к своим любимцам и слугам она использовала столь высокий уровень Принуждения, что в их сознании почти не оставалось места для чего-либо, кроме безмерного восхищения своей госпожой.

– Я уже почти ожидал, что сам король будет подносить здесь вина, – продолжил он.

– Ты же знаешь, я приближаю к себе лишь самых изысканных, утонченных людей. Алсалам никак не соответствует моим требованиям.

Грендаль приняла вино у женщины, даже не взглянув на нее, и Саммаэль уже в который раз задумался, не являются ли все эти любимцы всего лишь ширмой, как и легкомысленная болтовня. Пожалуй, стоит продолжить этот разговор, вдруг она обронит лишнее словечко, которое позволит заглянуть за завесу.

– Рано или поздно, Грендаль, ты все равно допустишь оплошность. Что, если один из твоих гостей узнает того, кто поднесет ему вино или станет убирать постель, и у этого гостя достанет ума попридержать язык до ухода? Что, скажи на милость, ты будешь делать, когда кто-нибудь заявится в этот дворец? Конечно, шоковым копьям нынешние стрелы не чета, но и стрелы способны разить насмерть.

Грендаль откинула голову назад и рассмеялась – мелодичная трель должна была обозначать скорее веселое недоумение, чем обиду, будто она не усмотрела в его словах и намека на оскорбление. Во всяком случае, так могло показаться тому, кто ее не знал.

– Ох, Саммаэль, что это тебе взбрело в голову? С чего ты решил, что я позволяю посетителям высматривать у меня, что им вздумается? Уж конечно, мои любимые зверушки и мои личные слуги им прислуживать не станут. У меня бывают и сторонники Алсалама, и его враги, и... Да что там, даже Принявшие Дракона покидают мой дом в твердом убеждении, будто я поддерживаю их и только их. И потом, кто и в чем может заподозрить калеку?

Кожу Саммаэля начало слегка покалывать. Грендаль направила Силу, и в одно мгновение облик ее изменился. Медная кожа потускнела, волосы словно выцвели, темные глаза утратили блеск. Она выглядела болезненно худой и хрупкой. Ни дать ни взять – некогда прекрасная Доманийка, медленно проигрывающая схватку со смертельным недугом.

Саммаэль едва удержался от усмешки. Достаточно было одного прикосновения, чтобы обман раскрылся. Лишь очень тонкое использование Иллюзии позволяло пройти это простое испытание, Грендаль же, похоже, была склонна к примитивным эффектам. В следующее мгновение она вновь стала прежней, на губах ее играла кривая усмешка.

– Ты и представить себе не можешь, как все они верят мне и слушаются меня.

Он никогда не понимал, чего ради она предпочитала оставаться здесь, в терзаемой распрями стране, да еще и во дворце, известном всему Арад Доману. Само собой, она вряд ли могла допустить, чтобы о ее пристанище узнали остальные Избранные. То, что она доверилась Саммаэлю, не могло не насторожить его. Грендаль ценила удобства, но вовсе не любила утруждать себя их поддержанием, а этот дворец находился поблизости от Гор Тумана. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы никто не задавался вопросом, куда подевался прежний владелец со всеми своими домочадцами и челядью. Саммаэль не удивился бы, узнав, что всякий побывавший здесь доманиец уезжал, пребывая в убеждении, будто эта земля передавалась в ее семье из поколения в поколение со времен Разлома. Грендаль настолько часто пользовалась Принуждением, словно молотом, что могло создаться впечатление, будто она не владеет более деликатными его формами, позволявшими направлять чужой разум исподволь, столь тонко и изощренно, что обнаружить следы постороннего вмешательства было практически невозможно. В действительности же она великолепно владела и этим методом. Пожалуй, в области Принуждения Грендаль не знала себе равных.

Он позволил своим вратам исчезнуть, но продолжал держаться за Истинный Источник. Против обернувшегося в саидин ее штучки не сработают. Кроме того, он подсознательно наслаждался этой постоянной борьбой с потоком, борьбой не на жизнь, а на смерть. Выживает сильнейший – таково было убеждение Саммаэля, и, касаясь Источника, он всякий раз словно подтверждал свое право на существование. Грендаль не могла знать, удерживает ли он саидин, но лукаво улыбалась с таким видом, будто для нее не существует секретов. Ему это не нравилось. Саммаэль терпеть не мог, когда люди делали вид, будто что-то знают, но еще больше не любил, когда они действительно знали нечто неизвестное ему.

– Так что ты хотела мне сказать?

Вопрос прозвучал, пожалуй, слишком грубо.

– Сказать? А, это насчет Льюса Тэрина. Ты ведь, похоже, ничем другим не интересуешься. Так вот, его место среди моих зверушек. Он будет гордостью моей коллекции. Конечно, он не столь красив, как некоторые другие, но, памятуя о том, кто он, можно закрыть на это глаза. – Она снова улыбнулась и пробормотала так тихо, что без саидин Саммаэль мог бы и не расслышать: – К тому же мне нравятся рослые мужчины.

Он едва сдержался, успев подавить непроизвольную попытку приосаниться. Саммаэль был далеко не коротышкой, но втайне терзался, считая, что его рост никак не соответствует выдающимся способностям. Льюс Тэрин был на голову выше него, и этот ал’Тор тоже. Почему-то рост всегда считался чуть ли не главным достоинством мужчины. Еще одно усилие потребовалось ему, чтобы не коснуться шрама, пересекающего лицо от волос до квадратной бородки. Рану нанес ему Льюс Тэрин, и Саммаэль сохранил шрам как напоминание. Он заподозрил, что Грендаль намеренно сделала вид, будто не совсем поняла вопрос, ибо желала применить его как наживку.

– Льюс Тэрин давным-давно умер, – резко бросил он. – А этот Ранд ал’Тор всего-навсего деревенский выскочка, которому случайно повезло!

Грендаль взглянула на него с деланным удивлением и даже заморгала:

– Ты и впрямь так думаешь? А мне кажется, тут замешано нечто большее, чем простое везение. На одной удаче, знаешь ли, его бы так далеко не занесло.

Саммаэль явился сюда вовсе не затем, чтобы говорить об ал’Торе, и сейчас по спине у него пробежал холодок. В голову лезли непрошеные мысли, которые он всеми силами гнал прочь. Ал’Тор не был Льюсом Тэрином, но являл собой воплощение возродившейся души Льюса Тэрина, как и сам Льюс Тэрин – воплощение той, иной души. Саммаэль не был ни философом, ни теологом, но вот Ишамаэль был и тем и другим, и он утверждал, что в этом факте сокрыта одна из величайших тайн мироздания. Конечно, Ишамаэль погиб, впав в безумие, но и тогда, когда он пребывал в здравом рассудке, когда казалось, что они вот-вот нанесут Льюсу Тэрину Теламону поражение, – и тогда он утверждал, будто эта борьба ведется со дня Творения. Нескончаемая война между Великим Повелителем и Творцом, в которой и тот и другой используют суррогаты людей. Более того, Ишамаэль говорил, что, как только Великий Повелитель освободится, он обратит Льюса Тэрина к служению Тени. Возможно, Ишамаэль уже тогда начинал сходить с ума, но попытки привлечь Льюса Тэрина на сторону Великого Повелителя действительно имели место. А по словам Ишамаэля выходило, будто такое случалось и прежде, причем бывало, что поборник Творца создавал творение Тени и сам возвышался, как поборник Тени.

Все эти суждения были слишком запутанными и сложными, но одно не шло у Саммаэля из головы. Он вовсе не исключал вероятность того, что Великий Повелитель захочет сделать Ни’блисом именно ал’Тора. Но невозможно возвыситься в пустоте, без всякой опоры. Ал’Тору требуется помощь, и, судя по всему, он ее получает. Помощь – вот что объясняет удачу, которая сопутствовала ему до сих пор.

– Ты узнала, где ал’Тор прячет Асмодиана? Или где находится Ланфир? Или Могидин?

Впрочем, Могидин скрывалась всегда. Ее не зря прозвали Паучихой, она как паук – нападает, когда думаешь, что он уже мертв.

– На сей счет тебе известно столько же, сколько и мне, – беспечно ответила Грендаль, отпив из кубка. – Я думаю, что Льюс Тэрин всех их поубивал. Ой, да не морщись ты так! Пусть будет ал’Тор, раз ты настаиваешь. – Похоже, ее это особо не беспокоило. Впрочем, Грендаль не собиралась вступать в открытую борьбу с ал’Тором. Это не в ее духе. Если ал’Тор вызнает, где она прячется, Грендаль просто-напросто сбежит и устроит себе логово в другом месте, ну а коли не удастся удрать, сдастся прежде, чем он успеет нанести удар, и тут же примется убеждать его в том, что без нее ему не обойтись. – Из Кайриэна доходили слухи, будто Ланфир умерла на руках Льюса Тэрина в тот самый день, когда он убил Равина.

– Слухи, они слухи и есть. Ланфир, если хочешь знать мое мнение, помогала ал’Тору с самого начала. Я заполучил бы его голову еще в Тирской Твердыне, если б кто-то не послал Мурддраалов и троллоков ему на выручку. Это сделала Ланфир, кто же еще? Она мне надоела, я ее убью, если только увижу! И зачем, скажи пожалуйста, ему убивать Асмодиана? Вот я убил бы его, попадись он мне в руки, а ему какая с того корысть? Асмодиан перебежал к ал’Тору и учит его, помяни мое слово!

– Вечно ты находишь оправдание своим промахам, – прошептала Грендаль в свой кубок и снова так тихо, что лишь саидин позволил Саммаэлю расслышать эти слова. Затем она заговорила чуть погромче: – Что ж, выбирай те объяснения, которые тебе больше нравятся. Может, ты и прав. Но мне кажется, что Льюс Тэрин выводит нас из игры одного за другим.

Рука Саммаэля дрогнула от гнева, да так, что он едва не расплескал пунш. Ранд ал’Тор! Ранд ал’Тор, а никакой не Льюс Тэрин. Он, Саммаэль, пережил великого Льюса Тэрина Теламона, пожиная плоды побед, которые не мог одержать сам, и ожидая новых, чтобы насладиться ими. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не осталось могилы Льюса Тэрина, чтобы можно было на нее плюнуть.

Помахав унизанными перстнями пальцами в такт доносившейся снизу мелодии, Грендаль заговорила рассеянно, словно музыка и вправду отвлекала ее:

– Так много наших уже сложило головы, столкнувшись с ним. Агинор и Балтамел. Ишамаэль, Бе’лал и Равин. И Ланфир с Асмодианом, что бы ты там ни думал. Могидин, та, может быть, и впрямь таится где-нибудь в тенях, выжидая, когда все мы погибнем, у нее на это глупости хватит. Я все же надеюсь, что ты уже присмотрел местечко, куда бежать. Похоже, следующим, на кого он обрушится, будешь как раз ты. И случится это, сдается мне, скоро. Так что мне здесь едва ли придется выдерживать натиск чьей-нибудь армии, а вот про тебя этого не скажешь. Я слышала, будто Льюс Тэрин собрал немалое войско против тебя Такую цену приходится платить, если не только хочешь обладать властью, но еще и желаешь, чтобы все это видели.

Конечно же, Саммаэль подготовил пути к отступлению – этого требовало простое благоразумие, – но в голосе Грендаль слышалась бесившая его уверенность, что они ему понадобятся.

– И если я уничтожу ал’Тора, то никоим образом не нарушу волю Великого Повелителя. – Сути этих велений он не понимал, но того и не требовалось. Надлежало лишь повиноваться Великому Повелителю, а не вникать в его замыслы. – Не нарушу, насколько я могу судить о них с твоих слов. Если ты что-то утаила...

Глаза Грендаль похолодели, превратившись в голубой лед. Она всегда старалась избегать столкновений, но терпеть не могла угроз. Впрочем, уже в следующий миг на ее лице вновь появилась глупая улыбка – эта особа была переменчива, как погода в М’джинне.

– Я пересказала тебе то, что поведал мне Демандред, а с ним говорил сам Великий Повелитель. Пересказала все, Саммаэль, до последнего слова. И не думаю, чтобы он осмелился солгать, передавая волю Великого Повелителя.

– Но ты почти ничего не рассказала о том, что затевает сам Демандред, – тихо промолвил Саммаэль. – Он, Семираг и Месана. По существу, ничего.

– Я рассказала все, что знаю, Саммаэль, – повторила Грендаль и досадливо вздохнула.

Возможно, она говорила правду. Похоже, даже сожалела о своем незнании. Похоже, но... что-что, а пустить пыль в глаза она умела.

– Ну а насчет всех прочих... Вспомни, Саммаэль, мы и прежде умышляли друг против друга, боролись друг с другом чуть ли не столь же ожесточенно, как с Льюсом Тэрином, но все же добивались побед, пока он не подстерег всех нас в Шайол Гул.

Она содрогнулась, и лицо ее на миг исказила гримаса страдания. Саммаэль и сам не любил вспоминать тот день, а еще паче все случившееся потом. Нескончаемый сон без снов, сон, за время которого мир неузнаваемо изменился и плоды всех его трудов исчезли.

– Теперь мы пробудились в ином мире, каждый из нас отличается от простых смертных, словно мы и они не относимся к одному и тому же человеческому роду, и что же? Мы гибнем, гибнем один за другим. Попробуй хоть на миг забыть о том, кто будет Ни’блисом. Подумай о другом. Ведь когда мы пробудились, ал’Тор – называй его ал’Тором, коли тебе так угодно, – был беспомощен, как младенец.

– Ишамаэль так не считал, – возразил Саммаэль, хотя полагал, что Ишамаэль уже тогда обнаруживал признаки подступающего безумия. Грендаль, однако же, продолжала, будто и не слышала его слов:

– Мы ведем себя так, будто вернулись в мир, который некогда знали, тогда как это вовсе не так. От того мира почти ничего не осталось. Нас остается все меньше, а ал’Тор с каждым днем становится сильнее. Земли и люди собираются вокруг него, а мы умираем. Мы, которым даровано бессмертие. Я не хочу умирать.

– Если он так пугает тебя, убей его, – сказал Саммаэль и тут же пожалел о неосторожной обмолвке. Он был бы рад проглотить эти слова.

По лицу Грендаль промелькнула недоверчивая усмешка.

– Я служу Великому Повелителю и повинуюсь ему, Саммаэль.

– Как и я. Как и все остальные.

– Как мило, что ты соблаговолил преклонить колени перед нашим Господином. – Голос ее был холоден, лицо помрачнело. – Ну так вот, единственное, что я хочу сказать: Льюс Тэрин и сейчас столь же опасен, как в наше время. Напугана, говоришь? Да, я напугана. Я намерена жить вечно и не хочу разделить судьбу Равина!

–  Тсаг!  – Бранное слово заставило ее моргнуть и действительно посмотреть на Саммаэля. – Ал’Тор, Грендаль! Не Льюс Тэрин, а ал’Тор. Невежественный мальчишка, чему бы там ни научил его Асмодиан! Деревенщина, грубый дикарь, наверняка до сих пор неспособный даже вообразить девять десятых того, что мы считаем само собой разумеющимся. Он заставил кланяться нескольких лордов и возомнил себя покровителем народов. Да у него воли не хватит, чтобы действительно покорить их и зажать в кулаке. За ним следуют только эти Айил... Бажад дровиа! Кто бы мог подумать, что они способны так измениться?! – Саммаэль умолк и попытался взять себя в руки. До сих пор он никогда так не ругался, ибо неумение владеть собой считал непростительной слабостью. – На самом деле они одни поддерживают его, да и то не все. Он висит на волоске, и волосок этот, так или иначе, непременно оборвется.

– Так ли? А что, если... – Она осеклась и торопливо, так что пунш расплескался, обрызгав запястье, поднесла к губам кубок. Одним глотком Грендаль осушила его до дна. Изящная служанка тут же поспешила к ней с кувшином. Подставив ей кубок, Грендаль на одном дыхании выпалила: – Скольким из нас суждено погибнуть, прежде чем все кончится? Мы должны сплотиться, как никогда прежде.

А ведь начала она совсем не с того. По спине Саммаэля вновь пробежал холодок, но он не обратил на это внимания. Ал’Тор не станет Ни’блисом. Ни за что! Итак, выходит, она хочет, чтобы они сплотились?

– Тогда объединяйся со мной. Соединись узами. Вдвоем мы сможем достойно противостоять ал’Тору. Давай положим начало новому союзу.

На лице Грендаль отразилось недоумение, и Саммаэль улыбнулся – дернулся пересекающий лицо шрам. И то сказать, разве могла она до такой степени на него положиться, ведь соединит их узами она, но контроль над ними будет принадлежать ему.

– Ладно. Похоже, мы будем действовать как прежде, – заключил Саммаэль. Дело и впрямь ясное – ни он, ни она доверчивостью не отличались. – Что еще ты хочешь мне сказать?

В конце концов он явился сюда именно за этим, а не выслушивать болтовню Грендаль об ал’Торе. С ал’Тором он разберется – или сам, или чужими руками.

В глазах Грендаль блеснула ярость. Не приходилось сомневаться: она не забудет, что потеряла самообладание в его присутствии. Однако гнев никак не сказался на ее манере говорить, голос звучал спокойно и даже слегка небрежно.

– Немного. По существу, больше и рассказывать-то нечего. Семираг на последнюю встречу не явилась – не знаю почему и думаю, что Месане и Демандреду это тоже неизвестно. Месана, так та была раздосадована, хотя всячески старалась это скрыть. Она говорила, что Льюс Тэрин скоро окажется в наших руках, ну так ведь она всякий раз это твердит. Помнится, она была уверена, что Бе’лал убьет или пленит его в Тире, и весьма гордилась расставленной ловушкой. Ну а Демандред предупреждает, чтобы ты был осторожен.

– Стало быть, Демандред знает о нашей с тобой встрече? – Вечно из нее приходилось выдавливать сведения по капельке.

– Разумеется, знает. Я сообщаю тебе не так много, но и это кое-что значит. Пойми, Саммаэль, я пытаюсь объединить нас, пока не станет слишком...

– Передай Демандреду, – оборвал ее Саммаэль, – я знаю, что он замышляет. – Во всем происходящем на юге угадывалась рука Демандреда, действовавшего, как обычно, через своих приспешников. – Скажи, что это ему следует быть осторожным. Я не потерплю, чтобы он или его друзья попытались расстроить мои планы. – Возможно, удастся направить внимание ал’Тора туда. Тут, скорее всего, ему и конец придет, даже если другие средства не помогут. – Пусть его прислужники делают все, что ему угодно, но не смеют совать нос в мои дела. Если они не станут держаться от меня подальше, он ответит за это. – После того как открылось Отверстие в узилище Великого Повелителя, прошло много лет, прежде чем было собрано столько сил, чтобы выступить открыто. На сей же раз, когда падает последняя печать, он, Саммаэль, уже объединит под своей властью народы и будет готов бросить их в бой во славу Великого Повелителя. И пусть эти людишки не знают, кто их ведет и куда, какое это имеет значение? Он, Саммаэль, не подведет, как Бе’лал или Равин. Великий Повелитель увидит, кто служит ему лучше всех. – Так и передай ему!

– Как хочешь. – Грендаль поморщилась, но уже в следующий миг снова беспечно улыбалась. До чего же все-таки она переменчива. – Ладно, я уже утомилась от всех этих угроз. Лучше послушай музыку и успокойся.

Саммаэль собрался было сказать, что не интересуется музыкой, хотя она и так это знала, но Грендаль уже повернулась к мраморным перилам:

– Вот они. Послушай.

Темнокожая пара с необычными арфами приблизилась к подножию помоста. Видимо, эти бубенчики что-то добавляют к их треньканью, подумал Саммаэль, но что именно, понять не мог. Музыканты заметили, что Грендаль наблюдает за ними, и на их лицах засияли почтительные улыбки.

Хотя Грендаль и предложила Саммаэлю помолчать и послушать, сама она продолжала щебетать без умолку:

– Они родом из чудных краев. Там у них женщины, способные направлять Силу, выходят замуж только за сыновей женщин, способных направлять Силу. Всех представителей этих родословных линий помечают при рождении, нанося на лицо татуировку. Татуированным запрещено жениться или выходить замуж вне своего круга, а если кто из них и вступает в связь с обычным человеком, то родившееся от такого союза дитя немедленно умерщвляют. Впрочем, и всех татуированных мужчин убивают, как только им исполнится двадцать один год, а до этого времени держат взаперти и даже не учат читать.

Итак, она снова вернулась к этой теме. Не иначе как считает меня простаком, подумал Саммаэль и решил ее поддеть:

– А что, они связывают себя, точно преступники?

На лице Грендаль отразилось недоумение, хотя она тут же попыталась это скрыть. Ей было невдомек, о чем речь, и неудивительно. В их время мало кто совершал серьезные преступления, не говоря уже о том, чтобы преступить закон дважды. Так, во всяком случае, было, пока не появилось Отверстие. Но признаться в своем неведении ей, разумеется, не хотелось. Утаивать невежество порой вовсе не вредно, но у Грендаль это стремление доходило до смешного. Зная об этом, он и преподал ей маленький урок в отместку за то, что она выудила из него бесполезные обрывки сведений.

– Нет, – промолвила она, будто поняла его вопрос. – Айяд, как они себя называют, живут в маленьких городках, закрытых для всех прочих. Считается, что они никогда не направляют Силу без дозволения или прямого приказа Ш’ботэй или Ш’боан. Фактически же им принадлежит настоящая власть, и именно по этой причине Ш’ботэй или Ш’боан правят всего семь лет. – Грендаль сочно расхохоталась. Она всегда считала, что за всякой видимой властью таится иная, незримая. – Да, интересный край. Жаль только, что лежит далеко, а стало быть, и пригодится не скоро. – Она небрежно пошевелила в воздухе унизанными перстнями пальцами. – После Дня Возвращения будет время подумать, на что его употребить.

Она явно хотела заставить его думать, будто у нее есть какой-то интерес в тех краях, тогда как, будь это так, она и словом не обмолвилась бы о землях, лежащих за пустыней.

Саммаэль поставил нетронутый кубок на поднос, услужливо подставленный мгновенно уловившим его движение мускулистым малым. Слуги у Грендаль вышколены отменно.

– Не сомневаюсь, играют они прекрасно, – сказал Саммаэль. Может, для тех, кто разбирается в подобных вещах, так оно и было. – Но мне пора, я должен проследить за приготовлениями...

– Надеюсь, это тщательные приготовления? – промолвила Грендаль, коснувшись его руки. – Великий Повелитель будет недоволен, если ты нарушишь его планы.

Саммаэль стиснул зубы:

– Я сделал все, что мог, разве что не сдался ему, лишь бы убедить, что не представляю для него угрозы. Но этот малый, похоже, помешан на мне.

– Ты можешь покинуть Иллиан и обосноваться где-нибудь в другом месте.

– Ну уж нет! – вскричал Саммаэль. Он никогда не бегал от Льюса Тэрина, а уж от этого захолустного шута и подавно. Не может быть, чтобы Великий Повелитель возжелал поставить это ничтожество над Избранными. Над ним, Саммаэлем! – Ты все рассказала о распоряжениях Великого Повелителя?

– Я не люблю повторяться, Саммаэль. – На сей раз голос Грендаль звучал устало, но в глазах вспыхивали гневные огоньки. – Если ты не поверил мне в первый раз, то не поверишь и сейчас.

Саммаэль окинул ее долгим взглядом, потом резко кивнул. Скорее всего, она сказала правду – если дело касалось Великого Повелителя, всякая ложь грозила обернуться бедой.

– Не вижу причин встречаться снова, пока ты не сможешь рассказать что-нибудь более интересное, чем явилась куда-то Семираг или нет. – Насупленный вид Саммаэля должен был убедить Грендаль, что ей удалось заморочить ему голову. Он скользнул взглядом по бассейнам, фонтанам, акробатам, музыкантам и прочей ерунде. Вся эта бессмысленная демонстрация плоти внушала ему лишь отвращение. – В следующий раз можешь навестить меня в Иллиане.

Она пожала плечами, будто это не имело значения, но губы ее слегка шевельнулись, и обостренный саидин слух уловил слова:

– Если ты еще там останешься.

Холодно усмехаясь, Саммаэль открыл проход обратно, в Иллиан. Мускулистый слуга не успел увернуться. Он и пикнуть не успел, как его рассекло надвое, сверху донизу, вместе с подносом и хрустальным кувшином. По сравнению с этой щелью в пространстве любая бритва показалась бы тупой. Грендаль капризно поджала губки, досадуя на потерю одного из своих любимцев.

– Если ты действительно хочешь помочь нам выжить, – сказал ей Саммаэль, – постарайся выяснить, как Демандред и прочие собираются выполнить волю Великого Повелителя.

Не сводя глаз с ее лица, он ступил в открывшийся переход.

Досада не сходила с лица Грендаль, пока за Саммаэлем не закрылся проход, а после этого она даже раздраженно постучала ноготками по мраморным перилам. У Саммаэля чудесные золотые волосы, и он, пожалуй, мог бы занять место среди ее любимцев, если бы позволил Семираг удалить этот безобразный шрам. Когда-то такие вещи считались делом обычным, но теперь этим навыком обладала лишь Семираг. Это была праздная мысль. По существу, значение имело лишь одно – оправдались ее усилия или нет.

Шаофан и Чиап продолжали играть. Их музыка, кружево сложнейших созвучий и диссонансов, была по-своему гармонична и очень красива, а лица музыкантов лучились от радости. Их радовала возможность доставить ей удовольствие. Грендаль кивнула, почти физически ощутив их восторг. Вне всякого сомнения, теперь они счастливы, гораздо счастливее, чем тогда, когда были предоставлены самим себе. Сколько усилий, и все ради нескольких минут, проведенных с Саммаэлем. Наверное, не стоило так утруждаться, для этого сгодились бы любые уроженцы тех мест, но Грендаль даже к такого рода уловкам привыкла подходить серьезно. К тому же она с давних времен взяла за правило не отказывать себе ни в одном из возможных удовольствий, если только это не угрожало ее положению у Великого Повелителя.

Уронив взгляд на перепачкавшие ковер внутренности, она капризно сморщила нос. Конечно, очистить ковер можно несложным плетением, но ей претило самой убирать кровь. Короткий приказ, и Осана устремилась за слугами, чтобы те унесли ковер. А заодно и останки Рашана.

Саммаэль глупец, и дурость его видна насквозь, подумала Грендаль и тут же поправилась. Нет, не глупец. Он смертельно опасен, если осознаёт угрозу и видит, против кого сражается, но когда дело доходит до уловок, может оказаться слепым. Скорее всего, он решил, что все это предназначено для маскировки, чтобы отвлечь его от ее истинных замыслов. Он и вообразить не мог, что ход его мыслей, путаных и извращенных, для нее отнюдь не загадка. Не зря ведь, в конце концов, она провела четыре столетия, изучая умы куда более изощренные. Все его ухищрения видны насквозь. Мудрил, мудрил, а в результате сам себя засадил в ловушку, которую теперь будет оборонять до последнего вздоха, но нипочем не бросит. Скорее всего, там и сложит голову.

Она отпила вина и слегка наморщила лоб. Возможно, от него больше не будет толку, хотя ей казалось, что потребуется еще встречи четыре, может, даже пять. Не худо бы найти повод, чтобы наведаться к нему в Иллиан, – даже после того, как желаемое направление избрано, пациента лучше держать под приглядом.

Понять, кто же ал’Тор на самом деле – простой деревенский парнишка или вернувшийся к жизни Льюс Тэрин, – она не могла, но одно знала твердо: он слишком опасен. Грендаль служила Великому Повелителю Тьмы, но умирать не собиралась даже за Великого Повелителя. Она будет жить вечно! Разумеется, тот, кто не хочет умирать в мучениях целую вечность и целую вечность молить о смягчении своих страданий, даже в мелочах не станет перечить воле Великого Повелителя. И все же от ал’Тора необходимо избавиться, но так, чтобы вся вина легла на Саммаэля. Догадайся он, что его специально нацеливают на Ранда ал’Тора, словно охотничий дорнат, она бы немало удивилась. Нет, он не из тех, кто распознает уловки.

Правда, и дураком его не назовешь. Любопытно было бы выяснить, как он разузнал насчет связывания. Она бы и сама ни за что об этом не прознала, когда бы не редкостная оплошность Месаны, допущенная из-за того, что та рассердилась на Семираг. Ярость ее была настолько сильна, что она, сама того не заметив, многое выболтала. Хотелось бы знать, сколько времени провела Месана в Белой Башне. Суть дела в том, что она нашла интересные подходы. Вот бы еще выяснить, где скрываются Демандред и Семираг, тогда, глядишь, удалось бы узнать, что они затевают. Но ей они эту тайну не доверили, куда там. Эти трое сотрудничали со времен Войны Силы, во всяком случае, так это выглядело. Грендаль не сомневалась, что они интригуют друг против друга так же неутомимо, как и другие Избранные, но обнаружить между ними щель, куда можно было бы вбить клин, ей пока не удавалось.

Послышались шаги. Грендаль ожидала увидеть слуг, пришедших за ковром и телом Рашана, но вместо них появился Эбрам. Ладно скроенный молодой доманиец в облегающих красных штанах и летящей белой рубахе был бы достоин занять место в ее коллекции любимцев, не будь он сыном простого купца. Устремив на Грендаль сияющий взгляд, смуглый юноша преклонил колени:

– Прибыл лорд Итуралде, Великая Госпожа.

Грендаль поставила кубок на стол, украшенный игривой инкрустацией из поделочной кости – на первый взгляд могло показаться, что это фигурки танцовщиков.

– Ну что ж, он будет говорить с леди Базен.

Эбрам плавно поднялся и предложил руку стоящей сейчас перед ним болезненно хрупкой и худой Доманийке. Он знал, кто скрывается за плетением Иллюзии, но даже при этом почтительного восторга на его лице малость поубавилось. Эбрам боготворил Грендаль, а не Базен. Но в данный момент это не имело для нее значения. Так или иначе, Саммаэль нацелился на ал’Тора и, надо полагать, уже начал действовать. Что же касается Демандреда, Семираг и Месаны... Никто не знал, что Грендаль совершила собственное паломничество в Шайол Гул и спускалась к озеру огня. Никому не было ведомо, что Великий Повелитель обещал... можно сказать, что обещал сделать ее Ни’блисом, надо лишь устранить с дороги ал’Тора. Она будет самой преданной служанкой Великого Повелителя. Она будет сеять хаос, и когда появятся всходы, легкие Демандреда взорвутся.

Окованная железом дверь закрылась за спиной Семираг. Одна из световых колб, каким-то лишь Великому Повелителю ведомым чудом сохранившихся с незапамятных времен, тускло мерцала, но они все равно давали куда больше света, чем свечи и масляные фонари, которыми ей приходилось пользоваться ныне. Но, если не считать освещения, место это имело отталкивающий вид – ни дать ни взять тюрьма. Шершавые каменные стены, голый пол, а из мебели только грубо сколоченный деревянный столик в углу. Все не в ее вкусе: она любила, чтобы помещение сияло белизной и было стерильно чистым. Однако выбирать не приходилось, место подготовили без ее ведома, когда она еще знать не знала, что оно потребуется.

Светловолосая женщина в шелковом одеянии, висевшая в воздухе посреди каменного склепа, устремила на вошедшую вызывающий взгляд. Айз Седай. Семираг ненавидела Айз Седай.

– Кто ты? – спросила пленница. Вернее, пациентка – Семираг предпочитала называть их так. – Приспешница Темного? Черная сестра?

Не обращая внимания на этот никчемный лепет, Семираг быстро проверила надежность заслона между пациенткой и саидар . Женщина не была сильна, и, ослабни барьер, Семираг восстановила бы его без особых хлопот. Скорее всего, за ним и наблюдать-то не стоило, но привычка все проверять и перепроверять стала второй натурой Семираг. Как и привычка делать все не торопясь и последовательно, одно за другим. Теперь пришло время заняться одеждой этой женщины. Одетый человек порой чувствует себя увереннее, чем обнаженный. Аккуратно свив потоки Огня и Ветра, она срезала с пациентки платье, сорочку – все, вплоть до обуви. Одежда свернулась в воздухе в тугой ком, Семираг снова направила поток – на сей раз Огня и Земли, – и на пол посыпалась мельчайшая пыль.

Висевшая в воздухе женщина вытаращила глаза. Семираг сомневалась, что та сумела бы повторить этот простейший трюк, даже будь у нее возможность коснуться Источника.

– Кто ты? – снова спросила женщина, но уже не столь вызывающе. В голосе пациентки появился намек на нечто иное, возможно страх. Это всегда на пользу делу. Чем раньше появляется страх, тем лучше.

Семираг точно определила в мозгу пациентки центры, принимающие болевые сигналы, и приступила к их стимуляции с помощью Огня и Духа. Сначала она посылала совсем слабые сигналы, медленно их усиливая. Торопиться в таком деле нельзя; слишком сильная боль может убить за считанные секунды, но, наращивая ее постепенно, удается добиться потрясающих результатов. Правда, работать с тем, чего не видишь воочию, нелегко даже на близком расстоянии, но Семираг знала устройство человеческого тела, как никто другой.

Распростертая в воздухе пациентка затрясла головой, будто пытаясь отогнать боль, поняла тщетность этих попыток и впилась взглядом в Семираг. Та просто наблюдала, сохраняя свитую ею сеть. Даже в таком не терпящем отлагательства деле она могла позволить себе проявить немного терпения.

Как же она ненавидела всех их, называвших себя Айз Седай. Некогда она сама была Айз Седай, настоящей Айз Седай, не чета невежественной простушке, подвешенной сейчас перед нею. Ее знали и чтили во всех уголках мира, ибо в искусстве Целительства ей не было равных. Она возвращала людей из-за роковой черты, ставила их на ноги, когда все остальные утверждали, будто надежды на спасение нет. И что же? Делегация Зала Слуг поставила ее перед выбором, который на самом деле не был выбором. Ей предложили стать связанной, никогда более не знать своих удовольствий и наблюдать за приближением конца жизни либо согласиться с тем, что ее отсекут от Источника – как говорят теперь, усмирят – и она перестанет быть Айз Седай. Конечно же, они рассчитывали, что она предпочтет связать себя. Это было единственно верным и разумным решением, а все они были в высшей степени рассудительными мужчинами и женщинами, всегда поступавшими так, как следовало. Никому из них и в голову не могло прийти, что она просто-напросто сбежит. Так и получилось, что она явилась в Шайол Гул одной из первых.

На бледном лице пациентки выступили крупные капли пота. Она кусала губы, ноздри ее трепетали, втягивая воздух. Время от времени у нее вырывался слабый стон. Терпение. Уже скоро.

Зависть – вот из-за чего они на нее ополчились. Зависть ничтожеств, неспособных делать то, что легко удавалось ей. Разве те, кого она вырвала из объятий смерти, предпочли бы эту самую смерть той боли, которую им довелось испытать? Пусть даже боль действительно была несколько сильнее, чем требовалось для Исцеления. А прочие – о них и говорить-то не стоит. Всегда находились люди, которые заслуживали страданий. Что дурного в том, чтобы воздать им по заслугам? И что за беда, если ей это нравилось? А эти ханжи из Зала Слуг только и знали, что лицемерно хныкать насчет законности и чьих-то там прав. Как будто она не заслужила право делать то, что делала, не заработала его. Она представляла для мира несравненно большую ценность, чем все те, кто услаждал ее своими воплями, вместе взятые. А Зал Слуг в своей злобе и зависти попытался сбить с нее спесь. С нее!

Что ж, кое-кому она это припомнила – в ходе войны некоторые из них попали к ней в руки. Имея время, она могла сломить самого сильного мужчину, самую горделивую женщину, переделать их, вылепить по своему усмотрению, как из глины. Возможно, этот способ не так скор, как Принуждение, зато он доставляет несравненно больше удовольствия. И кроме того, едва ли Грендаль смогла бы переиначить на свой лад тех, с кем поработала она, Семираг. Сети Принуждения можно распутать, а вот ее пациенты... Они на коленях умоляли предать их души Тени и покорно служили до последнего вздоха. Всякий раз, когда очередной Советник Зала публично объявлял о своей верности Великому Повелителю, Демандред пыжился от гордости, полагая, что сделан еще один удачный ход. Для нее не было большей радости, чем видеть, как даже годы спустя их лица бледнели и они раболепно спешили заверить ее, что остались такими, какими она их сделала. Висящая в воздухе женщина всхлипнула, всхлипнула в первый раз, но тут же усилием воли подавила рыдания. Семираг бесстрастно ждала. Возможно, обстоятельства и требуют быстрых действий, но чрезмерная поспешность могла все испортить.

Рыдания послышались снова, пациентке уже не удавалось их сдерживать. Они становились все громче, громче и наконец перешли в истошный вой. Обнаженное тело, конвульсивно содрогавшееся в невидимых путах, покрылось потом, голова моталась из стороны в сторону, волосы развевались. Душераздирающие вопли продолжались, пока пациентка не выдохлась, но возобновились, как только она вновь набрала в легкие воздух. Голубые глаза выпучились и остекленели, похоже, она ничего не видела. Вот теперь можно и поговорить.

Семираг резко оборвала поток саидар, но прошло несколько минут, прежде чем крики стихли и сменились тяжелым дыханием.

– Как тебя зовут? – мягко спросила она.

Сам вопрос не имел значения, важно было то, что пациентка ответит. Он мог прозвучать по-другому. Частенько Семираг спрашивала: «Ты по-прежнему противишься мне? – и со смехом выслушивала заверения в том, что это не так. Но сейчас не было времени задавать вопросы только для развлечения.

По телу висящей женщины пробежала дрожь. Опасливо глядя на Семираг, она облизала губы, прокашлялась и наконец хрипло пробормотала:

– Кабриана Мекандес.

Семираг улыбнулась:

– Приятно говорить мне правду, не так ли? – Наряду с центрами боли в человеческом мозгу имеются и центры удовольствия, и сейчас Семираг на несколько мгновений возбудила один из них.

Глаза Кабрианы едва не выкатились из орбит, она ахнула и задрожала.

Вынув из рукава носовой платок, Семираг мягко приподняла голову женщины и утерла пот с ее недоумевающего лица.

– Я знаю, тебе приходится очень несладко. Постарайся не осложнять свое положение. – Легким касанием она убрала с лица пациентки упавшие на него влажные волосы. – Хочешь попить? – Не дожидаясь ответа, Семираг направила Силу, и маленькая металлическая фляга взлетела со столика в углу и оказалась в ее руке. Айз Седай не отрываясь смотрела на Семираг, но жадно припала к горлышку. После нескольких глотков Семираг забрала у нее флягу и вернула на стол. – Вот так-то лучше, не правда ли? Помни, что я сказала: не стоит осложнять свое положение.

Семираг отвернулась, и тут неожиданно послышался хриплый голос Кабрианы:

– Я плюю в молоко твоей матери! Проклятая Приспешница Темного! Ты слышишь меня? Я...

Семираг прекратила слушать. В любое другое время она была бы рада узнать, что сопротивление пациентки еще не сломлено, значит, с ней можно работать и работать. Какое блаженство медленно, шаг за шагом лишать человека достоинства и собственной воли, видя, как он, чувствуя, что и то и другое покидает его, судорожно цепляется за последние жалкие остатки. Но сейчас времени на это не было. Семираг старательно свила сеть, с тем чтобы болевые центры Кабрианы испытывали постоянное воздействие, завязала потоки и, направив напоследок Силу, чтобы потушить свет, вышла. Темнота тоже сыграет свою роль. Эта упрямица останется в кромешной тьме, наедине с непрекращающейся нестерпимой болью.

Не сдержавшись, Семираг раздраженно фыркнула. Всему, что она делала сейчас, недоставало утонченности. Она не любила спешить, и ей не нравилось, что ее отрывали от дела. Девица-то попалась своевольная, а обстоятельства довольно сложны.

Коридор имел почти столь же гнетущий вид, как и комната, – широкий мрачный тоннель, вырубленный в камне, с терявшимися во мраке поперечными ходами, заглядывать в которые у нее не было желания. Отсюда были видны только две двери, причем одна из них вела в ее нынешние покои. Достаточно уютные комнаты, коли уж ей пришлось на время обосноваться здесь, но сейчас она направлялась не к себе. Перед второй дверью стоял Шайдар Харан, облаченный в черное и словно окутанный тенью. Пора бы привыкнуть, но она всякий раз поражалась звучанию его голоса – будто мололи в пыль сухие кости.

– Что ты узнала?

За призывом явиться в Шайол Гул следовало предупреждение Великого Повелителя: ПОВИНУЯСЬ ШАЙДАРУ ХАРАНУ. ТЫ ПОВИНУЕШЬСЯ МНЕ. НЕ ПОВИНУЯСЬ ШАЙДАРУ ХАРАНУ... Как бы ни раздражало Семираг это предупреждение, повторять его не требовалось.

– Ее зовут Кабриана Мекандес. За столь малое время я не могла узнать больше.

Он проплыл через коридор – черный плащ свисал неподвижно, словно у статуи. Только что Мурддраал находился в десяти шагах – и вдруг в следующий миг уже оказался рядом. Он возвышался над нею – она должна была или отступить, или задрать голову, чтобы видеть его безглазое, бледное как смерть лицо. Только не отступать – отступать нельзя.

– Ты иссушишь ее до конца, Семираг. Выжмешь из нее все, до последней капли, и перескажешь мне то, что узнаешь.

– Я обещала это Великому Повелителю, – холодно отозвалась она.

Бескровные губы искривились в улыбке – это был единственный ответ. Повернувшись, он шагнул в тень и тут же бесследно исчез.

Интересно, подумала Семираг, как же все-таки это у них получается? Мурддраалы не умеют направлять Силу, но обладают необычной способностью: оказавшись на грани тени, там, где свет переходит в темноту, Мурддраал мог мгновенно исчезнуть и появиться из другой тени, перенесшись в иное место, причем довольно далеко. Давным-давно Агинор провел опыты более чем с сотней Мурддраалов, уничтожил их всех, но так ничего и не выяснил. Семираг только и удалось доказать, что Мурддраалы сами не знают, каким образом они это проделывают.

Неожиданно она поймала себя на том, что по-прежнему прижимает руки к желудку, где словно застрял ледяной ком. А ведь прошло много лет с тех пор, как она в последний раз испытывала страх где бы то ни было, кроме Бездны Рока, когда с трепетом предстала перед Великим Повелителем. Холодный ком таял по мере того, как она шагала к двери. Впоследствии надо будет проанализировать это ощущение. Конечно, Шайдар Харан отличается от всех виденных ею Мурддраалов, но он все же не более чем Мурддраал.

Второй ее пациент, как и Кабриана, тоже висел в воздухе. То был крепкий мужчина с квадратной челюстью, одетый в зеленый кафтан и такого же цвета штаны – подходящий наряд, чтобы прятаться в лесу. Световые колбы в этом помещении едва мерцали, казалось, они могут потухнуть в любой момент. Впрочем, то, что они еще горели, само по себе было чудом. К тому же особой надобности в ярком освещении не было, ибо для ее целей Страж Кабрианы никакого значения не имел. То, что требовалось, для какой бы цели это ни предназначалось, находилось в голове Айз Седай, и Мурддраалам было приказано ловить именно Айз Седай, но, по всей видимости, Айз Седай и Стражи казались им неразделимыми. Впрочем, в известном смысле так оно и было. До сих пор ей еще не представлялось возможности сломить одного из этих воителей, о которых ходило столько толков.

Его темные глаза буравили ее голову, пока она снимала и уничтожала его одежду и сапоги, как и наряд Кабрианы. Его могучее волосатое тело, бугрящееся твердыми мышцами, было покрыто шрамами. Он ни разу не вздрогнул. И не проронил ни звука. В отличие от Айз Седай, он не пытался бросить ей вызов, но спокойно и просто давал понять, что не сдастся. Расколоть этого малого, наверное, потруднее, чем его хозяйку. При обычных обстоятельствах работать с ним было бы куда интереснее.

Семираг помедлила, присматриваясь к этому человеку. Было в его облике что-то... Напряженный рот и такие глаза, словно он уже боролся с болью. Ну конечно, осенило Семираг. Так оно и было. Сработала эта странная связь между Айз Седай и Стражем. Как все-таки странно, что эти невежественные самоучки сумели создать нечто до сих пор не понятое никем из Избранных. Из того немногого, что Семираг знала об этой связи, следовало, что Страж, по всей видимости, испытывал те же ощущения, что и ее первая пациентка. Или приблизительно те же. В другое время это открывало бы интересные возможности для исследований, сейчас же означало лишь одно: он уже знал, с чем ему предстоит столкнуться.

– Твоя хозяйка не слишком хорошо о тебе заботилась, – промолвила Семираг. – Не будь она всего-навсего дикаркой, тебе не было бы нужды ходить со всеми этими шрамами.

Выражение его лица едва уловимо изменилось, словно он презрительно бросил: «Ну-ну».

На сей раз она сплела сеть вокруг центров удовольствия и начала воздействовать на них, мало-помалу наращивая интенсивность. Мужчина был умен. Он нахмурился, покачал головой и вперил в нее взгляд темных, холодных как лед глаз. Он понимал, что не должен испытывать все возрастающее наслаждение, и, хотя не видел свитую Семираг сеть, сообразил: все, что он чувствует, ее рук дело. А сообразив, решил бороться. Семираг едва сдержала улыбку. Несомненно, этот человек думал, будто противостоять удовольствию легче, чем боли. Между тем ей случалось ломать людей, возбуждая только центры удовольствия, хотя сама она от этого радости получала мало. Да и результат оказывался плачевным: как правило, пациенты готовы были на все, лишь бы вновь испытать ни с чем не сравнимое наслаждение, но ни о чем другом не могли и думать, и разум их распадался буквально на глазах. Отчасти именно по этой причине Семираг не испробовала этот метод на первой пациентке: от той требовались связные, вразумительные ответы. Ну а это малый скоро усвоит разницу.

Разница. Семираг задумалась и поднесла палец к губам. Хотелось бы знать, чем именно, кроме роста, Шайдар Харан отличается от прочих Мурддраалов. Она не любила сталкиваться со странными фактами, а Мурддраал, поставленный, пусть даже временно, над Избранными, – это уже более чем странно. Ал’Тор ослеплен, все его внимание сосредоточено на Саммаэле, а Саммаэлю Грендаль позволяет знать ровно столько, чтобы он не испортил все своей непомерной гордыней. При этом, само собой, Грендаль и Саммаэль что-то замышляют, вместе или порознь. Саммаэль подобен софару с деформированными рулями, потерявшему управление, да и поступки Грендаль предугадать не легче. Они так и не усвоили, что единственный источник власти – Великий Повелитель, и он вручает ее кому заблагорассудится, руководствуясь своими резонами. Или... – она никогда не обмолвилась бы вслух – просто-напросто своей прихоти.

Немало беспокойства внушали ей и те Избранные, что исчезли неведомо куда. Демандред утверждал что они погибли, Семираг и Месана не разделяли его уверенности. Куда все-таки они подевались, и в первую очередь Ланфир? Семираг верила, что, если в мире существует хоть какая-то справедливость, судьба рано или поздно отдаст Ланфир в ее руки. Эта женщина всегда появлялась там, где ее вовсе не ждали, вела себя так, будто имела неоспоримое право совать нос в чужие дела, а когда ее вмешательство приводило к беде, ухитрялась вовремя скрыться. Могидин тоже хороша. Она вечно пряталась за чужими спинами, но до сих пор не исчезала на такой долгий срок, ибо считала необходимым время от времени напоминать, что тоже принадлежит к Избранным. Что же до Асмодиана, то этот изменник обречен, но, так или иначе, он тоже исчез. Присутствие здесь Шайдара Харана, как и полученные приказы, напоминало о том, что Великий Повелитель использует собственные методы для достижения собственных, лишь ему одному ведомых целей.

Все Избранные – не более чем фигуры на игровой доске. Они могут быть и Советниками, и Шпилями, но остаются при этом всего-навсего фигурами. И если Великий Повелитель тайно переместил сюда ее, то мог точно так же передвинуть куда-нибудь и Ланфир, и Могидин, и даже Асмодиана – почему бы и нет? Не исключено, что тот же Шайдар Харан передает секретные распоряжения Грендаль или Саммаэлю. Или Демандреду, или Месане. Их непрочный союз, если здесь можно применить это слово, означающее нечто крепкое, существовал уже долго, однако она не знала, получали ли они тайные приказы Великого Повелителя, так же как они не подозревали о полученных ею – тех, во исполнение которых она оказалась здесь или, например, послала в Тирскую Твердыню Мурддраалов и троллоков, дабы те сражались с Мурддраалами и троллоками Саммаэля.

Если Великий Повелитель вознамерился сделать ал’Тора Ни’блисом, она первая склонится перед этим человеком и будет терпеливо ждать, когда он допустит оплошность и попадет в ее руки. Бессмертие – это возможность бесконечного ожидания, а чтобы позабавить ее в это время, найдутся другие пациенты. Кто беспокоил ее более всего, так это Шайдар Харан. Она не была завзятым игроком в чиран, но Шайдар Харан представлялся ей фигурой неизвестной силы и назначения. И она знала, что наилучший способ захватить Высшего Советника противника и присоединить его к своим фигурам – это пожертвовать своими Шпилями в ложной атаке. Да, она встанет на колени и будет стоять так, сколько понадобится, но не допустит, чтобы ею пожертвовали.

Странный импульс, пробежавший по сети, отвлек ее от размышлений. Семираг бросила взгляд на пациента и раздраженно цокнула языком. Голова его свесилась набок, подбородок потемнел от крови – малый явно закусил язык, – глаза остекленели и уже подернулись пленкой. Надо же, чуть-чуть отвлеклась, и воздействие оказалось слишком сильным. С досадой, никак, впрочем, не отразившейся на ее лице, Семираг прекратила направлять Силу. Не было смысла стимулировать мозг мертвеца.

Неожиданно ее осенило: если Стражу могли передаваться ощущения Айз Седай, не было ли между ними обратной связи? Поначалу, увидев шрамы на теле мужчины, она сочла это невозможным: нужно быть последней дурой, чтобы сохранить подобную связь, если из-за нее приходится испытывать такое . Оставив труп Стража, Семираг неохотно вышла в коридор и, услышав доносящиеся из-за железной двери вопли, облегченно вздохнула.

Было от чего – если бы эта Айз Седай погибла прежде, чем выложила все, что знает, ей, Семираг, пришлось бы задержаться здесь по меньшей мере до тех пор, пока не захватят другую. По меньшей мере. Среди истошных воплей с трудом можно было различить слова – отчаянный крик самой души пациентки:

– Пожа-алу-уйста-а! О Свет! Пожалуйста-а!!

Семираг слегка улыбнулась. На худой конец, ей удалось чуть-чуть позабавиться.