Онлайн чтение книги Манъёсю Ten Thousand Leaves
КНИГА СЕДЬМАЯ

Вздымается волна из белых облаков,

Как в дальнем море, средь небесной вышины,

И вижу я:

Скрывается, плывя,

В лесу полночных звезд ладья луны.

Обычно никогда о ней не думал,

Но вот настала ночь,

Когда жалею я,

Что эта светлая луна

Уходит и скрывается от взора.

Ах, даже дальние поля в Каритака,

Где потрясают славным луком,

Охотясь, рыцари,—

Ведь даже те поля сегодня ночью светлая луна

Кристальным озаряет блеском!

Пока стоял и ждал,

Не выйдет ли луна,

Что не решается на небе показаться

Из-за высоких гребней дальних гор,

Ночь темная уже сошла на землю.

Хочу, чтобы луна,

Что завтра ночью

Вновь засверкает ярко в вышине,

Спускаясь, задержалась в небе,

И эта ночь продлилась бы вдвойне!

Ниспадают жемчуга на нитях шторы,

О, какой никчемной кажется луна

В час ночной, когда сидишь одна

И через бамбуковые шторы

В одиночестве глядишь на небосвод!

Эта луна,

Что сияньем своим озаряет

Склоны горные Касуга, — эта луна

И в саду моей милой,

Наверное, так же кристально сияет…

Оттого ль что далек

До равнины морской

Путь, что следует лунному свету пройти,

Эта ночь, когда слабо сияет луна,

С каждым часом темней и темней…

Как прозрачно чиста

Этой ночью луна,

Когда сотни вельмож,

Покидая дворец,

Веселятся…

Пускай бы на западных склонах

Дальних гор появилась застава,

Чтоб месяц, по небу плывущий

Ночью черной, как ягоды тута,

Не исчезнул с небесного свода!

Если светлая эта луна

Появилася здесь,

То, наверное, милая вышла из дома,

И меня ожидает, и думает:

“Может, сейчас он придет?”

Месяц светлый, что должен сиять,

Как поверхность прозрачных зеркал,

Не облака ль белотканые

Скрыли от взора?

Иль небесный туман затянул пеленой?

Вечные своды небес

Озаряющий месяц…

Не со времен ли богов

Он уходит и снова приходит,

А годы идут и идут….

Ночью черной, как черные ягоды тута,

Ясный месяц, по небу плывущий,

Прекрасен,

И, пока любовался я нежным сияньем,

Вдруг упала роса на рукав белотканый.

Нынче можно увидеть

Даже мелкую гальку

В глубине многоводной открытого моря.

Так сияет, сверкая, в небесах ясный месяц,

Когда темная ночь на земле наступает…

Не потому ль, что перед инеем туман

Все заволок в далекой вышине,—

Подумал я,—

Не вижу светлую луну,

Плывущую в извечных небесах…

О, до какой поры

Стоять и ждать луну,

Что не решается на небе показаться

Из-за высоких гребней дальних гор,—

Ведь ночь уже спускается на землю…

К дому подойдя, где милая живет,

Помашу ей рукавом издалека…

Над деревьями

Взошедшую луну

Вы не застилайте, облака!

Верно, из-за рода славного Отомо,

Где так много рыцарей отважных,

Что колчан и стрелы носят за спиною,

Свет луны сияет нынче ярко,

В знак того, что славой их страна сверкает…

На реке на Анаси

Встала в пене белая волна.

В Макимоку,

Над вершиной Юцуки,

Верно, дождевые тучи собрались!

Вместе с шумом

Мчащихся потоков,

Что бегут средь распростертых гор,

Над вершиной Юцуки далекой,

Подымаясь, проплывают облака…

В океане, в голубой дали

Не видно взору даже островка,

И средь морских равнин,

Качаясь на волне,

Лишь белоснежные восходят облака…

Верно, милая моя

Платья красного подол

Промочила весь насквозь,—

Ведь от мелкого дождя

Нынче даже я промок!

Дождь, не лей с такою страшной силой,

Чтоб одежды промочить мои,—

Вниз надел я нынче платье милой,

Сшитое на память,

В знак любви!

Склоны гор в священных рощах хиноки

В Макимуку,

О которых лишь слыхал,

Где богов гремящих слышен гул,

Наконец я нынче увидал!

Как было б хорошо, когда бы следом

За цепью гор святых,

Что тянутся грядой,

Гора бы показалась Макимуку,

Где спят в объятьях девы молодой!

Свои одежды

В алый цвет окрашу:

Там, где богам подносят сладкое вино,

Где поднялись святые горы Мива,

Покрылись склоны алою листвой!

Когда взгляну на горы Мива,

На мест святых божественный простор,

Я вспоминаю рощи солнечных деревьев

В стране Хацусэ,

Скрытой среди гор…

Преданий древних

Я не знаю,

Но даже с той поры, когда увидел я

Тебя впервые, лет прошло немало,

Гора небесная — Кагуяма!

Милый мой, приди ко мне!

Говорит: “Приди” — гора Косэ.

Но ко мне

Ты не приходишь все равно,

Знать, гора Косэ — название одно!

На дороге дальней, в стороне Кии,

Говорят, стоит гора “Жена”.

…Ларчик с гребнем крышкою накрыт…

И у гор Футагами из двух вершин одна

Тоже называется “Жена”, а я — один…

Если б в Катаока на холмах зеленых,

Что передо мной открылись на пути,

Семена бы дуба я посеял,

Смог бы этим летом

Тень я там найти?

Как в Макимуку воды Анаси

В долинах горных без конца струятся,

О, так же без конца

Я буду приходить

И снова ими любоваться!

Когда ночь наступает,

Ночь, как черные ягоды тута,

Подымается шум

На реке Макимуку,—

Уж не буря ли это?

Чистота журчанья струй текущих

Средь долин зеленых узкой речки,

Что обвила поясом

Микаса- горы,

Схожие с короной государя!

Ту заводь тихую большой реки

В прекрасном Ёсину,—

Что, думал, не увижу,

Наверно, больше никогда,—

Сегодня снова я увидел!

Коней построив в ряд,

Нам захотелось

Полюбоваться в Ёсину рекой,

И вот, минуя горы, мы явились

И посетили дивный водопад!

Ёсину- реку, что славится красою,

Что я не видел

И по слухам только знал,

У берегов Муцуда, там, где заводь,

Сегодня, наконец, я увидал!

Любуясь ныне

Чистою долиной,

Где плачет в тишине речной олень,

Когда еще, минуя эти горы,

Приду я любоваться на нее?

Оттого что на реке Хацусэ,

Похожие на белые цветы,

Кристальной чистоты

Бегут, сверкая, струи,

И я пришел взглянуть на эту красоту!

Оттого что быстро мчатся струи

Реки Хацусэ,

Достигая глубины,

Кристальны звуки набегающей волны,

Катящейся через плотины…

Оттого что быстро мчатся струи

Реки Хинокума

В Хинокума,

Я за руку б тебя, любимый мой, взяла,

Но, если я возьму, пойдут людские толки!

Отыскать собираясь

Поблизости новое поле,

Чтоб посеять священные там семена,

Завязки одежды своей замочил я,

Шагая по отмели этой реки.

И в старину, наверное, внимали,

Как и теперь,

И восхищались им,

Журчаньем

Струй прозрачных Фурукава!

Девушка, надевшая впервые

На себя веночек ханэкадзура,

Очень молода. “Идем со мною!”

У реки Идем-со-мною

Так кристальна звуков чистота…

Над речкой малой

Вдруг туман сгустился,

Хоть у источника, где бьет вода ключом

И с быстротою страшной вниз стремится,

Я жалобы богам не произнес!

Там, где мой шнур

Был завязан рукою любимой,

Юя- река, к отдаленным твоим берегам

Вновь возвратясь, любоваться я буду тобою

Бесконечное множество лет…

О пути реки далекой Юя,

Где завязывают шнур любимой,

Говорят, что раньше, в старину,

Люди так же любовались ею,

Только кто об этом может знать?

К росе небесной, в иней превращенной,

Что, падая, лежит на волосах моих,

Таких же черных,

Словно ягоды у тута,

Лишь прикоснусь я — исчезает вмиг…

Когда на море обогнул я остров,

Цветок увидел на скалистом берегу.

Пусть дует ветер

И бушуют волны,

Пока я не сорву, я не уйду…

Те люди, что жили в далекие годы,

Наверное, так же, как делаю ныне,

Здесь, в рощах священных

По имени Мива,

Венками себя украшали из листьев.

Реки текущей убегают воды,

Как воды рек, уходят люди навсегда,

Зеленых листьев на венки здесь не срывают,—

И оттого печали вся полна

Священных солнечных деревьев роща в Мива!

Ковер из мха на мысе Аонэгатакэ!

Здесь, в дивном Ёсину,

Кто выткал тот ковер,

Не продевая даже нитки,

Не делая стежка — ни вдоль, ни поперек?

На дороге, по которой прохожу

К дому, где живет любимая моя,

Камыши зеленые и густой бамбук.

Если буду проходить там я,

Ты склонись к земле, бамбуковая чаща!

Возле отмели речной, куда летят

Утки акиса,

Что между гор летают,

Ты не поднимайся,

Белая волна!

Речных оленей,

Плачущих тидори

В долине чистых вод

Реки Сахо

Я нынче позабыть не в силах!

Тидори, подымающие шум

У вод реки Сахо прозрачных!

Лишь наступает ночь,

Я голос слышу ваш

И после этого заснуть уже не в силах!..

О Камунаби — сердцу милое село,

Где между гор

Встает тумана дымка

И на кристальной отмели тидори

Далеких призывают жен!

Еще ведь не прошли

Ни месяцы, ни годы,

А здесь, на Асука- реке,

Из камешков мосток на отмели прибрежной

Уже исчез…

Так прозрачна и чиста вода,

Бьющая из родника,

Что с гор бежит в долину…

Я, что собирался уходить,

Не могу никак уйти отсюда!

Ты, сверкавший блеском,

Как цветы асиби,

Сделал здесь колодец каменный в земле.

Сколько я ни пью колодезную воду,

Я никак напиться не могу!

Когда возьму я в руки кото,

То раньше звуков появляется печаль.

А может быть,

В глубинах кого

Скрывается моя жена?

Когда взгляну на гору Микумари

В прекрасной Ёсину- стране,

Что божеством предстала в вышине,

Внушая страх отвесною скалою,—

Как ею восторгаюсь я!

Когда дивное Ёсину ныне увидел,

Которое с древности любят все люди,

Я понял — недаром его так любили:

Прекрасны там горы,

Прекрасны там реки!

Имэновада — царство сновидений.—

Пустыми оказались те слова!

Ведь наяву

Его увидел я

Лишь оттого, что с давних пор мечтал об этом!

Я слуга из свиты божества — внука всемогущего богов.

О трава бессмертия — токородзура!

Еще дольше, чем живет она,

Вечно буду приходить сюда

Снова любоваться этой красотой!

Как крепкие дубы и скалы

У Ёсину- реки

Красуются всегда,—

Всегда я буду приходить сюда,

Пока не канут в бесконечность годы!

Как видно, на реке на Удзигава

Нет места, где потоки вод мелки,

И голоса, зовущие ладьи,

Людей, что адзиро там караулят,

То там, то тут становятся слышны…

О водоросли сугамо,

Растущие у брега Удзигава…

Лишь оттого, что там река быстра,

Сорвать не мог, без них пришел сюда,

А мог бы принести тебе в подарок!

Родич древний,

С Адзиро сравненный!

Если бы той девой я была,

Я к тебе бы ныне приплыла,

Пусть и не была бы щепкой жалкой!

Хоть и кричат:

Пускай плывут ладьи

Через стремнину Удзигава! —

Но, верно, эти крики не слышны,

Ведь даже взмах весла не слышен…

Люди в тихая — могучий род,

Род-река зовется Удзигава.

И не оттого ль, что в ней чиста волна,

Люди, что уходят в дальние края,

Силы не находят с ней расстаться?

Птицы синагатори сидят рядами…

И когда пришел я в поле Инану,

Над горою Арима

Встал туман вечерний,

Я теперь приюта не найду…

Оттого ли что теченье быстро

Бурных вод

Реки Мукогава,

Брызгами из-под копыт коня

Промочил насквозь в дороге платье!

Чтоб жизнь моя счастливою была,

Я зачерпнул воды из родника,

Что в Таруми

Бежит, шумя, со скал,

И воду эту жадно пить я стал!

На землю ночь сошла,

У мацурабунэ — ладьи из Мацура,

По Хориэ плывущей,

Так громко слышен нынче всплеск весла

Не оттого ли, что теченье быстро?

О, как досадно мне,

Что вдруг прилив нахлынул!

Я думал обогнуть

Изгибы берегов

Страны прекрасной Суминоэ…

Рукав, что замочил

В морской волне в Тину,

Когда искал я ракушки

Для милой,—

О, сколько ни сушу, не высохнуть ему!

Любимый человек

В моем дому живет…

А как хотелось бы увидеть

Мне глину желтую далеких берегов

Страны прекрасной Суминоэ!

Будь время у меня,

С собою взял бы вновь

Я раковины в бухте Суминоэ,

Что прибивает к берегам волною,

Которые зовут “забудь-любовь”!

На глину желтую прекрасных берегов

Далекой бухты Суминоэ,

Куда с друзьями мы примчались на конях,

На глину желтую, что ныне я увидел,

Я любоваться буду тысячи веков!

Морские раковины “позабудь-любовь”,

Что я вчера увидел на дороге,

Где путь лежит

В край дальний Суминоэ,—

Одни слова: я не забыл любовь!

Хотел бы дом иметь на берегу морском

В краю прекрасном Суминоэ.

Я восхищался бы, любуясь там всегда,

Как приливает белая волна

К песчаным берегам и убегает в море.

Те волны, что все время набегают

И омывают Мицу берега

В стране Отомо,

Убегают в море,

И нам неведомы их дальние пути…

Вот весел легкий шум

Мне слышится вдали:

Наверное, рыбачки молодые

На лодках вышли в море собирать

Жемчужные морские травы…

Никогда я не смогу забыть,

Как у берегов Наго,

В далеком Суминоэ,

Мы, коней своих остановив,

Драгоценный жемчуг собирали…

Вот дождь идет,

Шалаш мы строим свой…

Когда же наконец

Прилив в Аго отхлынет

И будем собирать мы жемчуг дорогой.

В Наго, у моря, в час рассвета

Остатки разные, прибитые волной,

Лежат, наверное, и ныне

На этих берегах пустынных,

Разбросанные по земле…

Цвет платья, что было окрашено мною

Прекрасными хаги в стране Суминоэ

В Тоодзатоону,

От времени ныне

Безжалостно выцвел…

Хоть и не знаю я, когда подует

Попутный ветер, всё равно

У моря синего в Аго,

Пока прилив отхлынул, в час рассвета

Хочу срезать я водоросли-жемчуга…

В Суминоэ

Волны белые на взморье,

Дунет ветер — набегут на берега,

И когда в тот миг взгляну на берег,

О, каким прозрачным кажется он мне!

Чистота журчания волны,

Набегающей с далекого простора,

Омывающей подножие сосны

В Суминоэ

Возле берега морского…

Стоя в бухте Нанива на берегу,

В час, когда прилив уже отхлынул,

Я взглянул кругом:

Над морем журавли

Пролетают мимо, к острову Авадзи…

Ведь в пути теперь один скитаюсь,

Вдалеке остался дом родной,

И в вечерний час, когда осенний ветер

Веет холодом, в далеком небе

Гуси с криком пролетают надо мной!

Не оттого ли, что встала на море волна,

В гавани здесь, в Матоката,

Прибрежные птицы,

Жен призывая своих, над водой поднялися,

Приблизившись к берегам?..

В тихой гавани Аютигата, Верно, схлынул с берегов прилив:

Видно, как ладья,

Что вышла в бухту Тита,

На морском просторе вдаль спешит…

Когда прилив от берегов отхлынул,

Далекими вдруг стали голоса

Кричащих журавлей,

Что к бухте полетели

И, верно, кружат возле берегов…

Журавль, что ищет для себя добычу

У берегов в затишье ввечеру,

Оттого что в час прилива

Волны встали,

Жалобно зовет свою жену к себе…

Вот эта дивная долина, что искали

В пути все люди,

Что живали в старину

И платья красили душистыми цветами,—

Долина хаги в стороне Ману…

Ту траву зеленую “имя-назови”,

Что я видел

На скалистом берегу,—

О, с какого острова рыбак

Срежет ту заветную траву?

И сегодня, наверно,

Жемчужные травы морские

Поломались от белой бегущей волны,

Что нахлынула в восемь рядов,

И лежат в беспорядке у моря…

В далеком море, в Оми,

Гаваней не счесть.

О, где же ты

Корабль свой причалишь

И будешь травы связывать в пути?

Если собралися облака

В Садзанами,

Над горой Намикура,

Говорят, что быть тогда дождю,—

Возвращайся, милый мой, сюда!

Все думаю о побережье дальнем

В Мионокатину,

В Такасима,

Куда причаливал и ждал погоды

Корабль государя моего.

Где кормчий,

Что велел плыть в море кораблю,

Отчалившему в этот час от бухты

Каториноура

В стране Такасима?

На реке Ниу,

Где сплавляют, говорят, священный лес

Люди из Хида,

Долетают с берегов слова,

А корабль, увы, не проплывет!

Град идет: ка-си-ма-си-ки…

Касиманосаки показался мыс,

Оттого что волны поднялися,

Неужели мимо проплыву? —

Ведь о мысе этом столько я мечтал!

Когда я с завистью смотрю на журавлей,

Что улетают и перелетают горы

В далеком Хаконэ,

В Асигара,

Как о Ямато полон я тоскою!

В Унаками- бухте, здесь,

Летом тянут коноплю…

На морские берега

Налетели стаи птиц…

От тебя же вести нет!

Оттого ль что чисты берега

Озера Миката в стороне Вакаса,—

Ухожу ли, возвращаюсь я,—

Сколько ни гляжу на эти берега,

Не могу налюбоваться вволю!

Как будто Инамину миновал,

Мне видно, как высоко встали волны

В далекой бухте Хикаса,

Которая зонтом зовется — от солнца,

Солнца, что плывет по небесам…

Как, верно, дома

Буду тосковать

Я о луне, что блеском озаряла

Асадзи — мелкую траву,

Растущую в полях Инами…

Катящиеся у пустынных берегов

Грозны и страшны голубые волны.

Ужели остров Авадзисима

Пройду и не увижу я —

Ведь от меня совсем он близко!

О Тацута- гора,

Где утренний туман,

Не прерываясь, тянется повсюду.

В тот день, когда отчалит мой корабль,

Как тосковать о ней в разлуке буду!

Не белые ли натянули паруса

На лодках рыбаков,—

Так кажется глазам.

А это в бухте Томоноура

Бушующие волны в пене встали!

Коль буду счастлив я в своей судьбе,

Опять вернусь и буду любоваться

На бухту Томо — Щит,

Что рыцарь благородный

Всегда имеет при себе.

Я, словно птица,

Качаюсь на море,

И если я слышу, что сильно шумят

На дальнем просторе огромные волны,

Какая встает в моем сердце тоска!

На многовесельной ладье отплыл,

В затишье утреннем покинув берега,

И в Мицу славная Мацубара,

С которой глаз я не сводил, плывя,

Теперь за волнами виднеется вдали…

Травы собирающие

Юные рыбачки

Промочили рукава насквозь…

И хотя промокшую одежду сушат,

Но никак не высохнет она!

“Не рыбак ли то ловит здесь рыбу сетями?” —

Верно, думают люди, смотря на меня,

Что явился сюда любоваться пустынным

Чистым берегом этим

В бухте Акуура.

Азалия

На побережье Тоцу,

Куда, минуя горы, путь лежит,

До той поры, как я приду обратно,

Не расцветая, жди меня!

О буря, не шуми

На океане

До той поры, как в гавани Ина,

Где птицы синагадори летают,

Корабль наш не причалит к берегам!

Причалим корабли,

Вобьем колы

И смастерим шалаш скорее для ночлега:

У берегов вдоль бухты Нагаэ

Проплыть бывает трудно мимо!

В ворота любимой заходят — выходят…

“Заходят-выходят” зовется река,

И струи там быстры,

Поэтому конь мой споткнулся:

Наверное, дома тоскует она обо мне!

У горы Мацути, что сверкает

Ярко-белой тканью в вышине,

В реках горных

Конь совсем мой не шагает:

Верно, дома ты тоскуешь обо мне!

Гора Любимая — Имонояма,

Что здесь напротив поднялась

Горы Любимый — Сэнояма,

Согласье, верно, милому дала:

Меж ними перекинут мостик…

Когда ты выйдешь к бухте Саига

В стране Кии

И поглядишь кругом,—

Огни костров, зажженных рыбаками,

Виднеются повсюду между волн…

Так приятно сердцу моему

Платье, тканное из конопли, носить,

Милая моя, что сеешь коноплю

Возле гор Имо и Сэ

В стороне Кии!

Когда милая спросит меня о подарках,

Чтобы мог поднести ей подарок в ответ,

Собираю ракушки…

Волны белые взморья,

Не дайте промокнуть мне нынче насквозь!

Раковины “позабудь-любовь”,

О которых рыбаки сказали:

“Стоит в руки взять —

Забудешь про любовь”,—

Тешат лишь обманными словами.

Журавли, что живут возле берега моря,

Чтобы пищу себе добывать в камышах,

В час, когда рассветает

И холоден ветер прибрежный,

Жен своих призывают с тоской!

Верно, по морю плывут ладьи,

Собирающие водоросли в море.

Видно, как вспорхнули журавли

С острова Имо,

Там, где залив Катами…

Моя ладья,

Не удаляйся в море!

Я ожидаю

Встречную ладью

И в бухту ей навстречу поплыву!

В океане,

Дно наполнив шумом,

К берегам стремится вставшая волна…

Так и я душой к тебе стремился.

Каменистых берегов краса!

Не потому ли, что о нем тоскую

Я больше, чем о диких берегах,

Тот остров маленький

Вдали от бухты Тама

Мне грезится порою даже в снах.

На каменистом берегу, у моря,

Ломал я ветки, жег, сушился у костров,

Лишь с думой о тебе

Нырял на дно морское,

И вот принес морей далеких жемчуга!

Оттого что чисты берега,

Я любуюсь у прибрежных скал.

Люди, что посмотрят на меня,

Думают, уж не рыбак ли я,

Хоть и не ловлю я в море рыбу…

Весло на взморье,

Подожди немного!

Хочу полюбоваться я,

Так будет жаль, когда село родное

Вдруг спрячется от глаз моих вдали…

Пусть на берег хлынут

Волны взморья,

Захватив с собой прибрежные морские травы,

Среди них навряд ли будет жемчуг,

Что тебя, мой милый, превосходит!..

Хоть и собирался я приплыть

К Авасима славным берегам,

Но напрасно:

Там, в проливе Акаси,

До сих пор еще шумит волна…

Когда я горы проходил

В тоске о милой,

Какая зависть обуяла там меня

К горе Сэнояма— горе Любимый,

Что не тоскует о любимой так, как я…

Если бы родились вы людьми,

Мать бы берегла вас, как зеницу ока,

Горы милые — Имо и Сэ

У реки, в стране Кии далекой,

Где платья славятся из конопли…

Когда в пути

Я тосковал о милой,

Как я завидовал тогда,

Что рядом здесь стоят всегда

Гора Любимая с горой Любимый.

У дома твоего, любимая моя,

Лежит на этот раз моя дорога,—

Хотя б на миг один

Мне покажись,

Пускай не будет сказано ни слова!

Пройдя Атэ,

Там, где гора Итока,

Я вижу вишен нежные цветы,

Хочу, чтоб вы, не осыпаясь, здесь цвели,

Пока из странствий не вернусь обратно!

О Утешения гора!

Одно названье — слово это.

Моя тоска по-прежнему сильна,

И даже тысячную долю

Мне утешения гора не принесла!

И даже листья солнечных деревьев

На склонах горных Осутэ,

Что высятся здесь, на пути в Атэ,

Которые давно, давно не видел,

За эти годы мохом поросли.

Пока ты здесь, как следует смотри на остров Яшмовый,—

Когда в столице Нара, прекрасной в зелени листвы,

Твои друзья, что ждут,

О нем тебя вдруг спросят,—

Что им тогда ответишь ты?

Коль нахлынет прилив,

Что им делать тогда,

Юным этим рыбачкам,

Что уплыли в далекое море, где их могут схватить

Руки страшные бога — владыки глубокого дна?

Хорошо любоваться

На Яшмовый остров,

Только радости эти не тешат меня:

Ведь когда возвращаться я буду в столицу

Верно, буду о нем постоянно грустить!

Море в Куроуси

Ныне алым цветом все сверкает:

Верно, сотни знатных дам

Из нарядной свиты государя собирают

Водоросли, ракушки возле берегов…

В вечерний час, когда у бухты Вака

Бушует в пене белая волна

И холоден на взморье

Резкий ветер,

Я о Ямато думаю с тоской!

Ради милой девы, мной любимой,

Чтобы жемчуг для нее найти,

В стороне Кии

У мыса Юра

Я провел весь этот долгий день!

Весла быстрые моей ладьи,

Вы меня не увозите в край другой От страны Ямато:

Сердце, полное любви,

Не пресытилось еще ее красой!

Я на Яшмовый остров смотрю,

Наглядеться не в силах.

Как мне быть?

Заверну и с собой унесу

Для тебя, что не видела этой красы несравненной…

Глубоко дно в открытом море,

Чтобы причалить к берегам могла

Плывущая ладья,

Пускай подует ветер,

Не подымая высоко волны.

Подернулась тумана дымкой

Гора Обаяма.

Спустилась ночь,

И я не знаю, где причалит

Моя плывущая ладья…

Спустилась ночь,

И на морском просторе

Неясен путь, лежащий по волнам.

Тот лодочник, что призывал на помощь,

Сумел ли он причалить к берегам?..

Вот волны поднялись,

Не виден берег

Селенья Миваносаки,

Каким путем к нему ладье пройти?

Ведь здесь не обойти опасную дорогу…

Стоя на скалистом берегу,

Оглядел кругом морскую даль:

Верно, вышли в море рыбаки

На ладьях морскую собирать траву,

Видно, как вспорхнули чайки в небеса.

На ладьях, плывущих возле берегов,

В гавани Михо,

В Кадзахая,

Лодочники громкий подымают шум,

Верно, в море волны поднялись!

Моя ладья,

Причалим к бухте Акаси,

Не удаляйся

На просторы моря:

На землю ночь уже сошла…

Пусть миновали мы

Священный мыс Канэ,

Бедою страшной путнику грозящий,

Но все равно я не забуду никогда

О боге грозном острова Сика.

Верно, южный ветер нынче дует,

Небо затянула пелена.

В устье, в Ока,

Там, где стебли зеленеют,

Подымаясь, катится волна…

Пусть в океане

Волны белые страшны,

И все же,—

Вознеся богам молитвы,—

Что, если в море нам отправить корабли?

Девы молодые, в руки гребни взяв,

Чешут пряжу, ткани ткут свои

На станке на ткацком,—

Остров Ткань я вижу,

В море меж волнами виден он вдали…

Стремительна волна в часы прилива,

И оттого что я кружу у берегов, —

То не рыбак ли нынче удит рыбу? —

Подумают, наверно, обо мне,

Скитальце по просторам дальним моря…

Высоко волны поднялись кругом.

Мой лодочник, скажи, что делать нам?

Подобно птицам водяным,

Забыться ль в лодке сном

Иль дальше будем плыть мы по волнам?

Если ты мне грезишься все время,

Если ты являешься во сне,

Значит ты тоскуешь непрерывно,—

Как морские волны непрерывно

Заливают в Такасима берега…

Хоть и тихо,

Все же где-то волны

Заливают, верно, берега,

Оттого что и сквозь стены дома

Слышу я все время шум морской…

Пусть шумят, бушуя, эти волны

В Такасима,

На реке Адо,—

Все равно тоской о доме я исполнен

И печален мне мой временный приют!

В океане,

Сотрясая скалы,

Встающая волна бежит на берега,

И я хочу скорее к ним причалить,

Кристально чисты эти берега…

Словно драгоценным ларчиком любуясь,

По горам священным

Я бродил,

И прекрасны мне казались горы,

И с тоской я думал о былом…

Словно черные ягоды тута,

“Черные волосы” горные склоны назвали.

Утром я их перешел

И весь вымок насквозь по дороге

В холодной росе, что легла поутру у подножья…

Если б целый день, бродя горами

Распростертыми,

Искал бы я приюта,

Может, дева, стоя в ожиданье,

Предложила бы мне временный приют?

Взглянул кругом:

Село недалеко.

Кружа обходными путями,

Пришел теперь я к дорогим полям,

Где, провожая, ты махала шарфом белым.

Девы молодые

Из волос распущенных делают прически…

“Делают-прически” названа гора.

Облака, ее не закрывайте:

На места родные посмотреть хочу!

Как порой канаты на челнах рыбачьих

Рыбаками с берегов Сика

Тянутся с трудом,—

С трудом, с тоской на сердце

Я ушел, покинув милый дом…

Там, где рыбаки на берегах Сика

Выжигают соль над яркими кострами,

Из-за ветра

Дым не вьется ввысь,

Стелется туманом меж горами…

Как приятно любоваться мне на горы,

Что Любимый и Любимая зовут,

Их когда-то сотворили боги —

Сукунамиками

И Онамути.

Когда у водорослей в море

Начнут цвести цветы,

Скажите мне.

На их красу сверкающую глядя,

Любимую мою я буду вспоминать!

Когда собирала, мой друг, для тебя

Я плоды водяного ореха

В пруду Укину,

Мой окрашенный соком рукав

Вымок в водах пруда, но мне не было это помехой…

Я, что пошел собирать

Горных сугэ плоды

Для любимой моей,

Блуждая по тропам в далеких горах,

Провел среди гор целый день!

Тидори, плачущие возле берегов

Реки Сахо,

Скажите, почему.

Долину этих чистых вод любя,

Проноситесь вы над рекою вдаль?

Это только люди равнодушно

И небрежно говорят о ней.

Ведь долину чистых вод

Мы любим сильно,

Знак запрета вы не вешайте над ней!

О рыбаки из гавани Сига,

Что в Садзанами, славной стороне,

Вы не ныряйте

Без меня на дно!

Пусть даже волны в море не встают…

К большому кораблю

И весла льнут.

Мы без тебя на дно

Нырять не будем,

Пусть даже волны в море не встают!

Лунною травой цукигуса

Это платье крашу нынче я

И мечтаю для тебя, любимый мой,

Я окрасить платье

В яркие цвета!

Дымка вешняя покрыла поле,

С поля к дому

Путь прямой ведет,

Но чтоб встретиться с тобою, милый,

Я кружила без конца, пока пришла.

На краю идущей вдаль дороги

Лилия сверкнула из густой травы.

Оттого что ты,

Как тот цветок, мне улыбнулась,

Я могу ль назвать тебя своей женой?

Когда слышишь и знаешь,

Что слова утешенья,

Тебе говорят просто так,

Чтоб молчанье прервать,—

О, как горько бывает в такие минуты!

Любимая,

Что в майский день в горах

Цветы унохана в руках держала…

О, только бы коснуться ее рук,

Пусть облетят цветы, жалеть не стану!

Платья пестрые,

Что не ко времени сейчас,

Хочется мне на себя надеть,

Хоть в долине хаги, в стороне Сима

Не настало время расцвести цветам.

О горная тропа,

Где он ходил бывало

В селенье к милой, страж окрестных гор…

Какой заброшенной теперь тропа вдруг стала,

Как видно, он забыл любимое село!

Ты, что цепи горные прошел,

Где камелии прекрасные цветут

На зеленых склонах распростертых гор,

И оленей поджидаешь, — как же ты

Бережешь, наверно, милую жену!

В алый час, на рассвете,

Ночные вороны кричали,

А на горной вершине,

На верхушках деревьев,

До сих пор тишина и покой…

Я на западный базар в столице

Поутру отправился один

И, не осмотревшись,

Шелк купил.

Ох и поплатился я за это!

Дыры на холщовых платьях стражей,

Что служить уходят

Этот год…

Кто за ними там теперь присмотрит

И починит, и зашьет?

На корабле большом в бушующее море

Я вышел

И в отчаянье плыву.

О милое дитя, которое люблю,

Мне твой лишь взор спасенья знаком служит!

Руины столицы, по которой когда-то

Ходили не раз

Сто почтенных вельмож!

Если б с дальнего моря

Не нахлынули волны,

Быть может, еще уцелела б она!

Руки дев любимых служат изголовьем

На горе Макимукуяма…

Та гора вечна.

А тот, кто нас покинул,

Не обнимет больше никогда!

Как пена на волнах прозрачных рек,

Что с грохотом бегут по склону гор

Макимукуяма,—

Таков и человек, что в мире здесь живет,

Таков и я!

Среди гор Хацусэ,

Скрытых ото всех,

Светлая луна, что в небесах сияет,

Уменьшаясь, вырастает вновь,—

Человек же вечности не знает!

Лезвие меча в ножны вложено…

Вот Вложено-поля, и. на тех полях, на “Ирину”,

Милая моя, что рвет кудзу-траву,

Подвязав тесемкой рукава,

Верно, чтоб одеть меня,

Обрезает стебли собранной травы!

В Суминоэ хаги есть.

Цветом хаги красят здесь

Платья в пестрые цвета.

Пригласив китайских швей

С птичьим щебетом речей,

Платье сшила для тебя!

В Суминоэ,

В Идэми на берегу,

Не срезайте вы зеленую траву,

Чтоб видеть мне,

Как девы там идут,

Намочив подолы красные в росе!

— В Суминоэ

Жнец, что жнешь поля,

Разве нету у тебя раба? —

— Раб-то есть, но это ни к чему,—

Поле собственное

Я для милой жну!

Там, у берега, где пруд,

Не срезайте вы бамбук

Под деревьями цуки.

Ах, хотя бы на него

В память друга моего

Буду я глядеть с тоски!

У принцессы, что живет на небесах,

У принцессы на святых полях

Не коси, смотри, зеленую траву!

Черных раковин черней

К черным волосам твоим

Скверна всякая прильнет!

В пору летнюю в тени,

В спаленке своей, внутри,

Милая, что шьешь теперь наряд,

Для него подкладку мастеря,

Если шьешь ты платье для меня,

Больше шей, чем шила год назад!

Ясеневый лук — лук Адзуса натянут…

В стороне Натянут, или Хикицу,

Есть зеленая не-говори-трава.

И пока цвести придет ее пора,

Будем вместе мы с любимой иль не будем,

Никому не говори, трава!

Дни работ указывает храм…

По дороге, в храм святой идя,

Только платье разорвала я!

Словно яшмы порванная нить,

Думы все в смятенье у меня,

Лучше бы уж дома оставалась я!

Ту одежду, что я соткала,

Силу рук молодых не щадя,

Для тебя, мой любимый,

Мне какими цветами

С приходом весны

Окрасить на память тебе?

Лестница ведет в амбар — кура…

На горе Курахасияма

Встанут тучи белые сейчас.

Только их я видеть захочу,

Только думу я задумаю свою,

Встанут тучи белые сейчас!

Лестница ведет в амбар — кура…

На реке Курахасигава

Где ж из камешков мосток,

Тот, где в юные года

Проходили мы с тобой?

Где ж из камешков мосток?

Лестница ведет в амбар — кура…

Близ реки Курахасигава

Есть камыш—сидзусугэ.

Срезал я,

А шляпу-то не сплел…

Есть речной камыш — сидзусугэ…

Даже в день весны

На поле стоишь усталый ты,

Милый, жаль тебя!

Нету у тебя жены,

Нежной, как весенняя трава,

На поле стоишь усталый ты.

Здесь, в Ямасиро,

У храма у Кусэ,

Ты не рви зеленую траву!

В лучший час расцвета своего

Пусть сверкает красотой она,

Ты не рви зеленую траву!

Хороши из зелени венки…

На равнине дальней Ёсами

Как хотел бы встретить я людей.

Рассказал бы им рассказы я

О стране далекой Оми, где я был,

Где со скал бежит прозрачная струя…

В гавани для кораблей

Все верхушки камышей

Кто сегодня поломал? —

Чтоб смотреть, как милый мой

Машет, машет рукавом,

Камыши сломала я!

Кличешь ты теперь собак,

Скачущих через плетень,

И охотой занят, друг,

Где заросших гор простор.

Средь лазоревых тех гор,

Отдых дай коню, мой друг!

Там, на дне, глубоко под водой,

Жемчуг-водоросли в глубине,

Там растет не-говори-трава.

С милою моей вдвоем

Мы пришли сюда тайком от всех,

Никому не говори, трава!

Дети, вы, что косите траву

На холме зеленом около меня,

Не годится там ее срезать.

Пусть останется нескошенной она,—

Ведь сюда придет любимый мой ко мне,

Накормлю травой его коня.

Возле бухты

В небольших лесах

Разве звери ловятся легко?

Засучив

Рукав свой белотканый,

Поджидает зверя милый мой!

Падает на землю град…

В Оми, дальней стороне,—

Ива у реки Адо.

Нож ту иву не берет,

Срежут — вновь она растет,

Ива у реки Адо.

К солнцу, что восходит поутру,

Обращается народ с мольбой…

На горе Мольбы — Мукаинояма

Видно, как взошла теперь луна.

Те, кто жен имеют в дальней стороне,

Верно, глядя на нее, тоскуют о жене.

Из-за гор Микаса голубых,

Что в долине Касуга видны,

Выплывает в небеса ладья луны.

У людей столицы

В чарках для вина

Отражается лучистая луна.

Ныне сшитое

Пестрое платье

Привлекает к себе мои взоры,

И о нем я мечтаю все время,

Хоть ни разу надеть не случалось.

В ярко-алые цвета хочу

Я окрасить платье,

Но боюсь,

Как надену, засверкает алый цвет,

И узнают люди про мою любовь!

Пусть судачат люди,

Все равно

Буду продолжать я ткать его —

Холст мой —

Платье белое из конопли.

Ах, на море, где утки целой стаей

Все вместе собрались,

Я, на челне плывя,

Со дна себе достану жемчуг белый,

Но люди пусть не знают ничего.

И там, и здесь, на побережье,

Средь камешков простых находится она,—

О яшма белая!

Тайком от всех на свете

Хочу тобой полюбоваться я!

Из-за яшмы прекрасной,

Что надета на руки

Владыки морского,

Я, кружа возле берега бухты,

Ныряю на дно беспрестанно…

У морского владыки

Дорогая жемчужина есть, погруженная в воду,

И ее я увидеть мечтал,

И ведь тысячу раз говорил я об этом

Рыбаку, что ныряет туда постоянно!

И хотя тот рыбак,

Что нырял нынче в море,

Передал обо мне и о муке моей,

Но не знает он сердца владыки морского,

И он мне не сказал, что увижу ее!

Сердца тайники,

Где я любовь скрываю,

Как скрывают облака от взоров горы.

Но, наверно, обо всем узнают

На деревьях зеленеющие листья!..

Все гляжу и наглядеться не могу

На листву деревьев, что растут

На горе Хитогуни — Чужой-стране.

Чувствую в сердечной глубине —

Дороги те листья стали мне!

Цветок, что рос внизу

Под алою листвою

Средь этих гор,

Лишь мельком увидав,

Теперь еще сильнее я тоскую.

Говорили напрасно:

“По этой реке

Дозволено плыть кораблю”.

На каждой речной переправе в пути

Здесь сторож стоит на посту.

Если беда случится

У пристани, где наблюдают

За этим огромным морем,—

Куда меня уведешь ты,

Чтобы скрыться от страшной бури?

Пусть дует ветер и бушует море,

Катя свои ревущие валы,

Но, если ждать до завтра

Слишком долго,

Пусть будет так, как пожелаешь ты…

Оттого что страшны боги островов,

Скрытых вдалеке за облаками,

Мы не видимся с тобою, милый мой,

Но пускай нам суждена разлука,

Им вовек не разлучить сердца!

С тех пор как услышал,

Что люди, которые носят черного цвета одежду,

Тревоги не знают,

Мне так захотелось надеть на себя

Их простую одежду!

Если б стал я скверно относиться,

Если б я пренебрегал тобой,

Разве платье, что внизу носил я,

Что от времени успело загрязниться,

Я надел бы сверху на себя?

Надеваю под одеждой верхней

Платье, крашенное

В ярко-алый цвет.

Если бы его надел я сверху,

Как шуметь бы начала молва!

Хотя и убого то платье,

Что стирано было не раз,

Платье невзрачное, черного цвета,

И все-таки как захотелось его мне надеть

В сегодняшний вечер.

Ведь живу

В селе Сима в Татибана

И от дома далеко река.

Оттого и сшила я, не выбелив совсем,

Платье нижнее свое из полотна.

Нитям, что окрашены девами в Коти,

Суждено, как видно,

В ряд один идти,

Но хотя выходит все один лишь ряд,

Эти нити вряд ли я порвать смогу!

На дне на глубоком многоводного моря

Жемчужина белая скрыта водою.

Пусть ветер бушует,

Пусть море мятежно,

Все равно я жемчужиной той завладею!

Оттого что светло дно глубокого моря,

Драгоценную яшму, погруженную в воду,

Я увидеть хочу!

И ведь тысячу раз говорил я об этом

Рыбаку, что ныряет туда постоянно!

Погруженную в воду прекрасную яшму,

Ту, что дно озаряет

В этом море огромном,

Взять хочу и молюсь:

— О не дуй больше, ветер!

На дне на глубоком многоводного моря

Дорогая жемчужина есть, погруженная в воду,

Ах, о ком же другом,

Свое сердце терзая,

Я тоскою любовною ныне исполнен?

О этот мир, мир горя и обмана,

Не вечно ль ты таков, мир суеты и зла?

И в мыслях вижу

Рвущуюся нить,

С которой падает нанизанная яшма…

Жемчужину ту, что в заливе Симацу, в Ама,

В море Исэ

Глубоко залегла под водою,

Даже после того, когда в руки свои я возьму,

Верно, буду любить все сильней и сильнее!

На дне морском среди равнины бесконечной

Жемчужина лежит, сверкая белизной,

Но не судьба…

О, неужели вечно

Я буду жить, тоскуя лишь о ней?

Коль было сказано, что яшмовая нить

Навеки скреплена любовью

Глубокою, как корни тростника,

То разве сможет развязать ее рука

Совсем чужого человека?

Тот, кто жемчужины прекрасные берет,

Но не украсит ими перстень свой,

Ах, человек,

Что в ларчик все кладет,

Не потеряет ли он жемчуг дорогой?

Жемчужину прекрасную хочу,

Что украшает с давних пор собою руки

Владыки дна…

Переменю ей нить

И сделаю жемчужиной своею!

Осенний ветер, я тебя прошу,

Не дуй все время здесь

До той минуты,

Пока свои я не украшу руки

Жемчужиною, что на дне лежит.

Вот жемчужное малое кото,

Что лежит у меня на коленях…

Если б не было этого кото,—

Если б не было бед и препятствий,—

Может, я не любил бы так сильно!

Если натянул бы тетиву

Я на луке дивном из Адатара

В славной стороне Митиноку,

Если б выстрелил из лука, в тот же миг,

Верно, люди осудили бы меня!

Дерево для лука — маюми,

Что растешь в Хосокава,

В Минабути,

До тех пор, пока рукоятку кожей я не оберну,

Ты не выдай людям ничего!

Пусть я знаю,

Что гора опасна,

Там, где скалы громоздятся на пути,

Все равно тебя любить я буду,

Хоть и знаю, что тебе я не ровня.

К той горе крутой,

Где нависают скалы,

Я приник — и замерла душа.

Но уйти оттуда я не в силах,

Оттого что сердцу та гора мила.

Горой Сахо

Пренебрегал я раньше,

А вот теперь, когда взглянул я на нее,

Так дорога она вдруг стала сердцу…

О ветер, в сторону ее не дуй!

На скалах каменных, в глубинах гор

Растет повсюду мох.

И страшно мне, и я боюсь тебя,

Но с сердцем, где любовь,

Что с этим сердцем делать мне?

Слишком велика была любовь,

Я не мог унять порыв такой,

И запрета знак повесил я

На горе, что “Девой чудной красоты

В перевязях жемчугов” зовет народ.

Скрытое зимой

Расцветает в день весны.

Люди, жгущие траву на полях весной,

Не довольно ли вам жечь?

Сердце жжете вы мое!

Поле с травами душистыми кая,

Что в Такама, в Кацураги зацвело,

Если б только раньше мог я знать,

Я повесил бы давно запрета знак,

А теперь как сожалею я!

Золотистая трава цутихари,

Что растешь у дома моего,

Ты не крась одежду

Юноши того,

Кто тебя не любит от души.

Собираюсь я покрасить платье

В яркие цвета

Травой цукигуса,

Но печально то, что говорили:

Блекнут очень быстро те цвета.

Цвета мурасаки

Нить свиваю я,

Собираюсь нынче нанизать

Яркие плоды татибана,

Что растут средь распростертых гор!

Нанизали жемчуга на нить…

Поле в Оти с мелкою осокой,

Не придется мне тебя косить,

Верно поле то косить будет другой,

Жалко поле с мелкою осокой!

Оттого что поднялась гора высоко,

Солнце в час вечерний скрылось за горой,

Надо было бы повесить знак запрета,

Чтобы мог все время видеть поле,

Где растет асадзи — мелкая трава!

Оттого что велика молва,

Все гадал и так, и эдак я,

Эх, когда б в полях в Ивасиро- стране

Под деревьями зеленую траву

Довелось бы мне тогда скосить!

Как мечтаю я о деве молодой,

Что собрала б для меня плоды суга

Из священной рощи Унадэ, где живут отважные орлы,

И окрасив платье соком тех суга,

Пусть надела б это платье на меня!

Вечности не знают люди на земле…

Голубой камелии цветок,

Тот, что на горе Чужой-страны растет

В поле Акицу,

Увидел я во сне.

Оминаэси- цветок растет…

Средь долин, полей Сакисава

Есть равнина с травами кудзу.

О, когда же из волокон этих трав

Я сотку одежду для себя?

С той поры как только я приметил

На тебя похожую траву,

Я над ней повесил знак запрета:

Не косите ни в горах, ни в поле, люди,

Вы асадзи — мелкую траву!

С той поры

Как в Тамаэ, в Мисима,

Я запрета знак повесил над травой,

Я считаю ту траву комо своею,

Хоть скосить ее я не успел…

Ужели так живя,

И дальше мне стареть?

Ведь не бамбук я мелкий, что растет

В полях Оораки, где падает теперь

На заросли его чудесный белый снег…

На поле в Ябасэ, в стране далекой Оми,

О мелкий, зеленеющий бамбук!

Ужель к нему мне не приладить перья,

Не сделать стебель меткою стрелой,—

Ведь так любим бамбук прекрасный мной!

Травой цукигуса, травою лунной

Мне хочется свое окрасить платье,

Пусть даже в утренней росе

Насквозь промокнув,

Оно утратит яркие цвета…

Сердце мое

Так зыбко, так зыбко оно!

Как болотные травы укинунава,

Ни к берегу близко, ни вдаль, где моря,

Колеблясь, не могут уплыть никуда…

Пусть еще в Фуру, в Исоноками,

На поле зеленом с рисом молодым

Колос не созрел,

Я все равно повешу

Знак святой запрета — буду сторожить!

Роща хаги средь полей Ману

С белоснежною осокой,

Платье ты окрасила тому,

Кто тебя не любит

Всей душою.

Дровосек, что вытесал столбы

Из святых деревьев хиноки,

Вряд ли приготовил загодя

Их для простеньких сторожек небольших,

Что на время строятся в полях.

Деревцо момоноки,

Что поднялось на вершине горной,

Будет ли давать оно плоды? —

Человек один спросил меня об этом,

Так, смотри же, сердце береги!

Ведь не раз вскормившая меня,

Говорила матушка моя:

“Даже тута лист простой

В нашем деле, если трудишься с душой,

Превратится в шелковый наряд”.

Сердцу милый дом мой…

Возле дома персик

До низу покрылся зеленью листвы,

Неужели будет лишь цвести цветами,

И на нем не будут созревать плоды?

Ту ветку нежную, что стала зеленеть

У лавра молодого на холме,

Я в руки взял,

И так я горевал,

Что ждать цветов придется долго мне!

Ко мне, что любит,

Жизни не щадя,

Ужели ты изменишься ко мне?

Ужели ты, как те цветы в горах —

Ямадзиса, — что изменяют цвет?

Цветок камелии в полях Асасава,

В стране прекрасной Суминоэ.

Не знаю я, когда наступит день

Окрасить платье мне

Твоими лепестками!

Кто мог сорвать

Цветок мой караай,

Что я посеял и растил, мечтая,

Когда наступит осень золотая,

Окрасить платье тем цветком…

У хаги, что цветет

Средь Касуга- полей,

С одной лишь стороны

Набухли почки.

Но ты не порывай со мной!

Осеннее дерево хаги,

Которым хотел любоваться,

Плодов от которого долго, любя, ожидал,

Цветет до сих пор лишь одними цветами,

Еще не приносит плодов…

Осенний хаги, что растет у дома,

Где дева милая моя живет,

Когда пора плодам,

Любовь к нему сильнее,

Чем в те часы, когда цветы цветут!

Даже птицам, что приюта ищут

Возле отмелей, где заводь, в тишине,

На реке, на Асука,

Даже им понятно,

Что в таких местах не зашуметь волне…

Как зверек мусасаби, что живет на верхушках деревьев,

На горах Микуни

И всегда поджидает там птицу,

Так и я буду ждать твоего появленья,

Буду сохнуть, тебя ожидая в разлуке…

Пусть стану облаком,

Что из Ивакура- долины

Поднявшись, в Акицу плывет,

Я буду ждать тогда,

Что встречи час придет!

Ты словно грома бог,

Что с грохотом и блеском

Гремит среди небесных облаков,

Когда взгляну — я трепета исполнен,

Когда не вижу — мучаюсь в тоске.

Ах, дождь не лил

С такой большою силой,

И потому, текущая вода,

Ты не беги стремительно отсюда,—

Ведь люди могут все узнать…

Ведь не надеваю это платье

В дождь, что льет с извечной высоты,

Но так странно —

Рукава мои

Никогда сухими не бывают…

Нет ночи, чтоб я на него не глядела,

На юношу — бога луны,

Что плывет высоко в небесах,

Но приблизиться только к нему

Не дано мне судьбою.

Горы Касуга,

Вы, верно, высоки.

Не могу никак дождаться я луны,

Чтоб на лилию полюбоваться мне,

Что растет на каменистом берегу…

Так мучительна

Темная ночь без просвета,

О луна, что я жду, говоря про себя:

“Ну когда же, когда?

Пусть она засияет скорее!”

Жизнь, тающую так легко,

Как иней поутру,

Ради кого же

Хочу на тысячи я лет продлить?

Не думал никогда над этим…

Глина красная из местности Уда,

В стороне Ямато

Красит почву.

Если б на тебя была похожа я,

Как бы люди насмехались надо мною!

О нет, не потому что лег запрет меж нами,

Ведь я не божество,

Как боги в Миморо,

Где славят их молитвой и дарами,

Запрета нет, но много глаз людских…

Даже в храмах,

Где наложены запреты,

Где богам с мольбой несут дары,

Я могу переступить ограду,

Так сильна моя любовь к тебе!

Если Асука- река,

Что всегда, всегда течет,

Перестала бы вдруг течь,

То увидела бы ты,

Что всему причина есть!

Хоть в текущих струях Асука- реки

Зеленеют водоросли-жемчуга,

Но воздвигнуты плотины на воде,

Потому друг к другу не склониться им,

Не соединиться никогда…

У реки у Хиросэ,

Воды смочат только рукава

Так она мелка.

Человека с мелкою душой

Разве полюблю я сердцем глубоко?

О, если даже перестанут течь

Реки Хацусэ

Мчащиеся воды,

Ведь сердце это, полное любви,

Добиться счастья все равно не сможет!

Если бы я вздыхал о тебе,

Обо всем бы люди узнать могли,

Потому и любовь, что кипела во мне

Бурной горной рекой,

Я в себе заглушил…

Пусть под водой

Дышать бывает трудно,

В потоках быстрых рек

Пусть тяжело стоять,—

Я все равно любовь ей не открою!

Рубанок в руки взяв, стругают…

Как те деревья, что закопаны в земле,

В речной долине Югэнокавара,

Не будет скрытою

Моя любовь к тебе…

К большому кораблю

Приладив много весел,

Отчалил я от берегов,

В открытом море будет дно глубоко,

Пускай отхлынул временно прилив!

Из Фусигоэ — страшных мест

Скорей хотелось мне уйти,

Я ждал с надеждой подходящий час,

Но я не рассчитал нахлынувшей волны,

И весь промок от брызг ее насквозь…

Омывая скалы, набегает в бухте

На берег повсюду

Белая волна.

Если бы к нему я близко подходила,

Верно, зашумела б злобная молва.

В бухте с моря на скалистый берег

Набегающая белая волна,

Если ты не в силах

Отойти отсюда,

Так плещись у берега тогда!

Думать лишь о том, что в море, в Оми,

По волнам бушующим пути опасны,

Выжидать все время, чтобы ветер стих…

А ведь годы будут проходить напрасно,

Так и не удастся плавать по морям!

В затишье утреннем

Хочу полюбоваться

На приливающую белую волну,

Но все напрасно: этот грозный ветер

Ее не пустит в сторону мою.

Мурасаки трава знаменита…

“Знаменитая-бухта” покрыта

Прекрасным и чистым песком.

На этих песчаных дорогах ужели заснуть не придется

И буду лишь только касаться песка невзначай рукавом?

Там, в Тоёкуни,

На побережье Кику,

Чистого песка полна земля,—

Если б только чистым было твое сердце,

Ах, о чем мне было б горевать?

Не трава ли ты морская,

Что растет на каменистом берегу

И, когда прилив нахлынет, исчезает?

Видишь мало ту зеленую траву,

А о ней тоскуешь — много…

На каменистом, диком берегу,

Куда все время волны приливают,

Трава растет “не-говори”.

Ведь это значит “тайну береги”

И только в сердце, в глубине гори!

Травы мурасаки знамениты…

В Знаменитой-бухте — Надака

“Имя-назови” растет трава.

Как она, я срока жду, когда смогу

К берегу склониться своему.

Заливающие дикий берег волны

Ныне страшны,

Но не для меня,

В море водоросли-жемчуга

Ненавистными от этого не стали.

В Садзанами,

В бухте Сигацу,

Управляет кормчий кораблями,

А вот сердцем управляешь ты,

И забыть тебя оно не в силах!

Сотни раз проходят

Островов десятки

На плывущем в море корабле,—

В сердце же моем, которым ты владеешь,

Не пройдет вовек к тебе любовь.

От одного к другому острову идя,

Быстроходная плывущая ладья,

Будешь ли ты ждать, чтоб ветер стих?

Так и годы долгие пройдут,

И с любимою не будет встреч!

К островку, лежащему в открытом море,

Над которым поднялся туман,

Оттого что ветер,

Не дойдет корабль,

Хоть и сердцем тянется к нему…

Если расставаться —

То расстаться в море,

А когда причалишь к берегам

И войдешь уже с дороги в гавань,

Можно ли тогда расстаться нам?

Там, в долине вечных криптомерии,

Где жрецы богов могучих славят,

К алтарю неся дары святые,

Я рубил дрова,

И вот за это —

У меня едва-едва топор не отобрали…

Тебя, которым любовалась я,

Как зеркалом прекрасным ране,

Случайно я нашла

В полях Абанону,

Как жемчуга опавших померанцев…

Когда сказали люди мне,

Что было на полях Акицуну,

Подумав о тебе, чей бренный прах

Развеяли сегодня поутру,

Я не могу унять моей печали…

Когда исчезло, уплывая,

То облако, что поутру вставало

В полях Акицуну,

Как я затосковала о прошлом, нынешнем, о человеке том,

Которого навек уже не стало…

В скрытой ото всех

Стороне Хацусэ среди гор

Легкой дымкой поднялся туман.

Облако, что уплывает вдаль,

То не милая ль жена моя?

Не обман ли это все,

Не пустой ли это слух?

Люди говорят,

Что в горах Хацусэ ты

Навсегда обрел себе приют…

Все жду любимую, что удалилась в горы,

С печалью думая о том, как хороша

Среди осенних гор

Листва пурпурных кленов,

Но сколько я ни жду, не явится она.

О бренный мир! Ведь это правда:

Не может дважды жить на свете человек,

Когда подумаю, что больше не встречаться

С моей любимой, что ушла навек…

Кого среди людей назвать счастливым?

Того, кто слышит голос милой

До той поры,

Как черный волос

Не станет белой сединой!

Думая, что, верно, милый мой

Ходит, может быть, куда-нибудь к другой,

Словно сломанный бамбук, тогда

Отвернувшись от него спала

И раскаянья полна теперь!

У домашних птиц — у петухов,

И растрепанным бывает хвост

И опущен книзу иногда.

Как и у меня, у них спокойным сердце

Не бывает, верно, никогда!

О, если бы была жива,

Любимая моя, с которой вместе

Я на подушке спал из трав комо,

О, как ценил бы, верно, я тогда,

Что ночь спускается на землю!

Приславшая мне яшмовую ветку

Любимая, ты ль — эти жемчуга?

На чистых склонах гор,

Повсюду распростертых,

Я рассыпал их сам, и падали они…

Из неизвестной книги

Приславшая мне яшмовую ветку

Любимая, не ты ли — те цветы?

Среди зеленых гор,

Повсюду распростертых,

Я рассыпал их и исчезло все…

Когда я выплыл утром в море,

В Наго,

Среди равнины вод,

Моряк в пути меня окликнул.

Как был мне дорог тот моряк!