Онлайн чтение книги Капкан Mantrap
Глава XXI

Она не плакала, не ругалась. Оба они кривили душой; они уверяли друг друга, что Лоренс непременно вернется. Но взгляды их, встречаясь, откровенно выдавали их мрачные предчувствия.

— Давай подождем полдня, может, он еще вернется, — сказала она.

— Да… Ах, черт! Остались без лодки! Что ж, попробуем добраться до фактории пешком. Интересно, далеко это? Прикинь-ка по карте, Эл.

— Миль восемьдесят, не меньше, конечно, если сумеем пройти берегом или хоть близко от него и если впереди нет обрывов и непроходимых чащоб, а то оттеснят нас от озера — в два счета заблудимся. Но как бы тони было, дорогой мой… — голос ее звучал бодро, — …скажи спасибо, что Лоренс не утащил с собой леску и крючок с блесной. Спичек у меня хватит, всегда можно наловить рыбы и сварить в ее собственном благословенном соку. И револьвер у меня есть и сумка патронов… Возможно, два последних нам особенно пригодятся.

До полудня они прождали, сидя на берегу, — малые дети, брошенные на произвол судьбы, черпающие храбрость только друг в друге. Они были похожи на дикарей. Ральф четыре дня не брился. Раньше, когда достойнейшие Джесси и Луи работали за него веслами, он мог позволить себе роскошь ежедневно бриться в байдарке, положив на колени зеркальце и макая кисточку за борт. Но с тех пор, как началось это отчаянное бегство, у него не было свободной минуты. На лице его появились обильные всходы черной щетины, под ногтями была грязная кайма, парусиновая куртка, некогда краса и гордость лощеных молодых знатоков спорта от «Фултона и Хатчинсона», была облеплена рыбьей чешуей, усеяна пятнами утинои и дупелиной крови, покрыта запекшейся серой грязью.

Но губы его обрели злую твердость. Они уже не были уныло опущены, не кривились в мучительном и пустом философствовании.

Элверна стала похожа на бродячую цыганку. Словно лесной дух, сидела она подле него, тихая, безропотная, пересыпая гальку из одной руки в другую. Ее белая блузка и юбка изорвались и покрылись грязными разводами. Она гладко причесала свои светлые, коротко подстриженные волосы и старательно умылась холодной озерной водой, но утром, поджаривая бэннок, она посадила себе на щеку забавный мазок сажи и чем-то напоминала сейчас нахального фокстерьера с черным пятном на морде. Один чулок был порван, другой вообще пришлось выбросить, парусиновая туфля на одной ноге разодралась, а по краям дыры запеклась кровь. Но в спокойных, плавных линиях ее тела сквозила уверенность, и с такой же уверенностью она шепнула ему:

— Не знаю, как ты на это посмотришь, но я сейчас спою «В три часа ночи». Когда приедем в Виннипег, обязательно своди меня на танцы, а уж после можешь отправить в Миннеаполис и забыть, если, конечно, мы вообще отсюда выберемся.

Но она недолго выдержала этот тон.

Она сказала жалобно:

— Наверно, миленький, нам суждено умереть вместе. — И улыбнулась. — Тебе очень не хочется?

Он храбро солгал.

Она вдруг вскочила с места.

— Надо хоть для виду делом заняться. Пойду выстираю эту жуткую юбку. Мыла у нас кот наплакал, попробую песком. А тебе, Ральф, не грех побриться, это ничуть не испортит твою мужественную красоту. Не угодно ли маникюр, сэр, ультрафиолетовое облучение?

И он побрился холодной водой, покрыв щеки тонкой пленкой пены от единственного плохонького розового обмылка. Бриться было больно. А она проворно выстирала не только свой грязный матросский костюм, но и великолепные красные носовые платки Ральфа; стоя на коленях у озера, склонившись к воде, она напевала, терла, полоскала, как итальянская прачка на берегу Тибра.

Лоренса они уже не ждали.

В полдень, доев с притворным аппетитом последние крохи бэннока и единственную захудалую щуку, которую Ральфу удалось поймать на блесну с берега, они пустились в дорогу. Для пути в сто миль ноша была тяжела, а ведь они бросили палатку, любимое черное платье и туфли Элверны; бросили все, кроме одеял, муки, сала, рыболовных снастей, револьвера, спичек, москитной сетки и единственной сковороды, которую им соблаговолил оставить добрый Лоренс.

Но все же Ральф взял бархатную, расшитую алым бисером сумочку Элверны с помадой, румянами, пудрой, тремя крохотными платочками и драгоценным обмылком.

— Да брось ты эту дурацкую сумку, — сказала она со вздохом.

— Нет. Это все, что осталось от прежней Элверны… А от прежнего Ральфа вообще ничего не осталось!

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Все вернется, как только снова попадешь в культурную обстановку. А меня ты возненавидишь.

— Никогда! Знаешь, что мы сделаем? Напишем Джо и потребуем развода.

— Не надо, милый. Прошу тебя! Не будем строить планов. Не будем ничего загадывать.

Она побрела вдоль озера, и он двинулся следом за ней.

Гри мили им удалось пройти берегом. Каждый шаг по сыпучему песку был мучительно труден, но по крайней мере они знали, что идут правильно. А потчхм перед ними поднялись обрывы. Некоторое время они пробирались меж сосновых стволов по самой кромке обрыва, высоко над озером. В одном месте им пришлось пятьдесят футов преодолеть боком, хватаясь за ветки и кусты, повисая над крутизной. А потом, когда обрывы оттеснили их от озера в лес, они на каждом шагу в страхе искали глазами блеск воды среди деревьев. И вот они потеряли озеро, потеряли направление, они бросились бежать, охваченные ужасом, испуганно переглядываясь, пока не заплутались совершенно в сосновой чаще. А когда, прорвавшись сквозь нее, вдруг снова увидели озеро, Элверна медленно опустилась на каменистую землю и истошно завопила, а он стоял рядом и гладил ее по голове.

Обрывы кончились, и теперь они медленно шли по твердой гальке краем грязной трясины. Когда в сумерки они остановились, оказалось, что за десять часов они прошли четырнадцать миль из восьмидесяти, или ста, или — если путь преградят заливы, не обозначенные на их неточной карте, — может быть, из двухсот, а провианта у них осталось едва на сутки.

Ему не удалось поймать ни одной рыбки, и они поужинали пустым чаем без молока и сахара и кусочкам бэннока, а потом завернулись в одеяла, кое-как растянув над собою на колышках сетки от комаров.

Все следующее утро, пока они с трудом прокладывали себе путь, Ральф думал только о мужестве Элверны, бредущей без единой жалобы, об усиливающемся запахе дыма неведомых лесных пожаров, о том, что его мокасины и калоши протерлись и острые камни причиняют ногам нестерпимую боль, и о том, как дико и невероятно все происходящее.

Просто немыслимо, что он, мистер Прескотт из фирмы «Бизли, Прескотт, Брон и Брон», Ральф Прескотт, член йел ьского клуба, Р. И. Прескотт, троюродный брат первого секретаря посольства, оборванный, как бродяга, умирает с голоду в северной глуши; что недавняя игра обернулась неминуемой опасностью, а в бывшей маникюрше воплотился для него весь смысл жизни.

В полдень, когда они сделали привал, Элверна, которая сидела на скользкой скале, глядя, как он забрасывает блесну, вдруг резко вскрикнула:

— Ральф! Я слышу аэроплан!

— Милая, ты с ума сошла! Скоро ты услышишь, как Крейслер играет на скрипке! Тебе надо… Постой! И я слышу! Нет, кажется, лодочный мотор. А вдруг это Джо… Нет! Действительно аэроплан!

Вдали над озером, в воздухе, дымном от лесных пожаров, появилось пятнышко; оно быстро увеличивалось, жужжание с каждым мигом нарастало, и вот уже, не веря своим глазам, он увидел самолет.

— Они нас спасут! Помаши им! Мы спасены! — Элверна запрыгала на берегу и сгоряча вбежала в воду, размахивая платком.

Ральф, сорвав с головы свою грязную парусиновую шляпу, бросился вслед за ней.

Теперь, когда пришла помощь, ему было немного грустно, что их приключение кончилось и он снова всего лишь мистер Прескотт из Нью-Йорка.

Это был гидроплан. Пилот летел низко. Он увидел их, описал большой круг, сел на озеро и подрулил к берегу, вздымая каскады воды, здесь, в пустынном сосновом царстве, на безжизненном озере, это показалось столь же невероятным, как гондола с поющими девами.

Гидроплан остановился у берега, и Ральф с Элверной, подбежав, прильнули к нему, с почти бессмысленными от неожиданного счастья лицами, жадно разглядывая сидящих в нем людей.

В гидроплане были трое. Летчик буркнул:

— Ну, что случилось?

— Моя фамилия Прескотт… я из Нью-Йорка. Путешествовал и рыбачил здесь. А это… м-м… моя жена. У нас кончились припасы, проводник-индеец нас бросил. И байдарку угнал. Мы буквально умираем с голоду и вряд ли доберемся до ближайшей фактории. Вы не могли бы взять нас с собой?

— Понимаете, я летчик Канадских военно-воздушных сил, а эти двое — лесники, специалисты по борьбе с лесными пожарами. С удовольствием взял бы вас, но не могу. Сами видите, у нас тут повернуться негде.

А Элверна, та самая Элверна, которая столько дней была воплощением самоотверженной преданности Ральфу, вдруг оживилась при виде трех молодых мужчин, особенно военного летчика, который, как ревниво отметил Ральф, был чертовски похож на Кудрявого Эванса. Она улыбалась им, охорашиваясь, взбивая волосы. Непостижимым образом она уже успела накрасить губы.

Она сказала игриво:

— Ах, майор, не оставите же вы нас здесь! Или у вас совсем нет сердца? Как это можно! А я-то думала, офицеры все такие любезные!..

Летчик был неумолим.

— Вы же сами видите, мадам: у меня нет места. И я не майор! Пожалуй, один из лесников мог бы остаться с вашим мужем, а свое место уступить вам, но мы спешим на борьбу с лесными пожарами: надо предупредить население и проложить защитные полосы. Нам и задерживаться нельзя ни на минуту. К тому же с нами вы рисковали бы сгореть заживо. Мы летим в самое пекло.

Впрочем… Слушайте, Прескотт, вы и здесь глядите в оба. Пожар идет в эту сторону.

1 огда она завыла странным, тихим, безнадежным воем. Всю ее игривость как рукой сняло… Но и этих минут было достаточно, чтобы Ральф забыл всю ее преданность и снова потерял веру в нее.

Трое в гидроплане сочувственно переглянулись. Один из лесников предложил:

— Давайте оставим им еды и складную лодку с парой гребков.

— Идет, — согласились остальные.

Пока лесники выгружали лодку, кусок свиной грудинки, мешочек муки, жестянку с салом и волшебно прекрасную банку с кукурузой, летчик осведомился:

— Так проводник, говорите, вас бросил? Редкий случай. А вы в каких краях были?

— Мы… э-э… провели несколько дней в Мэнтрапе, — ответил Ральф.

— Вот как? Говорят, у Джо Истера… лесник, у которого мы ночевали, сказал, что у Джо Истера, тамошнего купца, какой-то малый увел жену, и этот Истер теперь гонится за ними. Сам-то я ее не видал, но говорят, красотка…

Летчик вдруг перестал улыбаться, на лице его застыло подозрение. Он перевел взгляд с Ральфа на Элверну.

Вероятно, вид у них был равнодушный и невинный — слишком невинный.

Летчик продолжал сухо:

— А на Ручье Болотных Курочек я видел лодку, плывущую сюда, в сторону озера, и в ней человека, который, насколько можно судить с высоты пятисот футов, сильно смахивает на Джо Истера. Так что, будь у меня I совесть нечиста, я бы поскорей уносил отсюда ноги…

Ну как, Крамер, все? Отлично. Счастливо оставаться. Берегитесь огня, биваком становитесь у самой воды.

Один из лесников оттолкнул гидроплан и слегка развернул его, другой крутанул пропеллер, и вот уже небесный спаситель уносится прочь, среди вспененных волн и нестерпимого рева, отрывается от воды и набирает высоту.

В наступившей тишине Ральф посмотрел на Элверну. Теперь он не сердился и не презирал ее за неразборчивое кокетство, он дошел до того, что старался убедить себя, будто она заигрывала с летчиком только ради их спасения.

— Давай-ка поторапливаться. И не вешай носа, — сказала она. — Может, Джо нас и не заметит. Как завидим его, причалим потихоньку к берегу и спрячемся.

Прятаться от Джо Истера-от друга — было Ральфу отвратительно. У него отняли всю романтику. Он молча оглядел ненадежную складную лодку.

Спущенная на воду, она напоминала парусиновую мыльницу длиною в шесть футов. Сидеть в ней приходилось на корточках. Лодка была неустойчива, страшно неудобна, но они поспешно погрузили свои немногочисленные пожитки и, забыв про голод, отчалили.

Озеро было неспокойно. Постепенно волнение усиливалось. Ни он, ни она еще не выучились орудовать гребками: они не умели встречать волну и разворачиваться к ней носом. Вода то и дело захлестывала их парусиновую плошку, и Элверна непрерывно окунала и отжимала за борт пучок мха, словно губку, а Ральф боролся с ветром. Они старались держать вдоль берега, но их все время относило, и Ральф не мог отвязаться от мысли, что, когда лодка пойдет ко дну, его тело, наверно, прибьет к другому берегу и оно будет болтаться там на отмели.

Но другая мысль была еще неотвязнее. Теперь, когда снова рухнули сладостные иллюзии, связанные с Элверной, когда Джо, очевидно, гнался за ними по пятам, он стал задумываться. Он живо видел перед собой Джо, вспоминал его доверчивые глаза, неизменную доброту, честность и мужество. До сих пор ему удавалось бороться с этим видением и беспечно убеждать себя: «Джо просто дурак. Хороший друг, но в любовных делах сущий идиот. Он ее не понимал. А я понял! Он не мог ее удержать. А я могу! И не чувствую за собой никакой вины».

Теперь он чувствовал за собой вину, и немалую; никакие доводы — что, мол, если б не он, она ушла бы в лес и умерла с голоду — не могли его успокоить.

И все же рассудок и голос совести оказывались бессильны перед молодостью Элверны. Это была его первая любовь, первый раз в жизни он решился отбросить осторожность и достоинство. Что жI Если судьба ополчилась на него, он, хоть недолго, пожил полной жизнью!

Так думал он, борясь с набегающей волной.

Они приближались к мысу, который на несколько миль врезался в бурное озеро, туда, где парусиновой лодке не продержаться и минуты. Они с мучительным трудом ползли вдоль мыса. Добравшись до его оконечности, они со страхом оглянулись назад.

— Дальше нам не пройти. Ветер прямо в лоб. Придется ждать здесь, покуда буря не уляжется, — сказал он с отчаянием.

Но никакие страхи, никакое раскаяние не могли омрачить божественного наслаждения едой — жирной свининой, сытным бэнноком, настоящей дивной кукурузой из красивой жестянки, кое-как вскрытой ножом, который Ральф носил у пояса.

Пока они плыли, Элверна была молчалива, работала, не щадя себя. Жаря бэннок в растопленном сале, она что-то непрестанно мурлыкала (правда, один раз он перехватил ее испытующий взгляд: посмотрела, производит ли это на него впечатление). Когда после пиршества они блаженно развалились на земле, она сказала нерешительно:

— Но мы ведь не уверены, что он видел именно Джо.

— Конечно, нет.

— Так нечего вешать нос. Да Джо нипочем не сообразит, что мы поплыли этим путем. Мне сейчас море по колено: есть что жевать, есть миленькая лодочка, которая… чтоб ей провалиться! — Ее попытка беззаботно рассмеяться была просто великолепна. — Доберемся до фактории, возьмем там настоящую байдарку, другого индейца-проводника. И целых две жестянки кукурузы! Я проглочу обе за один присест, вот так — ам! У тебя денег хватит?

— Да, вероятно. Ну и ветер; не унимается, черт…

— Ах, отдохнем спокойно. У тебя в самом деле много денег?

— Еще бы!

— Ты, наверно, ужасно богатый?

— Нет… но зарабатываю прилично.

— Сколько, Ральф? Я даже представить себе не могу. Четыре тысячи в год? Четыреста?

— Ну, скажем, около сорока.

— Сорок тысяч долларов в год! Ого! Надеюсь, у тебя кое-что отложено на черный день: ведь когда мы доберемся до Виннипега, тебе придется одолжить мне на дорогу домой и на платье, да еще на туфли и чулки. Подумать только: снова надеть чистые шелковые чулки!

— Ну, это проще простого, покупай хоть две пары.

— Ральф!

— А?

— Ральф, миленький!

— Что, девочка?

— Ты, кажется… Ты рассердился, что я заигрывала с тем летчиком. Я видела.

— Ну, естественно, ты должна была постараться уломать его, чтобы он взял нас…

— Нет. Не надо врать. Все эти дни мы были честны друг с другом, и, черт знает, до чего это было приятно, даже удивительно! Такого, кажется, не бывало у меня с тех самых пор, как я крутила со стариком учителем в шестом классе! Ты меня ненавидел, когда я постреливала глазами в этого летчика… Ох, послушай только, на каком я изъясняюсь старомодном жаргоне — образца девятисотого года! Сама не знаю, чего это мне вспомнился тот старик!.. Но я вот что хотела сказать: тебе было не очень-то приятно, когда я пробовала его заарканить. Ты подумал, а не возьмусь ли я за старое, как только мы опять попадем в город. Разве нет, дорогой? Ну, скажи честно.

— Да, было такое дело.

— Сейчас я тебе поднесу сюрприз. Я и сама так подумала! Ах, видно, я неисправимая пиявка. Непременно должна присосаться ко всякому мужчине, какой только попадется на глаза. Но мне как-то казалось, что за последние дни я отстала от этого… Ральф, милый, что же нам делать?

— Не знаю.

— Это ведь палка о двух концах! Положим, мне удастся получить развод. Положим, ты решишь, что должен жениться на мне…

28. Синклер Льюис. Т. 9. 4

— «Должен»! Бог мой, да разве ты не знаешь, как ты мне дорога!

— Да, конечно! Дорога! Но когда ты вернешься домой, когда снова станешь ловким адвокатом, заваленным делами по горло… Допустим, ты на мне женишься. О, я буду учиться, как шестнадцать профессоров, и в конце концов научусь выбирать выражения, но, может статься, когда пропущу коктейль-другой, язык у меня развяжется, и я вгоню в конфуз твоих двоюродных сестричек или братцев (а у тебя их, конечно, вагон и маленькая тележка), и они скажут: «Эта девка — простая маникюрша, и больше ничего», — и плакало тогда твое положение в обществе. И ты начнешь думать, что подложил Джо свинью, и… возненавидишь меня.

— Какое это имеет значение? Элверна! Девочка моя! И все же… не могла бы ты отучиться флиртовать? Разве ты не знаешь…

— Бедный мой оловянный солдатик! Ты еще даже не умеешь сказать: «Я тебя люблю». Даже этому не выучился. Конечно, знаю. И еще знаю… да, после того, как мы столько голодали вместе и я поняла, до чего ты умный и самостоятельный, я никогда… наверно, никогда не влюблюсь в другого. Но я не допущу, чтобы ты стыдился меня. Мне этого не вынести, милый. Именно потому, что ты мне нравишься! Пропадай все пропадом!

И она побежала по берегу прочь от него. А он лежал на песке, подложив руку под тяжелую от усталости голову, и старался думать, но у него ничего решительно не получалось.

Он вздрогнул, услышав над собой ее пронзительный крик:

— Ральф! Ральф! Кажется, лодка Джо! Ой, умру от страха! Может быть, и не Джо, но…

Ральф разом сел. Вдалеке слышалось негромкое бормотание мотора; на севере он увидел над водою пятнышко и за несколько миль разглядел нос байдарки, взлетавшей на волны.

Ветер все крепчал, нечего было надеяться, что он изменит направление, а бежать по берегу в лес не имело никакого смысла. Там они умрут с голоду, если прежде не сгорят заживо в лесном пожаре. Нет, уж лучше остаться, по крайней мере смерть будет быстрой.

Ральф понял, что теперь он на волоске от смерти. Он помнил, как неумолимо смотрели светлые глаза Джо на этого резвого осла, Э. Вэссона Вудбери.

Он подумал, не выстрелить ли в Джо первым. Взять у Элверны револьвер…

Нет. Не говоря уж о том, что он вполне мог промахнуться — а это было бы совсем уже нелепо, — он получил столь старомодное воспитание, что вообще не мог бы выстрелить в человека, а тем более в Джо Истера, которого любил так же сильно, как обидел.

Он почувствовал, что Элверна, точно котенок, трется об его руку. Он поцеловал ее в последний раз и теперь стоял, оборванный и грязный, но гордый, с высоко поднятой головой, глядя, как приближается неизвестная лодка.