Онлайн чтение книги Людовик возлюбленный Louis The Well Beloved
Глава 12. ПУТЬ РЕВОЛЮЦИИ

Придворных интересовало, сколько еще продлится правление маркизы. Она умна, это признавали все, но сколько она еще сможет удерживать короля?

Придворные не сомневались в ее мудрости. Она полностью отдала себя делу развлечения короля. Маркиза делала все, что он требовал, и делала превосходно. Все, что интересовало короля, интересовало и ее; если он хотел охотиться, охотиться хотела и она. Игра в карты? За столом сидит и маркиза, восторженная, осторожная или веселая, в зависимости от того, в каком настроении ее хотел видеть король. Людовиком овладела меланхолия? Маркиза тут же вспоминала какой-нибудь пикантный скандал и заставляла короля рассмеяться. Она хотела лишь угождать ему. Человеку темперамента Людовика сложно было критиковать маркизу за это. Но все же у маркизы был один порок, который не позволял ей стать идеальной любовницей.

Людовик казался ненасытным любовником. Придворные открыто обсуждали это. Они и сами имели большой опыт в этой области и хорошо понимали Людовика. В нем еще не пробудилась сексуальная зрелость, что казалось странным. Глубокая чувственность сочеталась в его характере с сентиментальностью. Возможно, король был обязан этим своему воспитанию. Под зорким наблюдением Виллеруа и Флери Людовик долго оставался невинным. Он долго оставался верным мужем среди весьма и весьма аморальных придворных, и лишь недостаток ответных чувств со стороны королевы заставил его пойти к мадам де Майи. Людовик долго оставался верен и мадам де Майи, как оставался верен и ее сестрам, смерть каждой из которых он долго и искренне оплакивал, полностью воздерживаясь от секса.

Сейчас Людовик был верным любовником мадам де Помпадур. Конечно же вокруг короля было много соблазнов. Все помнили, как во время недавнего бала король оказывал знаки внимания красивой молодой женщине. Но шпионы Помпадур быстро предупредили ее о том, что происходит, и она с присущим ей изяществом прогнала молодую даму с королевского двора. Людовик не проявлял к этой даме особого интереса и не стал мешать происходящему.

Но как долго сможет мадам де Помпадур удержать своей любовью?

Правда заключалась в том, что мадам де Помпадур была не совсем здоровой женщиной, и тот изматывающий образ жизни, что она вела, начинал действовать, накладывая неизгладимую печать на внешность фаворитки. Говорили, что она использовала огромное количество косметики, без которой не могла скрыть усталость и нездоровье. У нее был кашель, который она старалась сдерживать на важных мероприятиях огромным усилием воли. Могла ли уставшая женщина удовлетворять постоянным требованиям короля? Маркиза должна была планировать его развлечения, охотиться, играть в карты, играть на сцене, петь и танцевать ночи напролет. И все это она делала с изяществом, которому можно было лишь позавидовать.

Но справлялась ли она в самом конце этих длинных ночей, когда от нее требовалось доставить удовольствие королю? Королевский двор был встревожен.

Как долго Людовик будет продолжать хранить верность? По собственному желанию он никогда не прогонит маркизу; он слишком легкомыслен и изо всех сил старается избегать неприятных ситуаций.

Но новая любовница может сделать то, чего Людовик избегает. Придворные помнили, что случилось с мадам де Майи.

Сколько еще мадам де Помпадур сможет удерживать свою позицию?

Особенно ждали изгнания маркизы Ришелье и Морепа.

Ришелье, будучи главным камердинером короля, считал себя советником короля в выборе любовниц, а мадам де Помпадур выбирал не он. С самого первого момента, когда Жанна Антуанетта увидела короля в лесу Сенар, она действовала абсолютно самостоятельно. Герцог хотел заменить ее на любовницу, выбранную им самим.

Морепа вовсе не пытался сыскать расположение маркизы. Он продолжал веселить придворных своими сатирами и эпиграммами о самых щекотливых темах из жизни королевского двора, среди которых конечно же была и любовница короля. Когда Морепа раскопал правду о происхождении Жанны Антуанетты, он пришел в неописуемый восторг и высмеял ее. Хотя его работы и были анонимны, гневные песни и стишки, звучащие на улицах Парижа, были в его стиле, а некоторые не оставляли никаких сомнений в авторстве Морепа.

Морепа долго обыгрывал фамилию Пуассон, и в конце концов в Париже маркизу знали как Рыбу или госпожу Рыбку.

Песни и стишки стали называть «пуассонадами», и парижане с нетерпением ждали появления новых «пуассонад». Песни можно было услышать в тавернах и на рыночных площадях; более того, они послужили инструментом разжигания общественной ненависти к любовнице, так как народ даже сейчас не пытался обвинять в своих неудачах короля, а фаворитка стала великолепным козлом отпущения.

Через стишки Морепа народ в точности знал, сколько было потрачено на строительство. Говорилось, что Бельвю уже обошелся казне в шесть миллионов ливров, хотя строительство было еще далеко от завершения, и что на развлечения за несколько дней тратились целые состояния. На деньги, потраченные на пошив одного лишь платья, которое Помпадур надела лишь один раз, французская семья могла жить в роскоши целый год.

Маркиза понимала, что Морепа причиняет ей огромный вред и что ей следует каким-то образом подстроить отставку министра. Она и не собиралась просить об этом Людовика, так как знала, что король относится к своему министру, пробывшему при дворе так долго и обладающему способностью заставить короля рассмеяться, с определенной симпатией. Людовик всегда ценил тех, кто мог заставить его рассмеяться. Поэтому маркиза не могла попросить его прогнать Морепа, и в Париже продолжали звучать «пуассонады».

Ришелье планировал убить двух желанных зайцев одним выстрелом.

Он хотел, чтобы Морепа прогнали со двора, так как этот министр обладал слишком уж большим влиянием на короля. Герцог надеялся, что если он посеет достаточную тревогу в душе маркизы, то она попросит Людовика об отставке министра, в результате чего ей, возможно, и самой придется покинуть королевский двор.

План пришелся коварному Ришелье по душе, и он начал просить маркизу о приватной аудиенции.

Маркиза дала на это разрешение. Она всегда была любезна с министрами, согласно убеждению, что не следует создавать себе лишних врагов.

Ришелье низко поклонился и поцеловал маркизе руку.

– Мадам маркиза, – начал он, – как великодушно с вашей стороны дать мне приватную аудиенцию! Я не стану говорить о том, что вы самая прекрасная женщина во Франции, так как это вы и так знаете. Я не стану тратить время на то, чтобы объяснять вам, что вами восторгаются и вам завидуют…

– Не надо, – улыбаясь, прервала его маркиза, – прошу вас, не утруждайте себя. Переходите лучше к делу.

– Мадам. – Ришелье сделал шаг к маркизе и заглянул ей в глаза. – Мне очень странно видеть, что вы совсем не пышете здоровьем, как мне того бы хотелось.

Выражение лица маркизы стало жестче. Он прав. Он заметил страх в ее взгляде? Жанна Антуанетта немедленно взяла себя в руки. Ришелье восхищался ею. В Версале не было женщины, у которой было бы больше грации и самообладания, чем у маркизы де Помпадур.

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила она.

– Какое облегчение! Но все же я пришел сюда просить вас заботиться о себе.

– Я и так забочусь о своем здоровье, месье герцог. Но так мило с вашей стороны проявить такое внимание к моей особе.

Герцог сделал еще один шаг к маркизе.

– Мадам маркиза, у вас есть враги среди придворных. Их просто не может не быть. Вы… вы так очаровательны, так любезны, так любимы… так могущественны.

– Думаю, месье герцог, я вполне могу сама позаботиться и о своих врагах, и о собственном здоровье.

– Но все же я выскажу свои подозрения. Мадам, а вам не приходило в голову, что ваше здоровье могли ослабить ваши враги?

– Не понимаю.

– Вы слишком доверчивы, мадам. Что, если ваши враги хотят не только отравить общественное мнение, но и вас саму?

Вдруг маркиза схватилась за горло, забыв о достоинстве.

– Отравить… меня! Думаю, вы ошибаетесь, – тут же взяла себя в руки госпожа де Помпадур.

– Хотел бы я верить, что ошибаюсь, – сказал герцог. – Ой как хотел бы.

Когда Ришелье ушел, он точно знал, что напугал маркизу. Герцог был уверен, что Жанна Антуанетта попытается убрать Морепа, а королю Морепа нравился.

Это будет своеобразная проверка. Можно будет узнать, насколько глубоки чувства короля к этой женщине. Если он готов отправить Морепа в отставку ради нее, то тогда становится ясно, что он собирается продолжать хранить верность маркизе, как хранил с самого первого дня. Ришелье с нетерпением ждал результатов своего маленького маневра.

Морепа отравил ее!

Безумное предположение. Она-то знала, что виною внезапно овладевшей ею усталости был вовсе не яд. Ришелье дурак, если считает, что она не понимает его интриг. Герцог хотел, чтобы она рассказала эту сумасбродную сказку королю. Как раз такие истории вызывают у Людовика раздражение. После рассмотрения подобного обвинения случится неприятная сцена. Морепа докажет свою невиновность, и порицать начнут Жанну Антуанетту.

Она не будет такой дурой, какой хотел бы видеть ее Ришелье.

Но герцог был прав в том, что этот одиозный человек настраивает народ против нее. За каждым ее шагом следили, потом раздували из ее действий скандал и рассказывали обо всем людям. Как же она хотела отставки Морепа!

Однажды ночью, когда Людовик пришел в спальню к маркизе, она подняла вопрос о злых пасквилях в ее адрес.

– Они становятся все более и более непристойными, – сказала она.

Король кивнул.

– Нет никаких сомнений, что автором большинства пасквилей является Морепа. У него есть подражатели, но его почерк не узнать невозможно.

– Все, что написал не он, – лишь неудачные попытки подражать Морепа, – добавил король.

– В любом случае, эти песенки не поднимают нас в глазах народа, – попробовала предположить маркиза.

– О, такие стишки были всегда, – беззаботно ответил король. – Они касаются и меня, потому что все, что говорится в них о тебе, касается и меня.

Людовику не терпелось завершить разговор, и маркиза, всегда следившая за тем, чтобы король ни в коем случае не утомлялся, замолчала.

Ришелье поделился с Морепа своим предположением о том, что маркиза собирается выгнать того с королевского двора, если он не прекратит распространять по Парижу свои пошлые стишки. Реакция была в точности такой, какой и добивался Ришелье.

В тот же вечер в маленьких покоях король давал ужин для избранных. По правую руку от короля сидела маркиза; присутствовали и Ришелье и Морепа.

Когда маркиза заняла свое место, она заметила, что из-под салфетки торчит бумажка. Она быстро пробежала записку глазами. Это была очередная эпиграмма, злая и очень обидная. Сохранив спокойствие, Жанна Антуанетта спрятала бумажку так, что король ничего не заметил. Она понимала, что Морепа был разочарован. Он надеялся, что она прочитает эпиграмму и тут же обвинит его в авторстве. Тогда он, используя свое остроумие, разозлит ее еще больше, а король конечно же будет сильно раздражен неминуемой сценой. Морепа собирался приложить все свое остроумие и гениальность, чтобы король возложил вину на маркизу.

Однако она ничего такого не сделала.

Коварный Ришелье переводил взгляд с самого остроумного министра Франции на маркизу, которая вполне могла называться самой хитрой женщиной Франции.

Герцог был уверен, что одному из этих двоих вскоре придется уйти.

Он с большим удовольствием следил за этой дуэлью, поскольку был бы рад поражению любого из противников, если уж он не мог надеяться на гибель обоих сразу.

Мадам де Помпадур пока ничего не говорила королю о том стишке, что она обнаружила на столе, не хотела привлекать его внимания к своему плохому самочувствию и не хотела устраивать сцен. Но она понимала, что не может проигнорировать такое оскорбление. Позволить подкинуть ей на стол подобный стишок и никак на это не реагировать означало признать собственную неуверенность.

Впрочем, прежде чем обратиться с этим к королю, мадам де Помпадур решила попробовать помириться с Морепа. Если он прекратит распространять стишки о ней, то она готова забыть все, что было, и заключить с ним перемирие.

На следующий день она пошла к Морепа.

Морепа с трудом скрывал радость от ее прихода. Потом он преувеличит все, что было сказано, и расскажет забавную историю своим дружкам.

– Мадам маркиза, – закричал он; даже в его поклоне была ирония. – Я так тронут этой честью.

– Я хочу поговорить с вами по чрезвычайно важному вопросу, – сказала она.

– А почему вы тогда не послали за мной?

– Я не посылаю за министрами, – резко ответила мадам де Помпадур. – Это было бы нахально с моей стороны. Если мне есть что им сказать, я прихожу сама.

– Вы сама любезность, мадам.

– Думаю, вам известно, месье Морепа, что по Парижу распространяют неприятные стишки про меня.

– Какая жалость.

– Вам не удалось поймать негодника, месье, поскольку вы, насколько я знаю, глава администрации Парижа.

– Мадам, я не могу больше выносить ваши упреки. Мы удвоим наши усилия, и, когда негодяй будет обнаружен, я обещаю вам, этот мерзавец будет отвечать перед самим королем.

Маркиза сосредоточенно посмотрела на министра.

– Насколько я знаю, месье, вы и мадам де Шатору не были большими друзьями, – промолвила она.

Морепа одновременно пожал плечами и повел бровями, пытаясь изобразить сожаление.

– Вижу, месье, что вы не особо дружелюбно относитесь к любовницам короля.

– Ну что вы, мадам, я глубоко их уважаю… – он изучил ее циничным взглядом, – и не важно, откуда они родом.

– Рада это слышать, – сухо ответила маркиза. – Я была уверена, что вы достаточно мудры, чтобы не наживать себе среди них врагов умышленно.

– Это у вас есть мудрость, мадам, – ответил Морепа. – Мудрость, которая удивительным образом сочетается с вашей молодостью и красотой.

У маркизы не осталось никаких сомнений, что он имел в виду под этим лживым комплиментом.

Она знала, что он собирается продолжать писать на нее эпиграммы, и тот особенно неприятный стишок, что она получила вчера вечером, являл собой хороший пример того, на что они будут похожи в будущем.

Маркиза поняла, что нужно незамедлительно показать эпиграмму королю, хотя это было и нежелательно.

Он хотел заняться любовью. Как всегда. Ей ни в коем случае нельзя выглядеть уставшей или тем более изнуренной. Они катались вместе, но Людовик мог провести в седле целый день и совершенно не утомиться. А маркиза вечером играла в небольшой пьесе, которую поставила сама для развлечения короля.

– Мадам, – сказал король в конце того вечера, – вы самая замечательная женщина во Франции. В ваших великолепных формах покоятся лучшие женские качества.

Очень хорошо, но у них еще ночь впереди, и, несмотря на все свои таланты, она безумно боялась этих ночей.

Но она собиралась разобраться с этими стишками. Маркиза знала, что и Ришелье, и Морепа ждут ее ответных действий, поэтому действовать нужно было без промедления.

– Людовик, – сказала она, – извините, что докучаю вам этим вопросом, но я очень сильно пострадала из-за этих жестоких стишков Морепа. Вчера вечером у себя на столе я обнаружила вот это. Я думаю, этот стишок слишком глубокое оскорбление, чтобы проглотить его, и я прошу вас прогнать Морепа с королевского двора.

Людовик вздрогнул и взял бумажку. Он прочитал стишки и покраснел.

Затем он сжег записку в пламени свечи.

Король взял маркизу за руку и повторил слова, которыми он распускал гостей в конце ужина:

– Время церемонии отхода ко сну.

Был час пробуждения короля, на котором присутствовал и Морепа.

Граф заметил изменение отношения короля к нему. Он понимал, что единственной возможностью для маркизы восстановить свою честь было показать Людовику стишок. Он почувствовал угрозу в том, как она вела себя, когда нанесла ему визит. «Более слабый человек, чем я, – говорил себе Морепа, – испугался бы, поклялся бы, что найдет негодяя и положит конец этим скандальным листкам!»

Но не таков Морепа! Испугаться любовницы короля? Он не боялся Шатору, так с чего вдруг ему бояться Помпадур? Шатору сделала его на какое-то время изгнанником, но что произошло потом? Она умерла, и он вернулся. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Любовницы должны знать, что их слава весьма коротка, в то время как министры остаются в должности до тех пор, пока им хватает на это мозгов.

В то утро король был в необычайно приподнятом настроении.

– Ну, граф, – сказал он, изучая Морепа взглядом, – вы сегодня странно выглядите.

– Ваше величество, я собираюсь пойти на свадьбу.

– Ух ты! Правда, ему идет ходить на свадьбы? Вы когда-нибудь видели человека, столь довольного собой?

– Ваше величество, я так доволен, потому что иду на чужую свадьбу, а не на свою собственную.

Король и все присутствующие засмеялись, и Морепа почувствовал удовлетворение.

– Постарайтесь получить максимум удовольствия, – сказал король. – Буду ждать вас в Марли.

– Благодарю вас, ваше величество, – ответил Морепа, и его настроение стало еще лучше.

Морепа торжествовал. «Она показала ему, – думал он, – и вот ответ. Мадам маркиза, нет никаких сомнений в том, что ваши дни в Версале сочтены. Глупая женщина, вам стоило принять мои оскорбления. Вам стоило понять, что я тот человек, которому не смеет не подчиниться ни одна любовница. Я приношу любовницам короля неудачи».

Морепа не ослушался короля и вовсю развлекался на свадьбе, и, когда он вернулся в свои покои, его встретил один из слуг короля.

– Месье де Морпепа, – обратился он, – у меня для вас письмо от его величества.

Морепа попытался не выдать своего волнения, пока читал письмо.

«Месье.

Я говорил вам, что, когда я перестану нуждаться в ваших услугах, я сообщу вам об этом. Этот момент настал. Я приказываю вам представить просьбу о вашей отставке. Вы поедете в Бурже. Понтчертен слишком близко…»

Морепа попытался не выказать своего гнева и отчаяния. Он считал, что победил, а оказалось – проиграл. Известие распространилось по королевскому двору.

– Морепа получил письмо с печатью. Он уезжает в Бурже.

Ришелье не мог скрыть своего удовольствия. Королева, которая поддерживала Морепа, была опечалена.

Но весь королевский двор теперь знал, насколько глубоки были чувства короля к маркизе де Помпадур.

Мадам де Помпадур взяла за правило использовать в разговоре с министрами и послами многозначительное «мы». Она всегда была на стороне Людовика, а он с удовольствием осыпал ее подарками. Маркиза восхищалась прекрасным фарфором и проявляла большой интерес к работам в Винсенте, и, когда король даровал ей деревню Севре, Жанна Антуанетта стала вынашивать планы, как бы перевести производство фарфора к себе, чтобы за ним присматривать.

Но любой ее интерес был интересом короля; и лишь иногда, как в случае с Морепа, когда другого выхода больше не было, она старалась навязать ему свою волю.

Стало ясно, что даже мадам де Винтимиль и мадам де Шатору не имели над королем такой власти.

Все придворные старались выразить почтение мадам де Помпадур, но народ продолжал ее ненавидеть. «Пуассонады» достигли своей цели. А тот факт, что любовница была не из знати, заставлял их ненавидеть ее еще больше. «Кто она такая? – спрашивали они друг друга. – На ее месте мог бы быть любой из нас!» Подобные выводы лишь усиливали зависть.

Парижане все еще высмеивали мир. Люди горько жаловались на новый налог, который был введен еще в 1741 году. Тогда их заверили, что налог временный и они будут выплачивать его очень недолго, но они продолжали выплачивать его и по сей день. Многие отказывались платить, и в результате столкновения налогоплательщиков и сборщиков погибло несколько человек.

Люди в деревнях были раздражены не меньше горожан. Народ роптал против того, что из Парижа приехали сборщики налогов и оценили урожай. Чем больше урожай, тем выше налог. Не было никакого стимула для работы.

В религиозных спорах появилась еще одна, третья сила. Если раньше вся религиозная вражда сводилась к противостоянию иезуитов и янсенистов, то теперь у религии появились новые враги – скептики.

Маркиза любила искусство и старалась помогать писателям, философам, а также художникам и музыкантам и помогла открыть новую интеллектуальную сферу.

Туссен написал свою книгу «Нравы», которую посчитали ересью и публично сожгли. Закончил свое «Письмо о слепоте для тех, кто видит» Дидро. Вольтер, опасаясь гонений, покинул королевский двор и уехал в Берлин.

Хотя писатели и философы и подвергались гонениям, хотя и жгли их книги, но определенные их идеи все-таки выбрались на свободу, и народ начал их обдумывать.

В тавернах люди сидели и обсуждали происходящее либо слушали какого-нибудь оратора, высказывающего идею об уничтожении старого образа жизни. Знамя старого режима еще не порвалось, но уже порядком поизносилось. Его требовалось аккуратно заштопать, но король и его министры не замечали этого. Старый режим существовал так долго, что им даже в голову не приходило, насколько все ненадежно. Продолжались увеселения и бесконечные развлечения. Король и его любовница посещали дворцы, которые им так нравились; давали приемы и ужины для избранного круга лиц, ставили пьесы и развлекались.

Строительство Бельвю уже практически подошло к концу, и мадам де Помпадур уже собиралась давать роскошный банкет и бал – первый прием в новом величественном дворце.

Проблема Бельвю заключалась в том, что он был расположен близко к столице, многие парижане приходили и наблюдали за ходом строительства. Излишние траты на строительство Бельвю стали одной из главных тем уличных и затрапезных разговоров.

– Вы давно ходили на него смотреть? Говорят, что на Бельвю уже потрачено шесть миллионов ливров!

Шесть миллионов ливров! В то время как многие парижане не могли позволить себе купить хлеба за два су.

Маркиза была в Бельвю и наблюдала за ходом работ по наружной и внутренней отделке. Она была на вершине счастья. С того самого момента, когда Морепа подал в отставку, мадам де Помпадур почувствовала уверенность. Она нежно любила короля и знала, что его чувства к ней были очень глубоки, настолько глубоки, что она не могла представить, что он когда-нибудь бросит ее.

Когда она не сможет удовлетворить его, она не станет винить в этом короля. Она целиком отдастся исполнению его желаний. У маркизы уже был план. Она найдет других женщин, которые будут давать Людовику то, что не могла дать она, – глупых, но симпатичных девочек, лучше всего молоденьких, с идеальными фигурами и пустыми головами.

Это был план на будущее, и она не собиралась приводить его в действие, пока в этом не было нужды. Но она будет бдительной и встретит этот момент подготовленной.

Она будет лучшим другом и компаньоном короля, его доверенным лицом, человеком при дворе, которому он сможет полностью доверять. Она никогда не будет жаловаться, никогда не будет ничего требовать, будет всегда милой, готовой пожертвовать собой ради его удовольствия.

Таким образом ей удастся сохранить свое положение. И даже если бы мадам де Помпадур не считали первой дамой Франции, какое бы это имело значение, раз ее власть все равно безгранична?

Время заняться подготовкой к приему.

Как она гордилась этим прелестным дворцом, и как ему здесь будет интересно. Они будут сидеть рядом за этим столом, украшенным цветами и золотыми и серебряными подсвечниками. И между ними снова возникнет та близость, которой так завидовали и которой так восхищались.

Пока маркиза инспектировала стол, к ней подошла одна из ее служанок. Она выглядела взволнованной.

– Что случилось? – спросила маркиза и улыбнулась, потому что она действительно была мила даже с самыми простыми людьми.

– Мадам, – сказала служанка, стуча зубами, – народ высыпал на улицы Парижа. Они говорят о Бельвю и о тех деньгах, которые были на него потрачены, и сравнивают эту сумму со стоимостью хлеба. Говорят, что они затевают что-то нехорошее.

– Нехорошее? Нет, только не сегодня. Здесь будет король. Ты знаешь, как они любят короля. Тот факт, что он здесь, успокоит их.

– Мадам, говорят, что толпа настроена очень враждебно.

– Ох уж эти парижане! Так легковозбудимы! Мадам де Помпадур потянулась вперед, чтобы переставить вазу с цветами.

– Ваше величество, говорят, что народ Парижа сегодня очень обеспокоен, – сообщил Ришелье.

– Почему? – без интереса спросил Людовик.

– Их гнев рос по мере завершения строительства Бельвю.

– А какое им дело до Бельвю?

– Они считают, что строительство дворца имеет какое-то отношение к повышению цены на хлеб. Именно так говорят в тавернах.

– Мы не станем обращать на них внимания.

– Но, ваше величество, похоже, сегодня они собираются обратить внимание на нас. Они подтягиваются к площадям. Я только что узнал, что их лидеры хотят пойти маршем до Бельвю. – Ришелье с трудом скрывал злобную радость в голосе. – Ваше величество, не будет ли лучше, если вы останетесь сегодня в Версале? Пусть маркиза развлекается без вас.

– Но маркиза ждет меня, – удивился Людовик.

– Ваше величество, народ вас любит, но они не любят… Бельвю. Вам не кажется, что в подобных обстоятельствах вам лучше остаться в Версале? В толпе люди могут обезуметь.

– Похоже, вы забываете, – ответил Людовик, – что я дал маркизе обещание.

Когда королевская карета приехала в Бельвю, издалека уже доносились крики людей. Они звучали угрожающе и зловеще. Это оказалось правдой. К дворцу Бельвю шла толпа людей.

Маркиза вдруг испугалась, и вовсе не за собственную безопасность, хотя она и знала, что люди ненавидели ее больше, чем кого бы то ни было в королевстве, а потому, что их взбесило строительство. А раз Бельвю был ее творением, то, если что-нибудь случится, во всем обвинят ее.

Ничего не должно случиться.

Людовик приехал, так как он обещал. Но в их отношениях не должно быть и капли разочарования. Он должен принимать все, что готова дать ему маркиза. А она никогда не должна ввязывать его в неприятности. Неприятности! Толпа может быть очень опасной. И кто знает, ведь в пылу атаки Бельвю они могут и забыть, что Людовик – их возлюбленный король.

– Я боюсь за вашу безопасность, – сказала маркиза королю, – поэтому я собираюсь отменить все, что я подготовила. Умоляю вас не удерживать меня. Если вы пострадаете из-за недовольства этих диких парижан, то я никогда не смогу себе этого простить.

Людовик сжал ее руку. Ему было тяжело видеть, как она расстроена. Кроме того, он очень хотел избежать неприятной сцены.

– Поступай так, как считаешь нужным, моя дорогая, – ответил король.

Маркиза отдала приказ.

– Мы покидаем дворец, – сказала она гостям. – Мы поужинаем в домике недалеко от садов. Во дворце будет погашен свет, чтобы толпа поняла, что там никого нет. Пойдемте, нам нельзя терять времени.

Таким образом, торжественный прием в Бельвю был отменен. Не было ни пьес, ни фейерверков, ни бала.

Гости набились в маленький дом, где вместо пышного банкета состоялся пикник. Они сидели на полу и толпились в комнатах.

Король был очень мил, как и всегда во время таких вот более интимных ужинов, и, казалось, совсем не переживал по поводу того, что торжественный прием во дворце пришлось отменить.

«И вот опять, – говорили придворные, – он проявил глубину своих чувств к маркизе. В скромном домике король и его любовница были так же счастливы вместе, как и в покоях Версаля».

Обозленная толпа подошла ко дворцу и обнаружила, что там не горит свет.

«Нас провели», – ворчал народ. Сегодня нет никакого приема. И теперь нет никакого смысла вломиться во дворец и пробовать угощение, приготовленное для знатных гостей.

Многие сожалели, что они прошли весь этот путь из Парижа. Они еще не были готовы ненавидеть короля. На мгновение они вновь увидели его молодым человеком, которого водят за нос фаворитки. Он привык к расточительству, потому что никто и никогда не учил его иному. Легенда о возлюбленном короле не хотела умирать.

И пока в маленьком доме шел ужин, люди поплелись обратно в Париж, ненавидя тех, кто организовал марш к Бельвю, не меньше, чем хозяйку дворца.

Волна недовольства прокатилась в столице, и летом начались уже серьезные бунты.

Сын работающей женщины пошел на улицу купить своей матери хлеба, да так и не вернулся. Обезумевшая мать носилась по улицам в поисках сына, и, когда стало понятно, что она его уже не найдет, она продолжала бегать по улицам, крича о своем несчастье. Она рвала на себе волосы и одежду и кричала, что у нее похитили ребенка.

Вокруг женщины собирались люди. Что еще за история с пропавшим мальчиком? Сначала налоги, потом голод. А теперь вот у них еще и детей отнимают!

Граф д'Аржансон внедрил план по очистке города от огромного количества попрошаек и бродяг, наводнивших столицу. Эти одинокие люди были бездомными, и, поскольку империи требовались колонисты, было решено посадить этих несчастных на корабли и отправить либо в Луизиану, либо в Канаду, где они работали бы на французских фабриках по производству шелка.

Попрошайки заворчали. Они утверждали, что во Франции больше нет свободы. Но так как жители были рады тому, что город избавится от бродяг, никто особо не протестовал против решения графа. Однако когда у порядочной женщины крадут ребенка – это совсем другое дело.

Люди собирались вокруг убитой горем матери, пытались ее утешить, а некоторые уверяли, что уже слышали истории о пропавших детях. Родители отправляли маленьких мальчиков и девочек за покупками, и те не возвращались.

По Парижу поползли слухи; рассказывали просто-таки невероятные истории.

– Детей похищают полицейские, а потом требует за них выкуп. Одной женщине пришлось работать несколько месяцев, чтобы выплатить выкуп, который потребовали за ее чадо!

– Они ловят детей и отправляют их в колонии.

– Они крадут у народа не только еду, но и детей!

Истории становились все более и более безумными, и одна из них быстро распространилась по Парижу.

– Отправляют в колонии? Нет. Есть один человек… не будем называть его имени. Очень высокопоставленный человек. Он – или, лучше скажем, она – страдает от страшного недуга, и единственный способ для нее сохранить жизнь – это купаться в крови детей.

– Так вот что происходит с нашими детьми! Их забивают, чтобы какая-то важная особа могла каждый день купаться в их крови!

– Пропала уже сотня детей, – говорили в тавернах.

– Украли уже тысячу детей! – кричали на рынках.

– Жители Парижа, охраняйте своих детей, – советовали агитаторы на углах улиц. – Эти эгоистичные чудовища, которые заломили такую цену за наше зерно, что мы не можем позволить себе купить хлеб, чудовища, которые требуют уплаты непомерных налогов, теперь хотят получить кровь ваших детей.

Толпа устроила марш протеста.

Народ забил палками до смерти нескольких жандармов на улице, так как кто-то сказал, что видели, как жандармы забирают детей. Один полицейский укрылся в чьем-то доме, и вскоре этот дом был разрушен. Толпа уничтожила ресторан, так как его владелец дружил с полицейскими и те часто выпивали у него.

Для восстановления порядка власти были вынуждены призвать стражу и мушкетеров. На улицах зачитывались прокламации. Никто и никогда не отдавал приказов арестовывать детей. Если полицейские действительно виноваты, то каждый случай похищения детей будет рассмотрен в суде, если родители обратятся с обвинением. Все пострадавшие получали компенсацию.

Лидеры мятежа были арестованы, осуждены, объявлены изменниками и приговорены к публичному повешению на площади.

В столицу приехал Людовик. Народ сердито смотрел на своего короля. На площади гнили тела тех, кто возглавил мятеж. Но они были не единственными виновными. В Париже были тысячи людей, которые маршировали по улицам, уничтожали дома, убивали и изливали проклятия в адрес короля и его любовницы.

Они теперь относились к нему по-другому. Он больше не был их невинным Людовиком. Он виноват во всем. Он тратил деньги на красивые здания и свою любовницу, в то время как они голодали.

Никто больше не кричал «Да здравствует Людовик, Людовик Возлюбленный!».

Народ принял короля в тишине, которая была прервана лишь единственным возгласом: «Ирод!»

Кричащего поддержали. Толпа готова была поверить в самое плохое о нем. История о том, что он и его любовница приказывали воровать детей для того, чтобы купаться в их крови, была безумна. Но таково было настроение толпы, и они готовы были поверить в эту историю.

Людовик ничем не выдал то, как его задело безразличие людей, достоинство короля осталось незапятнанным, монарх не должен смотреть по сторонам.

В первый раз люди не приветствовали короля, проезжавшего по улицам города. Если бы он попытался объяснить, то они бы его послушали. Они еще готовы были сказать, что он все еще молод, пусть прогонит свою любовницу, займется управлением страной и людьми. Наконец, вместо того чтобы пускать на ветер время и деньги, возводя шикарные дворцы, найдет способы прекратить их страдания. Народ еще готов был изменить свое мнение, даже после ссоры с любимым королем, стоило ему лишь взмахнуть рукой, они с готовностью бы приняли его в свои сердца, поверили и признали его власть, продолжая верно служить монархии.

Слово оставалось за королем. Перед ним открывалось два пути. Если он выберет тот, о котором его просил народ, то очень скоро на улицах вновь раздались бы возгласы: «Да здравствует Людовик, Людовик Возлюбленный!»

Но король вернулся в Версаль, он не смог простить того, что они называли его Иродом, а какие гневные взгляды и мрачные лица заметил он в толпе…

Людовика задело то, как его народ принял его. Они называли его Иродом и сердито смотрели на него!

Он рассказал об этом маркизе.

– Я никогда больше не покажусь на глаза парижанам, никогда больше не поеду в Париж ради удовольствия. Я буду в городе лишь тогда, когда этого потребуют официальные церемонии.

– Вскоре нам придется проезжать Париж по пути в Компьен, – напомнила Жанна Антуанетта.

– Должна быть дорога из Версаля в Компьен, которая минует Париж, – сказал Людовик. Потом добавил: – Такая дорога должна быть во что бы то ни стало.

Король и маркиза улыбнулись друг другу. Их всегда привлекала перспектива строительства.

– Дорога в Компьен, – вскричал Людовик. – Она должна быть построена немедленно.

И когда новая дорога была построена, парижане стали называть ее «Путь революции».

Людовик сделал свой выбор. Никогда больше улицы Парижа не огласят крики: «Да здравствует Людовик, Людовик Возлюбленный!»