Онлайн чтение книги Капкан Mantrap
Глава IX

Мирно блестела на солнце река, охорашивались сосны. Только на мгновение за весь день у Ральфа стало скверно на душе — при прощании с Вудбери.

— Не пойму, из-за чего это все получилось, Ральф, — сказал Вудбери. — Чертовски неохота тащиться совсем одному. Думаешь, ты очень по совести со мной поступил, старик? Вспомни, так ли я к тебе отнесся в Нью — Йорке, когда ты там совсем расклеился! Какими глазами ты после этого будешь смотреть на меня, когда вернешься?

Но тут Ральфа весело окликнул Джо Истер:

— Устраивайся на середине, Ральф. Думаю, там тебе будет удобней. Или хочешь сесть на мотор? — И мгновение было забыто.

Ральф оглянулся, недоверчиво следя, как удаляется вниз по Мэнтрап-Ривер караван Вудбери — его караван: его собственная байдарка, Вэс, привычные фигуры индейцев… А он с человеком, которого до вчерашнего вечера не видел в глаза, несется под гул мотора вверх по реке в неведомую и загадочную страну.

Он заметил, что Джо — капитан иного склада, чем Вудбери. Весь экипаж — только он сам да один индеец, и тем не менее долговязый человек в свитере и синем комбинезоне никогда не раздражается, не повышает голоса, не приказывает, а как бы предлагает. Вудбери не спускал глаз с подвесного мотора, точно гравер со своей работы. Джо Истер, будто между прочим, подкрутит болты, подрегулирует карбюратор — и мотор заводит свою песню и работает у него безотказно.

Ральф со своим спальным мешком и рюкзаком сидел в своем новом плавучем доме, пристроив дробовик и рыболовную снасть, как и прежде, в ногах. Сзади — едва знакомый Джо Истер, впереди — совсем незнакомый Лоренс Джекфиш, стройный индеец-кри с хитрыми глазами и бисерной лентой на ковбойской шляпе. Невероятно. Он — и вдруг здесь. Этого не может быть.

Вудбери утверждал — и не раз, — что сквозь шум мотора ему не разобрать, что советует Чарли. То и дело, нетерпеливо заглушив мотор, он с досадой спрашивал: «Ну, что ты там бормочешь, черт побери?» — по-видимому, извлекая немало удовольствия из этой процедуры. А вот Джо Истеру, оказывается, гул мотора слушать не мешал. Пока они летели по светлому, искрящемуся речному раздолью, он как бы невзначай задал Ральфу два — три вопроса, и Ральф разговорился, да как!

Обычно немногословный, он вел себя сегодня, как мальчуган, чьи родители за всю неделю не набрались терпения выслушать волнующие его вопросы и теории. Он пересел лицом к корме и принялся изливать Джо свои воспоминания, впечатления — все, от чего с такой скукой отмахивался Вудбери.

Лондон… Бывал Джо когда-нибудь за границей? Никогда?! Лондон! Библиотека Внутреннего Темпла,[10]Внутренний Темпл — комплекс зданий в Лондоне, принадлежащих старейшей юридической корпорации. башенки, глядящие на старинные газоны… Трафальгарская площадь в День Перемирия,[11]День Перемирия — (11 ноября, день окончания первой мировой войны) отмечался в Англии трехминутным молчанием. десятитысячная толпа в завороженном и согласном молчании… Витрины узких улочек под шоколадными вывесками, в которых больше английского, чем в Вестминстерском аббатстве… Камин черного дуба в таверне «Петух»…[12]Таверна «Петух» — старинная таверна на Флит-стрит в Лондоне. Часто упоминается в произведениях английской литературы. Беркли — Сквер ранним весенним вечером; к высокому мрачному особняку подкатывают хорошенькие женщины, спеша на чай к герцогине… Пикадилли-Серкус в желтоватом тумане, полисмен, такой краснолицый, как будто у него внутри жаровня… И Дуврские утесы, какими ты увидел их, возвращаясь из Франции, и славные толстяки — носильщики после крикливых щуплых facteurs[13]Носильщики (франц.). Кале.

Интересно, как представляет себе Джо будущее своей бескрайней страны, когда здесь перебьют пушного зверя и на место траппера придет фермер и действительно откроются золотые прииски, о которых сейчас ходят слухи?

Или религия… Испытывает ли потребность в молитве такой человек, как Джо, в многодневном одиночестве зимнего пути, чувствует ли десницу всемогущего в безлюдной глуши?

Музыка, театр, кино — интересуется ли этим Джо, приезжая за товаром в Виннипег? Скучает ли без этого в Мэнтрапе?

Ральф думал вслух, предоставив своей мысли резвиться среди сложностей и противоречий, наслаждаясь умственной гимнастикой после долгих недель апатии. Джо не выказывал признаков скуки, а Ральф сейчас не видел ничего неуместного в том, чтобы рассуждать о высоких материях под равнодушно плывущими облаками. Только к вечеру его захватило очарование засыпающей природы, и он, умиротворенный, замолк. Берега Мэнтрап-Ривер раздвинулись, впереди простиралось озеро. Золотисто-зеленый свет на белесых стволах тополей, на серых скалах, на воде, сверкающей, как полированный щит; долгие задумчивые тени. Две длинные волны в кильватере, гладкие, не тронутые зыбью, будто отлитые из хрусталя, а за спиною величаво поднимается огромная, полная, нестерпимо красивая луна.

В благоговейной тишине высадились на берег, вскипятили чайник. Не спеша закурили.

— Вот за этим я сюда приехал! — сказал Ральф.

— Ну и хорошо! — Негромкий ласковый голос Джо Истера мягко вплетался в вечернюю тишину. Видно было, как над озером плеснулась рыба; по воде разошлись огненно-оранжевые круги. — В лесах бывает неплохо, только с ними требуется ровное обхождение. Хотя я и в городе сколько раз славно проводил время.

По концертам, про которые ты толковал, я не очень ходок. Правда, оркестр Суза один раз слушал. В Миннеаполисе было дело. Да, вон в какую даль занесло. Состязания по бильярду видел — классная была игра. Но самое занятное, что там со мной приключилось, — это… Скажи, тебе маникюр когда-нибудь делали?

— Ну да, случалось.

Ральф был изумлен. Ногти Джо, поломанные от возни с тяжелыми тюками мехов, с дровами для костра, никак не выдавали особого пристрастия к маникюру.

— Вот и мне разок случилось. Интересно так вышло. Было это, я уж сказал, в Миннеаполисе, примерно год назад. Решил я себя побаловать: постричься и побриться в модной парикмахерской. Не вышибли бы только, думаю, ну да ладно, рискнул. И отправился в Ранела-Отель. Гляжу: шик, блеск, повсюду мрамор, позолота. В закуточке рядом с вестибюлем — плюшевая мебель и все такое-сидят девушки: видно, поджидают своих кавалеров. Одна другой лучше! Парикмахерская внизу, в подвальчике, но зато какая! Вся выложена белым кафелем, по потолку пущен золотой узор, большущий стол с журналами и вокруг — кресла: сиди, дожидайся. Как заходишь, два негра пройдутся по тебе щеткой, вырвут шляпу из рук, и только ты начнешь оглядываться по сторонам и гадать, стянули или нет, — они уже тут как тут, подают тебе ее с поклоном, ровно ты герцог Йоркский!

Так вот, сэр, парикмахер мне попался щупленький такой итальяшка, но мастер, я тебе доложу! Так выбрил вот эту корявую рожу — стала как бархатная. И чего только еще он надо мной не вытворял! Опрыскал духами! Массаж сделал-божился, что личико станет, как у Лилиан Рассел,[14]Рассел, Лилиан (1861–1922) — известная американская оперная певица, славилась своей красотой. да только мою физиономию массаж не взял. Голову мне вымыл, — тут как раз обнаружилось, куда пропала плитка жевательного табаку, которую я потерял в позапрошлое лето. Но не буду отклоняться от главного.

Только я сажусь, он спрашивает:

«Почистить?»

«Безусловно», — говорю.

«Почистить!» — орет, будто ноготь себе на руке прищемил. Сейчас же один негритенок срывается с места как ошпаренный, летит ко мне через весь зал и накидывается на мои башмаки. Я даже глаза опустить не отважился, чтобы не увидеть, какого он мнения насчет моей обуви.

«Голову мыть будем?» — говорит парикмахер.

«Можно», — говорю.

«Ультрафиолетовое облучение?»

«Не знаю, что это такое, — говорю, — но, поскольку я не слишком часто попадаю в места, где есть цивилизация, надо попробовать. Чувствую, что приобщаюсь к светской жизни, — говорю. — Когда выйду отсюда, че иначе пригласят на место директора какого-нибудь банка».

Вижу, он вроде заскучал. Ни один его фокус со мной не прошел. Думал меня огорошить хоть ультрафиолетовым облучением, а я и тут не спасовал. Тогда его осенило. Смотрю — просиял, перемигнулся с тем Юлием Цезарем, что брил клиента за соседним креслом, и нежненько так спрашивает:

«Маникюр?»

«А как же!» — Брякнул, а сам еще не смекнул, о чем это он. И вот, я его и одернуть не успел, как из соседнего зала выходит девушка… Ну, брат! То есть такой хорошенькой ты в жизни не видывал! Волосы золотистые, подстрижены как на картинке. Щечки — персики, сама складненькая, улыбается — одно очарование. Я еще не придумал, что сказать, а она уж садится прямо рядом со мной, и — цап своей нежной ручкой мою дубленую ручищу…

Фу ты! Я провалиться готов был со стыда, что заставил ее обрабатывать мою грубую лапу, да и вообще как тебе понравится: Джо Истер стрижет себе ногти в салоне, на виду у всей публики! Что, если бы туда вошел Кудрявый Эванс (это нашего округа полисмен из Манитобской, малость повеса и запальчив порой не в меру, но мы с ним большие приятели: лихой парень, тебе понравится)… Что, если бы вошел Кудрявый и застал меня за таким занятием! До гроба от насмешек не избавишься! Да и кто его знает, когда еще он сойдет, маникюр этот! Чего доброго, вернешься в Мэнтрап, сядешь играть в покер с Кудрявым, Папашей Баком и с кем-нибудь из трапперов, скажем, с Питом Реншу, только начнешь сдавать, а Кудрявый и пробасит — торжественно, будто читает в церкви священное писание, так и слышу его голос: «Братья мои, наш возлюбленный Джо Истер, шельмец этакий, вдали от нас сделал себе маникюр. Мало того…»

Предполагаемые замечания Кудрявого Эванса по поводу дальнейших похождений Джо оказались непристойного свойства.

— Ну вот, — со вздохом продолжал Джо. — Так и сижу, точно перед казнью… Хотя какое там «точно»! Самая настоящая казнь и есть! Умираю от смущения, что эта девчушка — года двадцать два ей дашь — должна разглядывать мою лапищу, красную, будто кус вареной ветчины. И говорю ей:

«Вам, надо полагать, не слишком улыбается наводить лоск на жирафьи копыта. Вас, — говорю, — и винить нельзя. Просто на вашем месте я не пошел бы работать в зоологический сад».

Ну, сэр, и улыбкой она меня наградила! Точно утренняя заря над Озером Грез. И притом хорошая такая улыбка, скромная, не то что у этих девиц из привокзального ресторана в Медвежьей Лапе.

«Что вы, — говорит. — Куда приятней обрабатывать действительно мужскую, сильную руку…» Слышу, мой парикмахер так и прыснул, меня прямо зло разобрало. Покраснел, наверное, до самой цепочки от часов. А голосок у нее — не поверишь: чисто полевой жаворонок… Нет, я понимаю, что разахался, как дурень, но даю слово: она была точь-в-точь такая, и я уже погиб навек. «Насколько приятней, — говорит она, — в кои-то веки отделывать ногти настоящему мужчине, а не всем этим жирным коммивояжерам и — прямо так ему и рубанула — и этим раздушенным безголовым парикмахерам!»

Ух ты! Моего мастера словно током в миллион вольт шарахнуло. Будь уверен: больше не проронил ни словечка до самого конца сеанса. (В три доллара шестьдесят пять центов влетело мне это удовольствие.)

А я, хоть убей, не знаю, что бы ей сказать. Элверна… (Это я уж после узнал, что ее так зовут, — красивое имя, правда? Вычурное немножко, пожалуй, но звучит приятно и как бы особенное: Эл-вер-на)… такого она

21. Синклер Льюис. Т. 9 321 страху на меня нагнала своим воспитанным голоском и находчивыми ответами, что я скорей решился бы священника в церкви во всеуслышание обозвать лжецом, чем с ней заговорить.

Когда парикмахер проделал надо мной все процедуры, какие были обозначены в прейскуранте, — и сверх того еще две-три, которые он, по-моему, сочинил тут же на месте… До сих пор не решу: тальку он мне в нос напустил по случайности или это тоже была процедура?.. Словом, он уж все провернул, а она еще не справилась с моими когтями. Видимо, оказались твердоваты. Ох, и конфузно было! Парикмахер меня согнал с места, пришлось перейти за ее столик. Каково мне было вылезать из надежного кресла, из-под славной большой простыни, которой меня укрыли, и топать за ней вдогонку по скользкому полу в соседний зал, мимо всех этих парикмахеров и франтиков, которых там бреют, и стригут, и палят щипцами! Каково было усаживаться за этот элегантный столик! Наверное, такое чувство у рыбы, когда ее швыряют упряжке голодных собак… Позади столика висел на стене каталог-календарь с картинкой: пара котят выглядывает из корзиночки.

Слово за слово — разговорились. Умела девушка душевно подойти к человеку, ничего не скажешь. Глянет ыа тебя — не то что заигрывает, упаси боже, а будто она тебе доверяет и ты в ее глазах прямо герой, — короче, сэр, не успел я опомниться, как уже рассказывал ей и про пушную торговлю, и про то, какой у меня замечательный домик в фактории Мэнтрап, и про все на свете. А она рассказала, что она сирота — отца потеряла еще в детстве, мать-год назад, живет с двумя подругами в маленькой квартирке. Говорила, как обожает музыку и прочее — вроде тебя.

К этому времени почти все земляные и подрывные работы на моих руках были закончены, а я…

Я обмирал от страха. Ничего мне не надо на свете — только увидеться с нею еще разок. Прийти завтра опять на маникюр нельзя. Такую штуку каждый день не делают, это тебе не виски глушить.

Пригласить бы ее поужинать или еще куда — не осмелюсь. В точности так бывает, когда первый раз идешь купаться весной в наших местах. Лед только сошел, стоишь, жмешься на берегу, делаешь вид, будто сейчас нырнешь, а потом важно оглянешься по сторонам и со всем достоинством, на какое способен, зашагаешь обратно к дому, так и не окунувшись. Просто, мол, для тебя это самое обыкновенное дело — прогуливаться нагишом.

Кончает она, значит, и говорит: «Ну, вот и все». Встаю. Переминаюсь с ноги на ногу. Не могу решить, удобно ли дать ей сколько-то для себя, помимо того, что положено по счету. Боюсь попасть впросак: еще обидится, чего доброго. Да и вид у меня, наверно, разиня — разиней. И попрощался.

А она только улыбнулась по-приятельски и вежливо так отвечает:

#9658; «Я надеюсь, мы еще с вами увидимся до вашего отъезда на Север. Так интересно бы послушать снова про эту собачку, вожака вашей упряжки».

Тут я возьми да ляпни:

«Д-д-давайте сегодня поужинаем вместе!» Как маленький!

И представь, она согласилась. Ну и ужин был! Банкет! Нектар и эта самая… как ее. Элверна объяснила, как надо заказывать, а отправились мы прямо в Ранела-Отель. Зал — громадина; повсюду длинные красные портьеры, стены увешаны картинами; исторические сиены и всякое такое. У меня не было смокинга, но Элверна сказала, сойдет и так.

Ел я неведомую еду, все она научила. Ну и дела: Джо Истер уминает салат из авокадо (Пробовал? Ничего особенного, водянистый какой-то на вкус), омара в сабайоне и почки; официант ставит на столик электрическую кастрюльку и готовит их прямо у тебя на глазах!

А теперь гляди, как мы иной раз несправедливо сулим о людях. Понимаешь, когда она меня все это уговаривала заказать, одолело меня сомнение… Она была еще красивей, чем утром; платьице — прелесть, шелковое, должно быть, чуть-чуть вырезано у шеи; такая хорошенькая, просто страшно, и милая, и воспитанная, и вообще. А я все же засомневался: вдруг она меня нарочно подбивает заказать побольше дорогой еды? И знаешь, Ральф, до того стало горько: деньги — черт с ними, да сама-то она мне уж очень понравилась…

Так или иначе, когда насоветовала она мне кучу снеди, я спрашиваю: «И вам то же самое?» А она вот так прижала руку к груди и говорит:

«Ни в коем случае! Если мне можно заказать, что я хочу, я возьму толстый-претолстый, большой-пребольшой бифштекс и целый воз жареной картошки «соломки». Есть хочу, умираю! С утра только выпила чашку кофе с «наполеоном», и все. Больше не могла себе позволить. На мое жалованье не прокормишь и золотую рыбку. А молодым людям я себя не часто позволяю водить по ресторанам, честное слово!»

Подумай! Такая откровенная и прямая, и… я просто был готов расцеловать ее, эту малютку Элверну!

— Что же с ней дальше сталось? — спросил Ральф, заметив, что Джо весь ушел в мечты. — Не встречались вы с ней больше?

— Нет, почему же. Мы поженились на другой день. Завтра увидишь ее.