ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Онлайн чтение книги Главная улица Main Street
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I

Кэрол вышла на лужок поучить овечек изящному танцу, и оказалось, что это не овечки, а волки. Они наседали со всех сторон, и ей не было проходу. Вокруг нее сверкали клыки и злобно-насмешливые глаза.

Ей стало невмоготу терпеть эти скрытые издевательства. Она хотела бежать. Хотела укрыться в великодушном безразличии больших городов. Она репетировала, как она скажет Кенникоту: «Не съездить ли мне на несколько дней в Сент-Пол?» Но она не доверяла себе: боялась, что не сумеет произнести это достаточно беззаботно, боялась его настойчивых расспросов.

Переделать город? Все, чего она теперь хотела, это чтобы ее самое не трогали.

Она никому не могла смотреть в глаза. Она краснела перед людьми, которые неделю назад забавляли ее своим видом и манерами, в их пожеланиях «доброго утра» она слышала жестокий затаенный смех.

В лавке Оле Йенсона она встретилась с Хуанитой Хэйдок. Кэрол умоляюще начала:

— А-а, как поживаете? Боже, какой дивный сельдерей!

— Да, с виду очень свежий. Гарри требует, чтобы по воскресеньям непременно был сельдерей. Несносный человек!

Кэрол, ликуя, вылетела из лавки. «Она не смеялась надо мной!.. Кажется, не смеялась?»

Через неделю она оправилась от чувства неуверенности и стыда, но продолжала избегать людей. Она ходила по улицам, опустив голову. Завидя впереди миссис Мак-Ганум или миссис Дайер, она переходила на другую сторону, внимательно разглядывая какую-нибудь вывеску. Она все время играла роль — для всех, кого видела, и для скрытых в засаде прищуренных глаз, которых не видела.

Она убедилась, что Вайда Шервин сказала правду, Входила ли она в лавку, подметала ли заднее крыльцо своего дома, стояла ли у окна в гостиной, городок потихоньку следил за ней. Раньше она смело шагала по улице, торжествуя, что строит свое гнездо. Теперь она косилась на каждый дом и, добравшись до своего, чувствовала, что прорвалась сквозь толпу врагов, вооруженных насмешкой. Она твердила себе, что такая чувствительность нелепа, но каждый день заново повергал се в панику. Она замечала, как с цевиннь м видом задергивались оконные занавески, будтб их никогда и не приоткрывали. Старухи, уже вошедшие в дом, высовывались снова поглядеть на нее, и в морозной тишине она слышала, как они топтались за дверьми. Даже когда в сумерки она забывала на час об этих глазах-прожекторах и пробиралась по улицам, радуясь желтым окнам на фоне серой ночи, сердце у нее останавливалось, потому что она вдруг замечала голову в накинутой шали, следившую за ней из-за покрытого снегом куста.

Кэрол решила, что придает чрезмерное значение своей особе; что провинциалы глазеют на всякого. Это успокоцдо ее, и она была довольна таким философским подходом к вопросу. Но на следующее утро она снова чуть не сгорела от стыда, войдя к Луделмайеру. Бакалейщик, его продавщица и истеричная миссис Дэйв Дайер чему-то смеялись. И вдруг смущенно замолчали, потом, запинаясь, заговорили о луковицах. Кэрол почувствовала, что причиной неловкости была она. Когда в этот вечер Кенникот повел ее в гости к чудаковатым мистеру и миссис Лаймен Кэсс, хозяева, как ей показалось, были смущены их внезапным появлением.

— Что это вы нос повесили, Лайм? — дружески воскликнул Кенникот.

Кэссы смущенно бормотали что-то невнятное.

За исключением Дэйва Дайера, Сэма Кларка и Рэйми Вузерспуна, не было ни одного торговца, в чьем расположении Кэрол была бы уверена. Она знала, что ей только мерещится насмешка в их приветствиях, но она не могла совладать со своей подозрительностью, оправиться от морального потрясения. Она то злилась, то старалась не замечать тона превосходства, которым говорили с ней торговцы. Они не сознавали, что были грубы с нею, они просто хотели показать, что их дела идут прекрасно и что им нечего считаться ни с какими «докторскими женами». Они часто говорили: «Для нас любой человек не хуже другого и даже намного лучше!» Но этот девиз они не распространяли на покупателей фермеров, пострадавших от неурожая. Лавочники-янки были особенно нелюбезны. А Оле Йенсон, Луделмайер и Гус Даль хотели, чтобы их принимали за янки. Джеймс Медисон Хоуленд, родившийся в Нью-Гэмпшире, и Оле Йенсон, родившийся в Швеции, оба доказывали, что они свободные американские граждане, ворча: «Не знаю, есть ли у меня то, что вы спрашиваете», или «Ну, знаете, не берусь доставить это вам на дом к двенадцати».

Чтобы соблюсти хороший тон, покупатель должен был дать отпор. Хуанита Хэйдок мило верещала: «Если покупка не будет у меня к двенадцати, я вашему рассыльному все волосы выдеру!» Но Кэрол была неспособна к этой игре и не умела перебрасываться дружелюбными грубостями. Она завела малодушную привычку ходить по возможности только к Экселу Эгге.

Эксел не пользовался в городе уважением и не был груб. Он все еще оставался чужаком и мирился с тем, что чужаком и останется. Он был неповоротлив и нелюбопытен. В его заведении царил больший сумбур, чем в любом придорожном ларьке. За исключением самого Эксела, никто не сумел бы там разобраться. Кипа детских чулок лежала на полке под одеялом, другая — в ящике с имбирном печеньем, а остаток, как клубок черных змей, свернулся на бочонке с мукой, затиснутом между швабрами, норвежскими библиями, сушеной треской, ящиками с абрикосами и полутора парами прорезиненных сапог для дровосеков. В лавке постоянно толпились фермерши — шведки и норвежки — в шалях и старомодных бурых жакетах, поджидавшие тут своих повелителей. Они разговаривали по-норвежски и по-шведски и безразлично поглядывали на Кэрол. Это было облегчением для нее: они-то по крайней мере не шептали, что она ломака!

Однако себя ей приходилось убеждать, что лавка Эксела Эгге «так живописна и романтична!».

Чувствительнее всего она была теперь к насмешкам над ее туалетами.

Когда она однажды осмелилась выйти в город в новом клетчатом костюме с черно-желтым воротником, она тем самым как бы пригласила к обсуждению своей особы весь Гофер-Прери, который ничем так не интересовался, как новыми платьями и их стоимостью. Это был изящный костюм, покроя, совершенно непохожего на длиннохвостые желтые и розовые платья горожанок. Физиономия вдовы Богарт, стоявшей в дверях, говорила: «Ну, я в жизни не видела ничего подобного!» Миссис Мак-Ганум остановила Кэрол на улице.

— Ах, какой прелестный костюм, верно, ужасно дорогой?

Орава молодых бездельников перед аптекарским магазином тоже высказывала свои суждения:

— Эй, Паджи, сыграем в шашки на этом платье!

Кэрол не выдержала. Она запахнула шубку и торопливо застегнула пуговицы. Юнцы давились от смеха.

II

Никто не раздражал Кэрол так, как эти юные ротозеи, изображавшие из себя людей бывалых, прошедших огонь и воду.

Она пыталась убедить себя, что естественная жизнь на лоне природы, на свежем воздухе, у озер, где можно удить рыбу и плавать, здоровее искусственной жизни больших городов. Но ее просто убивал вид целой орды парней от четырнадцати до двадцати лет, торчавших перед аптекарским магазином Дайера. Они курили, выставляли напоказ свои франтовские ботинки, красные галстуки и куртки с гранеными пуговицами, насвистывали негритянские песенки и кричали вслед каждой проходившей девушке: «Эй, куколка!»

Кэрол видела, как они резались на бильярде в вонючей комнате позади парикмахерской Дэла Снэфлина, встряхивали игральные кости в «Курительном доме» и, ухмыляясь, толпились вокруг Берта Тайби, бармена «Минимеши-хауза», чтобы послушать его «смачные истории». Они причмокивали слюнявыми губами при каждой любовной сцене на киносеансах во «Дворце роз». Пожирая у прилавка греческой кондитерской невероятные смеси из подгнивших бананов, кислых вишен, взбитых сливок и желатинового мороженого, они огрызались друг на друга: «Эй, осади назад!», «Сказано тебе, п-шел вон! Гляди, ты мне чуть стакан не опрокинул», «Врешь, сукин сын!», «Эй, чтоб тебе! Не тычь своим вонючим пальцем мне в мороженое!», «Батти, ну как, потанцевал вчера с Тилли Мак-Гайр? Пощупал девчонку, а?».

Впрочем, прилежно изучая американскую беллетристику, Кэрол узнала, что только так и должны себя вести подрастающие мужчины Америки. Юноши, чьи речи, вид и ухватки не прйводили на ум уличную канаву и одновременно дикий золотой прииск, считались неженками, и о них говорили с сожалением. Кэрол принимала это как нечто неизбежное. Она смотрела на подростков с состраданием, но без какого-либо личного интереса. Ей и в голову не приходило, что она может столкнуться с ними ближе.

Скоро она сделала открытие, что все они хорошо ее знают, что они только и ждут от нее какого-нибудь неверного шага, чтобы поднять ее на смех. Ни одна школьница не краснела так, проходя мимо их наблюдательных постов, как докторша Кенникот. Сгорая от стыда, она чувствовала, что они одобрительно щурятся на ее обсыпанные снегам ботики и высказывают свое мнение о ее ногах. В их глазах не было молодости, молодости нет во всем городе, с горечью думала она. Они родились старыми, злыми, со страстью к шпионству и пересудам.

Особенно сокрушалась она о старообразности и ранней жестокости этих юношей в тот день, когда случайно подслушала разговор Сая Бсгарта и Эрла Хэйдока.

Сайрус Богарт, сын той самой набожной вдовы, что жила в доме напротив, был в то время мальчуганом лет четырнадцати-пятнадцати. Кэрол успела уже достаточно познакомиться с ним. В первый же вечер по приезде ее в Гофер-Прери он явился во главе банды мальчишек, отчаянно барабаня в испорченный автомобильный щиток, и устроил настоящий кошачий концерт. Его товарищи выли, как койоты. Кенникот почувствовал себя весьма польщенным. Он вышел и роздал мальчишкам мелочи на целый доллар. Но Сай был деловым человеком. Он возвратился с новым отрядом, у которого было уже три автомобильных щитка и карнавальная трещотка. Когда Кенникот снова прервал свое бритье, Сай прогнусавил: «Ну, теперь это будет стоить вам два доллара!»- и получил их. Неделей позже Сай прикрепил к окну их гостиной колотушку, и постукивание, доносившееся из темноты, напугало Кэрол до слез. С тех пор, за четыре месяца, ей довелось наблюдать, как он вешал кошку, крал дыни, швырял, помидоры в дом Кенникотов и оставлял следы лыж на их газоне. Она слышала также, как он громогласно и с потрясающим знанием дела объяснял кому-то тайну деторождения. Одним словом, это был редкий образец того, что могут сделать захолустный городишко, строгие учителя, здоровый народный юмор и благочестивая мать из смелой и деятельной натуры.

Кэрол боялась его. Она не дерзала вмешиваться, видя, как он науськивает на котенка своего дворового пса, и только старалась ничего не замечать.

Гараж Кенникота представлял собой сарай, где валялись груды жестянок из-под краски, косилка для газона и остатки старого сена. Наверху был чердак, которым Сай Богарт и Эрл Хэйдок, младший брат Гарри, пользовались как убежищем для курения. Здесь же они спасались от порки и замышляли организацию тайных обществ. Они из переулка взбирались сюда по лестнице, приставленной сзади к сараю.

Однажды утром, в конце января, недели через две или три после откровений Вайды, Кэрол зашла в гараж за молотком. Снег заглушал ее шаги. Она услыхала голоса на чердаке, над собой.

— А-уа! Знаешь что, дернем-ка на озеро, сопрем выхухолей из чьих-нибудь капканов, — сказал, зевая, Сай.

— Как же! Чтобы потом уши надрали? — отозвался Эрл Хэйдок.

— Черт, знатные папироски! Помнишь, как мы были еще сопляками и курили траву и сено?

— Подумаешь! Было, да сплыло. (Плевок. Молчание.)

— Послушай, Эрл! Мать говорит, если жевать табак, можно нажить чахотку.

— А, брехня! Твоя мамаша — старая дура!

— Это верно! (Пауза.) Но она знала парня, который от этого заболел.

— Чушь! Разве доктор Кенникот не жевал все время табак, пока не женился на этой девчонке из Сент — Пола? А как он плевался! Попадал в дерево за десять футов.

Для девчонки из Сеит-Пола это было новостью.

— А скажи-ка, что она за птица? — продолжал Эрл.

— А? Кто?

— Ясно кто: столичная штучка. Болван!

Драка, топот по прыгающим доскам, тишина и ленивый голос Сая:

— Миссис Кенникот? Что ж, она, в общем, ничего… — Кэрол внизу подавляет вздох облегчения. — Дала мне раз большой ломоть кекса. Но мать говорит, что она чертовски важничает. Мать постоянно болтает о ней. Говорит, что если бы миссис Кенникот столько думала о докторе, сколько о своих тряпках, он бы не выглядел так плохо.

(Плевок. Молчание.)

— Н-да! Хуанита тоже постоянно говорит про нее, — слышится голос Эрла. — Она говорит, будто миссис Кенникот воображает, что знает все на свете. Хуанита говорит, что она лопается со смеху, когда миссис Кенникот плывет по улице с таким видом, точно хочет сказать: «Смотрите все, как я шикарно одета!» А впрочем, плевать мне на Хуаниту. Она сущая жаба!

— Мать говорила кому-то, будто миссис Кенникот уверяет, что она зарабатывала сорок долларов в неделю, когда жила в Сент-Поле, а мать знает наверняка, что она получала не больше восемнадцати. Мать говорит, что когда она немного обживется здесь, то перестанет выставлять себя такой дурой и рассуждать о разных мудреных вещах с людьми, которые побольше ее знают. Они все смеются над ней.

— Послушай, а ты когда-нибудь видел, как миссис Кенникот мечется без толку у себя в доме? Раз вечером она забыла опустить занавески, и я десять минут смотрел, что она делает. Ну, ты бы помер со смеху! Она была совсем одна и, наверное, пять минут поправляла картину на стене. То так, то этак, потычет ее пальчиком и сама любуется, какой он у нее тоненький. Умора!

— Но все-таки, Эрл, она хорошенькая! А какую кучу тряпок она понаделала себе к свадьбе! Ты видел, с каким глубоким вырезом у нее платья и какие тонкие сорочки? Я хорошо рассмотрел их, когда они висели на веревке с прочим бельем. А ножки-то, а?

Тут Кэрол обратилась в бегство.

По своей наивности она не знала, что весь город может обсуждать даже ее белье и ее тело. Она чувствовала себя так, словно ее голой протащили по Главной улице.

Как только стемнело, она опустила шторы — все шторы и до самого низу, но за ними ей чудились наглые, издевательские глаза.

III

Кэрол вспоминала, старалась забыть и вспоминала еще острее, что ее муж, блюдя старинные обычаи страны, жевал табак. Она предпочла бы более красивый порок — карты или любовницу. Она великодушно простила бы его. Но она не могла припомнить ни одного соблазнительно-порочного литературного героя, который жевал бы табак. Она старалась убедить себя, что ее муж — просто человек смелого, свободного Запада. Она пыталась поставить его в один ряд с могучими, косматыми героями кинобоевиков. Бледным, нежным комочком свертывалась она на диване, боролась с собой и проигрывала сражение. Искусство плевать вовсе не ставило его на одну доску с отважными наездниками Скалистых гор; оно связывало его только с Гофер-Прери — с портным Нэтом Хиксом и барменом Бертом Тайби.

— Но он отказался от этого ради меня! Да и какое это имеет значение! Все мы в чем-то грязны. Я воображаю себя бог весть каким высшим существом, но и я ем и перевариваю пищу, мою свои грязные лапы и чешусь. Я не холодная, бледная богиня на постаменте. Да таких и не бывает! Он бросил это ради меня. Он поддерживает меня и уверен, что все меня любят. Он незыблемый утес среди бури низости, которая сводит меня с ума… и в конце концов сведет меня с ума.

Весь вечер она пела Кенникоту шотландские баллады, а когда замечала, что он жует незажженную сигару, матерински улыбалась его маленькой тайне.

Она не могла не спрашивать себя теми же словами и с теми же мысленными интонациями, как спрашивали до нее тысячи миллионов других женщин, работниц с ферм и интриганок-королев, и как миллионы миллионов женщин еще будут спрашивать: «Не сделала ли я ужасной ошибки, выйдя за него?» Она заглушала сомнение, но не разрешала его.

IV

Кенникот взял ее с собой на север — в Лак-ки-Мер, в Большие леса. Здесь начиналась резервация индейцев чиппева — песчаный поселок среди норвежских сосен, на берегу большого, сверкающего снегом озера. Кэрол в первый раз виделась с матерью мужа, если не считать короткой встречи при венчании. Миссис Кенникот получила скромное и хорошее воспитание, — и это накладывало отпечаток благородства на ее бревенчатый, добела выскобленный домик, со сплюснутыми жесткими подушками на тяжелых качалках. Она до сих пор не утратила способности чисто по-детски изумляться. Она расспрашивала Кэрол о книгах и городах.

— Уил — славный и трудолюбивый, — шептала она, — но он слишком серьезен по натуре, и вот вы как раз сделали его немного веселее! Вчера вечером я слышала, как вы оба смеялись над стариком индейцем, который продает корзины; я лежала в постели и радовалась вашему счастью.

В этой дружной семейной обстановке Кэрол забыла, о своих злоключениях. Ей было на кого положиться, она не была одинока в борьбе. Глядя, как миссис Кенникот снует по кухне, она начинала лучше понимать мужа. Он был прозаичен и неисправимо солиден. Он не умел шутить и лишь позволял Кэрол шутить с ним. Но от матери он унаследовал доверчивость, презрение к нескромному любопытству, твердость и прямоту.

Эти два дня в Лак-ки-Мер укрепили веру Кэрол в себя, и она возвратилась в Гофер-Прери в состоянии непрочного спокойствия, как больной, забывающий о своей болезни, когда у него ненадолго прекращается боль.

Ясный и бодрый зимний день, резкий ветер; черно — серебристые тучи мчатся по небу; все спешит использовать короткие светлые часы. В пути им пришлось бороться с ветром и глубоким снегом. Кенникот был в прекрасном настроении. Он окликнул Лорана Уилера:

— Вы хорошо вели себя в мое отсутствие?

Редактор прокричал в ответ:

— Ну, вас так долго не было, что все ваши пациенты выздоровели! — И он с важным видом расспросил их, надеясь поместить в «Неустрашимом» заметку об их поездке.

Джексон Элдер крикнул им:

— Эй, публика! Ну что, как на севере?

Миссис Мак-Ганум помахала им рукой со своего крыльца.

«Они рады видеть нас, — сказала себе Кэрол. — Мы здесь что-то значим. Эти люди удовлетворены своей жизнью. Почему же я не могу быть такой же? Но разве могу я сидеть так всю жизнь и довольствоваться этим «Эй, публика»? Им нужны громкие приветствия на Главной улице, а мне — звуки скрипок в отделанной панелями гостиной. Почему?..»

V

Вайда Шервин много раз заходила после уроков; она держалась тактично и была неистощима на рассказы. Она рыскала по городу и собирала комплименты Кэрол: докторша Уэстлейк изрекла, что Кэрол «очень милая, веселая и образованная молодая женщина», а Брэд Бемис, жестяник при складе Сэма Кларка, заявил, что «на нее приятно работать и чертовски приятно смотреть».

Но Кэрол все еще не могла сблизиться с Вайдой. Ей было досадно, что этот посторонний человек знает о ее унижении. Впрочем, Вайда не долго потакала ей. Вскоре она уже твердила:

— Довольно вам, милая, кукситься! Пора взять себя в руки! Город почти перестал болтать о вас. Пойдемте со мной в Танатопсис-клуб. Там получают лучшие журналы, обсуждают текущие события. Там так интересно!

Предложения Вайды были настойчивы, но Кэрол не могла преодолеть свое равнодушие и послушаться ее.

Ее настоящей подругой была Би Серенсон.

Как ни сочувствовала Кэрол низшим классам, все же воспитание приучило ее смотреть на прислугу как на низший и, чуждый сорт людей. Но она сделала открытие, что Би удивительно похожа на тех девушек, которые нравились ей в колледже, и что как подруга она гораздо лучше молодых дам из «Веселых семнадцати». С каждым днем они все более откровенно превращались в двух девочек, играющих в хозяйство. Би простодушно считала Кэрол самой красивой и изысканной леди в Гофер-Прери. Она постоянно восклицала: «Вот шикарная шляпа!» или: «Я думаю, все эти леди умрут, когда увидят, как красиво вы причесались!». В этом не было ни смирения служанки, ни лицемерия рабыни. Это было восхищение новичка перед старшекурсником.

Вдвоем составляли они ежедневное меню. В начале такого совещания Кэрол важно сидела за кухонным столом, а Би возилась у раковины или с вьюшками у плиты. Под конец же они обе оказывались за столом, и Би, захлебываясь от смеха, рассказывала о том, как поставoик льда пытался ее поцеловать, или же Кэрол делилась своими мыслями: «Всякий знает, что мистер Кенникот гораздо умнее доктора Мак-Ганума». Когда Кэрол возвращалась с покупками, Би выскакивала в переднюю, снимала с Кэрол пальто, терла ей озябшие руки и спрашивала: «Ну что, много было сегодня народу в лавках?»

Это была дружба, на которую Кэрол могла положиться.

VI

В те несколько недель, когда Кэрол избегала людей, ее внешняя жизнь никак не изменилась. Кроме Вайды, никто и не подозревал о ее мучениях. Даже когда ей было совсем плохо, она по-прежнему болтала с женщинами на улице и в лавках. Но без Кенникота она не ходила к «Веселым семнадцати».

На суд города она выставляла себя только тогда, когда отправлялась за покупками, да еще во время обряда официальных дневных визитов, когда миссис Лаймен Кэсс или миссис Джордж Эдвин Мотт, в чистых перчатках, с крошечным платочком и кожаным футлярчиком для визитных карточек, с застывшим в одобрительной улыбке лицом, сидела у нее на краешке стула и осведомлялась: «Нравится ли вам в Гофер-Прери?» В гостях у Хэйдоков или Дайеров она пряталась за мужа, изображая простодушную молодую жену.

Но теперь Кэрол осталась без защиты. Кенникот повез больного в Рочестер на операцию. Он должен был отсутствовать два или три дня. Она не огорчалась, она даже с удовольствием предвкушала, как ослабнет матримониальная узда и она ненадолго превратится опять в мечтательную поэтичную девушку. Но когда он уехал, дом оказался до ужаса пустым. Би в этот день ушла, вероятно, она пила сейчас кофе у своей двоюродной сестры Тины и болтала с ней об ухажерах. Это был день ежемесячного ужина и вечернего бриджа у «Веселых семнадцати», но Кэрол не решилась пойти.

Она сидела одна.


Читать далее

Синклер Льюис. Главная улица
ПРЕДИСЛОВИЕ 02.04.13
ГЛАВА ПЕРВАЯ 02.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 02.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ 02.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 02.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 02.04.13
ЛЬЮИС ПРОТИВ ГОФЕР-ПРЕРИ 02.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть