Онлайн чтение книги Месть Майвы Maiwa’s Revenge
VII. Нападение

Возле того места, где мы стояли, бежал ручеек. При виде его мне вдруг пришло в голову, что на копье, который мы собирались занять, не будет воды и потому нам необходимо сделать хотя бы небольшой запас. Я шепотом сообщил об этом индуне, и он тотчас приказал своим людям напиться и наполнить водой все имеющиеся у нас кувшины, которых было штук восемь.

— Теперь что нам делать, белый человек? — спросил он у меня.

— Войдем в ворота и займем копье, — ответил я.

Мы направились к воротам. Как я и ожидал, стоявшие у ворот двое часовых остановили нас и осведомились, куда мы идем. Индуна ответил, что раздумал ждать и хочет идти в крааль. Они объявили, что не пропустят нас; тогда мы без церемоний отшвырнули их в сторону и вошли в ворота. Они, конечно, побежали звать на помощь, а мы направились к копье, отстоявшему от ворот ярдов на сто. Крики часовых скоро привлекли множество вооруженных людей, которые бросились к нам, а мы пустились бегом и успели добежать до копье прежде, нежели противники перерезали нам дорогу. Только один из наших воинов споткнулся и был схвачен в плен. Как я узнал впоследствии, его убили за то, что он не хотел сообщать никаких сведений о наших планах. К счастью, им некогда было пытать его, а то бы не миновать ему пыток — матуку очень любят мучить своих пленников.

Когда мы вошли в главную пещеру копье, наши преследователи остановились, не смея идти за нами. Я наскоро осмотрел занятую нами позицию и убедился, что она очень хороша. Пригорок был обнесен тройной стеной, и здесь находились три пещеры. В одной из них я разместил моих людей. Во-первых, мне хотелось обеспечить им безопасное убежище, во-вторых, они страшно трусили, и я смертельно боялся, как бы они не разбежались и не сообщили Вамбе о наших планах. В других местах я расставил надежных часовых и едва успел отдать распоряжения, как совсем стемнело. Вдруг из темноты послышался голос, который я сразу узнал, — это был голос начальника провожавшего нас отряда. Он требовал, чтобы мы шли за ним к Вамбе. Мы, разумеется, отказались, ссылаясь на то, что не можем идти в такой темноте. Они грозили, что нападут на нас, если мы не послушаемся, а мы отвечали, что откроем по ним огонь, если они не оставят нас в покое. Так как им не хотелось нападать на нас в темноте, они в конце концов отступили, но развели огни вокруг копье, из чего мы могли понять, что за нами зорко следят.

Ночь показалась нам очень долгой. Почти никто не спал. К счастью, у нас были и припасы, и вода, так что голодать и мучиться жаждой нам не пришлось. Но неизвестность нашего положения не давала нам сомкнуть глаз. К тому же стало холодно, люди озябли и потому пата духом, но я старался их ободрить, убеждая не срамить себя трусостью перед собаками-матуку. Наконец рассвело, и при первых лучах солнца я увидел длинную колонну войска. Она остановилась ярдах в полутораста от копье; от нее отделился человек в высоком головном уборе, очевидно исполнявший роль глашатая, и, подойдя к стенам укрепления, окликнул нас. Индуна вышел на пригорок и спросил, что ему надо.

— Идите к Вамбе, он зовет вас, — прокричал глашатай. — Вручите ему пленных и уходите с миром. Если вы не послушаетесь, то будете убиты все до единого.

— Еще очень холодно, — уклончиво ответил индуна. — Мы совсем окоченели. Когда солнце разгонит туман, мы исполним волю Вамбе.

— Идите сейчас! — настаивал глашатай.

— Нет, — отказался индуна. — Мы пойдем, когда нам самим заблагорассудится, не раньше.

— В таком случае готовьтесь умереть! — торжественно изрек глашатай и медленным шагом направился к своим — ни дать ни взять злодей из мелодрамы. Я между тем отдавал последние распоряжения, готовясь к нападению и поглядывая на противоположную гору в надежде увидеть сигнальные огни. Но огней не было, и, признаюсь, сердце замирало при мысли, что нас ждет, если помощь запоздает. О том, чтобы выдержать осаду в пещере, не могло быть и речи: припасов у нас осталось мало, а воды лишь столько, чтобы промочить горло. Волей-неволей приходилось немедленно вступить в открытый бой, а надежды на победу, если не подоспеет помощь, не было ни малейшей.

Наконец солнце взошло над горами в чудной своей красоте, и как раз в эту минуту матуку, которых к тому времени собралось около полутора тысяч, запели свой воинственный гимн. Едва они успели его кончить, как раздался залп, пули просвистели над нашими головами, но никого не ранило.

«Начинается!» — подумал я и не ошибся. Колонна неприятеля разделилась на три части и напала на нас с трех сторон. Расположив людей за укрытием, я сам стал на пригорке выше всех, чтобы руководить ими, и велел не стрелять, пока противник не подойдет совсем близко. Это был единственный способ не тратить зарядов даром, так как туземцы вообще плохие стрелки, а ружья у них, конечно, прескверные — многие из них были сделаны просто-напросто из газовых трубок, пулями же служили по большей части кусочки железа, отломанные от старой металлической посуды, и даже острые кремешки и камешки.

Атака началась стремительно. Неприятель бежал на нас со всех ног.

«Бегите, бегите, голубчики! — думал я, не спуская с них глаз. — И ведь как ловко бегут — словно стена. Тем лучше!»

— Не пора ли стрелять, отец наш? — спросил меня индуна.

— Рано, черт вас побери! — ответил я с досадой.

Противник был от нас всего ярдах в двадцати. Но это расстояние стремительно уменьшалось. Когда он подошел приблизительно ярдов на тринадцать, я крикнул: «Стреляй!» — и первый дал два выстрела из своей тяжелой двустволки. Одновременно и мои люди дали залп из своих ружей, а их у нас было больше двухсот! Эффект оказался поразительным, ни один из зарядов не пропал даром. Во вражеских рядах начался переполох. Шедшие впереди попадали, как мухи, остальные разбежались. Мы поспешили перезарядить ружья, радуясь, что сами пока не потеряли ни одного человека. Но сигнальных огней на горе все еще не было, поэтому наше положение оставалось крайне опасным.

Отступивший неприятель не возобновлял атаки с полчаса. Очевидно, они совещались, что делать дальше, и, поняв, что лобовой атакой ничего не добьешься, переменили тактику. Разделившись на маленькие группы, воины начали пробираться к нам через канавку, по-видимому намереваясь сосредоточиться в небольшой ложбинке. Отражать атаку оттуда огнестрельным оружием не было никакой возможности, пришлось бы принять рукопашный бой. Конечно, мы старались не пустить вражеских солдат в ложбинку, стреляя в них, но для этого нужны хорошие стрелки, а в нашем отряде такой был всего один — ваш покорный слуга. Вскоре неприятель сосредоточился в ложбинке числом около тысячи и ринулся на нас, а мы бросились ему навстречу, и завязалась рукопашная. Наши бутианы сражались молодцами, холодное оружие — страшный ассегай — было им более по душе, чем ружье, и они наносили врагу порядочный урон, но и сами пострадали немало. Вот тут-то я и покончил со своим приятелем, начальником провожавшего нас накануне отряда. Он вдруг вынырнул передо мной словно из-под земли и сделал попытку схватить меня, говоря: «Вот сейчас мы познакомим тебя с Тем-что…» Выговорить слово «кусается» он уже не успел, поскольку я выхватил их кармана револьвер и уложил его на месте.

Между тем бутианы начинали заметно уставать, а врагов все прибавлялось. Я видел, что нет никакой надежды на спасение и дрался как черт, думая только об одном — продать свою жизнь как можно дороже. Вдруг в неприятельских рядах послышались крики: «Воины! Воины на горе!» Я взглянул вверх и увидел целую толпу вооруженных людей, копья которых ярко сияли на солнце. Это был Ньяла со своими воинами, они находились уже недалеко от первого укрепления. Как мне стало известно впоследствии, они опоздали потому, что им пришлось переходить вброд разлившуюся реку. Когда они наконец пришли на гору, бой был уже в разгаре, и они, заметив это, бросились нам на помощь, не теряя попусту времени на сигналы.

Увидев их, мы словно ожили, а неприятель бросился им навстречу, дав нам передышку, которой мы воспользовались, чтобы сосчитать наши потери убитыми и ранеными. Первых было шестнадцать, вторых — тридцать пять. Я сразу послал за водой. Мы напились, раненых обмыли и перевязали. Я поручил надзор за ними своим носильщикам, как самым ненадежным в бою людям, а остальных собрал около себя и стал наблюдал за тем, что происходит на горе. Ньяла быстро овладел первым рядом укреплений, но за вторым его ждал серьезный отпор. Матуку успели привести в порядок свои силы, и бутианы продвигались вперед очень медленно. Я глядел на кипевший бой. Матуку были так заняты появлением нового врага, что, казалось, совсем забыли о нашем существовании. Но вскоре мне стало ясно, что без нашей помощи не обойдется. «Худо дело, — подумал я, — эти негодяи матуку, как видно, отлично умеют сражаться за стенами, и нашим бутианам, как они гаг храбры, с ними не справиться, если мы им не поможем. Нужно устроить диверсию».

Обдумав свой план, я сообщил его индуне, который одобрил его. Мы быстро двинулись к месту, где кипела битва. Мой план состоял в следующем: зайдя незаметно в тыл противника, дать по нему залп и затем, стремительно бросившись на него, действовать холодным оружием. План был отчаянный, это сознавал и я, но необходимо сказать, что горсть молодцов, которой я располагал, могла бы храбростью и стойкостью сделать честь любой европейской армии. Мы быстро двинулись вперед и поспели как раз вовремя. Матуку своим отчаянным сопротивлением уже начинали теснить бутианов, и те стали отступать. В это время на стене укрепления появилась Майва с копьем в руке. Пока я жив, не забуду, как красива была она в эту минуту. Глаза ее горели, грудь высоко вздымалась, белая одежда развевалась, как знамя.

— Трусы! Бабы! Цыплята! — кричала она, обращаясь к оробевшим воинам своего отца. — Неужели вы уступите собакам-матуку? Вперед! Еще немного, и победа наша. За мной, дети Ньялы.

С этими словами она спрыгнула со стены укрепления и, как львица, бросилась в середину вражеских рядов. Воодушевленные ее примером, воины Ньялы с громкими криками ринулись за ней на врага, а в это время поспели и мы — и неприятель очутился меж двух огней. Битва, жаркая, отчаянная, беспощадная с обеих сторон, кипела еще час, затем все было кончено. Воины Вамбе разбежались, а бутианы бросились за ними по пятам. Я не участвовал в преследовании. Изнемогая от усталости, я опустился на первый попавшийся мне большой камень и закрыл глаза. Теперь, когда дело было кончено, энергия, воодушевлявшая меня, вдруг уступила место полнейшей апатии. Я не мог даже хорошенько припомнить, что пережито мною за последние часы, и только иногда мелькала мысль: «Ведь я не ранен. Как же я уцелел?» Не знаю, сколько времени просидел я так в забытьи, похожем на что-то среднее между сном и обмороком, как вдруг кто-то громко назвал меня по имени. Я открыл глаза. Передо мной стоял Ньяла, кровь лилась у него из широкой раны на руке. А возле него стояла Майва с гордым и грозным выражением на лице.

— Неприятель разбит, Макумазан, — проговорил Ньяла спокойно и просто. — Нам больше нечего бояться его, сердце в нем упало. Воины Вамбе разбежались и попрятались по чащам и пещерам. Но многие из них не успели добежать до безопасного убежища, — прибавил он, и его красивые губы многозначительно дрогнули. — А где сам Вамбе? — внезапно спросил он. — И где белый, которого ты хотел спасти, Макумазан?

— Не знаю, — ответил я, еще не вполне придя в себя и машинально поглядывая на лежавшего неподалеку молодого матуку, который не мог встать из-за раны на ноге. Ньяла также взглянул на него и, быстро подойдя к нему, замахнулся своим окровавленным копьем.

— Где Вамбе? — грозно спросил он. — Говори скорей, собака, не то я убью тебя. В какой стороне он дрался?

— Он совсем не дрался, господин, — с усилием отвечал раненый. — Он никогда с нами не дерется, на это у него, видно, не хватает духу. Он, верно, у себя в доме или в пещере, что за домом, — прибавил он, указывая рукой в том направлении, где находилось жилище Вамбе.

— Пойдем посмотрим, — сказал Ньяла и, наскоро собрав несколько десятков воинов, пошел в указанном направлении. Я последовал за ним.