Онлайн чтение книги Малолетки
– 12 —

Резник вышел из кабинета Джека Скелтона просвещенным. Вернувшийся с двухмильной пробежки суперинтендант достал из тщательно упакованного в фольгу свертка две дощечки из сухого гипса, оказавшиеся ломтиками шведского хрустящего хлебца, три стебля зеленого сельдерея и яблоко.

– Вы слушали сегодня утром радио, Чарли? – спросил Скелтон, скрупулезно разрезая яблоко на четыре дольки, которые затем также поделил пополам. – Две трети населения подвергают свое здоровье серьезному риску из-за привычки есть горячую жидкую пищу. В результате – рак прямой кишки, рак желудка.

Вот почему Резник вошел в продуктовый магазин, полный самых лучших намерений. В конце концов, нет ничего страшного, если он купит бутерброд с салатом на сером хлебе без соуса, майонеза или масла. Можно взять творог, в нем мало углеводов, особенно если остановить свой выбор на обезжиренном. Конечно, это не будет так вкусно, но, если речь идет о здоровье, это не такая уж большая жертва.

– С вас два фунта и тридцать пять пенсов.

Такая цена получилась из-за второго бутерброда – черного ржаного тминного хлеба с «радиччо» в чесночном соусе, куриной печенкой и фруктами. Да еще из-за кусочка сыра камбазола, который так аппетитно лежал в конце прилавка.

– Привет, Кевин!

– Сэр.

Нейлор шел от камер предварительного заключения, когда Резник собирался подняться по лестнице.

– У вас все в порядке?

– Да, сэр.

– И с женой?

– Да, сэр.

– С ребенком?

– Да, сэр.

Нейлор открыл дверь в их комнату и торопливо ушел в безопасное от начальника место в дальнем углу, где от волнения начал перекладывать на столе разные бумажки.

Резник захлопнул дверь носком ботинка и разложил завтрак рядом с расписанием дежурств, облизав с пальцев жир, просочившийся сквозь бумажный пакет. Несколько месяцев назад Кевин Нейлор приходил к нему, чтобы выяснить возможность перевода из отделения. Насколько Резнику было известно, дальше этого молодой констебль-детектив не пошел, но слухи о том, что у него дома не все в порядке, держались. Говорили, что продолжаются ссоры между ним и его женой Дебби, что существуют трудности у Дебби с ребенком. Резник спросил однажды об этом у Линн Келлог, и та рассказала о послеродовой депрессии у Дебби. Правда, добавила, что, по ее сведениям, положение приходит в норму. Нейлор выпивал, когда не был на дежурстве, но, учитывая обстановку у него дома, в этом не было ничего странного. Если он и перебирал иногда, об этом никто не болтал.

И все же…

Резник жевал и продолжал думать о проблеме Кевина Нейлора. Результат его размышлений сводился к тому, что надо попытаться вытянуть из Нейлора что-либо попространнее, чем его обычные односложные ответы. Его раздумья прервал звонок телефона. Торопливо проглотив все, что было у него во рту, он поднял трубку.

– Не знаю, не знаю, – ответил он на сообщение Линн Келлог. – Удивительнее было бы, если бы такой парень вышел на улицу вечером в пятницу или субботу без ножа. Но тем не менее думаю, большого вреда не будет, если задать ему еще несколько вопросов… Нет, нет, пусть Марк пройдется по нему еще раз. Кроме того, у меня другие планы в отношении вас. Что вы думаете о прогулке на побережье?

Лоррейн никак не могла решиться рассказать Майклу обо всем, что происходит. Она представляла, какой будет реакция. И не то чтобы она считала его неразумным или чрезмерно вспыльчивым, нет, нет – он был совершенно нормален во всем… кроме отношений дочери и его бывшей жены Дианы. Она хорошо помнит историю с письмами, которые Диана присылала Эмили. Это были даже не письма, а маленькие открыточки в рамочках из цветочков. Эмили толком даже не могла прочитать их, почерк у Дианы был не из лучших. Но подпись: «Мама, люблю, целую» – она могла понять.

Майкл рвал их, когда находил, но это обычно случалось через какое-то время, так как почту приносили по утрам, уже после его ухода на работу. К тому же Лоррейн считала, что лучше ему не знать о них.

Однажды, найдя такую открыточку, он устроил настоящий скандал: «Как долго это будет продолжаться?» – риторически вопрошал он, сверкая глазами на Лоррейн, как если бы это была ее вина. А когда она воскликнула: «О Господи!» – он совсем обезумел. Вытащил ящик комода и высыпал все открытки на кровать и на пол. Эмили ударилась в рев, когда он начал рвать их, она просто испугалась. «Видишь, – кричал Майкл, задыхаясь, – видишь, как это на нее действует?»

После этого начались звонки по телефону. Первое время Диана спокойно спрашивала, может ли она поговорить с Эмили. Лиана, я не уверена, что это хорошая идея», – нерешительно отвечала Лоррейн. «Если ты будешь звонить, я обращусь в суд, – пригрозил своей бывшей жене Майкл, – продолжай и увидишь, что из этого получится».

После этого Диана звонила и ничего не говорила в трубку; десять – пятнадцать секунд молчания – и короткие гудки. Майкл утверждал, что это какой-то сексуальный псих выбирает по телефонному справочнику номера и вытворяет такие шуточки. Лоррейн кивала головой, делая вид, что соглашается, но сама прекрасно знала, что желание и влечение на том конце линии совершенно иного рода.

Последние же дни, когда Лоррейн забирала из школы Эмили и привозила ее домой, она видела на противоположной стороне улицы дожидающуюся их Диану. В первый раз, увидев ее в пальто с капюшоном жуткого зеленого цвета, Лоррейн была почти в шоке. Она сидела в машине, колеблясь, выходить или нет, и ожидала, когда Диана подойдет к ним, предполагая самое худшее. Но нет. Та неподвижно стояла, ничем не показывая, что увидела их. Она просто стояла и смотрела.

Все эти дни Лоррейн торопливо уводила Эмили в дом, оставляя машину на улице. До возвращения Майкла у нее было достаточно времени, чтобы вернуться к машине и поставить ее в гараж. Первым делом она готовила для Эмили ее обычный полдник: четыре или пять печений с профилями различных животных, разложенных вокруг швейцарского рулета от «Маркса и Спенсера» на тарелке с изображением Кролика Питера. Затем ставила на стол к этому стакан молока с банановой добавкой и усаживала девочку в гостиной у включенного телевизора. Все это время Диана не двигалась с места. Она продолжала стоять на противоположном тротуаре у разросшегося куста вербы через три дома ниже по улице. Ее лицо было холодным и безучастным, а руки засунуты глубоко в карманы. Лоррейн с трудом сдерживала внезапное желание подойти к ней, поздороваться, пригласить в дом. Вероятно, они вполне могли бы сесть на кухне и поговорить за чашкой чая. Но ничего этого не происходило.

«Никогда не разговаривай с Дианой, – жестко заявил в свое время Майкл, – даже когда отвозишь ей ребенка. Ты берешь Эмили и высаживаешь ее там. Единственное, что ты должна сказать, это время, когда приедешь забрать ее. Это все. Понимаешь?»

Возможно, если бы она могла поговорить с Дианой, она лучше поняла бы Майкла и избежала того, что привело к разрыву между ним и Дианой. Но она знала, что не сделает этого. Это было нереально. Кроме того, вероятно, не обошлось бы без разговора о времени, проведенном Дианой в больнице, а Лоррейн совсем не хотелось знать об этом.

Когда это случилось, Майкл отреагировал однозначно: «Можно только удивляться, что она не попала туда три года назад. Для нее это самое подходящее место».

Лоррейн отвернулась от окна, ополоснула кипятком чайник, выплеснула воду, положила в него пакетик чая и заполнила на три четверти кипятком. Когда она вновь взглянула в окно, Дианы уже не было.

В последующие дни она вновь была там, и Лоррейн начала придумывать причины, чтобы не привозить Эмили из школы сразу домой. То она «забывала» что-то купить в магазине, то предлагала девочке заехать в кафе и выпить там чаю с пирожным. Возвращались они, когда уже начинало смеркаться, и Диана на той стороне улицы была похожа скорее на тень у них за спиной. Бледным пятном на фоне бесформенной темной массы. Лоррейн торопливо уводила девочку в дом. При этом у нее в груди стоял ком – что она делает? Уводит шестилетнего ребенка прочь от матери.

Но однажды, входя в дом, Эмили неожиданно воскликнула: «Мама!»

– Что, «мама», милая? – Лоррейн закрыла дверь на замок и крепко держала Эмили за руку.

– Я видела ее.

– Да, в воскресенье.

– Нет. Сейчас. – Эмили указала ручной на дверь. Лоррейн обняла ее и прижала к себе.

– Ерунда, милая, тебе это показалось. – И, взяв за руку, быстро увела в глубь дома.

От шума должна была осыпаться штукатурка, если бы ее более десяти лет не укреплял никотин клубами висевшего в трактире дыма. Живущие вокруг люди давно отказались от жалоб: они предпочитали погромче включать телевизоры и приемники или же не бывать дома по вечерам, когда в трактире играл оркестр. Сегодня был вечер блюзов – брались три основных аккорда, добавлялось несколько музыкальных завитушек, и все это пропускалось через усилители, да тан, что не выдерживала никакая критика.

Нейлор протиснулся обратно через весь переполненный зал, пролив по пути всего несколько капель из пинтовых кружек пива.

– Зачем столько? – заорал Дивайн, стараясь перекричать грохот. – Мы же хотели взять по половинке?

Если Нейлор и слышал его, то предпочел не отвечать. Он пролез к Дивайну, сидевшему с каким-то бродягой и худощавым типом, похожим на студента, на котором висела гирлянда политических значков. У того была бородка клинышком и сдвинутая набок островерхая темно-синяя шапка.

– Какого черта мы тут делаем? – прокричал Нейлор на ухо Дивайну.

– Глядим в оба, сам знаешь.

Месяц назад бригада по борьбе с наркобизнесом перехватила два пухлых конверта, адресованных известному перекупщику, который жил над магазином видеоаппаратуры недалеко от Альфретон-роуд. Один из них шел из Канады, другой – из Японии, но первоначальной точкой отправления оказался Пакистан. Все было очень просто, надо только подкупить нескольких чиновников, которые запустят пакеты в почтовую систему, чтобы это выглядело так, будто они отправлены из стран, не вызывающих никакого подозрения у таможенных и акцизных служб, и все в порядке. Вы просто получаете лекарства по почте. Вот почему, в то время как Интерпол и Национальная служба по борьбе с наркобизнесом вылавливают крупную рыбу, Нейлору и Дивайну приходится пить сомнительное пиво и охотиться за мелюзгой.

Было похоже, что это не самая удачная из их ночей.

– Если этот толстый ублюдок, – Дивайн наклонился к Нейлору, указав на человека за роялем, – еще раз заведет песню о путешествии в Чикаго, я сам отвезу его на станцию и запихну в первый попавшийся поезд.

Когда за полчаса до закрытия они вышли из трактира, «Путешествие в Чикаго» еще звучало у них в ушах.

– Чего-нибудь вкусненького? – предложил Дивайн, глядя на вывеску, рекламирующую кебаб на другой стороне улицы.

– Пора домой. – Нейлор покачал головой.

– Что, Дебби ждет? Нейлор пожал плечами.

– Наверное, в постельке? – подмигнул Дивайн. Нейлор оставил машину около участка. Что за черт! В окне второго этажа горел свет, и у него мелькнула мысль зайти в участок, сварить черного кофе, поболтать с ребятами. Но вместо этого он завел машину и отправился домой.

В окнах было темно, лишь маленькая лампочка горела над входной дверью.

В холодильнике стояла открытая пинта молока. Нейлор выпил ее одним махом. Наверное, стоило бы открыть баночку консервов и разогреть себе еду, но вместо этого он взял накрытую блюдцем пиалу, в которой лежали нарезанные фрукты. Пройдя в гостиную, включил телевизор, убрав звук. Какие-то типы, сидя против друг друга, злобно переругивались, а ведущий с серьезным видом подстрекал их. На другом канале какие-то азиаты говорили так быстро, что за ними не поспевали субтитры. «Футбол, специальный выпуск», «Ночные новости». Он переключился на пустой канал и закончил ужин, уставившись на бегающие по экрану пятнышки и слушая гул телевизора.

«Как там жена и ребенок?»

Он знал, что там все в порядке.