Онлайн чтение книги M&D
Глава 20

В Москву решено было ехать на машине – предстояло много разъездов. Узнав о поездке, на хвост упал Вадим Второв, и Андрей с удовольствием взял его, тяжело ведь одному отмахать тысячу километров. Второв держался молодцом несмотря на свои «офигительные трудности». Можно было подумать, что парень едет в Москву разгонять тоску. А на парня шили уголовное дело по факту мошенничества – двое акционеров вывели с «ВХК» крупную сумму денег и помахали ручкой, не забыв поделиться с кем-то из высокопоставленных руководителей областного УВД. Образовалась недостача, были ущемлены интересы многих людей – поставщиков и других акционеров; и крайними в этой ситуации оказались учредители «Технокомплекса», одной из дилерских компаний. В том числе Второв. Ему поставили жесткие условия: оплата энной суммы или… У «Технокомплекса» не всё было чисто – и по налогам, и во взаимоотношениях с заводом и другими контрагентами, собственно, как у всех. Но если все сумели обезопасить себя и отвести угрозу, то у Второва и его компаньонов связей оказалось недостаточно. И ему пришлось выкручиваться. В Москву он ехал обналичивать деньги – таково было их происхождение, что в Волгограде это было делать небезопасно.

– Даже билеты в кассе не могу взять на свое имя, дружище, – весело признался Второв, – такая вот мазафака. Понимаешь тему, да? Возвращаться буду вместе с тобой; ты когда обратно?

– Примерно на неделю, ко мне там подруга приедет из Будапешта.

Второв беззлобно выругался, – мол, опять дружище затевает отношения, и где теперь кантоваться целую неделю. Потом сказал, оглядывая салон микроавтобуса:

– А у тебя тут ничего, уютненько. Придется в твоей бричке пожить.

– Осспади, как с тобой тяжело. Кстати, я тебе рассказывал про Гордеева, как он в этой машине…

И Андрей рассказал случай, произошедший полтора года назад, когда они с Глебом Гордеевым поехали в Москву на этом микроавтобусе, а с ними увязался Самуил Синельников, сын чокнутого профессора. Добравшись, его высадили, и он отправился по делам, сами же поехали решать свои вопросы, а вечером в Гордеева вселились бесы, и, когда проезжали по Тверской, он подобрал одну мокрощелку, которых тогда была просто тьма. Дело было поздней осенью, стояла слякотная погода, а эта девица разоделась, как снегурочка – короткое белое пальто, белые ботфорты, шиньон на голове, и длинные-предлинные белые ногти. Андрей вырулил на Охотный ряд, и спросил насчет дальнейшего маршрута. В ответ – тишина, и он, обернувшись, повторил свой вопрос. Гордеев уже раздел снегурку (миниатюрную и хрупкую по комплекции) и, подмяв её под себя, содрогался на заднем сиденье. Его заплывшая, неестественно белая, без единого волоска тушка с просвечивающей синевой венок – зрелище не для слабонервных. Андрей вспомнил, что собирались ехать к его сестре ночевать, и повел машину туда. Когда проезжали по Кутузовскому проспекту, Гордееву приспичило, и его даму, как по команде, тоже. Проехали Поклонную гору, и Андрей остановил машину в пустынном месте, где уже не было домов и тротуаров, и сразу за обочиной начинался крутой склон, внизу было поле, где-то вдалеке виднелись кустарники. Но пустынной оставалась одна лишь обочина – время было за полночь, движение по трассе интенсивное, как днём. Открыв боковую дверь, Гордеев вышел на улицу в туфлях и плаще на голое тело. Девица заметила дорожную одежду Андрея – куртку и кроссовки, и попросила разрешения надеть их, чтобы сходить пи-пи. Поморщившись, Андрей позволил. Выйдя вслед за Гордеевым, она, как ни странно, постеснялась сделать дело рядом с машиной (как известно, эти дамочки без комплексов, к тому же, микроавтобус загораживал собой дорогу). Подойдя к краю склона, она опасливо посмотрела вниз и сказала Гордееву, что боится спускаться – скользко. Тот уже опорожнился, как собака, на обочине, даже не прячась за машину, и стоял перед ней, отряхивая пиписку. Плащ развевался на ветру, и Гордеев, как обычно пьяный, бравировал своей белой пипкой, тем, что стоит в таком виде чуть ли не в центре Москвы в свете фар проносящихся мимо автомобилей, а рядом с ним белобрысая шамотра в съехавшем набок шиньоне, в мужской одежде на десять размеров больше. Лил дождь… Покрасовавшись, Гордеев, гогоча, взял её на руки, и смело шагнул в сторону склона. Едва ступив на мокрую землю, поскользнулся, и покатился кубарем вниз. Выйдя из машины, Андрей осторожно подошел к обочине и увидел эту парочку, они всё еще катились по наклонной плоскости – обрыв оказался достаточно глубоким. Достигнув дна, застыли: светлое пятно в темноте оврага – сверху белесый Глеб Гордеев в своём светло-бежевом плаще, девушку под ним не видно; и Андрей, нервно куря, стоял на краю поглотившей их бездны. Первым очнулся Гордеев. Он поднялся и принялся гоготать – его реально пёрло, типа, круто оттопыриваемся. Затем, не посмотрев, как там подстилка, с которой только что слез, стал карабкаться наверх. Андрей крикнул ему, мол, посмотри, что с девушкой, но тот услышал, лишь на середине склона. Поняв, что ему кричат, Гордеев неохотно спустился обратно, опять же, на пятой точке. Сверху было видно, что девушка лежит, не двигаясь. Он поднял её и стал взбираться по мокрому склону, под дождем, ежесекундно падая вместе с ношей. Андрей изрядно понервничал, пока дождался, и, закрыв за ними дверь, поспешил отъехать от этого места. Девушка не подавала признаков жизни, и Андрей попросил Гордеева, как хирурга, проверить, нет ли у неё переломов, и вообще, что там с её жизненными функциями. «Куда её? В больницу? Обратно на точку – сдать мамке? В овраг? Что с ней делать?» – ведя машину, спрашивал он товарища, но тот ржал, мычал, и иногда прикладываясь к бутылке, чмокал и икал. Андрей старался не смотреть, что там сзади происходит – ребята перепачкались круче, чем участники «грязных боёв». Но услышав неожиданно громкий женский стон, удивленно обернулся. Гордеев оживил дамочку, но как! Настоящий доктор, не растерялся – поставил мясной укол. Его некогда ослепительно белое, а теперь уже грязно-коричневое тело снова содрогалось, девицу под ним было не видно, но зато хорошо слышно. «Ну ты животное!» – сказал Андрей. От сердца отлегло – она жива! Гордеев, пьяный в соплю, требовал продолжения банкета, но Андрей повел машину прежним маршрутом, а когда въехали во двор, где жила его сестра, потребовал, чтобы все поскорее выметывались. Но требование разбилось о твердокаменный невменоз случавшейся парочки. И только с помощью сестры Глеба, которая спустилась вместе со своим мужем, удалось выпроводить шлюху, а братца её затащить в квартиру. С Самуилом Синельниковым, как договорились, встретились утром возле «Рэдиссон-Славянская». Гордеев откисал на переднем сиденье, что там сзади, Андрей даже не смотрел, решил по пути заехать на мойку, пусть ребята выметут мусор и грязь вперемешку с обломками белых накладных ногтей, сделают химчистку салона. Подложив под себя пакет, Самуил уселся на заднее сиденье – весь такой опрятный, в длиннополом пальто, на костюме, и первым делом похвастался, что купил новый галстук (он их коллекционирует), затем, оглядевшись, поднял двумя пальцами использованный презерватив с пола: «Это что такое?». «Презик», – икнул Гордеев. «Вы тут трахались?» – всё еще не расставаясь с резинкой, спросил Самуил тоном офицера полиции нравов. Резко обернувшись, Гордеев дохнул на него сильнейшим перегаром: «Да, я тут поролся, а ты, ипать, дрочил!» Вот и поговорили.

– Что с ним стало, где он сейчас? – поинтересовался Второв, дослушав.

Андрей рассказал то, что ему было известно: суд с бывшей женой, монастырь, бомжевание, дно.

– Я слышал, Самуил вовлек его в какую-то секту.

– Ну-ка, с этого места поподробнее, что еще за смекта.

– Да, дружище, по примеру отца Сэмюэл подался в политику – какая-то московская партейка, ничего не вышло, и он сначала забрился в одной секте, потом в другой отрастил волосы. А ведь тоже бизнесмен был, как и друг твой Глеб.

– Да какой там бизнесмен – так, писающий мальчик.

– Охренительно ты помнишь своих друзей – это же твой лепший кореш, компаньон, ты отбивал с ним по 200 % чистой прибыли.

– Давай, совесть ходячая, опускай меня, давай, чего уж там! Всяк сиротку обидит.

Так они ехали, ведя обычный дорожный трёп. Около полуночи, за Тамбовом, на шестисотом километре, Андрей остановил машину возле любимой армянской кафешки, расположенной в лесу среди высоких сосен. Там их накормили отличным шашлыком, и они поехали дальше, за руль сел Второв.

* * *

В Москву приехали ранним утром. В этот раз прибывших на sales-meeting сотрудников Эльсинора поселили в Marco Polo – неслыханная щедрость, прошлый раз был отстойный «Белград», что напротив МИДа. В номере Андрея Вадим привел себя в порядок, переоделся, и отправился по своим делам. Сказал, что заночует в «Орленке» на проспекте Косыгина, а там видно будет. В любом случае будет дожидаться Андрея, иначе ему не уехать – есть опасность, что в Волгограде примет милиция, если поедет общественным транспортом и купит билет по своим документам. Андрей, собравшись, поехал на Шоссе Энтузиастов в московский офис «Эльсинор Фармасьютикалз».

Повезло, что в первый день не было «дона Альбертинелли», собрание проводила Онорина Ларивьер в неторопливом ожидании отъезда из России, – её место должен был занять некий пингвинообразный американец, слонявшийся тут же и готовый выполнить любое поручение, даже если это поручение дала б ему уборщица. Смена власти не означала ничего хорошего – пока американский увалень будет вникать в дела и перемещать представительство из Петербурга в Москву, «великий и ужасный» Паоло замкнет на себя все вопросы, будет лезть во все дырки, одним словом, жди беды. Онорина досконально знала всё, что творится на вверенной ей территории, ни одно событие не проходило мимо неё, а её единственной слабостью была некоторая нерешительность и мягкость. В команде с такими менеджерами, как Ненашев и Краснов, она бы смогла добиться впечатляющих результатов, но недолюбливавший её Паоло рассудил иначе, и в приказном порядке предложил ей должность главы представительства в спокойной Чехии. По условиям она ничуть не проигрывала, и предсказуемая обстановка была как раз по её характеру, но не в привычках Паоло было делать ей приятное, и это её тревожило.

Порадовал Леонид Маркелов из Краснодара, подкинув Андрею пару заказов на шовный материал. Он был сотрудником фармацевтического отдела, и формально в его обязанности не входило продвижение хирургической продукции, но он был заинтересован материально, и хорошо усвоил правила игры. Деньги в карман, и язык на замок, чего тут сложного.

Данила всё ещё не успокоился и страдал от своего Эдипового комплекса, ревниво поглядывая на Ненашева и пытаясь грубой лестью скрыть свою неприязнь. От этих рабочих моментов время от времени его отвлекал служебный роман с Натальей Концовой, чьи незадействованные производственные мощности он эксплуатировал в отсутствие её мужа.

Покрутившись в офисе до обеда, Андрей отпросился у Онорины и отправился в Шереметьево, обрадованный тем, что, судя по общей расслабленной обстановке, продажи в этот раз обсуждать всерьез не будут. Результаты у него были неважные. Южный регион, конечно, не Москва, но придраться всегда есть к чему. С другой стороны, москвич Данила не испытывал такой мотивации, которая бы заставила его оторвать свой взгляд от промежности Концовой, отползти от халявной кормушки, и оглядеться в поисках дополнительного заработка. А у Андрея такая мотивация была – разница в одной только зарплате с московским коллегой составляла шестьсот долларов – из-за столичного коэффициента.

«Второву бы мои проблемы, – подумал он, – попал в такие жернова, вынужден был кинуть столько народу, чтобы самому выпутаться. Интересно, можно ли повторить такие подвиги ради себя, любимого, или способности просыпаются, только когда очко на минусе?»

Он даже пожалел своего друга, когда сидел в кафе и пил кофе в ожидании, пока вымоют машину и почистят салон. Выруливая с мойки, подумал: «Недостатков у него ровно столько же, сколько достоинств». Ещё больше подумав, сказал сам себе: «Но всё равно он – друг!»

Они встретились, как подобает настоящим влюбленным – объятия, поцелуи, нежные слова. Имоджин прямо сказала, что желает немедленно поехать в гостиницу, и Андрей желал того же. Она возмущалась километровыми пробками, отдаляющими долгожданный момент, когда они уединятся в номере, он, конечно же, разделял её переживания.

– У тебя практичная машина, sweetheart, – сказала она, оглядывая просторный салон. – Наверное, она не всегда используется как средство передвижения…

– Только так, крошка. Раньше, когда я работал с тем сумасшедшим, мы перевозили медикаменты, сейчас – медицинские расходные материалы.

– Ты сказал, что гостиница – в центре. А это далеко?

Она мужественно выдержала долгую поездку. Войдя в номер, в томительном изнеможении упала в его объятия. Сначала слов не было – только слитное биение двух сердец, молчаливые объятия и трепет соединенных губ. Очнувшись, она сказала:

– Тут кровать вообще предусмотрена?

– Да… я подзабыл, как это всё делается – как начинать, как кончать.

– Как там твой друг Данила выражается – фиксировать надо. Пойдем, я еще кое-что помню.

На телевизионном экране бесшумно мелькали кадры, – кто-то случайно нажал на пульт. Замерли слова. Все вокруг плыло в расплавленном тумане. Как в лихорадке, Андрей ненасытно целовал её нежные ладони, её дрожащее от нетерпения тело.

Когда первое пламя притихло, она сказала, размышляя вслух:

– Как же это у нас решилось? Мы познакомились на Vaci, пока дошли до заведения, чуть не поцапались из-за политики. Потом как будто ток пустили. Вот так бывает: сначала кажется не нужно, незачем, и даже нельзя, а потом наступает минута, и чувствуешь – ничто на свете уже не властно остановить.

Это прозвучало многоопытно, но понравилось ему, пришлось под настроение. Ему хотелось брать её, ни о чем не задумываясь. «Будь шлюхой, – думал он, – будь шлюхой».

– Думаешь, во мне есть черты шлюхи? – сказала она, угадав его мысли.

– Я ничего не думаю. Мне очень хорошо, я наслаждаюсь, и плохо чего соображаю.

– Хочу, чтоб ты знал, sweetheart: я отдалась скоро и просто не потому, что легкомысленна, а потому что ты один такой попался, с кем это оказалось возможным. В тебе весь секрет. У тебя такое часто бывало?

– Какое?

– Ты меня не слушаешь.

– Имоджин, радость, я не чемпион в любовных делах, не думай, что это все от неустанных тренировок, я не промышляю pick-up-ом, и не подвязываю к пенису гантели. А анализ ситуации – знаешь, когда что-то уже произошло, под это можно подвести любую базу. Если уж сама мировая история – это упражнение в риторике, точнее, в словоблудии, что уж говорить о нашем случае.

– Значит, ты считаешь – наш случай уникальный, мы встретились не случайно, мы…

– Сам по себе случай ничего не значит. Имеет значение то, что можно из этого извлечь. Мы должны обернуть счастливый случай в нашу пользу, – вывернулся он.

Темнота сгущалась. Луна спряталась за тучи. Легкий ветерок шевелил прозрачными занавесями. Телевизор продолжал мелькать своими лишними кадрами.

Приподнявшись, Андрей созерцал Имоджин, всматривался в нежную смуглоту бархатистых плеч, в её волосы, блестевшие крылом ночи; будто в розоватом тумане открылась перед ним её дрожащая красота, как перед путешественником в пустыне открываются картины знойного миража.

– Ты всё правильно сказал, Andrew, не подкопаешься.

* * *

Это был, пожалуй, самый удачный и полезный sales-meeting. Паоло Альбертинелли был весь сосредоточен на каких-то своих проблемах, он ходил по офису, беспрерывно смоля свой Merit, прикуривая одну от другой, общаясь с кем-то по своему модному мобильному телефону Motorola StarTac (Данила обзавидовался и сказал, что непременно купит такой же); провести отчетное собрание area-manager делегировал своим подчиненным. Наметил лишь стратегию – найти новых дилеров в Краснодаре, Самаре, и Новосибирске, но Ненашев по понятным причинам лишь довел эту мысль до сотрудников – вскользь, между делом. Собственно говоря, никому они не были нужны, эти новые дилеры, кроме, наверное, Альбертинелли с его зарплатой в тридцать тысяч долларов.

Андрею удавалось уже в обед незаметно исчезать из офиса – в гостинице его ждала Имоджин. В один из дней он нанес визит в представительство «Джонсон и Джонсон», и взял её с собой за компанию. Как раз в тот день она выглядела как бизнес-леди в жакете и брюках из черного шелкового атласа и в босоножках из кожи питона. На встрече настаивало руководство компании – им было нужно лично познакомиться с руководителем фирмы, которую они кредитуют на тридцать восемь тысяч долларов. Их приняли Сергей Обуховский, менеджер по регионам, и Юлия Шелест из отдела логистики. Имоджин была представлена как родственница Андрея, двоюродная сестра, проживающая в Венгрии и работающая в банке «Совинком» (отсюда название компании, помимо имени, банк якобы предоставил фирме стартовый капитал). Встреча прошла очень хорошо, Обуховский был рад, что продукция Джонсона благодаря централизованной закупке попадет во все больницы города Волгограда, и заверил, что нацелит регионального представителя Штейна на то, чтобы он уделял новому дистрибьютору как можно больше внимания. Выйдя из здания, Андрей сразу позвонил Штейну и проинформировал его о результатах встречи (тот очень беспокоился, как всё пройдет, и буквально закричал от радости, узнав, что всё ОК).

В своем родном представительстве Андрею удалось опустошить весь склад promotion-продукции – шовный материал, наборы одноразовых инструментов, вискоэластики, и даже несколько ультразвуковых наконечников для phaco. Леонид Маркелов помогал грузить это добро в микроавтобус. За обедом в Макдоналдсе на Авиамоторной они обсудили, что со всем этим делать. В отличие от глазных капель, на этих материалах не наклеивался стикер «Promotion material. Not for sale», поэтому имело смысл воспользоваться отсутствием сдерживающих факторов. Маркелов уверенно сказал, что реализует всё в Краснодаре очень быстро. Не было никаких оснований ему не доверять, и Андрей дал согласие – на условиях 50/50. После обеда они осмотрели добычу, тщательно всё пересчитали и переписали (сумма составила $ 12500), затем поехали в ближайшее почтовое отделении и отправили ящики в Краснодар на имя Маркелова.

По счастью, Данила Лошаков, поглощенный своим служебным романом, узнал об этой вылазке слишком поздно, иначе наложил бы лапу минимум на одну треть promotion-продукции. Конечно же, он догадывался, что вряд ли что-то оттуда бесплатно попадет врачам, и долго изводил Андрея каверзными вопросами, не стесняясь задавать их даже в присутствии Краснова и Ненашева. Андрей отвечал на бетоне, что «не понимает, о чем вообще речь». Даже с учетом условий fifty-fifty ему было резоннее сработать с результативным и молчаливым Леонидом, чем с Данилой, болтливым, как попугай, и хвастливым, как петух.

Олегу Краснову в сложившемся междувластии удалось выбить корпоративную поездку в подмосковный пансионат «Сосны». И так удачно сложились обстоятельства (а складывали их сам Олег, Андрей, и Данила), что из сотрудников Эльсинора поехали только мужчины; Олег прихватил своего друга и бывшего коллегу по Биттнеру Семена Драгункина, Данила взял с собой Льва Ремизова, который потащил прицепом свою девушку Полину, Андрей повёз Имоджин и Вадима Второва, который уже переделал все дела, и ему просто некуда было деваться.

Пансионат находился в сосновом бору, на вершине поросшего лесом холма, у подножия которого протекала речка. Здание было построено в духе советского неоклассицизма, с просторными номерами, обставленными добротной чехословацкой мебелью годов 70-80х, спортзалом, бассейном, кинотеатром, и т. д. Возникало ощущение, что время двинулось вспять – вот сейчас ко входу подъедет важная машина ЗИМ, оттуда выйдет Леонид Ильич Брежнев и начнет всех целовать.

К услугам отдыхающих были спортивные площадки, теннисные корты, водные мотоциклы и лодки, километры лесных тропинок с указателями, чтобы не заблудиться, и многое-многое другое – полный список развлечений на самый взыскательный вкус. В советские времена здесь отдыхали только члены ЦК и высшие партийные деятели, это было сверхэлитное место, куда простые смертные не допускались. Пансионат сохранил элитарность и по сей день, и был знаменит тем, что однажды отдыхающий по имени Борис Ельцин упал с моста, переброшенного через ту самую речушку, а газеты потом раструбили, что его сбросили оттуда коммунисты и враги Отечества.

Из всех прибывших только вечно занятый Ненашев не остался до конца, пробыв сутки, он пожелал всем счастливого отдыха, и умчался осваивать офтальмологический рынок. Остальным ничто не помешало отдохнуть за счёт фирмы. Андрей с Имоджин вдвоем днями пропадали то в лесу, то на речке, – он старался уводить её подальше от своих друзей. Ему не хотелось, чтобы его подруга видела, чем они там занимаются, так как она могла бы провести параллель с ним и подумать, что он тоже на такое способен. Устраивать в бане свалки с девушками легкого поведения, например. Но от неё не укрылись некоторые детали. Так, однажды, из Москвы привезли штук пять путан, из которых только одна оказалась вдувабельной, – Драгункин спьяну набрал страхолюдин, от которых мороз по коже, особенно в области гениталий. И парни сосредоточили свое внимание на той самой единственной симпатичной, оказавшейся настолько выносливой, что, обслужив шестерых, она еще два дня зависала с Данилой. Это только на первый взгляд кажется, что жизнь у них малина, на поверку оказывается, что легкое поведение – это тяжелая работа. Её-то, – общую, то есть Данилину девушку, а также некоторых других, заметила Имоджин, кроме того, ребята, хоть и разговаривали между собой по-русски, предмет беседы выдавали характерные интонации, взгляды, и жесты. И всё происходящее она назвала «сообщество оргий». Андрей поспешил откреститься ото всех, и заявил, что главный друг его – это Лев Ремизов, средоточие добропорядочности.

Но от прощального ужина было никак не отвертеться, и, собравшись в баре все вместе, устроили вечеринку. Первый тост (пили молдавский «Брют») подняли за двух присутствующих девушек – Имоджин и Полину.

– Конечно, не Asti под омаров, но тоже неплохо, как считаешь, Имоджин, – лукаво смеясь, произнес Данила, намекая на грандиозные пирушки в Corvinus Kempinski.

Она ничего не ответила – её увлёк беседой Андрей. Тогда Данила заговорил с Евгением из Нижнего Новгорода, но тому было интересно про Asti с омарами, и он попросил конкретизировать произнесенное.

– А-а… – небрежно протянул Данила, – на будапештском трэйнинге зависали мы в шикарном отеле, как он назывался, коллега, кажется, Corvinus…

Андрей проигнорировал вопрос, нарочито громко рассмеявшись – он как раз закончил с анекдотом, и перешел к другой смешной истории. А на Данилу обратили внимание уже многие, в том числе Олег Краснов, от которого Данила тщательно скрывал всё, что происходило в Будапеште, особенно происшествие на Vaci utca – историю знакомства с Имоджин, и махинации с ресторанными счетами.

– Давай-ка, сладкий мой, про Будапешт…

Данила принял заговорщический вид, характерный для подобных моментов, когда специально выбалтывал немного из того, что особенно тщательно скрывал.

Тут раздался громкий голос Семена Драгункина:

– В Гваделупе мы с Ириной заказали лобстеров…

Обхватив двумя руками тарелку, он, помедлив две секунды, отмерил еще два таких диаметра, показывая размер воображаемого лобстера:

– … Она всегда говорила: ракообразные очень полезны для…

В это время Данила, отвечая на слова, затерявшиеся в шуме разговора, говорил Евгению:

– Мы с Концовой напарились в сауне, которая там у нас на первом этаже в бизнес-центре, и поднялись в офис за вещами. Время было девять – мы и не заметили, что уже вечер. Паоло увидел нас, и конечно же, ему стало всё ясно – ну, ты понимаешь, какой у нас был вид, ты понял, да?! Как раз в это время он проходил мимо офиса Онорины, через стеклянную перегородку было видно, как она работает, и Паоло такой говорит: «Look to this woman, guys, бедная Онорина, она остается на работе допоздна, потому что ей совсем не к кому пойти». Ха-ха-ха! Прямо так и сказал!

Евгений в ответ спросил:

– Да? Ничего себе! А как он на вас посмотрел?

– Да он сразу всё понял, что мы не просто так ходили в сауну.

– А ты признался, что вы были в сауне?

– Мы с Концовой были в сауне, но ни разу не зашли в парилку – сам понимаешь, зачем туда ходят… чтобы напарить свой конец. И Паоло ведь не дурак, он сразу догадался, зачем мы туда пошли. Никаких сомнений, коллега, он спалил нас.

– Ах, эти ваши шутки, – рассмеялась Имоджин в ответ на слова, сказанные Андреем ей на ухо, – я никогда не стремилась к самостоятельности! И вообще в Венгрии женщина – это женщина, а не конь с яйцами, и отношение к ней соответствующее. Феминизм у нас не развит.

Скучавший Второв вступил в дискуссию:

– А чем плох феминизм?

– В Америке и во многих европейских странах считают, что браки заключаются не на небесах, а в нотариальной конторе, где четко прописывается регламент семейной жизни, количество половых актов в том числе. Сношения между супругами происходят в присутствии адвокатов, которые следят за тем, чтобы брачный контракт не был нарушен. Считается, что интимная сфера охраняется конституцией, но на мой взгляд, законодательство разрушило интимную жизнь цивилизованных людей. Раньше брачные нормы утверждали при помощи виселицы и побивания камнями, а сейчас при помощи закона. У таких – «цивилизованных» в кавычках – людей не может быть любви.

– Я тоже так считаю, – сказал Второв. – Я – однолюб. У человека может быть только одна любовь – одна-единственная на всю жизнь.

– Правда? Ты тоже так считаешь, Andrew?

– А что я считаю… вариантов много может быть разных. Но в целом Вадим прав – по-настоящему любишь только раз, всё остальное – пустое, лирика. Что называется, материал для чего-то основного. Не знаю, насколько тут уместен пример из биологии. Послушайте: несколько миллионов сперматозоидов раскручивают яйцеклетку – в буквальном смысле слова. Раскручивают и раскачивают. Они расщепляют её оболочку своими ферментами. Но только один проникает вовнутрь и оплодотворяет яйцеклетку – то есть, ему достается плод усилий всего коллектива. Остальные – расходный материал – погибают.

– … Ракообразные оставили свой след… Проползли по многим предметам… – продолжал Драгункин обзор восьминогих членистоногих, – … когда я встречался с одной англичанкой, и она приехала однажды ко мне в Москву улучшить свой русский, вечером мы пошли погулять и я предложил ей по-русски: «Ты хочешь есть? Пойдем ужинать?

Заканчивая свою мысль, Данила важно поднял голову и посмотрел в сторону Евгения:

– … у меня сейчас одни замужние. Мужья перекладывают на меня свой тяжелый ночной труд. Представляешь, коллега, каково мне приходится?! А я нет-нет между делом передергиваю затвор в душике – так, по привычке. Ничего, справляюсь.

Оторвавшись от блюда с люля-кебабом, Краснов спросил Маркелова о состоянии дел в краснодарском филиале МНТК:

– На днях звонил директору. Я так понял, они затарились нашим шовником. Через кого прошла закупка?

Леонид Маркелов опрокинул стопку и сделал вид, что не слышит, а весь поглощен рассказом Драгункина.

– … Какое-то время мы препирались, куда нам пойти, на все мои предложения она отвечала односложно: – «Нет. Я хочу пива. И я хочу рака. Ты напоишь меня пивом? Накормишь меня раком?». Не выдержав, я ответил: – «Пивом напою. Раком накормить не могу, раком могу тебя только трахнуть».

Сказав это, он прикрыл рот ладонью и посмотрел испуганно в сторону Полины. Она вполголоса разговаривала с Лёвой и ничего не слышала. Другая девушка, Имоджин, не понимала по-русски, и Драгункин продолжил свой занимательный рассказ.

– … Она не понимает меня и спрашивает: «Что это значит: «трахнуть»?» Я объясняю ей культурно: «Это значит «to have sex». Лицо её проясняется, она смеется: «Oh, «to fuck», really? А как можно «to fuck» раком?» И я продолжил свой ликбез: «Doggy-style».

Имоджин сказала, что будет ждать Андрея в номере, и ушла. Второв, провожая её взглядом, глубокомысленно произнес, что был бы не прочь жениться на такой – красива, интересна, темпераментна, умна. Гармоничная личность, большая редкость, мазафака.

– Не теряйся, дружище! Учи венгерский!

– Ничего себе! Я думал ты скажешь, что спать с венгеркой непатриотично!

Зная его с детства, Андрей всё же поймался на удочку, на его серьёзный тон, и принялся горячо доказывать:

– А ты знаешь, как она к этому пришла… Опять же, это ничто по сравнению с девчонкой, с которой целовался по подъездам, убегал из кафе, потому что не было денег заплатить, которая знала тебя до того, как ты стал чего-то стоить. Вот это настоящая любовь. Кстати, ещё один пример из биологии…

Отпив шампанского, он рассказал о жизни чаек. Они живут большими группами – супружеская пара не ищет уединения, а неплохо себя чувствует в шумной толпе птичьего базара. Но за удовольствие общаться с себе подобными приходиться платить. Жизнь чайки, как самца, так и самки – проходит в постоянной защите своего гнезда, а заодно и своего партнера от гнусных поползновений холостяков и незамужних девушек. Самка чайки, впрочем, ведет себя безукоризненно и отчаянно защищает клювом и когтями свою честь, да и женатый самец не рвется нарушать святость семейных уз. Но в один прекрасный момент всё меняется. В период размножения то одна, то другая самка вдруг начинает задирать хвостик и оглашать воздух призывными воплями, сзывая к себе самцов со всей округи. И как только те подлетают, развратница отдается им сразу, немедленно – это она, та, за которой её законному супругу пришлось ухаживать чуть ли не неделю, прежде чем она согласилась подпустить его к себе! Самец, конечно, как может, пытается противостоять безобразию, но тщетно – что он способен сделать с парой десятков распаленных захватчиков, копошащихся вокруг бессовестной женщины, которая явно млеет от такого ажиотажа? Орнитологи называют этот феномен «быстрым спариванием» – длится он всего десять-пятнадцать минут, но за это время самка ухитряется вступить в контакт в среднем с семью-десятью самцами. После чего опять ведет добродетельную жизнь – правда, яйца в кладке, за которыми будет ухаживать её муж, вполне могут принадлежать вовсе не ему. Но супругу, кстати, не на что пенять – можно подумать, сам он вел себя лучше, когда нахалка по соседству призывала кавалеров со всей округи на сеанс быстрого спаривания… Биологи относят этот ритуал к «конкуренции спермы» – и полагают, что он необходим, чтобы поддерживать высокую репродуктивную функцию у самцов вида, ведь в конечном счете больше всего детей будет не только у самых крупных и привлекательных самцов, но и у тех, которые могут эффективнее всего размножаться.

– Я, конечно, ценю достижения коллективного труда, – заключил Андрей, – но предпочитаю это делать не дома.

А Драгункин под шум голосов, взрывы смеха и стук серебра по фарфору заканчивал свое повествование:

– … Для неё мои слова оказались настоящим откровением. Она воскликнула: «Doggy-style, really? Но «dog» – это собака, не «рак». «Рак» по-английски – это «crawfish». «Правда? – невозмутимо ответил я. – Странно… Может быть, англоговорящие девочки в основном стоят спокойно во время этого процесса, а русскоязычные стараются двигаться назад?»

Она продолжала гнуть свою линию: «А почему ты не можешь покормить меня раком?»

А я ей терпеливо объясняю: «Потому что, во-первых, говорят «покормить раками», а не «раком». Во-вторых, я не знаю, где можно найти раков в полдвенадцатого». Она: «А «трахнуть раками» значит «to have sex many-many-many times»?» «Нет, – отвечаю я. – To have sex many-many-many times» – это будет «затрахать». «Really?» – спросила она озадаченно. Я промолчал, и всё время, пока длилась пауза, она смотрела на меня с восхищением, потом сказала: «За-тра-хать! Какой у вас все-таки поэтичный язык! Так ты напоишь меня пивом?» «Sure, – ответил я. – One thing you should promise. You will not drink it doggy-style». (Конечно. Но ты должна пообещать, что не будешь пить его раком – англ.) «Клянусь», – ответила она с абсолютно серьезным лицом.

– Ха-ха-ха!

– Хи-хи-хи! Драгункин всегда рассмешит!

* * *

Андрей незаметно покинул бар и поднялся в номер. Имоджин стояла у окна в одной ночной рубашке, и лунный свет стекал млечными каплями с её обнаженных плеч. Не включая свет, Андрей подошёл к ней, взял на руки, и отнес на кровать. Среди сладкого шепота он услышал самые нежные прозвища, слетавшие с её губ, потом она умолкла и стала осыпать поцелуями, тайну которых знала только она одна, и перед которыми поцелуи всех женщин мира показались бы пресными. Близость её после всех этих биологических бесед довела его страсть до предела. Упругое тело Имоджин, гибкие в своем буйстве движения держали его в плену, требовали, сулили и были достойны самых пламенных ласк.

Утром она призналась Андрею, что познала вместе с ним бездну наслаждений, соприкасающихся с мукой.