Онлайн чтение книги Лоренцаччо
Действие пятое

Сцена 1

Во дворце герцога. Входят Валори, синьор Маурицио и Гвиччардини. Придворные толпой расхаживают по зале и соседним комнатам.

Синьор Маурицио. Джомо еще не вернулся с вестями; это становится все более и более тревожным.

Гвиччардини. Вот он идет.

Входит Джомо.

Синьор Маурицио. Ну, что же ты узнал?

Джомо. Ничего. (Уходит.)

Гвиччардини. Он не хочет отвечать; кардинал Чибо заперся в кабинете герцога; только к нему и приходят вести.

Входит другой посланный.

Ну, что же? Нашелся герцог? Известно ли, что с ним?

Посланный. Не знаю. (Входит в кабинет.)

Валори. Синьоры, как ужасно это исчезновение! Никаких вестей о герцоге! Вы, синьор Маурицио, говорили, кажется, что видели его вчера вечером? Он не казался больным?

Возвращается Джомо.

Джомо (синьору Маурицио). Могу шепнуть вам: герцог убит.

Синьор Маурицио. Убит? Кем? Где вы нашли его?

Джомо. Как вы сказали нам — в комнате Лоренцо.

Синьор Маурицио. Ах, чертова кровь! Кардинал это знает?

Джомо. Да, синьор.

Синьор Маурицио. Что же он решил? Что надо делать? Народ уже толпой спешит к дворцу; все это мерзкое дело уже стало известно; если слухи подтвердятся, мы погибли; нас разорвут в клочья.

Слуги, неся бочонки с вином и съестное, проходят в глубине.

Гвиччардини. Что это такое? Народу хотят устроить раздачу?

Входит придворный.

Придворный. Можно ли видеть герцога, синьоры? Вот мой двоюродный брат, он только что приехал из Германии, и я желал бы его представить его светлости; удостойте его вашей благосклонности.

Гвиччардини. Ответьте ему, синьор Маурицио; я не знаю, что ему сказать.

Валори. Зала все наполняется этими утренними посетителями. Они спокойно ждут, чтобы их приняли.

Синьор Маурицио (Джомо). Его похоронили там?

Джомо. Да, да, в ризнице. Что поделаешь? Если бы народ узнал об этой смерти, она могла бы стать причиной многих смертей. Когда можно будет, ему устроят торжественные похороны. Пока что мы унесли его, завернув в ковер.

Валори. Что будет с нами?

Несколько синьоров (подходят). Скоро ли нам будет позволено засвидетельствовать наше почтение его светлости? Как вы полагаете, господа?

Кардинал Чибо (входит). Да, синьоры, вас могут принять через час или через два; герцог провел ночь в маскараде и сейчас отдыхает.

Слуги вешают на окна домино.

Придворные. Удалимся: герцог еще спит. Он провел ночь на балу.

Придворные удаляются. Входят члены Совета Восьми.

Никколини. Ну что же, кардинал, что решено?

Кардинал…Primo avulso non deficit alter aureus, et simili frondescit virga metallo. [6]Латинские стихи, цитируемые кардиналом Чибо, взяты из поэмы Вергилия "Энеида" (песня VI, стихи 143–144): …Лишь сорвут один, другой вырастает Сук золотой, и таким же ветвь лиственеет металлом. (Перевод В. Брюсова, изд. "Academia", 1933.) В данном месте "Энеиды" речь идет о волшебном золотом дереве.

(Уходит.)

Никколини. Восхитительно. Но что же сделано? Герцог умер; надо избрать другого, и как можно скорее. Если сегодня или завтра у нас не будет герцога, наша песня спета. Народ сейчас — как вода, готовая вскипеть.

Веттори. Я предлагаю Октавиана Медичи.

Каппони. Почему? Не он первый по правам рождения.

Аччауоли. Не взять ли нам кардинала?

Синьор Маурицио. Вы смеетесь?

Руччелаи. Почему бы, в самом деле, не взять вам кардинала, если вы позволяете ему, вопреки всякому закону, быть единственным судьей во всем этом деле?

Веттори. Он человек, который может направить это дело.

Руччелаи. Пусть он добудет приказ от папы.

Веттори. Он уже позаботился об этом; папа прислал согласие с гонцом, которого кардинал отправил ночью.

Руччелаи. С птицей, хотите вы, верно, сказать; ибо гонец должен сперва доехать, прежде чем вернуться назад. Нас считают за детей?

Каниджани (подходит). Синьоры, поверьте мне, вот что нам надо сделать — мы изберем герцогом Флорентийским его незаконного сына Джулиано.

Руччелаи. Браво, пятилетнего младенца! Ведь ему пять лет, Каниджани?

Гвиччардини (тихо). Разве вы не видите, что это за человек? Кардинал ему внушил предложить эту глупость: Чибо был бы регентом, а ребенка кормили бы сластями.

Руччелаи. Это позор, я уйду отсюда, если здесь будут говорить такие речи.

Входит Корси.

Корси. Синьоры, кардинал написал только что Козимо Медичи.

Члены Совета Восьми. Не посоветовавшись с нами?

Корси. Кардинал написал также и в Пизу, в Ареццо и в Пистойю — начальникам войск. Джакопо Медичи прибудет сюда завтра с возможно большим количеством солдат. Алессандро Вителли со всем гарнизоном уже в крепости. Что до Лоренцо, то уже три гонца посланы за ним в погоню.

Руччелаи. Уж пусть бы он тотчас же принял герцогский сан, ваш кардинал; по крайней мере дело было бы сделано.

Корси. Мне поручено просить вас поставить на голоса избрание Козимо Медичи с временным званием правителя Флорентийской республики.

Джомо (слугам, проходящим по зале). Посыпьте песком у ворот и не жалейте ни вина, ни снеди.

Руччелаи. Бедный народ!.. Как тебя обманывают!

Синьор Маурицио. Итак, синьоры, начнем голосование. Вот записки.

Веттори. Козимо, в самом деле, первый по правам после Алессандро; это его самый близкий родственник.

Аччауоли. Что он за человек? Я очень мало его знаю.

Корси. Это лучший из князей.

Гвиччардини. Ну, ну! Не совсем так. Если бы сказали: самый многоречивый и самый учтивый среди князей, это было бы вернее.

Синьор Маурицио. Ваши голоса, синьоры.

Руччелаи. Я решительно восстаю против такой подачи голосов и говорю от имени всех граждан.

Веттори. Почему?

Руччелаи. Республике больше не нужны ни князья, ни герцоги, ни синьоры; вот мое мнение. (Показывает чистый листок.)

Веттори. У вас только один голос. Мы обойдемся и без вас.

Руччелаи. Прощайте же, я умываю руки.

Гвиччардини (бежит за ним). О боже мой! Палла, вы слишком вспыльчивы.

Руччелаи. Пустите меня. Мне уже шестьдесят два года; уже поэтому вы не сможете причинить мне большого вреда. (Уходит.)

Никколини. Ваши голоса, синьоры. (Разворачивает записки, брошенные в шапку.) Единогласно. Послан ли гонец в Треббио?

Корси. Да, синьор, Козимо будет здесь завтра пополудни, если только он не откажется.

Веттори. Почему бы он стал отказываться?

Никколини. О боже мой! Что будет с нами, если он откажется? Пятнадцать миль в Треббио к Козимо и столько же обратно — целый день был бы потерян. Нам надо было выбрать кого-нибудь поближе к нам.

Веттори. Что же делать? Избрание совершилось, и есть надежда, что он примет его. Голова закружится от всего этого.

Уходят.

Сцена 2

В Венеции.

Филиппо Строцци (в своем кабинете). Я так и знал. Пьетро сговаривается с французским королем; он во главе чего-то похожего на армию и готов предать город огню и мечу. Так вот что наделало несчастное имя Строцци, имя, которое так долго было чтимо! Оно породило мятежника и будет виновно в двух или трех кровопролитиях. О моя Луиза! Ты мирно спишь под покровом травы, в печальной долине, где я покинул тебя, ты окружена забвением всей вселенной, и оно в тебе самой.

В дверь стучат.

Войдите.

Входит Лоренцо.

Лоренцо. Филиппо! Приношу тебе драгоценнейший алмаз твоего венца.

Филиппо. Что ты бросил там? Ключ?

Лоренцо. Это ключ от моей комнаты, а в моей комнате — Алессандро Медичи, убитый вот этой рукой.

Филиппо. Это правда? Правда? Не верится.

Лоренцо. Можешь не верить. Ты узнаешь это от других.

Филиппо. Алессандро умер? Возможно ли?

Лоренцо. Что бы ты сказал, если бы республиканцы предложили тебе стать герцогом вместо него?

Филиппо. Я отказался бы, друг мой.

Лоренцо. Правда? Правда? Не верится!

Филиппо. Почему? Для меня это очень просто.

Лоренцо. Как для меня — убить Алессандро. Почему ты не хочешь мне поверить?

Филиппо. О наш новый Брут! Я тебе верю и обнимаю тебя. Значит, свобода спасена? Да, я верю тебе, ты таков, как говорил мне. Дай же мне руку. Герцог умер! О, ненависти нет в моей радости; она полна самой чистой, самой святой любви к родине; бог свидетель мне.

Лоренцо. Полно! Успокойся; ничего не спасено, только я спасен, да и мне отбили бока лошади епископа Марци.

Филиппо. Разве ты не предупредил наших друзей? Разве они еще не обнажили своих шпаг?

Лоренцо. Я предупредил их; я стучался в двери всех — республиканцев с упорством нищенствующего монаха; я советовал им наточить шпаги, сказал, что Алессандро будет мертв, когда они проснутся. Думаю, что за это время они уже не раз просыпались и засыпали. Но, право, я ничего другого не думаю.

Филиппо. Предупредил ли ты Пацци? Сказал ли Корсини?

Лоренцо. Всем сказал; кажется, я сказал бы это и луне, так я был уверен, что меня не будут слушать.

Филиппо. Что ты хочешь сказать?

Лоренцо. Я хочу сказать, что они пожали плечами и вернулись к своим обедам, к игре в кости и к своим женам.

Филиппо. Так ты не сказал им, в чем дело?

Лоренцо. Да что, черт возьми, было мне им говорить? Вы думаете, я с каждым из них мог терять по часу? Я сказал им: "Приготовьтесь" и нанес удар.

Филиппо. И ты думаешь, Пацци ничего не делают? Ты ничего не знаешь! Ты не имел известий со дня твоего отъезда, а в пути ты провел несколько дней.

Лоренцо. Думаю, Пацци чем-нибудь да заняты; думаю, они у себя в галерее заняты фехтованием, а время от времени попивают южное вино, когда пересохнет глотка.

Филиппо. Ты готов поручиться? Ты ведь бился со мной об заклад. Будь спокоен; я надеюсь на лучшее.

Лоренцо. Я спокоен свыше всякой меры.

Филиппо. Почему ты не вышел с головою герцога в руке? Народ пошел бы за тобою, как за избавителем и вождем.

Лоренцо. Я оставил оленя псам, пусть сами делят добычу.

Филиппо. Ты боготворил бы людей, если бы не презирал их.

Лоренцо. Я не презираю их, я их знаю. Я твердо убежден, что людей совсем дурных — немного, что много трусов и великое множество равнодушных. Есть и свирепые люди, как жители Пистойи, которые воспользовались этим поводом, чтобы среди бела дня на улицах перерезать всех судейских. Об этом я узнал лишь час назад.

Филиппо. Я полон радости и надежд; сердце рвется из груди.

Лоренцо. Тем лучше для вас.

Филиппо. Ты ничего не знаешь, зачем же ты так говоришь? Разумеется, не все люди способны на великие дела, но все способны понимать их; или ты отрицаешь всю историю мира? Конечно, чтобы зажечь лес, нужна искра; но искра может вырваться из осколка кремня, и лес загорится. Так молния, сверкнувшая от одного меча, может озарить целое столетие.

Лоренцо. Я не отрицаю истории, но меня не было тогда.

Филиппо. Позволь мне называть тебя Брутом; если я мечтатель, не лишай меня этой мечты. О друзья мои, соотечественники мои! Если вы захотите, вы сможете украсить смертное ложе старого Строцци.

Лоренцо. Зачем вы открываете окно?

Филиппо. Разве ты не видишь гонца? Мой Брут! Мой великий Лоренцо! Небо озарено свободой; я чувствую ее, я вдыхаю ее.

Лоренцо. Филиппо, Филиппо! Не надо; закрой окно; от всех этих слов мне больно.

Филиппо. Кажется, на улице собралась толпа; глашатай читает воззвание. Эй, Джованни, поди купи эту бумагу у глашатая.

Лоренцо. О боже, боже!

Филиппо. Ты бледен, как смерть. Что с тобой?

Лоренцо. Вы ничего не слыхали?

Слуга приносит воззвание.

Филиппо. Нет; прочти-ка эту бумагу, ведь из-за нее на улице был шум.

Лоренцо (читает). "Всякому человеку знатного рода или простолюдину, если он убьет Лоренцо Медичи, изменника отечеству и убийцу своего господина, где бы в пределах всей Италии и каким бы образом это ни совершилось, Совет Восьми во Флоренции обещает: во-первых, четыре тысячи флоринов чистым золотом, во-вторых, пожизненную ренту в сто флоринов в год для него самого и его наследников по прямой линии после его смерти, в-третьих, право занимать все судейские должности, пользоваться всеми государственными бенефициями и привилегиями, невзирая на рождение, буде он простолюдин, в-четвертых, неукоснительное прощение всякой его вины, прошедшей и будущей, обыкновенной или чрезвычайной". Подписано рукою Восьми. Ну вот, Филиппо! Вы только что отказывались верить, что я убил Алессандро. Теперь вы видите, что я его убил.

Филиппо. Тише! Кто-то поднимается по лестнице. Спрячься в эту комнату.

Уходят.

Сцена 3

Флоренция. Улица. Входят два дворянина.

Первый дворянин. Это как будто маркиз Чибо проходит там? Он, кажется, ведет под руку свою жену.

Проходят маркиз и маркиза.

Второй дворянин. Видно, этот милый маркиз не мстительного нрава. Кто не знает во Флоренции, что жена его была любовницей покойного герцога?

Первый дворянин. Они, видимо, помирились. Кажется, пожимают друг другу руки.

Второй дворянин. Муж на редкость, право. Чтобы проглотить такое оскорбление, надо иметь здоровый желудок.

Первый дворянин. Об этом идут толки, знаю, но не советовал бы тебе заговаривать об этом с ним самим; он, как никто, владеет любым оружием, и шутники боятся совать нос в его сад.

Второй дворянин. Ну, если уж он такой чудак, то тут ничего не скажешь.

Уходят.

Сцена 4

Гостиница. Входят Пьетро Строцци и гонец.

Пьетро. Это его собственные слова?

Гонец. Да, синьор, слова самого короля.

Пьетро. Хорошо.

Гонец уходит.

Король Франции защищает свободу Италии — совсем как вор, который в пути защищает хорошенькую женщину от другого вора. Он защищает ее, пока сам не изнасилует. Как бы то ни было, передо мной открывается дорога, и добрых семян на ней больше, чем пыли. Проклятый Лоренцаччо, ухитрившийся стать чем-то! Моя месть выскользнула у меня из рук, точно вспугнутая птица; я больше ничего не могу придумать, что было бы достойно меня. Нападем как следует на город, а потом бросим этих баб, которым важно только имя моего отца и которые целый день оглядывают меня с ног до головы, стараясь найти, чем я на него похож. Я рожден не на то, чтобы быть вождем бандитов. (Уходит.)

Сцена 5

Площадь во Флоренции. Золотых дел мастер и торговец шелком сидят.

Торговец. Заметьте, что я говорю, вникните в мои слова. Покойный герцог Алессандро убит в 1536 году, в том году, в котором мы живем. Слушайте дальше. Итак, он убит в 1536 году; это раз. Ему было двадцать шесть лет; понимаете? Но это еще что! Итак, ему было двадцать шесть лет; хорошо. Он умер шестого числа; да, да! Знали вы это? Ведь он умер как раз шестого числа? Теперь слушайте. Он умер в шесть часов утра. Что скажете, дядя Монделла? Это уж неспроста, или я ничего не понимаю в таких делах. Итак, он умер в шесть часов утра. Погодите, не говорите пока ничего. Было у него шесть ран. Ну что ж, не удивляет вас это? Было у него шесть ран; в шесть часов утра, шестого числа, двадцати шести лет от роду, в году 1536. Еще два слова: он правил шесть лет.

Золотых дел мастер. Что за чепуху вы, сосед, тут несете?

Торговец. Как, как? Вы, значит, совсем не умеете считать? Вы не понимаете, что следует из этих чудесных сочетаний, которые я имел честь вам доложить?

Золотых дел мастер. Нет, право же, не понимаю, что из этого следует.

Торговец. Не понимаете? Да может ли это быть, сосед, что вы не понимаете?

Золотых дел мастер. Не понимаю; по-моему, из этого ничего не следует.

Торговец. Из этого следует, что шесть шестерок способствовали смерти Алессандро. Шш! Не говорите, что это я вам сказал. Вы знаете, что я слыву человеком рассудительным и осторожным, — ради всех святых, не причиняйте мне зла! Это дело поважней, чем думают, говорю вам как другу!

Золотых дел мастер. Да подите! Я человек старый, но я еще не старая баба. Сегодня приезжает Козимо, вот что бесспорно следует из всего этого; славным краснобаем подарила нас ваша ночь шести шестерок. Ах! Пропади моя голова. Разве это не позор? Мои работники, сосед, последние из моих работников стучали по столам своими инструментами, когда мимо нас проезжали Восемь, и кричали им: "Если вы и не умеете и не хотите действовать, позовите нас, мы будем действовать".

Торговец. Не одни ваши работники кричали тут; в городе такой шум, какого я никогда и не слыхал, да и молва не помнит такого.

Золотых дел мастер. Требуют шаров[7]Понятно, что речь здесь идет о выборах (прим. автора)., одни бегут за солдатами, другие за вином, которым угощают всех; им они наполняют себе рот и мозги, чтоб лишиться и той малости здравого смысла и благоразумия, которая еще есть у них.

Торговец. Были и такие, что хотели восстановить совет и свободно избрать гонфалоньера, как в прежние времена.

Золотых дел мастер. Были и такие, как вы говорите, но не было таких, которые бы что-нибудь сделали. Как я ни стар, все же я побывал на Новом рынке и получил в ногу здоровенный удар алебардой, потому что требовал шаров. Ни одна душа не пришла на помощь. Одни студенты и были там.

Торговец. Да, можно поверить. Знаете ли, что толкуют, сосед? Толкуют, что проведитор Роберто Корсини был вчера вечером на сборище республиканцев во дворце Сальвиати.

Золотых дел мастер. Совершенно верно, он предлагал сдать крепость друзьям свободы вместе с припасами, с ключами и всем прочим.

Торговец. И он это сделал? Он это сделал, сосед? Это же государственная измена.

Золотых дел мастер. Да что толку! Горланили, пили сладкое вино, били стекла, а предложение этого честного человека даже не выслушали. Так как не смели сделать то, чего он хотел, сказали, что в нем сомневаются и подозревают его во лжи. Сто тысяч дьяволов! Как это меня бесит! Вот смотрите, едут гонцы из Треббио — Козимо недалеко. Добрый вечер, сосед! Нет мне покоя! Надо пойти к дворцу. (Уходит.)

Торговец. Постойте-ка, сосед, и я с вами. (Уходит.)

Входят наставник с маленьким Сальвиати и другой наставник с маленьким Строцци.

Первый наставник. Sapientissime doctor[8]Ученейший доктор (лат.), как здравствует ваша милость? В добром ли расположении сокровище вашего бесценного здоровья и сохраняется ли при тех бурях, которые мы сейчас переживаем, ваше спокойствие?

Второй наставник. Синьор доктор, на этой суетной, смятенной земле встреча с таким ученым и красноречивым человеком — важное событие. Позвольте мне пожать эту гигантскую руку, создавшую мастерские произведения нашей словесности. Признайтесь, вы недавно написали сонет.

Маленький Сальвиати. Мерзавец ты, Строцци.

Маленький Строцци. Твоего отца, Сальвиати, поколотили.

Первый наставник. Неужели эта скромная забава нашей музы стала известна вам, художнику столь добросовестному, высокому и строгому? Такие глаза, как ваши, обнимающие взором столь изысканные огнецветные горизонты, неужели эти глаза снизошли к причудливым и, быть может, дерзким созданиям переливчатой фантазии?

Второй наставник. О, если вы любите искусство, если вы любите нас, умоляю, прочтите ваш сонет. В городе только и говорят о вашем сонете.

Первый наставник. Вас удивит, быть может, что я, который, так сказать, раньше воспел монархию, как будто бы на этот раз воспеваю республику.

Маленький Сальвиати. Не лягайся, Строцци.

Маленький Строцци. Вот тебе, собака Сальвиати, вот тебе еще.

Первый наставник. Вот эти стихи:

Маленький Сальвиати. Синьор, уймите этого мальчишку; он буян. Все Строцци буяны.

Второй наставник. Ну, малыш, стой смирно.

Маленький Строцци. Ты снова за свое! Вот тебе, негодяй, отдай это твоему отцу и скажи ему — пусть носит вместе со шрамом, который он получил от Пьетро Строцци, отравитель ты этакий! Вы все отравители.

Первый наставник. Замолчишь ли ты, шалун! (Бьет его.)

Маленький Строцци. Ай, ай! Он ударил меня.

Первый наставник.

Маленький Строцци. Ай, ай! Он расцарапал мне ухо.

Второй наставник. Вы ударили слишком сильно, друг мой.

Маленький Строцци колотит маленького Сальвиати.

Первый наставник. Ну! что тут еще?

Второй наставник. Продолжайте, умоляю вас.

Первый наставник. С удовольствием, но эти мальчики все время дерутся.

Дети уходят, продолжая драться; наставники следуют за ними.

Сцена 6

Флоренция. Улица. Входят студенты и солдаты.

Студент. Если у знатных синьоров есть только языки, у нас-то есть руки. Эй! Шары! Шары! Граждане Флоренции, не позволим избрать герцога без голосования!

Солдат. Не будет вам шаров; расходитесь!

Студент. Граждане, сюда; не признают наших прав, оскорбляют народ!

Большое смятение.

Солдаты. Прочь! Убирайтесь!

Другой студент. Умрем за наши права!

Солдат. Ну и умирай! (Наносит ему удар.)

Студент. Отомсти за меня, Роберто, и утешь мою мать. (Умирает.)

Студенты нападают на солдат, все уходят, сражаясь.

Сцена 7

Венеция. Кабинет Строцци. Входят Филиппо и Лоренцо с письмом в руке.

Лоренцо. В этом письме мне сообщают, что умерла моя мать. Пойдем, Филиппо, пройдемся.

Филиппо. Умоляю вас, друг мой, не искушайте судьбу. Вы ходите всюду, словно не существовало воззвания, которое обрекает вас на смерть.

Лоренцо. В дни, когда я собирался убить Климента Седьмого, голова моя была оценена в Риме; понятно, что теперь, когда я убил Алессандро, она оценена по всей Италии; если бы я покинул Италию, обо мне сразу же протрубили бы по всей Европе; а после моей смерти господь велел бы на всех перекрестках вечности вывесить приказ, обрекающий меня на вечные муки.

Филиппо. Ваша веселость печальна, как ночь; вы не изменились, Лоренцо.

Лоренцо. Да, в самом деле; я ношу те же платья, я хожу на тех же ногах и зеваю тем же ртом; перемена во мне самая ничтожная — я пуст, совершенно пуст, как жестяная статуя.

Филиппо. Уедем вместе; станьте снова человеком; вы много сделали, но вы еще молоды.

Лоренцо. Я старше прадеда Сатурна; я прошу вас, пройдемтесь по городу.

Филиппо. Ваш ум терзается в бездействии — вот в чем ваше несчастье. И вы не безгрешны, друг мой.

Лоренцо. Не спорю; если республиканцы ничего не сделали во Флоренции, это большая вина с моей стороны. Если сотни юных студентов, смелых и решительных, дали убить себя зря; если Козимо, этот благородный сельский житель, избран единогласно, — о, сознаюсь, сознаюсь — это непростительные ошибки, и я очень виноват.

Филиппо. Не будем судить о событиях, которые еще не завершились. Главное — уехать из Италии; ваша жизнь еще не кончена.

Лоренцо. Я был орудием, предназначенным для убийства, и только для убийства.

Филиппо. Разве только это убийство давало вам счастье? Если теперь вы будете просто честным человеком, просто художником, зачем вы хотите смерти?

Лоренцо. Я только могу повторить вам мои собственные слова: Филиппо, я был честен. Может быть, я снова стал бы честен, если бы не скука, которая меня одолевает. Я еще люблю вино и женщин. Правда, этого достаточно, чтобы я мог стать развратником, но этого еще недостаточно, чтобы я захотел стать развратником. Пойдемте, прошу вас.

Филиппо. Тебя убьют на прогулке.

Лоренцо. Мне забавно смотреть на них. Награда так велика, что почти внушает им храбрость. Вчера высокий босой детина шел за мной по берегу добрых четверть часа, все не решался меня убить. У бедняги было что-то вроде ножа, длинного, как вертел; он смотрел на него так понуро, что мне становилось жаль его; может быть, это был отец семейства, умирающего с голоду.

Филиппо. О Лоренцо! Лоренцо! сердце твое томится в тяжелом недуге. Наверно, это был честный человек; зачем это уважение к несчастию приписывать трусости народа?

Лоренцо. Приписывайте его чему хотите. Я пройдусь по Риальто. (Уходит.)

Филиппо (один). Надо, чтоб кто-нибудь из моих слуг пошел за ним вслед. Эй! Джованни! Пиппо! Эй!

Входит слуга.

Возьмите по шпаге, вы и кто-нибудь из ваших товарищей, и идите за синьором Лоренцо на приличном расстоянии, так, чтобы броситься ему на помощь, если на него нападут.

Джованни. Слушаю, синьор.

Входит Пиппо.

Пиппо. Синьор, Лоренцо лежит мертвый. За дверью спрятался человек и, когда он выходил, нанес ему удар в спину.

Филиппо. Спешим к нему; может быть, он только ранен.

Пиппо. Разве вы не видите всех этих людей? Народ накинулся на него. Боже милосердный! Его сбрасывают в лагуну.

Филиппо. Ужас! Ужас! Неужели ему отказано и в могиле?

Сцена 8

Флоренция. Большая площадь; общественные трибуны полны народа.

Народ (сбегаясь со всех сторон). Шары, шары! Он герцог; шары! Он герцог!

Солдаты. Прочь, сволочь!

Кардинал Чибо (на возвышении, к Козимо Meдичи). Синьор, вы — герцог Флорентийский. Прежде чем вы примите из моих рук корону, которую кесарь и папа поручили мне вверить вам, я должен взять с вас клятву по четырем пунктам.

Козимо. Каким, кардинал?

Кардинал. Чинить правосудие неукоснительно, никогда и ничего не замышлять против власти Карла Пятого, отомстить смерть Алессандро и быть милостивым к синьору Джулио и синьоре Джулии, его незаконным детям.

Козимо. Как должен я принести эту клятву?

Кардинал. На евангелии. (Подает ему евангелие.) Скажите: "Клянусь богу и вам, кардинал". Теперь дайте мне руку.

Идут к народу. Издали слышен голос Козимо.

Козимо. Высокознатные и могущественные синьоры, благодарность, которую я хочу высказать вашим достославным и всемилостивым особам за оказанное мне и столь ценное благоволение, есть не что иное, как обязательство, радостное для меня, еще такого юного, никогда не забывать страха божия, честности и правосудия и намерение никому не делать вреда как в отношении имущества, так и чести, а что до государственных дел — никогда не отвергать советов и мнений ваших столь рассудительных и справедливых особ, которым я предан всецело и благоговейно поручаю себя.