ТРЕВОГИ ПАМЯТИ И ЗНОЙ

Онлайн чтение книги Макушка лета
ТРЕВОГИ ПАМЯТИ И ЗНОЙ

1

Прозренье страшно. Не думайте, что только я прихожу в состояние отчаяния, едва осознаю пагубность какого-то древнего соотношения людей, кажущегося обязательным, незыблемым, прекрасным.

Моя мать основой человеческого бытия считает дружную семью. Смолоду она не переставала повторять, что счастье царит лишь в семьях, где все прочно спаяны друг с другом.

Когда мама стала догадываться, что Бубнов мне чужд, она, рассказывая о моем отце и о себе, кружила вокруг того, что, не питая к Андрею Савину нежности, упорно культивировала в себе привязанность к нему и мало-помалу полюбила.

Я поддавалась ее влиянию и тоже культивировала в себе чувство привязанности, однако никак не могла одолеть истинного чувства: оно оборачивалось в душе безотрадностью.

И я уехала в Москву. Я, воспринимавшая даже пустяковые неудобства быта, как святотатство по отношению к собственной особе, решилась на скитальчество.

У меня были в столице товарки, они не отказывали мне в ночевках и угощениях, но я старалась не задерживаться у них подолгу: поскорей исчезала куда-нибудь в командировку. Раньше, дома, я раздражалась, если холодильник не был загружен продуктами до отказа. Я устраивала Володьке или матери скандал, обнаружив, что морозилка забита недостаточно плотно. Если мне хотелось сварить домашнюю лапшу, а курицы в морозилке не оказывалось, или же настрогать говядины, а вместо нее находила замороженную свинину, то и это могло взбеленить меня. Ночами, в самую глушь, я просыпалась, мучилась, страдая по забытью, поэтому вставала, позже матери с Бубновым. И всегда, находила на газовой плите черненый ковшик со свежесмолотым кофе. Через минуту раструб ковшика уже окрашивался горячей шоколадно-коричневой пенкой, и я снимала со стола рушник, возникал хрустальный стакан, сквозь грани которого розовела ряженка, подле стакана, отражаясь в его гранях, сливочно золотился швейцарский сыр, положенный на ломтики слегка поджаренного в тостере рижского хлеба. Я доставала из холодильника белую кастрюлю с паровой рыбой. Рыба, это могла быть осетрина, пристипома, исландская треска, сайда, лежала среди зажелившегося навара. Чтобы навар не подтаял, не раскис, я быстро съедала его и приступала к ряженке, не пила ее, не высасывала из стакана, а брала серебряной ложечкой, как брусничное с земляничкой варенье.

Бегство в столицу оказалось бегством от привычек и установлений моего инкубационно удобного, гурмански вкусного существования.

Время от времени я готова была скулить от скудного питания и бесприютности. Не однажды сердце щемила жажда возвращения, но я сдержалась. Настаивать на том, что это было сознательным проявлением воли, не осмелюсь. То было результатом воли чувства. Любовное влечение частенько самоустраняется от власти разума. Точно нейтрино, оно не ведает препятствий. Только разница такова: нейтрино не приносит урона, не знает ни милосердия, ни индивидуализма, ни бесстыдства. Власть моего неприятия, относившегося к Бубнову, я решусь сопоставить лишь с безумием любовного влечения.

И я не вернулась. И теперь, когда я выскочила из «паруса» Ергольских и спускалась по косогору, почему-то вдруг вспомнила, ужаснулась, осознала, до какой прискорбной ущербности довела бы нас семейная спаянность.

Нет, Бубнов и я не грызлись бы, как кошка с собакой. Бубнов уступчив, его мужество настолько покорно, что способно выдержать самую кромешную словесную бурю. Терпимость Бубнова усмиряла бы, совестила меня, но взаимного умиротворения он бы не достиг. Мое отчуждение вызвало бы его отчуждение, так лед образует лед, безумие — сумасшествие. Но, конечно, посторонний наблюдатель восхищался бы нашей семьей. Мама, слушая его, польщенно поддакивала бы: «Дружная, спаянная семья!..» Жека переняла бы практику культивирования привязанности. И пришли бы мы не к добру, а к худу: там, где нет любви, культивируется ненавистничество, кривоверие, ханжество.

Мы страшимся прозрения, а оно ведь спасительно не только для нас самих. Через запоздалый страх за себя и за нас, я одновременно испугалась за Ергольских, особенно за Олю. Если Ергольский голодает во имя справедливости, то согласие с его борьбой, которое выявляет поведение его дочери, не приведет к нравственному падению ни ее, ни отца. Однако я не уверена, что ей ведомы действительные намерения его борьбы. А может, их спаянность есть спаянность бесчестия, основанного на зависимости дочери от отца и на их общем стремлении вернуть благополучие — оно прочно обеспечивалось должностным положением Ергольского.

Моя встревоженная память непрошено отворяла свои тайники. Ее отбор отличался последовательностью и все сильней угнетал настроение. Попытка повернуть течение мысли-чувства к чему-то успокоительному, отвлекающему, беспечальному оказалась беспомощной. Да разве удастся перекрыть русло мысли-чувства тогда, когда твой духовный мир подчинен закону внутреннего самодвижения? И кто из нас не пережил такого состояния, которое сообщилось нам под воздействием взрывного факта и, ускоренное догадкой и болью, очутилось, как спутник в космосе, в свободном полете и будет так совершать независимый путь, покамест не соскользнет к земле, склоненное силой его притяжения?

И просматривала я с высоты прозрения вслед за прежней своей семьей и за Ергольским те семьи, что наблюдала, объединяемые круговой порукой убийственной добропорядочности, прелюбодеяния, кривды, политиканства, наживы, предательской немоты, словоохотливой злонамеренности. А затем, опять же самопроизвольно, мне виделись расчетливая групповщина, союзничество истуканов, клановая спесь, согласие приспособленцев.

И я настроила себя на миссию справедливости, а это значило, что я дала себе обещание выявить, как и какими интересами жили хотя бы последние два-три года Касьянов и Ергольский, на чем они сталкивались, кто их окружал, к чему они стремились и чего достигли и были ли схватки у Ергольского с Готовцевым.

В какой уж раз за это короткое время в Желтых Кувшинках я предостерегала себя от ориентации на друзей молодости. Может статься, что они при всей своей пристойности, милоте и  п е р е д о в и т о с т и  на самом деле обрушивают судьбы тех, кто им почему-либо не угоден, и борются перво-наперво не за технический прогресс, а за технизацию, не за улучшение условий труда рабочего человека, а за улучшение личной начальственной незыблемости.

Я пообещала себе не заробеть, не отделаться молчанием, если в деятельности Касьянова и его соратников раскроются неожиданно страшные черты.

2

Вчера небо как бы стремилось сжечь и вогнать в землю все свое электричество. Сегодня с утра оно было зеркально-серое, казалось энергетически исчерпавшимся, но я обмишулилась или поторопилась придумать его опустошенность.

Выбираясь из оврага, вдруг ощутила огненную наэлектризованность собственного тела и едва остановилась, чтобы взглянуть на холм, обнаружила, что небосклон над домами налился черной синью, которую простегивают зарницы.

Накануне грозы зной по-обычному ужесточался. Наверно, солнце, генерируя электричество, еще и вздувало атмосферную температуру. От булыжника (им была застелена вилючая улица) разило жаром, будто из мартеновской печи.

Мое изнеможение — изнеможение перекаленного организма — походило на истому человека, страдающего бессонницей. Мне захотелось упасть на порфиритовый пол гостиничного вестибюля, чудилось: не прохладой доносит от него, остудой.

Из лифта почему-то дохнуло горячим воздухом, словно горели его стенки со стороны шахты.

К удивлению швейцара, топтавшегося возле дверей ресторана, я отпрянула от лифта. Он заглянул в лифт, никого там не обнаружил, с ненавистью, вызванной непониманием, наблюдал за мной, уныло восходившей по лестнице. Невольная и пытливая ненависть швейцара как бы прояснила мне самое себя. Куда ему понять меня, коль я сама понимаю себя в настоящий момент лишь поверхностно? Я объясняю свое изнеможение предгрозовым перегревом и догадываюсь, что оно отчасти и результат психологического перегрева, возбужденного посещением Ергольских. Однако если не чувство самовосприятия, не интуиция, то хотя бы здравый смысл или воображение должны были бы навести меня на мысль, что всякому тяжкому состоянию предшествует мощно прорастающая в нашу жизнь корневая система причин. Наверняка во мне аукнулось то, что в последнее время меня морочит неукротимое (нет сил отделаться) побуждение осознать, как я могла выйти замуж за Бубнова, да еще и терпеть его возле себя в главные годы молодости. Но этого тоже мало для выяснения моего сегодняшнего состояния, отворившегося ощущением исчерпанности. Изнурительней, пожалуй, то, что я, неотвратимо возвращаясь к этому побуждению, страшусь понять себя  т о г д а ш н ю ю, чтобы не впасть в самоотвращение. Я знаю, что боязнь самоотвращения — одно из самых могущественных чувств человека и человечества. Вполне вероятно, что оно-то и является опорным чувством для продолжения личного и общего существования. Здесь такой случай, когда смысл осознанного равнозначен собственному смертельному приговору.

Я боязливо  в ы р у б и л а  мозг, настроившийся было на осознание, и обрушила на свою душу печальный образ: я поднимаюсь не в номер, а в собственное одиночество. Мое воображение выдало этот образ небезотчетно: его изобретательное лукавство должно было столкнуть мой ум с тропинки скорби, а потом сфантазировать что-нибудь отвлекающе легкое, очистительно-радостное. Да маневр не удался.

Разрыв с Бубновым я переживала счастливо: как освобождение. Мнилось поначалу: кроме Жеки, мне никто не нужен и нескоро будет нужен. Так оно и получилось. Не то чтоб совсем не до того было в пору скитаний и бесквартирья, нет. Желание встречи с кем-то неопределенным время от времени охватывало меня. Но чаще хотелось встретиться с кем-нибудь из тех, к кому тянулась в юности. Среди них мои мечты и нежные надежды постоянно выделяли то Антона Готовцева, то Марата Касьянова. И все-таки одиночество почти не беспокоило меня, разве что чуть-чуть, и проявлялось оно неожиданной присасывающейся к сердцу болью: будто к нему подсоединялся кровеотвод, обладающий резкой тягой.

Сейчас эта боль повторилась, но была она мучительней, чем раньше, и привела в состояние безотрадности, и я возмутилась сама собой: «Да зачем же мне кто-то еще? Из блокады Бубнова да в какую-то другую... Может, пострашней? Ни от кого ни в чем нет зависимости. Пишу, когда хочу и сколько хочу. И никто не может душить укоризной: он-де имеет право на мое время, на внимание, на право быть со мной. И попробуй умиротворить его объяснением, что сосуществование под одной крышей — не разрешение на семейное рабство, что теперь для меня имеет силу лишь единственное право: право не неволить своих чувств».

Объяснения? Слабенькое противостояние инстинкту собственничества мужчины на женщину, женщины на мужчину, когда они состоят в браке? Противоборство детской ясности и оголтелой плотской слепоты?

Нет, нет, свобода, не знающая и минутной зависимости: чистая свобода.

Закрывая за собой дверь номера и швыряя одежду в кресло, неуклюжее по-слоновьи, я находилась в состоянии счастливого задора и представлялась себе полностью защищенной от неукротимого воздействия собственной природы и даже от ее генетического вероломства.

Номерное окно смотрело в небо. Моя квартира в Москве выходит на две стороны, на «паруса» с полуторастами окон. Днем в любое время чей-то невооруженный глаз, а тем более вооруженный, может засматривать в глубину комнат, и тут уж раздеваешься с пляжной опаской. Перед лицом неба мне опасаться и стыдиться было некого, и я пробежалась по номеру, как лань по вольеру, и охлопала себя ладошками, и ощутила влажноватый холодок груди, и подобранность живота, и все еще не сгладившийся переход от талии к овалу бедер.

3

Широконосый кран, в никелировке которого отражалась фаянсовая глазурь, вздрагивал. До него доходили толчки, возникавшие в трубах. Толчки сопровождались басовитым еканьем. Как я и ожидала, вода из крана стала не бить — прерывисто пульсировать, и еканье сменилось фуканьем, фырканьем, кхеканьем, а после, едва я перекинула фарфоровую рукоятку, вода начала падать из лейки душа тоже рывками и при этом издавала шурхающий звук. И мне вспомнилась предотъездная прогулка с Валентиной — сочинительницей иронических рассказов и сценариев. По обыкновению позвонила по телефону она. Периодически ей нужна жертва для откровенности. С мужем, как она слишком настоятельно подчеркивает, у нее давние платонические отношения. Сынишка, такой же смугленький, пружинистый человек с челкой до ресниц, находится на попечении ее тетки, вывезенной из костромской деревушки. Валентина души не чает в кинорежиссере Фархаде. Она просит меня погулять с нею в дни отчаяния. Говорит, что бросает Фархада. Он обещал оставить жену, но никак не оставляет. Уславливались скрывать от близких свои отношения, а он выболтал родителям, что любит ее, и теперь они подстерегают ее возле дома, умоляют отстать от Фархада, грозят донести мужу, хотя для того не секрет ее неверность. Рассказывая о том, как Фархад подло ее измучил, она мало-помалу взвинчивается и принимается хныкать. Ее хныкание оказывает, на меня темное болевое воздействие, словно мое сердце зацепили блесной и поддергивают леску.

В последнюю нашу встречу, захныкав (был такой звук, будто скрипач прекратил играть смычком и рвет струны пальцем), она открылась, что ее и Фархада встречи, почти всегда воровато-поспешные, отразились в ней убийственным впечатлением: приехал — шурх молния куртки, шурх молния брюк, навострил лыжи обратно — шурх молния брюк, шурх молния куртки.

Скачущие душевые струи, вылетая из лейки, расшибаясь одно ванны, производили шурханье. Не хватало только, чтобы из труб потянулось чревовещательное хныкание.

Но, к счастью, пульсация воды сменилась ровным напором. Я прыгнула под душ. Не успела втянуться в созерцание воды, струящейся по моей розовой коже, как услыхала яростные рывки телефонного звонка. Машинально выпорхнула из ванны: решила, что вызывает междугородная станция. Пока открывала дверную защелку и бежала на пяточках по стекловидной лакировке паркета, сообразила, что обмишулилась: звонят из города. Не стала поднимать трубку. Кто-то не по делу. Наверняка Готовцев, из автомата возле сквера. Ответишь, согласишься, чтобы навестил... Незачем, Отрешенность так отрешенность.

4

Я вернулась в ванную комнату.

Звонки осеклись и возобновились. Теперь представлялось, что место их возбуждения — холл гостиницы. Вызывает, конечно, Готовцев. Таксофон близ киоска, где продают кувшины, туеса, кружки из бересты. Продавщица наблюдает за ним. Упорство Антона отражается даже на его спине. «Наянный», — думает продавщица.

Беру трубку, лежа в постели. Любопытно проверить, собственную телепатичность.

— Обзвонился, бедолага. Ты — Бубнов с великим запозданием.

Притушил взволнованное дыхание. Растерялся, Изменил голос, пропищал фальцетиком:

— Вы кого имеете в виду?

— Тебя, Маршал Тош.

— Тебе не откажешь в таланте провидения.

— А в каком таланте откажешь?

— Я коллекционирую только бытовые электроприборы.

— Сложный заход. Расшифруй.

— Мне рассказывали о человеке, коллекционирующем женщин, точнее, близость женщин.

— Ну уж, ну уж?

— Он бы ответил: «Вам, Инна Андреевна, не откажешь ни в одном таланте». Женщины тщеславны. Тщеславней мужчин. Ведь их тщеславие реже достигает цели, чем мужское. Поэтому он успешно коллекционирует женщин.

— Пора, Маршал Тош, применять удачливый опыт.

— Бог все-таки есть.

— Заход коллекционера. И что?

— Кабы не было бога, ты бы не возникла на горизонте Желтых Кувшинок.

— Увидел красивую женщину, и сразу к богу понесло.

— Ты разве красива?

— Один стихотворец написал такие слова: «Красотой ты подобна Смирновой-Россет». Обо мне. В пушкинском Петербурге она была едва ли не первой красавицей.

— Судя по Касьянову, мозг поэта наделен обманчивым телескопическим свойством: он находит астероид, звезду, целую галактику там, где ее нет и не будет.

— Убеждать красавицу в том, что она уродина...

— Даже точно оценивая людей, мы портим их.

— Ну уж, ну уж!

— Превращаем в зазнаек, в спесивцев, в деспотов.

— ...В добродеев, мудрецов, тираноборцев. Все ясно. Только зачем ты маял телефон? Бедняга, он разъярился, как пес на цепи. Не звонил, а рычал: р-ры, р-ры.

— Я хотел сказать, что у нас с тобой опять наступила юность в определенном смысле.

— Заблуждаешься, Маршал Тош.

— Мы свободны от семейных уз.

— Разве и ты?

— Как ты, так и я.

— Зависимости не может быть.

— А что же?

— Ты сказал — семья на каникулах.

— Мало ли что говорят! Итак, мы свободны и снова нас тревожит проблема выбора.

— Меня не тревожит.

— Ты будешь вторым человеком, которого не занимает проблема выбора.

— Кто первый?

— Виктор Васильевич Ситчиков.

— Занятно.

— Двигая литературу вперед, писатели все время экспериментируют. Проделай эксперимент.

— Вдруг да сильно влюбится?

— Любовь стоит инфаркта.

— Жестоко, Маршал Тош. Будь здоров. И добрей.

— Погоди. Могу понаведаться?

— Я легла отдохнуть.

— Не помешаю. Валяйся, читай, спи — не взгляну.

— Ты не только создатель оригинальных печей, ты, выходит, еще и создатель искусственных туманов.

— А кто обцеловывал меня?

— Ты еще вспомни доисторические времена. Ишь ты, Илья Муромец: сиднем сидел на печи тридцать лет и три года, теперь захотелось по свету пошастать, бедовую душеньку потешить. Я одна, и это изумительно.

— Притворство-то к чему?

— Никогда не притворялась.

— Вспомни жизнь в эвакуации.

— Не вижу связи с притворством.

— Не тогда ли в тебе раскуклилась притворщица?

— Ты позорник, Маршал Тош.

Я хлопнула трубку на держатели, но Антон тут же позвонил, и я оскорбленно ответила:

— Проси прощения.

— Не собираюсь.

— Был скромником, превратился в экстремиста.

— Я подыхаю от любви, Инка.

— Неужто ко мне?

— К тебе, Инка.

— Зоология.

— Любовь без...

— Зато зоология обходится без любви.

— Обвинение не ко мне. Я наследую деревенскую мораль.

— Все мы родом из деревни.

— Твоя-то генеалогия, наверно, не меньше двух столетий городская?

— Третье столетие город разлагает мою мораль.

— Никто не любит правды, даже писатели.

Лязгнул металл о металл, и разговор закончился.

5

Вставать незачем. Простыня еще влажная. Зной убавился: туча распласталась над городом. В номер вдувается ветер. И все-таки я почему-то встаю, надеваю халатик. Не исключено, что Антон наблюдает за окном гостиницы. Я осторожненько посматриваю вниз. Асфальт площади как сажей натерт. На цветниках, забранных в гранитные рамки, пошатываются ирисы. Прогулочный люд покинул площадь: гроза подступает. Хотя гром кипит далеко, его звуки напоминают бурление воды в кастрюле, кажется, что скоро он будет тут и сменит домашнюю котловую степенность на дикий норов горной реки. Вместо раскатов грома внезапно раздаются сигналы автомобиля. Словно кольца, бросаемые цирковым жонглером в сторону трибун, они взмывают высоко-высоко и подобно тем же кольцам, накренясь, соскальзывают по острой орбите к месту взлета.

Перегибаюсь через подоконник. Подле гостиницы нет машин, кроме «Жигулей» гранатового цвета. Неужто сигналит Готовцев? Так и есть — он. Вынырнул из автомобиля, распростер по кузову руки, страдальчески глядит вверх.

Я закрылась шторой. Антон не заметил меня. Посыпались выкрики из распахнутых окон:

— Псина ты эдакий!

— Глухомань, а тоже нема спокою.

— Давай пиляй отсюда!

— Налакаются и бьют арбузы.

— Во хмелю что хошь намелю.

Над входом в гостиницу был задранный железобетонный козырек с заломленными краями. Из-под него вышагнул швейцар-бородач, прокрутил кулаками глазницы, как бы выдавливая из глаз остатки сна. Спускаясь к автомобилю, фукнул в пластмассовый свисток, запылившийся в кармане.

— Кого, паря, возишь?

— Итс э сикрит.

— А, секретаря! Сел на персональный мотор, дак наберись терпения. Хозяин отблагодарит. Погодь, дак у тебя не «Волга» и без желтых фонарей. Че ж ты обманываешь?

— Слушать надо.

— Я слушаю, аж барабанные перепонки свербят. Секретаря, сказал, возишь.

— Глохнете вы, папаша.

— Помоложе тебя. Борода, как у попов, для сана.

— Давно из деревни?

— Городской, Правда, целину осваивал.

— Вот почему вы разговариваете моментами в стиле а ля пейзанин.

6

Антон сел за руль. Швейцар рьяно дунул в свисток. Верещание обозначилось в иссиза-синем воздухе над площадью белым звуковым пунктиром. Это верещание да, может, то, что Антон все еще сердился, что я не позволила ему подняться в номер, заставило его рывком тронуться с места, а затем слишком лихо тормознуть на развороте. Автомобиль занесло к шоссейному канту; когда он замер, как жук, которого напугали, опять полетели в небо кольцеобразные сигналы.

Швейцар в другой раз приложился к свистку. Теперь трели, выдуваемые им, напоминали раздраженное фыркание.

Гостиница загалдела пуще прежнего. Она возмущалась и свистом и сигналами.

— Ничего себе гвалт! — крикнул швейцар вверх. — Граждане гости, зря волнуетесь. Все одно сейчас гром начнет жахать.

Гостиница мигом умиротворилась.

Отвлеченная опекунским голосом швейцара и его покровительственным видом, я вспомнила об Антоне, услыхав чей-то радиоприказ, заполнивший почти опустелую улицу:

— Красные «Жигули», прижмитесь к бровке.

В поле моего зрения мелькнули «Жигули» цвета граната и желто-лиловая автоинспекторская «Волга» с динамиком и мигалкой.

Машины скрылись за крупнопанельной коробкой. По скорости, которую набрала первая из них, можно было догадаться, что Антон не собирается прижиматься к бровке. Как бы строптивость не привела его к печальным последствиям.


Читать далее

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОТКРОВЕНИЯ АНТОНА ГОТОВЦЕВА
ЖЕРТВЕННИК 16.04.13
ВСТУПЛЕНИЕ В СИНХРОНИЗМ 16.04.13
ЗЕРКАЛО, КОТОРОЕ УВЕЛИЧИВАЕТ И УМЕНЬШАЕТ 16.04.13
ВЛАСТЬ НАД СОБОЙ 16.04.13
ЗЕМЛЯ 16.04.13
БЕДА 16.04.13
ЗАГАДКА БУБНОВА 16.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СТРАШНАЯ «ТЕЛЕГА»
2 - 1 16.04.13
СВОБОДА ВОЛИ 16.04.13
ПЕРВОЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ. ТРИ ВСТРЕЧИ С МАРАТОМ 16.04.13
СМЕРТЬ И ВОСКРЕШЕНИЕ МАРАТА КАСЬЯНОВА 16.04.13
ИСКАТЕЛЬ 16.04.13
ЖЕНЩИНА ИЗ ОКЕАНИИ 16.04.13
ГОЛОДОВКА ЕРГОЛЬСКОГО 16.04.13
САМООТРЕШЕННЫЙ СИТЧИКОВ 16.04.13
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ МУЗЫКА 16.04.13
ВТОРОЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ. ВСТРЕЧА БЕЗ ВСТРЕЧИ 16.04.13
УНИЖЕН ЛИ? 16.04.13
ТРЕВОГИ ПАМЯТИ И ЗНОЙ 16.04.13
ЧТО МЫ ЗНАЕМ О САМИХ СЕБЕ? 16.04.13
ТРЕТЬЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ. СЛОМ 16.04.13
ДВА ПОСЛАНИЯ 16.04.13
ГРОХОТ КУЗНИЦЫ И ПЕНИЕ ЖАВОРОНКОВ 16.04.13
ПРЕСТУПЛЕНИЕ? НАВЕРНО 16.04.13
РЕКА, ЗАБРАННАЯ В ТРУБУ, И СЕГОЛЕТКИ 16.04.13
ВОЗВРАЩЕНИЕ КАСЬЯНОВА 16.04.13
ОСВОБОЖДЕНИЕ МЕЗЕНЦЕВА. ВЗЛЕТ КАСЬЯНОВА. ТРИУМВИРЫ 16.04.13
ЧЕТВЕРТОЕ СЦЕНАРНОЕ ВКЛЮЧЕНИЕ. ЗА НАТАЛЬЕЙ 16.04.13
НОВАЯ ВСТРЕЧА С АНЬКОЙ ОТОРВИ ДА БРОСЬ. НАДО УХОДИТЬ, ЧТОБЫ НЕ УЙТИ 16.04.13
ТРЕВОГИ ПАМЯТИ И ЗНОЙ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть