Онлайн чтение книги Лукреция Флориани
XXIV

— Она меня не любит и никогда не любила, — говорил князь Сальватору в минуты дружеской откровенности. — Эта холодная, неумолимая женщина, как видно, не понимает истинной любви, ибо, надеясь отвратить меня от брака с нею, твердит о каких-то моих интересах! Стало быть, она не знает, что такого рода доводы ничего не значат для человека, чье сердце полно любви, для человека, который все готов принести в жертву той, кого он боготворит! Зачем она толкует о своем желании сохранить мою свободу? Я отлично понимаю, что она боится потерять собственную. Да и что такое слово «свобода» применительно к любви? По-моему, оно может иметь только один смысл: возможность для влюбленных всецело принадлежать друг другу без каких бы то ни было помех. Если же, напротив, человек видит в свободе лазейку для возможного охлаждения или утех на стороне, то есть лазейку для измены, то в его сердце нет и никогда не было любви!

Сальватор старался защитить Лукрецию от этих жестоких подозрений, но тщетно: Кароль слишком страдал и потому не мог быть справедливым. Он то искал у своего друга утешения, надеясь найти в нем опору, потому что сознавал свою слабость, то избегал его, видя в нем главного врага своего счастья.

Положение с каждым днем становилось все более мрачным и невыносимым, граф Альбани старался поддержать добрыми советами и ласковыми словами влюбленных, однако он видел, что их душевная рана становится все болезненнее и прежнее блаженство обращается в муку. Он хотел бы разрубить этот узел, увезя Кароля, но это оказалось невозможным. Жить в столь напряженной обстановке было не слишком-то приятно, и Сальватор сам охотно бы уехал. Однако он не решался оставить друга в таком тяжелом состоянии.

Лукреция надеялась, что Кароль постепенно успокоится и смирится с тем, что он может быть лишь ее возлюбленным. Когда же она увидела, что его муки не только не затихают, но даже усиливаются, то внезапно ощутила глубокую усталость. Когда любящая мать видит, как ее ребенок, которому врач предписал строгий режим питания, капризничает, плачет, с отчаянной настойчивостью требует накормить его досыта, она приходит в смятение, колеблется, спрашивает себя, следует ли и дальше строго соблюдать советы ученых мужей или лучше довериться голосу природы. Нечто подобное испытывала Лукреция при виде страданий своего возлюбленного. Она вопрошала себя, не лучше ли прибегнуть к опасному, но зато, быть может, радикальному средству, уступив его желаниям, нежели и дальше прислушиваться к доводам рассудка, обрекая Кароля на медленную агонию. Она позвала Сальватора, поведала ему о своих сомнениях и призналась, что совсем уже готова уступить. Она призналась также, что их брак представляется ей гибельным, но она больше не в силах видеть, как горюет Кароль, и не хочет отказать ему в этом свидетельстве своей любви и преданности.

Сальватор и сам уже сильно колебался. Тем не менее он поборол жалость и продолжал борьбу, пытаясь удержать влюбленных от непоправимого шага.

Кароль следил за каждым движением и словом своих друзей, хотя они этого и не подозревали, и, даже не слыша, угадывал все, что говорилось вокруг; он заметил нерешительность Флориани и упорство графа. Ему казалось, что Альбани играет самую отвратительную роль в том, что происходит. И минутами он жестоко ненавидел своего друга.

Так обстояли дела, и князь одержал бы верх, если бы не одно происшествие, которое с новой силой пробудило все опасения Лукреции.

Кароль часто, не выходя за ограду усадьбы, прогуливался по песчаному берегу озера в нижней части парка, которая была днем и ночью недоступна для любопытных. Однако вследствие засухи озеро обмелело и вдоль берега образовалась узкая песчаная коса, что позволяло всякому, кому заблагорассудится, проникнуть на виллу. Безотчетная ревность заставила князя обратить внимание на это обстоятельство, и он даже позволил себе несколько раз заметить вслух, что если вбить десяток кольев и переплести их ветками, то такой сделанный на скорую руку забор перегородит эту часть песчаного пляжа. Лукреция обещала позаботиться об ограде, но голова ее была занята более важными мыслями и она забыла отдать нужное распоряжение. В тот день она после обеда ушла вместе с Сальватором к себе в будуар и жаловалась ему, что мужество ее вот-вот иссякнет, что она больше не в силах видеть, как по ее вине все время страдает человек, ради которого она готова пожертвовать жизнью.

Тем временем Кароль прогуливался вдоль озера; как обычно, он был во власти своих переживаний и не замечал ничего, кроме тех людей и предметов, которые бередили его рану и усиливали терзавшее его беспокойство. Всякий раз, когда он приближался к образовавшейся в изгороди бреши, он выходил из себя, видя этот ничем не защищенный проход.

Больше он ничего не замечал, хотя все вокруг было полно очарования: лучи заходящего солнца обагряли небосклон, звонко заливались соловьи, а в нескольких шагах от князя, в привязанной к дереву лодке, сидела маленькая Стелла, держа на коленях крошку Сальватора, который забавлялся ракушками. То было и впрямь чудесное зрелище: в глазах малыша светилась напряженная мысль, и это придавало ему таинственный вид, какой всегда бывает у детей, поглощенных игрою; девочка, погрузившись в тайные мечты, раскачивала ногами легкую лодку и нежным голоском, напоминавшим лепет воды, что-то напевала медленно и монотонно. Сидя в лодке, привязанной к плакучей иве, Стелла воображала, что она совершает далекое путешествие по озеру. Перед ее мысленным взором вставали, сменяя друг друга, поэтические картины, населенные светлыми видениями. Сальватор раскладывал и снова смешивал в кучу ракушки и камешки, он рассматривал их с таким серьезным и задумчивым видом, что походил на ученого, который решает сложное уравнение.

Антония, пригожая крестьянка, которой поручено было присматривать за детьми, сидела поблизости и ловкими движениями перебирала пряжу. Кароль ничего этого не замечал. Он даже не подозревал о присутствии детей. Он глядел только на Биффи, который заострял колья, и возмущался медлительностью слуги, потому что ночь уже приближалась, а мальчишка, как видно, даже не думал их забивать, и должно было, судя по всему, пройти не менее часа, прежде чем он к этому приступит.

Внезапно Биффи собрал колья, взвалил их на плечо и уже было двинулся к хижине рыбака.

До сих пор князь еще ни разу не позволил себе отдать хоть какое-нибудь приказание в доме Флориани, ибо в глазах людей его сословия малейшая нескромность, самое незначительное вмешательство в заведенный порядок равносильны преступлению. Но в эту минуту он был охвачен таким неодолимым нетерпением, что властно спросил у Биффи, почему тот бросил работу и уносит колья.

Биффи, как и все его земляки, обладал от природы мягким, но насмешливым нравом. Сперва он притворился, будто не слышит, ибо, должно быть, предположил, что комедиант, разыгрывая из себя аристократа, решил прощупать его. Затем, с удивлением увидев, что Кароль не на шутку рассердился, он остановился и с достоинством ответил, что эти колья предназначаются для палисадника папаши Менапаче и он, Биффи, должен их там врыть в землю.

— Разве синьора не приказала вам вбить их здесь, чтобы перегородить эту песчаную косу? — спросил князь, дрожа от необъяснимого гнева.

— Она мне ничего не говорила, — ответил Биффи, — и я не вижу, для чего перегораживать косу, если после первого же дождя вода подступит к старой ограде.

— Это вас не касается, — отрезал Кароль. — Мне кажется, что все приказания синьоры Флориани следует выполнять.

— Оно конечно! — отозвался Биффи. — И я бы со всей душой, но только если папаша Менапаче увидит, на что я употребил колья, которыми он хочет подпереть свой виноградник, он рассердится.

— Экая важность! — воскликнул Кароль, окончательно теряя терпение. — Вы обязаны подчиняться синьоре Флориани.

— Не спорю, — пробормотал Биффи в нерешительности, снимая с плеча ношу, — деньги-то платит она, зато ругает меня ее папаша.

Кароль продолжал настаивать; он видел, или это ему только показалось, что какой-то человек идет вдоль озера и время от времени останавливается, как будто разыскивает дорогу к вилле Флориани. Нарочитая медлительность Биффи приводила Кароля в ярость. Он нетерпеливо схватил слугу за плечо и бросил на него уничтожающий взгляд; это так не вязалось с обычной деликатностью князя, что Биффи струсил и поспешил подчиниться.

— Ваша светлость, соблаговолите указать мне место и приказывайте, потому как вы знаете, что надобно делать, — сказал он с чуть насмешливой почтительностью, которую князь счел уж и вовсе оскорбительной. — А я, я ничего не знаю, клянусь вам, мне никто ничего не говорил!

И тут Кароль совершил то, чего он никогда в жизни не делал и на что, как ему представлялось, не был способен. Он снизошел до житейской прозы и прочертил своей тростью линию на песке, вдоль которой Биффи надлежало соорудить ограду; он даже указал слуге те места, где следовало забить колья, и делал он все это с тем большим старанием и пылом, что на сей раз глаза его не обманывали: незнакомец, которого он заметил еще издали, теперь явно приближался, шагал по песчаной косе, и ничтоже сумняшеся, направлялся прямо к ним.

— Поторапливайтесь, — сказал князь Биффи, — если вы и не успеете нынче вечером оплести ветвями изгородь, то по крайней мере вгоните в землю колья, и прохожим придется считаться даже с таким незаконченным забором.

— Я сделаю все, что вашему сиятельству угодно, — ответил Биффи с притворным смирением. — Но только вы напрасно беспокоитесь, в нашей округе воров нет, и они еще никогда к нам на усадьбу не забредали.

— Не теряйте времени, поворачивайтесь быстрее! — вскричал князь, которого съедала какая-то болезненная тревога.

С этими словами он достал из кармана золотую монету и показал ее Биффи в знак того, что тот будет щедро вознагражден.

— Ваше сиятельство, не оброните цехин, — сказал лукавый крестьянин, бросив жадный взгляд на тонкие дрожащие пальцы Кароля.

— Почтеннейший Биффи, мне знаком здешний обычай, — ответил князь, — я нечаянно коснулся вашего плеча, и с меня причитается. Как только закончите работу, получите на выпивку.

— Вы слишком добры, ваше сиятельство! — воскликнул Биффи, сразу же воодушевляясь.

«Черт побери! Теперь-то я вижу, что он настоящий князь! Но папаше Менапаче я ничего не скажу, — решил Биффи, — а то он тут же отберет у меня этот цехин, да еще скажет, что это для моей же пользы: так, мол, целее будет».

И Биффи, не жалея сил, ревностно принялся за работу, сказав себе, что если его за этим делом застанет старый рыбак, он, не моргнув глазом, объявит, что выполняет приказ самой синьоры Флориани.

Все колья были уже вбиты, когда упрямый незнакомец, при виде которого на лбу у князя выступил холодный пот, подошел к роковому рубежу и остановился, скрестив руки на груди и устремив глаза вдаль; казалось, он не обращает никакого внимания ни на Кароля, ни на Биффи.

Такое поведение незнакомца было по меньшей мере странным, ибо его отделяли от них лишь несколько деревянных столбиков. Он, видимо, пока не решался перейти сию нехитрую преграду. Это был молодой еще человек невысокого роста, он был хорошо одет, но костюм его не отличался изысканным вкусом; его красивое лицо несколько портил пристальный и вместе с тем рассеянный взгляд, говоривший о том, что человек этот либо безумец, либо маньяк или по крайней мере преднамеренно напускает на себя такой вид.

Князь, которого сначала возмутила дерзость пришельца, постепенно начал склоняться к мысли, что тот просто не отдает себе отчета ни в том, где находится, ни в том, куда идет, но в это время незнакомец взглянул на Биффи и громко спросил:

— Друг мой, если не ошибаюсь, это вилла Флориани?

— Да, сударь, — ответил слуга, не отрываясь от работы.

Князь бросил на незваного гостя яростный взгляд: так смотрит лев, защищающий свою добычу. Пришелец смерил Кароля любопытным, но почти безразличным взглядом и, не обращая никакого внимания на исказившееся лицо князя, принялся обозревать песчаный берег, к которому тот стоял спиной.

Кароль стремительно повернулся, решив, что, быть может, на берегу появилась Лукреция и ее приближение так заворожило незнакомца; однако там никого не было, кроме детей и служанки.

Как раз в эту минуту Стелла выходила из лодки; взяв своего братишку на руки, она говорила ему:

— Ну же, ну же, Сальватор, разрешите вам помочь, сударь, не то вы, чего доброго, упадете в воду.

При мысли о том, что малыш и впрямь может упасть в воду, прежде чем подоспеет служанка, Кароль, чей беспокойный ум постоянно ждал какого-нибудь несчастья, позабыл и думать о пришельце и кинулся к лодке, чтобы помочь Стелле; но дети уже были в полной безопасности, на берегу. И тут князь вдруг услышал шаги за своей спиной, он резко повернулся и увидел незнакомца.

Тот бесцеремонно перешагнул роковой рубеж; даже не взглянув на Кароля, он прошел мимо него, быстро приблизился к детям и подхватил крошку Сальватора на руки, точно собирался его похитить.

Не сговариваясь, князь и Антония бросились к пришельцу. Кароль, не помня себя от гнева, с несвойственной ему силой схватил наглеца за руку, а Биффи с садовым ножом в руках подошел ближе, чтобы в случае необходимости прийти на помощь своим.

Неизвестный только презрительно усмехнулся; одна лишь Стелла не выказала никакого страха.

— Да что это вы! — воскликнула она, рассмеявшись. — Я хорошо знаю этого господина, он не причинит никакого зла Сальватору, потому что очень его любит. Пойду скажу маме, что вы пришли, — прибавила девочка, обратившись к незнакомцу.

— Нет, нет, дитя мое, — ответил тот, — это ни к чему. Сальватор меня не узнаёт, а всех остальных я пугаю. Как видно, они вообразили, что я собираюсь его похитить. Возьми у меня малыша, — прибавил он, передавая ребенка Стелле, — и не беспокойся. Я хочу только одного — поглядеть еще немного на вас, а потом уйду.

— Мама не позволит вам так уйти, она захочет с вами поздороваться, — возразила Стелла.

— Нет, нет, я не располагаю временем и не могу задержаться, — сказал пришелец, явно смутившись. — Передай маме, что я просил ей кланяться… Как она поживает, твоя мама?

— Очень хорошо, она сейчас дома. Ведь правда, Сальватор очень вырос?

— И похорошел! — охотно подхватил незнакомец. — Сущий ангелочек! Ах, если бы он согласился меня поцеловать!.. Но он меня боится, а я не хочу, чтобы он расплакался.

— Сальватор, поцелуйте-ка этого господина, — сказала девочка. — Он ваш добрый друг, хотя вы его и позабыли! Ну же, обнимите его ручонками за шею. Вы получите конфету, и я скажу маме, что вы вели себя как нельзя лучше.

Малыш послушался и поцеловал незнакомца, после чего тут же потребовал свои ракушки и камешки и принялся играть на песке.

Пришелец стоял, опершись рукой на борт лодки, и смотрел на мальчика полными слез глазами. Князя, служанку и Биффи, которые внимательно за ним следили, он как будто не замечал.

Однако немного спустя он наконец соизволил заметить их присутствие и усмехнулся, увидя, что на их лицах все еще написана тревога. Лицо Кароля, видимо, привлекло его внимание, потому что он сделал шаг в его сторону и сказал:

— Сударь, если не ошибаюсь, я имею честь разговаривать с князем фон Росвальдом?

Кароль утвердительно кивнул, и тогда незнакомец прибавил:

— Вы тут, вижу, распоряжаетесь, а я никого не знаю в доме, кроме детей и их матери. Соблаговолите попросить этих верных слуг немного отойти, чтобы я имел возможность сказать вам несколько слов.

— Я полагаю, сударь, что будет гораздо проще, если мы сами немного отойдем, — ответил князь, увлекая незнакомца в сторону, — ибо я, вопреки вашим предположениям, здесь вовсе не распоряжаюсь, а живу на правах друга. Однако этого достаточно для того, чтобы сделать вам замечание, я даже почитаю это своим долгом. Вы вошли сюда не так, как положено входить, и не можете тут дольше оставаться без разрешения хозяйки поместья. Правда, изгородь, на которую вы не пожелали обратить внимание, еще не закончена, но всякий благовоспитанный человек обязан был остановиться перед нею. А потому извольте вернуться туда, откуда вы пришли, и войдите в парк через ворота, доложив о своем имени. Если синьора Флориани сочтет для себя удобным принять вас, вам не будет угрожать опасность встретить людей, которые могут указать вам на дверь.

— Напрасно вы берете на себя такую роль, сударь, — надменно отвечал незнакомец, — она просто смешна. — Заметив, как при этих словах сверкнули глаза князя, он прибавил с чуть насмешливой мягкостью: — Если бы вы знали, кто я, то поняли бы, что такая роль недостойна столь благородного человека, как вы; выслушайте же меня, и вы сами в этом убедитесь.