Онлайн чтение книги Любовь на фоне кур Love Among the Chickens
Глава XI. ОТВАЖНЫЙ СПАСИТЕЛЬ

Последующие несколько дней мне оставалось только скорбеть, что Гарри Хок держится со мной столь елейно-заговорщицки и таинственно. Мне казалось, что ему совершенно незачем многозначительно ухмыляться, когда он случайно встречал меня на улице. Его лукавое подмигивание, когда мы столкнулись на волноломе, отдавало дурным вкусом. Все было уговорено (десять шиллингов на бочку и десять по завершении), и совсем не требовалось прибегать к эффектам широких плащей и потайных фонарей. Я был решительно против того, чтобы меня третировали, будто злодея в душераздирающей мелодраме. Я оставался всего лишь обычным благонамеренным человеком, которого обстоятельства принудили исполнять за Провидение его прямые обязанности. Манера мистера Хока держаться словно бы во всеуслышание заявляла: «Мы с вами два беспардонных негодяя, но будьте спокойны, я-то не выдам вашу преступную тайну». Кульминация наступила как-то рано утром, когда я шел по улице к пляжу. Я проходил мимо темного подъезда, и тут из него выколыхнулся мистер Хок, будто привидение, а не человек самого плотного сложения в радиусе десяти миль.

— Ш-ш-ш! — прошептал он.

— Послушайте, Хок, — сказал я гневно, ибо от неожиданности больно прикусил язык, — прекратите наконец. Я не желаю быть жертвой подобных преследований. Так в чем дело?

— Мистер Деррик будет утром ловить рыбу.

— Слава Тебе, Господи! — сказал я. — Значит, сегодня утром вы это осуществите без дальнейших проволочек. Еще одного такого дня я не вынесу.

Я повернул на волнолом и сел на скамью вне себя от волнения. Вскоре предстояло свершиться необычайным деяниям. У меня чуть-чуть разыгрались нервы. Ни в коем случае нельзя было ничего напутать. Вдруг по какой-нибудь случайности я профессора утоплю! Или, предположим, он ограничится формальным изъявлением благодарности и не пожелает забыть и простить? Подобные мысли были непереносимы.

Я встал и начал нервно расхаживать взад-вперед.

Вскоре со стороны порта появилась лодка мистера Хока с бесценным грузом на борту. От волнения у меня пересохло во рту.

Очень медленно мистер Хок обогнул волнолом и опустил весла примерно в двенадцати ярдах от того места, где на своем посту я бдел. Очевидно, именно тут должна была развернуться сцена доблестного спасения.

Мои глаза вперялись в широкую спину мистера Хока. Подобное напряжение мне доводилось испытывать только перед подачей в крикете. Лодка застыла на воде почти в полной неподвижности. Никогда я еще не видел моря зеркальнее. Лишь легкая рябь набегала на срез волнолома.

Мнилось, будто этот полнейший штиль воцарился навсегда. Мистер Хок хранил монументальную неподвижность. И вдруг все пришло в бешеное движение. Я услышал, как мистер Хок испустил хриплый вопль, и увидел, как он подпрыгнул и тяжело плюхнулся назад. Профессор полуобернулся, и я успел разглядеть его негодующее лицо, уже заметно порозовевшее от прилива чувств. И вновь сцена изменилась в манере кинонаплыва. Я увидел, как мистер Хок снова подпрыгнул, и в следующий миг из воды уже торчало днище лодки, а я устремлялся головой вниз к морскому дну, сразу ощутив неописуемую холодную липкость, всегда сопутствующую промоканию одежды насквозь.

Я вынырнул возле перевернувшейся лодки и первым увидел отфыркивающееся лицо мистера Хока. Его я проигнорировал и поплыл туда, где над водой маячила голова профессора.

— Не кипятитесь, — сказал я. Глупый совет в объятиях прохладной стихии. Плыл он энергично, но неумело. Видимо, он принадлежал к тем людям, которые в воде способны сами о себе позаботиться, только облеченные в купальные костюмы. А в одежде, предназначенной для суши, ему, чтобы добарахтаться до берега, потребовалась бы неделя — если бы он его вообще достиг, что представлялось маловероятным.

Мне известно все, что необходимо знать о спасении утопающих. В школе мы в большой широкой ванне отрабатывали положенные приемы на чучеле. Я атаковал профессора с тыла и крепко ухватил его за плечи. Затем поплыл на спине в направлении суши и доставил его на берег к ногам восхищенной толпы с большим éclat.[5]Блеск (фр.). В процессе я прикинул, не обмакнуть ли его с головой раза два — просто чтобы внушить ему, что его спасают, но отверг такой маневр, слишком и без надобности реалистический. По-моему, он и так сделал несколько внушительных глотков соленой воды.

Толпа ахала в восхищении.

— Браво, молодой человек, — сказал кто-то.

Я порозовел. Это была Слава.

— Прыгнул, это уж точно, и спас этого джентльмена!

— Старикан утоп, что ли?

— Уж этот мне дуралей Гарри Хок!

Я проникся жалостью к мистеру Хоку. Общественное мнение было настроено против него. То, что сказал о нем профессор, когда обрел дыхание, я повторить не могу — и не потому, что забыл, но потому, что всему есть предел и переступать через него не положено. Достаточно сказать, что относительно мистера Хока он всецело разделял мнение зрителя, назвавшего того «дуралеем». Должен признать, что мой товарищ по заговору поступил весьма разумно, оставшись в стороне от происходящего. Он сидел в лодке, которую вернул в исходное положение, и задумчиво вычерпывал воду старой консервной банкой. На язвительные эпиграммы с берега он внимания не обращал.

Профессор выпрямился и протянул руку. Я крепко ее сжал.

— Мистер Гарнет, — сказал он, ну точь-в-точь будто был отцом героини в «Герое Хильды», — недавно мы расстались в гневе. Позвольте мне поблагодарить вас за благородное мужество и надеяться, что прошлое будет забыто.

Я выдал блистательный ответ, продолжая сжимать его руку. Толпа сочувственно зашумела. Я сказал:

— Профессор, вина была моя. Покажите, что вы меня простили, — пойдите со мной на ферму и переоденьтесь во что-нибудь сухое.

— Превосходная мысль, мой мальчик, я действительно немножко промок.

— Немножко, — согласился я.

Мы энергично зашагали вверх по склону к ферме.

Укридж встретил нас у калитки.

Диагноз он поставил молниеносно.

— А вы насквозь промокли, — заметил он.

Я не стал отрицать.

— Лодка профессора Деррика, к несчастью, перевернулась, — объяснил я.

— А мистер Гарнет героически нырнул в море совсем одетый и спас мне жизнь, — перебил профессор. — Герой, сэр. На сто… апчхи!

— Вы простужаетесь, старый конь, — сказал Укридж, само дружелюбие и участливость. Воспоминания о их с профессором неприятной стычке забылись, как прошлогодний снег. — Так не годится. Идите наверх, подберите что-нибудь из гардероба Гарнета. Мои собственные шмотки будут вам не впору. А? Идемте, идемте, я принесу вам горячей воды. Миссис Бийл… МИССИС БИЙЛ! Нам требуется ведро горячей воды. Немедленно. А? Да, немедленно. А? Ну хорошо, как только вы ее согреете. Ну-ка, Гарни, мой мальчик, выкладывай одежку. Что скажете вот об этом, профессор? Миленькая серая штучка из тонкой шерсти. Вот рубашка. Сбрасывайте мокрую одежку, и миссис Бийл ее высушит. И ни слова ни о чем, пока вы не переоденетесь. Носки! Подать сюда носки! Предъявить носки! Ну, вот. Пиджак? Примерьте этот блейзер. В самый раз — в самый раз.

Он хлопотал вокруг, пока профессор не переоделся, а затем увел его вниз и угостил сигарой.

— Ну, так в чем дело? Что случилось?

Профессор объяснил. В своих объяснениях он был беспощаден к злополучному мистеру Хоку.

— Я удил, мистер Укридж, сидя спиной к нему, и вдруг лодка закачалась из стороны в сторону с такой силой, что я чуть не потерял равновесие, но тут лодка перевернулась. Это человек — идиот, сэр. Что, собственно, произошло, я не видел, так как сидел к нему спиной, о чем уже упомянул.

— Так Гарнет, конечно, видел. Что случилось, старый конь?

— Все произошло так внезапно! — сказал я. — Мне показалось, что у него начались судороги. Наверное, причина в них. Он имеет репутацию трезвенника и надежнейшего человека.

— Вот таким никогда не доверяй! — сказал Укридж. — На поверку они оказываются самыми вредными. Совершенно очевидно, что он был в стельку пьян и опрокинул лодку, когда решил пуститься в пляс.

— Великое проклятие алкоголь, — сказал профессор. — Да-да, мистер Укридж, не откажусь. Благодарю вас. Благодарю вас. Так достаточно, а содовой поменьше, с вашего позволения. А-а-а! На вкус приятнее соленой воды, мистер Гарнет. Э? Э? Ха… Ха!

Он был в прекраснейшем расположении духа, и я прилагал невероятные усилия, чтобы он и дальше в нем пребывал. Мой план завершился таким триумфом, что его коварная подоплека ничуть меня не тревожила. Согласно моим наблюдениям, так оно обычно и бывает в подобных случаях. Раскаяние пробуждается, если преступление сорвется.

— Как-нибудь на днях нам следует сыграть партию в гольф, мистер Гарнет, — сказал профессор. — Я несколько раз видел вас на поле, играли вы прекрасно. Последнее время я испробовал деревянную короткую клюшку. Просто поразительно, насколько увеличивается меткость.

Гольф удивительно сближает. Мы прогуливались по ферме, обсуждая тонкости игры, и каждое мгновение все больше укрепляло entente cordiale.

— Нет, мы обязательно должны сыграть партию, — сказал профессор. — Интересно установить соотношение наших сил. За время, что я здесь, моя игра значительно улучшилась. Значительно.

— Единственный успех, каким я могу похвастать с тех пор, как начал играть, — сказал я, — это ничья с Энгусом М’Леркином на поле в Сент-Андрусе.

— С тем самым М’Леркином? — спросил профессор уважительно.

— Да, но, наверное, день для него выпал неудачный. Разыгралась подагра или еще что-нибудь такое. И так хорошо я, бесспорно, с тех пор не играл.

— Тем не менее… — сказал профессор. — Нет, мы обязательно должны сыграть партию-другую.

С Укриджем, пребывавшим в состоянии наименьшей своей бестактности, он теперь был на дружеской ноге.

Этому весьма способствовала горячая поддержка, с какой Укридж встречал его обличения по адресу грешного Хока. Человек, которому требуется излить обиду, исполняется симпатией к тем, кто выслушивает его терпеливо и сочувственно. А Укридж был теперь само сочувствие.

— Этот лодочник — беспринципный негодяй, — сказал он, — и ему следует руки-ноги поотрывать. Послушайте моего совета и больше не садитесь в его лодку. Покажите ему, что вы не из тех, с кем можно позволять себе лишнее. Человеческая жизнь в опасности, когда вокруг рыскают такие вот Хоки.

— Вы абсолютно правы, сэр. Этому субъекту нет оправданий. Больше я нанимать его не стану.

Внимая этому дуэту поношений по адресу того, кого я соблазнил свернуть с пути добродетели, я чувствовал себя более чем виноватым. Но профессор не желал и слушать ни о каких смягчающих обстоятельствах. Мои попытки найти ему оправдания встречали самый холодный прием. Профессор все больше разгорячался, и я тотчас бросил моего собрата-заговорщика на произвол судьбы. В конце-то концов добавка к оговоренному вознаграждению (как-нибудь на днях) вполне компенсирует ему убытки, которые ему мог причинить отказ профессора от его дальнейших услуг. Впрочем, положение мистера Гарри Хока было достаточно надежным: я же позабочусь, чтобы он не пострадал.

Исполнившись этим филантропическим чувством, я вновь завел с профессором разговор о достоинствах тех или иных клюшек, прицельных ударах и лунках, таящих те или иные коварства. И за стол села веселая и дружная компания, — к счастью, миссис Бийл не ударила в грязь лицом — наша трапеза состояла из жареной курицы с гарниром и десерта. Последнее время курятина все чаще фигурировала в нашем меню.

Мы проводили профессора в его высушенном костюме, и я вернулся укладывать наших птиц спать в таком счастливом настроении, какого давно не испытывал. Работая, я насвистывал последние новинки регтайма.

— Оригинальный старый пузанчик, — задумчиво сказал Укридж, наливая себе еще виски с содовой. — Бог мой, я бы с наслаждением полюбовался на него в воде. И почему такие прелести всегда случаются там, где меня нет?