Онлайн чтение книги Малькольм Malcolm
Мадам Жерар спорит с Элоизой

В этот момент в комнате появился пианист Джордж Лидс во фраке и объявил Элоизе, что концерт вот-вот начнется на третьем этаже и что настоятельно требуется ее присутствие.

Малькольм собирался заговорить с дружелюбно подмигнувшим ему Джорджем — как непохож он был на мужчину, который причесывал волосы в их общей кровати! — когда Элоиза принялась отдавать мальчику распоряжения. Она оставила мальчика с видимым сожалением, прежде предупредив, чтоб он ни при каких обстоятельствах не покидал комнату, и что она вернется, как только концерт окончится.

Затем Элоиза и пианист вышли из комнаты вместе, и несколько минут спустя печальные упорные звуки контрабаса, саксофона, фортепиано, вибрафона и ударных стекли к нему.

Малькольм почувствовал себя совершенно одиноким, еще более одиноким, чем на скамье. Уединенная пустота дома; потолки, высокие, как в замке; ковры, что толсто проминались под ногами; автопортреты Элоизы; изображения негров с бледными глазами; картины странных, не существующих, наверное, животных, что глазели на него отовсюду: все это напомнило Малькольму о ранних путешествиях с отцом по странам, чьих имен ему уже не воскресить. Но на этот раз его одиночество было еще безнадежней, потому что он совсем не понимал, что происходило вокруг него. В то же время он чувствовал, что его место — в этом доме, с цветными музыкантами, картинами и еженощной переменой кровати.

Из подвала поднялась кошка, окинула мальчика оценивающим взглядом и поднялась на следующий этаж. Все три этажа в этом доме были обставлены одинаковой мебелью и работами Элоизы. И на все этажи время от времени врывались звуки контрабаса, саксофона и фортепиано.

Во всем доме в любой час стояло предвечерье, ранний вечер на пороге сумерек. Здесь стояла прохлада, словно вечная осень, осень, которой не перейти в зиму из-за поломки в космической машинерии. Здесь так и будет осенне, будет прохладно, но мало-помалу все начнет распадаться, одно за другим: немного оползут вниз стены, покоробятся странные картины, мифические звери немного дальше отведут взгляды, прежде чем неразличимо исчезнуть, струны контрабаса ослабнут и опадут, наморщатся и сольются с древесиной инструмента фортепианные клавиши, и прекрасный альт-саксофон съежится фольгой.

Малькольм не знал, как долго он спал, но, проснувшись, вдруг увидел кота, который опять смотрел на него, а позади кота — Кермита.

— Крошка, — воскликнул Малькольм. — Ты сбежал!

Кермит рассмеялся, озорно скривив губы.

— Я чуть не превратил тебя в кота, — сказал он Малькольму.

— Садись же, — распорядился Малькольм, словно хозяин дома. — Как ты оказался здесь?

— Дверь была открыта, и я зашел сюда с утренней прогулки, — сообщил Кермит.

— Я не знал, что ты… прогуливаешься, — удивленно ответил Малькольм. — Ты не боишься?

— Чего мне бояться: что собака проглотит? — рассмеялся Кермит, на этот раз с горькой ноткой.

— Я за тебя переживаю, только и всего, — Малькольм был серьезен.

— Так великая художница и джазовая королева сумела сделать тебя настоящим узником?

— Может, и сумела, — признал Малькольм. — А может, я и раньше был таким.

— По мне, ты именно узник, — согласился Кермит. — Но со скамьи попасть в… бордель, назовем его так. Что ж…

Кермит рассмеялся немного сердечней, чем надо, а Малькольм сел, держа руки на коленях.

— Видишь, я здесь персона нон грата, — заметил Кермит, отсмеявшись, — или, проще говоря, Элоиза меня ненавидит. Мне понадобилось немало мужества, чтобы придти сюда.

— Чего ради такой преуспевающей женщине ненавидеть тебя? — удивился Малькольм. Его челюсть отвисла, глаза наполнились любопытством.

— Это старая вражда, — ответил карлик, с удовольствием предвкушая будущий рассказ. — Несколько лет назад… вернее, два года назад, я позвонил ей по телефону. Это для нее орудие пытки. И укрепив себя четырьмя-пятью рюмками, я просто сказал ей: «Элоиза, дорогая, почему вы считаете, что я не достоин приглашения на один из ваших soiree?». От эмоций она потеряла дар речи, как только умеют терять дар речи старые шлюхи в отставке, вроде нее. Пока она была скована собственным безмолвием, я продолжил: «Не качество ли моих картин, которые, по признанию критиков, бесконечно превосходят ваши, препятствует моему включению в ваш список гостей? А, может быть, в моем пригожем и элегантном присутствии ваша тучность и надутое обаяние станут особенно отвратительны ?»

— Ты ей это сказал? — Малькольм придвинулся ближе.

— Говорю тебе, я был пьян, — едко ответил Кермит и продолжил с прежним наслаждением, — Она, собственно, тогда же извинилась передо мной, сказала, что меня не приглашали по недосмотру, ненамеренно, и пр. Но унять меня было не так-то легко… — «Кажется, есть одна причина, по которой мое имя не попадает в списки приглашенных». — «О какой еще причине вы говорите?» — прокричала она тогда тонким, дрожащим голосом… — «Ваш муж, дорогая Элоиза, большой охотник до моих поцелуев!»

Малькольм вскочил и прошагал в угол комнаты. Он стоял там бездвижно и немо, как получивший наказание ученик, пока Кермит с закрытыми глазами хохотал над своим анекдотом. Наконец, лилипут понял, что его друг отдалился от него.

— Что ты делаешь в углу? — прокричал Кермит, когда оправился от веселья. — Выходи оттуда.

Малькольм не стронулся с места, и Кермит подошел к нему и взял за руку.

— Карлик не сумел развлечь его королевское высочество? — спросил Кермит суховато и вывел Малькольма из угла.

— Сядь, — теперь крошка командовал Малькольмом, и мальчик повиновался с пресным выражением лица.

— Скажи мне, милое дитя, — произнес карлик. — Ты случайно не девственник?

Гортань Малькольма задвигалась, его голосовые мышцы будто повторяли вопрос Кермита.

— Тебе нарисовать картинку? — лилипут выстрелил в мальчика сердитым взглядом.

— Не совсем, — ответил Малькольм.

— Что не совсем? — раздраженно подхватил Кермит.

— Не совсем… девственник, кажется, — сказал Малькольм, и на его губы вползла беспомощная ухмылка.

— Рассказывай. Ну? Видит Бог, я не настолько стар, чтоб годиться тебе в отцы… Но если тебе не хватает элементарных сведений об этой жизни, я, ради дружбы, всегда найду для тебя минуту.

Малькольм кивнул.

— Со сколькими девочками ты был в кровати? — допрашивал карлик.

— Девочки? — Малькольм сглотнул.

— Мы говорим про девочек, — продолжил карлик.

— Понимаешь, мой отец… — начал Малькольм.

— Так и думал, что все этим кончится, — ответил Кермит.

Затем он подошел к Малькольму, встряхнул его и сказал:

— Теперь слушай меня, слушай… — но тут тяжелый звук шагов заставил их обоих обернуться.

—  Petit monstre! — завопила Элоиза Брейс Кермиту, входя в комнату. — Сейчас же уберите руки от Малькольма.

— Я его ласкаю, дура, — ответил Кермит художнице.

— Прошу прощения, — сказала Элоиза быстро и раскаянно. Видимо, она осознала, какой опасностью грозит ей вражда с Кермитом. — Я не хотела так резко… Сегодня такой нервный день.

Она коротко всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.

— Я не хочу быть вам врагом, Кермит, — продолжила Элоиза. — Хотя боюсь, что вы мне враг.

— Я смогу обсудить это гораздо лучше, если нам предложат что-нибудь освежающее и, одновременно, алкогольное. Что-нибудь припасенное для одной из здешних вечеринок, которые я вечно пропускаю.

— Кермит, прошу вас, — Элоиза на мгновение показала характер. Затем, бросив короткий взгляд на Малькольма, она поднялась и заявила, что принесет Кермиту выпивку.

— Я всегда слышал от тех, кого приглашают на ваши вечеринки, — задержал ее Кермит, — что у вас подают прекрасный испанский бренди. А сегодня, дорогая Элоиза?

Элоиза Брейс закрыла лицо правой рукой и вздохнула:

— Так со мной всегда бывает. У меня нет испанского бренди, Кермит, сегодня нет. Пожалуйста, пожалуйста, поверьте мне и примите что-нибудь взамен.

— Что же взамен? — осведомился лилипут и поднес указательный палец к виску таким жестом, словно ждал очень важного ответа.

— У меня есть чудесное красное калифорнийское вино, — воскликнула Элоиза с энтузиазмом, немного громче, чем нужно. — Мы с Джеромом недавно его открыли и пьем без удержу.

— Но вы припасли пару глотков для маленьких посетителей, вроде меня? — осведомился Кермит, сощурив глаза.

— Примите все гостеприимство, какое я могу вам предложить, — взмолилась к нему Элоиза.

— Я знаю, Элоиза, что в вашем доме есть вина потоньше, чем ваш калифорнийский эрзац, хотя возможно Джерома он и устраивает, ведь он столько лет обходился вообще без вина…

Элоиза попыталась прервать карлика, но он повелительно хлопнул в ладоши и продолжил:

— Но, поскольку я — особа разумная, и поскольку это мой первый визит в дом, где мне так долго отказывали в приеме, я приму то, что, прямо скажем, в серьезных домах предлагают разве что прислуге.

— Кермит, — начала Элоиза, и Малькольм только сейчас заметил, что на ней вечернее платье, сильно разорванное сзади, — Кермит, давайте не портить этот вечер. Хотя бы ради Малькольма. Он не должен видеть нас такими; это пристало только взрослым.

Кермит готовил ответ, но Элоиза провозгласила довольным голосом:

— А теперь ваше вино, — и вышла из комнаты.

— Она не спросила, чего я хочу! — произнес Малькольм отсутствующе, будто спросонья.

— Что за идея, так вваливаться к нам, без стука, без приветствия, без ничего? И еще в этом смехотворном старом порванном платье, — издевался Кермит. — И как раз, когда ты хотел рассказать мне что-то важное о себе, Малькольм.

— Я? — Малькольм удивленно ткнул себя в грудь.

— Скажи мне, что ты собирался рассказать? — потребовал Кермит.

Малькольм замялся. С тех пор случилось так много, так много. Ему становилось все труднее запоминать, что происходило и когда, не говоря уже о вещах маловажных, вроде того, что он собирался сказать несколько минут назад.

Он все еще заикался, когда Элоиза вошла в комнату с подносом, на котором стояли три бокала и бутылка красного вина без этикетки.

— Вы простите меня, Кермит, мои руки слишком дрожат, чтобы я могла налить всем вина, — сказала Элоиза. — Малькольм, — она повернулась к мальчику, — не нальешь ли каждому вина из этой бутылки, окей?

— Прежде всего, у вас есть для меня фартук? — спросил Малькольм, с волнением оглядывая свой костюм.

Элоиза и Кермит обменялись взглядами.

—  Я всем налью, что бы там ни было в бутылке, — вмешался Кермит с надменным презрением и к Малькольму, и к Элоизе.

— Нет, нет, тогда уж налью я, — ответила Элоиза. — Мои руки больше не дрожат.

— Но Элоиза, дорогая, — заверил ее Малькольм, — я бы с удовольствием налил, но все бармены носят фартук, вот я и спросил…

— Молчать! — заорала Элоиза. — Я больше не потерплю ни единого слова, слышите? Я налью, — она прорычала обоим.

И, дрожа, она в страшной спешке наполнила три стакана красным вином.

— За всех нас! — воскликнула она с большой живостью и подняла бокал.

— За Жерар Жерара! — громко провозгласил Малькольм, но не получил ответа ни от Кермита, ни от Элоизы Брейс.

— Все время, пока я была наверху на джазовой репетиции, — проговорила Элоиза, — я не могла совладать с нервами. Я ощущала — наверное, из-за того, что Малькольм здесь — что скоро произойдет нечто ужасное. Я едва дождалась момента, чтобы придти сюда и убедиться, что все в порядке.

— Будьте довольны тем, что ведете такую жизнь, — ответил Кермит Элоизе. — Принимайте опасности как часть жизненного риска.

— Хватит вам, — отозвалась Элоиза. Впервые за весь вечер она выглядела счастливой.

— Мне не хватит, — парировал Кермит. — Вы пережили почти все, разве только в бою не были под огнем: замужества, музыканты, искусство, любовь, весь блеск и возбуждение, какие доступны художникам…

— Не травите душу, — Элоиза опять забрюзжала.

— Нет, я говорю от чистого сердца, — заверил ее Кермит. — Вы заслужили свое окружение, и вы заслужили свое положение. Вы покорили то, куда женщины раньше и не ступали.

— Так и знала! — беспомощно проговорила Элоиза. — Вы издеваетесь надо мной.

— Вы изобрели современный джаз, не отрицайте, — лилипут подошел к креслу Элоизы.

— А ваш брак с Джеромом! — продолжил Кермит. — Разве это не брак века?

— Кермит, не трогайте наш брак. Если вы скажете еще слово… — и Элоиза произвела яростный жест. — Я не могу слышать, не могу слышать даже комплименты по поводу моего брака. И без того мой брак слишком близок к…

— Слишком близок к чему? — пророкотал глубокий женский голос около двери.

На глазах у всех мадам Жерар вышла в центр комнаты с зонтиком от солнца в руках.

Закрыв глаза и ласково подняв зонтик, она сказала:

— Все будут молчать, пока я не подам знака.

Мадам Жерар прочистила горло. Ей не пришлось дожидаться тишины: тишина, глубочайшая, установилась и так.

Теперь она обращалась к слушателям:

— Я пришла сюда за тем, что мое по праву. Мое требование — разумно. Я — разумная женщина. Прошу не прерывать! — мадам Жерар обернулась к Малькольму, который, собственно, поднялся ради того, чтобы лучше слышать ее, но она расценила движение мальчика как попытку вмешаться.

— Сядьте, — приказала Малькольму мадам Жерар sotto voce.

Она продолжила, закрыв глаза:

— Почему весь мир знает изобилие, счастье, домашние радости, любовь, когда я ко всему этому не допущена, лишена женского, человеческого места в этой жизни; когда все мои уловки обращаются против меня; когда я оседлана, — здесь она отворила глаза, резко и прямо направила взгляд на поднос с винной бутылкой и закрыла глаза снова, — оседлана мужем, который не ведает, жива я или нет, а интересуется — да, милейшая Элоиза, я чувствую, что вы качаете головой, прекратите! — а интересуется этим еще меньше?

— Мадам Жерар, — ухитрилась вставить Элоиза.

— Я велела молчать, — мадам Жерар коротко обратилась к Элоизе. — Я знаю, что вы дама с талантом, возможно, с гением, но ваши слова, ваши советы, все, что вы ни предложите сегодня, в моих глазах не ценнее вчерашней воды для мытья…

Кермит вжался в кресло. Его недавняя бравада испарилась совершенно. Он остекленело смотрел на даму, которую так давно страшился встретить, но покуда она держала глаза закрытыми, он смотрел на нее безнаказанно.

Малькольм принял сонный вид, а Элоиза, ослабленная дневной долей бренди, вина, страха и смятения, принялась тихо хныкать.

— Глупцы называли меня неразумной,  — продолжала мадам Жерар. Ее ресницы все еще были плотно сомкнуты; она дрожала как медиум при виде духа, которого не мечтала поймать. — Я — разумнейшая из женщин, добрейшая, щедрейшая, готовая отдать всю свою любовь. Да, всю!

С этими словами мадам Жерар широко распахнула глаза и, когда ее взгляд упал на Элоизу, та вскрикнула:

— Остановите ее кто-нибудь, остановите!

Мадам Жерар закрыла глаза опять, но, передумав, открыла их и сказала:

— Леди, вы будете молчать, пока я произношу речь. Ради чего я здесь, по-вашему, если не ради того, чтобы заставить вас прислушаться к разуму! следовать разуму! видеть разум!

— Разум! — прокричала Элоиза. — Ради всего святого, почему этот дом не обрушится на нас, когда здесь произносят такие слова.

Кермит поднес Элоизе ее бокал с вином, который, при появлении мадам Жерар, Элоиза поставила на пол и забыла.

— Меня оклеветали, — продолжила мадам Жерар. Она подняла зонтик несколько неосмотрительно, и его острие подцепило одно из совиных чучел, которое покоилось на плаще. Чучело слетело на ковер, где внезапно разобралось на кучку пыли и перьев.

— Не трогать, — предупредила мадам Жерар, увидев движение со стороны Элоизы. — Ущерб будет вам возмещен — втройне!

— Вернемся, — сказала она. — Я оклеветана, не только этим сатиром, Жерар Жераром, который делит время жизни между страстью к деньгам и похотью к молоденьким служанкам…

— Нет, нет, мадам Жерар, вы клевещете на него, — воскликнул Малькольм, поднимаясь.

— Вы способны следить за тем, чтобы незрелые эфебы сидели молча, или мне позвать кого-то, кто сделает это за вас? — мадам Жерар перевела гнев на Элоизу Брейс. Она собралась продолжить, но ее вниманием завладел крайний ужас, написанный на лице лилипута.

Она быстро прогуляла зонтик до угла, где подобострастно сидел Кермит. Как потом описывала мадам Жерар, карлик смотрел на нее как кинкажу на Луну. Мадам Жерар изучала его минуту, а затем, склонившись над его ртом, нанесла ему громкий поцелуй.

Она немедленно вернулась в центр комнаты, чтобы продолжить речь.

Но Кермит, касаясь губ рукой, воскликнул:

— Значит, я освящен.

— Всего только признаны, не освящены, — уведомила его мадам Жерар, говоря в сторону.

— Мадам Жерар, мой дорогой друг, — выговорила Элоиза из последних сил и, поднявшись, взяла ее за руку, — вы должны подняться наверх и прилечь. Я вызову вашего мужа. Вам будет очень дурно, если вы не послушаете меня сейчас.

— Идите прочь, дражайшая, — посоветовала мадам Жерар Элоизе, — вы вечно de trop. Я прежде всего обращалась к ним, — и она указала на двоих мужчин. — Вы же, с другой стороны, должны идти работать, рисовать, показывать миру свой гений, а не появляться на публике. Вы слишком уродливы, чтобы появляться на публике, даже такой маленькой, как эта. Пусть мир услаждает взор молодыми красавцами, вроде них, — и она простерла руки к Малькольму и Кермиту, — а обыденные гении, вроде вас, пусть запрутся в мастерских. В мастерскую, гений! В мастерскую!

— Разве вы не видите, милая, — Элоиза все еще держала мадам Жерар за руку, — вы накликаете crise.

— Тогда идите в постель, дражайшая. Я свежа как ромашка. Кто не будет свеж в такой компании?

— Из-за вас моя голова раскалывается от боли, — пожаловалась Элоиза.

— Тогда в мастерскую. Работа — действенное средство от головной боли. Вы знаете об этом. Ах, какой вы вши красивой, — мягко рассуждала мадам Жерар, глядя Элоизе прямо в лицо. — Какой вы были красивой до вашего второго брака. Ваши волосы были как зрелая пшеница, нет, не отрицайте. Наслаждение для глаза и для руки. А сейчас, посмотрите на них. Посмотрите на себя. Вы позволили этому взломщику замарать вас, опростить вас, вот что! Даже ваша речь утратила благородство, эти окей льются дребезжащим потоком. У вас брюшко, от выпивки. Как мое сердце болело за вас, Элоиза, не скрою. Но мои чувства к вам не должны препятствовать моему же совету, который мудр и верен: покиньте эту комнату! Идите к своей работе! Вы не пригодны ни для чего, кроме труда. Оставьте мне этих прекрасных молодых людей. Вы думали, что я приехала смотреть на вас? Никогда! Идите! Уходите! Мы в вас больше не нуждаемся, правда, милашки?

Малькольм и Кермит оба таращились на мадам Жерар, слишком увлеченные услышанным, чтобы ответить ей хотя бы кивком.

Элоиза заходила по комнате, плача и отпивая прямо из бутылки.

— Эта женщина называет себя моим другом, — слабо промолвила Элоиза.

— Дружбы здесь нет, — ответила мадам Жерар. — Вы запятнали дружбу со мной, когда вышли за этого сидельца. Если б вы обо мне заботились, то никогда не пошли бы на этот брак. Я сегодня здесь, что отдать дань двум молодым людям, и я заклинаю вас в последний раз покинуть комнату. Я умоляю и требую.

— Вы мне не оставляете выбора, — сказала Элоиза Брейс с великим самообладанием и поставила бутылку.

— Какого еще выбора? — спросила мадам Жерар с легким опасением в голосе.

— Я собираюсь вызвать Жерар Жерара, — предупредила ее Элоиза.

— Он в Айове, делает четыре миллиона долларов.

— Тогда я вызову полицию, — сказала Элоиза не свояк голосом.

— Полицию, тоже мне! — фыркнула мадам Жерар и подошла к столу, где стоял более чем наполовину полный винный бокал Малькольма. Она осушила бокал одним глотком. — Они вызывали ко мне полицию тысячи раз, — обрадовала она всех. — Вы думаете, они посмеют забрать меня? Зная, кто я такая? Никогда. А сказать вам, почему они не посмеют забрать меня? — она оглядела всех в комнате. Все, замерев, ждали каждого ее слова. — Конечно, вы не догадываетесь, почему! Откуда вам. Они не заберут меня, потому что я знаю все! И они видят это знание на моем лице! По этой причине они нетронут меня, даже если их вызвать…

Сказав это, мадам Жерар немедленно подошла к Малькольму и начала целовать его в виски, перемещаясь от одного к другому в быстром порядке.

— Ради тебя одного, — объясняла мадам Жерар, — я проделала эту сложную поездку, я приехала увидеть твое прекрасное лицо… живое и написанное маслом…

Мадам Жерар внезапно осеклась, будто услышав сигнал к началу.

— Где портрет, вы, мошенница? — обратилась она к Элоизе.

— Малькольм! Кермит! — свирепо ответила Элоиза, — мы должны ее связать, или она начнет все крушить.

—  Они вам не помогут, — набросилась мадам Жерар на Элоизу.

— Держите ее, — приказала Элоиза мальчикам.

Ни один из молодых людей не пошевелился.

— Видите? — захохотала мадам Жерар. — Вы ничего не можете сделать. Зовите вашу полицию.

Все же мадам Жерар забыла об одном свойстве Элоизы Брейс: о ее атлетической удали.

Элоиза закрыла глаза и собралась для предельного усилия. Тем временем мадам Жерар, уже покачиваясь на ногах, безумно хохотала над своей воображаемой победой.

— Я не уйду никогда, — прокричала она, как вдруг Элоиза Брейс, поразительно похожая на вернувшегося на ринг боксера, приблизилась к великой женщине и провела два удара: могучий левый, а потом правый в подбородок. Мадам Жерар заколебалась, молча упала на пол с печальной улыбкой на устах, и улеглась там в позе каменной принцессы, спящей во все века.

— Поднимите ее и несите в восточную комнату, — негромко скомандовала Элоиза мужчинам, и Малькольм с Кермитом поспешили подчиниться ей.