Онлайн чтение книги Миллионы Марко Поло Marco Polos millioner
Глава первая. В которой доктор Циммертюр идет в баню

1

В тот день доктор Циммертюр, проживавший в Амстердаме по улице Хееренграхт, 124, решил отправиться в баню.

Над Голландией вот уже целую неделю лежал беспросветный туман. Он был белым, как вата, он плотным коконом обволакивал красные торцы домов и медные зеленые крыши, он вился вокруг тополей, которые росли вдоль дорог, и пеленой лежал на спящих полях тюльпанов. Можно было подумать, что вся Голландия — игрушечная страна, которую нюрнбергские умельцы смастерили и, упаковав в вату, отправили по почте в качестве рождественского подарка. Но Рождество давно уже миновало. И если верить календарю, белый туман был просто влажной завесой, под покровом которой весна шла в атаку на своего смертельного врага — зиму. Но влажная завеса была холодной как лед, и люди, жившие по берегам каналов, боясь поражения весны и новых приступов ревматизма, укрепляли свой голландский дух по обычаю предков, потягивая джин из тяжелых, украшенных надписями глиняных кружек или сладкий зеленый ликер из бокалов в форме тюльпанов.

Что же касается доктора Циммертюра, он решил отправиться в баню.

Ни один из шестисот восьмидесяти девяти тысяч двухсот жителей Амстердама не чувствовал в этот день потребности подвергнуть анализу свою душевную жизнь. Быть может, из-за хмурой погоды они усомнились в том, что у них есть душевная жизнь, а может, такая погода побудила их самостоятельно заняться анализом собственной души с помощью джина. Доктор запер дверь своей приемной и отправился в банное заведение.

Погода была ужасной! Туман саваном окутывал дома и людей; он приглушал все звуки и все огни. Можно было подумать, что ты перенесен в серый греческий Гадес. «Что за страна, — думал доктор. — Что за страна! Лучше уж было бы и впрямь оказаться в Гадесе, там по крайней мере собираются знаменитые тени. На берегах здешнего Стикса собираются только торговцы бриллиантами и через воду местных каналов переправляют не души, а только эдамские сыры. В этой мгле красивая женщина засияла бы огненным столпом, и весь народ во главе со мной последовал бы за ней. Но красивой женщины я не видел так же давно, как не видел солнца».

Доктор потер свои маленькие пухлые ручки, чтобы разогнать кровь, и потопал о землю короткими ножками, чтобы согреться. Солнце — это миф, а предположение, будто под солнцем есть красивые женщины, сказка. Но доктор еще не успел додумать до конца одолевавшие его мрачные мысли, как они были опровергнуты.

Сам того не замечая, доктор Циммертюр остановился у антикварного магазина Хейвелинка на Пийльстег. И именно в этом, давно ему знакомом магазине стояло опровержение, блистательное опровержение.

Она была стройна и грациозна, как березка. Под плотно облегающим голову фетровым шлемом доктор увидел в профиль прямой нос, не то серые, не то серо-голубые глаза и изящно очерченные губы без всяких следов помады. В длинных, обтянутых перчатками пальцах она держала маленькую кованую китайскую шкатулку, которую внимательно рассматривала в скупом свете дня. Шея незнакомки была молочной белизны. Рядом с ней стоял хозяин магазина Хейвелинк, пузатый, как кружка для портера, с лицом того же цвета, что портер, и с волосами, которые, как портер, пенились вокруг его ушей. Хейвелинк следил за каждым движением дамы из-под недоверчиво нахмуренных бровей. Брови Хейвелинка всегда напоминали Циммертюру время, когда сам доктор еще играл в жмурки: брови антиквара были такими кустистыми, что казались повязкой, которую Хейвелинк сдвинул на лоб, чтобы плутовать во время игры. Не было никакого сомнения: господин Хейвелинк охотно играл в жмурки со своими покупателями и при этом плутовал.

Из-под фетрового шлема сбоку выбивался маленький локон. Доктор встрепенулся. Как все представители его племени, он любил блондинок, а локон под шляпкой был пепельного цвета с бронзовым отливом. Циммертюр пожал плечами. Это был модный цвет. Но с другой стороны, губы незнакомки не накрашены. Что прикажете думать?

Господин Хейвелинк так напряженно следил за посетительницей, что не обратил внимания на доктора. А между тем они были старыми знакомцами: антиквар пребывал в твердом убеждении, что доктор в сговоре с двумя преступниками однажды его надул. Поскольку мы, как правило, больше всего боимся, что с нами поступят так, как обычно поступаем мы сами, господин Хейвелинк жил в постоянном страхе, что его надуют.

Доктор вздрогнул. Только теперь он кое-что заметил. Не он один разглядывал то, что можно было увидеть через окно антикварной лавки.

За спиной доктора стоял молодой человек в драповом пальто, и глаза его неотрывно следили за происходящим в лавке. Молодой человек был высок, смугл и гладко выбрит, с крупным чувственным ртом и влажными мерцающими глазами. Он походил на одного из тех пианистов-любителей или поэтов-дилетантов, которые дюжинами обретаются в мастерских и барах Монпарнаса. А глаза его мерцали загадочным блеском, который встречается тем чаще, чем ближе к границам России, где сильнее чувствуется животное начало. Теперь молодой человек прикрыл носовым платком нижнюю часть лица и надвинул шляпу на глаза. Доктор, наблюдавший за ним краем глаза, снова повернул голову к витрине и увидел, что сцена внутри магазина изменила свой характер.

Господин Хейвелинк успел заметить доктора и тотчас забыл свою прекрасную покупательницу. С пылающими щеками и мечущими огонь глазами он погрозил кулаком своему врагу по ту сторону витрины. Доктор ответил учтивым поклоном и такой лучезарной улыбкой, какой могла бы улыбнуться только полная луна. Разъяренный антиквар изверг поток слов, которые не достигали докторских ушей, потому что их заглушала витрина. Видно было только, как толстые губы продавца формируют и изрыгают яростные существительные. Теперь и покупательница повернулась к окну и с изумлением посмотрела на улицу. Смерив доктора лукавым взглядом и, судя по всему, поняв что-то из словесного потока, лившегося из уст антиквара, она вдруг от души рассмеялась. Доктор почувствовал, как краска приливает к его щекам. Он понял, что в данную минуту играет неблагодарную роль и вряд ли сможет произвести благоприятное впечатление на даму. Мужчина в драповом пальто перешел на другую сторону улицы. Отсюда он продолжал внимательно следить за происходящим. А доктор, благословляя окутавший его туман, скрылся в направлении Ахтербургваль.

— В другой раз, — бормотал он, — в другой раз, милейший Хейвелинк…

Доктор успел записать на счет антиквара много штрафных санкций, прежде чем наконец добрался до банного заведения.

Баня недвусмысленно свидетельствовала о том, что за погода стоит на дворе. Все одиночные кабины были заняты — свободными оставались только две ванны в кабине на двоих. Доктор купил билет в одну из ванн, разделся в гардеробе и под защитой драпировки прошел к своему месту. Банщик закрыл двери кабины и опустил на ванну крышку с отверстием для головы. Торчащая из этого отверстия голова доктора лежала на крышке ванны, как голова Иоанна Крестителя на блюде Саломеи.

— Биллем! — сказал доктор. — Дай мне света! Вот уже несколько недель я не видел дневного света. Дай мне такую порцию заменителя, какую я смогу выдержать.

Одетый в белое банщик включил несколько ламп.

— Больше света! — вскричал доктор Циммертюр. — Окружи меня горящими шарами, пока я не стану напоминать Диану среди звезд с картины Тинторетто в Венеции. Света, Биллем, больше света!

Темная, выразительная голова, на первый взгляд лишенная тела и покоившаяся на крышке соседней ванны, медленно повернулась к доктору.

— Тинторетто? — спросил густой голос. — Что-то я не помню у него такой картины. В каком венецианском музее она висит?

2

При звуке этого голоса доктор Циммертюр стал медленно поворачивать лежащую на крышке ванны голову — теперь две головы, его собственная и соседа, были обращены друг к другу лицом, словно обломки двух античных статуй, водруженные на две консоли.

— В какой галерее висит картина? — любезно улыбнувшись, переспросил доктор Циммертюр. — Кажется, во Дворце дожей. А может, в Академии или во дворце Мочениго. По правде сказать, не помню. Впрочем, может, это вовсе и не Диана, а Мадонна. И кстати говоря, я начинаю думать, что, может, это вовсе и не Тинторетто.

Характерная физиономия смерила голову доктора снисходительным взглядом, не лишенным иронии.

— А вообще-то вы знаете Венецию?

Доктор лучезарно улыбнулся:

— Конечно! Во-первых, я бывал там, как и все прочие люди, во-вторых, я оттуда родом.

— Вот как? — спросил сосед доктора с нескрываемой иронией. — По правде сказать, я был склонен предположить, что ваша… ваша родина расположена значительно восточнее.

— Совершенно верно! — ответил доктор. — Вы попали в точку. Родина моих предков, которую они называли Раем — теперь на него претендует весь мир, — и в самом деле расположена была у Персидского залива, но они покинули ее и после нескольких тысяч лет бродячей жизни и неудачного турне в Египет обосновались в Палестине. В этом смысле вы правы, совершенно правы. Но как все те, кто ведет свое происхождение от древнего рода, я скромен. В обыденных разговорах я не хвастаюсь своими предками. Если кто-то спрашивает меня, откуда я родом, я перепрыгиваю через первые пять тысяч лет и отвечаю: «Из Венеции».

Сосед посмотрел на доктора тяжелым, серьезным взглядом.

— Я полагаю, это тоже весьма достойное происхождение!

— Еще бы! — подхватил доктор почти таким же серьезным тоном. — Венеция — царица Средиземного моря, прямая наследница Рима, единственная часть Римской империи, куда не ступала нога варвара…

— Когда ваша семья уехала из Венеции? — перебил его сосед. — И как давно она живет в Голландии?

— Немногим более ста лет. Мы покинули Венецию, — усмехнулся доктор, — вместе с единственными в городе лошадьми. Знаете ли вы, сударь, когда это случилось?

Тот кивнул:

— Знаю. Я сам венецианец. В 1796 году колокола собора Святого Марка прозвонили отходную Венеции. Проклятый корсиканец отнял все: нашу власть, нашу свободу, наши сокровища, да-да, и даже четверку бронзовых коней с фасада собора. Si, si! Так было начертано в звездах.

Доктор Циммертюр посмотрел на соседа долгим взглядом, но тот, казалось, этого не замечал. Теперь его лежащую голову можно было принять за скульптуру Верроккьо или Донателло: худое, волевое лицо кондотьера с узкими, упрямыми губами и зорким соколиным взглядом. Но в то же время на этом лице лежала печать усталости и недовольства: не победоносный кондотьер был соседом доктора, а солдат-наемник, борющийся за существование. В гладко зачесанных волосах у висков уже пробивалась седина, а складки у крыльев носа залегли глубже, чем могли бы. Потому что можно было с уверенностью сказать, что этому человеку никак не больше тридцати.

Доктор откашлялся.

— Вы сказали, что бедствия Венеции при Наполеоне были начертаны в звездах. Вы, вероятно, фаталист? На эту мысль меня наводит тип вашего лица.

Заметив удивление в глазах соседа, доктор поспешил добавить:

— Быть может, я кажусь вам назойливым… но ведь мы земляки!

Тот иронически улыбнулся.

— Вы спрашиваете, не фаталист ли я? Я скажу вам, кто я. Я — астролог.

Движения, которые можно сделать в освещенной ярким светом ванне, очень ограниченны, но зато мимику доктора сосед угадал без труда и рассмеялся резким, презрительным смехом.

— Я читаю ваши мысли, это нетрудно, но даже если бы мы не обменялись ни единым словом, я мог бы заранее сказать, какой будет ваша реакция на мое признание! Ваш характер, сударь, написан на вашем лице. Вы родились под знаком Меркурия. Под этим знаком рождены почти все ваши соплеменники. Вы способны шутить, сомневаться, пожимать плечами, разрушать — и все это с поразительной ловкостью, иногда даже гениально, но одного вы не можете: создать что-то новое, и в одном вам отказано: в вере. Да, я астролог, и притом убежденный астролог. Моя фамилия Донати. А кто вы и чем занимаетесь?

3

На вопрос, который синьор Донати в несколько вызывающей манере задал доктору, мы уже ответили читателю в сборнике рассказов под названием «Д-р Ц.». В этих рассказах, которые должны были бы стоять на полке в каждой личной библиотеке, описываются семь эпизодов из жизни и деятельности доктора Йозефа Циммертюра. Доктор Циммертюр был психоаналитик, практиковавший в городе Амстердаме. Его профессией было толковать душевную жизнь своих пациентов, их импульсы, их сны и то, что крылось за этими импульсами и снами. Профессия сводила его с самыми разными людьми, в том числе и с преступниками; и вот о том, как на основе своей науки и с помощью своей редкостной наблюдательности доктор сумел раскрыть или предотвратить немало преступлений и отчаянных поступков, подробно рассказано в вышеупомянутой книге, которая должна была бы стоять на полке в каждой библиотеке.

Доктор, низенький и плотный черноволосый господин с черными блестящими глазами и круглым, как луна, лицом, был по натуре человек на редкость добродушный, очень любопытный, иногда докучливый, но никогда — бестактный. Была у него единственная страсть — разгадывать загадки, и когда речь шла о том, чтобы эту страсть удовлетворить, доктор забывал обо всем: и о том, что внешность у него не слишком представительная, и о том, что храбростью он не отличается. В нем появлялось тогда нечто похожее на яростное упрямство фокстерьера, и он намертво вцеплялся в проблему, которую хотел решить, невзирая на самые неразрешимые трудности, а порой и весьма серьезные опасности. Сам того не подозревая, именно в эту минуту он стоял на пороге величайшего из всех приключений, какие ему до сих пор пришлось пережить.

— Кто я и чем занимаюсь? — переспросил он синьора Донати. И продолжал: — Разрешите представиться, извинив меня, однако, за то, что в настоящую минуту я не имею возможности пожать вам руку!

Он назвал свое имя и профессию. Синьор Донати разразился резким смехом.

— Психоаналитик! И вы еще морщитесь при слове «астролог»! Прекрасно! Можно подумать, что люди делают разницу между вашим ремеслом и моим! Хотя, впрочем, пожалуй, делают. Они называют мою науку древним надувательством, а вашу — новейшим! Вот и вся разница.

— Мне безразлично, что говорят люди, — ответил доктор, которого начал интересовать его сосед. — Я точно знаю, чего стоит моя наука. Но зато я понять не могу, как вообще можно называть наукой астрологию после того, как Коперник и Галилей взорвали то представление о мире, на котором зиждилась астрология: представление о том, что земля — центр вселенной, а планеты и звезды вращаются вокруг нас! Можете вы мне объяснить это, сударь?

— Нет ничего проще, — с мрачной улыбкой сказал астролог. — Вы правы в том, что мир астрологии геоцентричен. Но практическая жизнь людей всегда останется геоцентричной. Солнце для нас «встает» и «садится», независимо оттого, кажется нам это или происходит на самом деле. И как не изменилась со времен Коперника скудная мера света и тепла, что наша планета получает извне, так неизменными остались внеземные влияния.

— И все же! — воскликнул доктор, так сдавив себе шею отверстием в крышке ванны, что едва не задушил самого себя. — И все же объясните мне прежде всего: какая связь существует между звездами на небе, которые вы зовете планетами, и судьбой новорожденного младенца? Какая тут может быть связь?

Астролог улыбнулся усталой улыбкой, какой улыбается няня, по своей профессиональной обязанности вынужденная утолять неуемную жажду знаний своего настойчивого питомца.

— Какая связь? Ах, эти вечно повторяющиеся возражения! Тысячи астрологов отвечали на них до меня, и еще многие тысячи будут отвечать после. Племя скептиков борется со своей жаждой поверить, не решаясь поверить! Ваш вопрос, сударь, не делает чести ни вам, ни науке, которой, по вашим словам, вы занимаетесь. Ибо о вашем вопросе можно сказать одно — он ненаучен. Задача науки не в том, чтобы рассуждать, возможно ли то или это, а определять, что происходит, происходит ли , и если да, при каких предпосылках. Как может быть, что некоторые колебания эфира вызывают изображение на сетчатке? Этот вопрос оптики не касается. Оптика констатирует, что это происходит, и пытается установить, по каким законам. Почему мы, собственно говоря, умираем? На свете нет биолога, который даст вам исчерпывающий ответ на этот вопрос, но никто не может оспорить этот факт — не так ли? Астрология, сударь (и тут я касаюсь самого существа вопроса), астрология — это не какое-нибудь вымышленное теоретическое построение, это наука, истинность которой доказана опытом . Если бы вы, подобно мне, изучили тысячи гороскопов, которые сохранились от былых времен, и увидели, насколько точно они совпадают с жизнью людей, для которых они были составлены, вы перестали бы сомневаться, вы устыдились бы своих сомнений! Возьмите любого человека, о котором вам известно, в котором часу он родился, и чья жизнь вам знакома, дайте сведущему астрологу составить его гороскоп и убедитесь, насколько точка в точку он совпадает с его жизнью, вам известной. Сделайте одну или две подобные пробы — и вы хорошенько подумаете, прежде чем в другой раз заранее объявлять невозможным то, что противоречит вашим предвзятым представлениям. А кстати, сколько поколений насчитывают эти предвзятые представления? Очень немного, дражайший сударь! Прошло не более ста лет с тех пор, как каждому младенцу мало-мальски достойного происхождения при его появлении на свет составляли гороскоп!

Астролог замолчал. Доктор по своей всегдашней привычке, прежде чем открыть рот, начал усиленно моргать.

— Но… — начал было он.

Однако синьор Донати его прервал.

— Позвольте мне максимально упростить проблему, — сказал он. — Верите вы в везение и невезение?

— Везение и невезение… гм…

— Верите вы в то, что есть люди, которых всю жизнь преследуют неудачи, и другие, у которых «все ладится» каждый раз, когда дело может выгореть или не выгореть?

Доктор откашлялся. Но прежде чем он заговорил, астролог продолжил свою речь:

— Если вы не верите, что есть люди, которые от рождения отмечены удачей, и другие, от рождения невезучие, значит, сударь, вы более недоверчивы, чем страховые агентства! Американские и немецкие страховые агентства ведут статистику, изучая своих клиентов именно с этой точки зрения! Им известно, что есть люди, которые, если представится возможность, непременно попадут под машину, а при ветреной погоде им на голову непременно свалится кирпич. Прежде чем оформить вам длительную страховку, они наводят справки, не принадлежите ли вы к упомянутой категории — от этого будет зависеть размер вашей страховой премии. Спросите любого страхового агента — он вам это подтвердит!

Доктору наконец удалось вставить слово:

— И это зависит от расположения звезд при нашем рождении? Прошу прощения, но…

Худое лицо астролога медленно приобретало бронзовый оттенок. Очевидно, это была его манера краснеть.

— Я не сказал, что это зависит от расположения звезд при нашем рождении. Глубинную загадку мироздания я разгадать не берусь. Я говорю, что по расположению звезд в момент рождения человека можно увидеть, как сложится его жизнь. Понимаете разницу?

— По-моему, да, — ответил доктор и на минуту задумался. Вдруг лицо его просияло. — Но это же великолепно! — воскликнул он, сверкая глазами. — Приходит к вам бедняк и просит, чтобы вы составили его гороскоп. Вы читаете по звездам, что беды вашего клиента временные, он родился под счастливым созвездием и по сути дела ему суждены почести, власть и несметные богатства. Вы помогаете ему, взяв с него обещание, что он поделится с вами будущим богатством, вы снабжаете его деньгами, а когда приходит время, получаете свое вознаграждение! Говорят, жизнь — это беговая дорожка, ипподром, да только нам, простым смертным, трудно угадать, кто выйдет победителем в забеге. Иное дело вы! Стоит вам бросить взгляд на звездное небо, и вы уже все знаете. Вы можете ставить на одного аутсайдера за другим и уносить домой честно заработанный выигрыш! Великолепно! Грандиозно!

— Ваша нация верна себе, — с кислой улыбкой заметил астролог. — Вы смотрите на вещи с экономической точки зрения. Позвольте вам сказать, что у меня нет денег для финансирования моих клиентов. Наука — по крайней мере моя наука — приносит скудный доход своим верным служителям.

Астролог окинул многозначительным взглядом полное лицо своего собеседника.

— Моя наука также! — стал оправдываться доктор. — Но разве я не прав? Разве нельзя представить себе подобный случай?

— Представить его себе очень легко, — сухо ответил синьор Донати. — Только до сих пор подобный случай мне еще ни разу не представился.

— В один прекрасный день представится, — утешил его доктор, — На ипподроме жизни вы встретите никем не признанного аутсайдера , «темную лошадку», как говорят англичане, вы вложите в него деньги и благодаря своей науке унесете домой великий жизненный выигрыш. Великолепно! И вполне справедливо.

— Сударь, — саркастически заметил астролог, — позвольте вам сказать, что я рассматриваю свою науку не столько как средство ухватить тайную подсказку на бирже жизни, сколько как средство познать свою собственную судьбу и судьбу других людей. Именно это знание и есть самое драгоценное, что мы можем добыть у звезд.

— Познать других и самого себя! — повторил доктор. — Но ведь именно это пытался в свое время делать Сократ! Впрочем, это то самое, что пытаюсь делать я с помощью моей науки, — добавил он после секундной паузы.

Синьор Донати усмехнулся усмешкой кондотьера.

— Стало быть, мы коллеги, — снисходительно бросил он.

— Коллеги и конкуренты! — поправил его доктор с лучезарной улыбкой.

Оба ученых собрата с минуту молчаливо разглядывали друг друга. И вдруг доктора осенила мысль. Она позабавила его до такой степени, что он едва не разнес на части ванну, в крышку которой голова его была втиснута так же надежно, как китайский преступник в колодки. Потом, устроившись в ванне в прежней позе, он воскликнул:

— Синьор Донати! У меня есть предложение.

Астролог смотрел на него с холодной настороженностью.

— Первого же клиента, который придет ко мне завтра утром, я посылаю к вам, а первого клиента, который придет к вам, вы посылаете ко мне. И мы сравним, кто из нас глубже проникнет в его душу и лучше ее истолкует! Вы поняли, о чем я? Что вы на это скажете?

Астролог с важностью кивнул.

— Я принимаю ваше предложение, — сказал он. — И надеюсь, сумею дать вам такое представление о возможностях моей науки, что вы навсегда откажетесь от ваших недостойных меркурианских насмешек.

— Ничего лучшего я и не желаю, — добродушно сказал доктор. — Виллем! Довольно! Туши свет! Я хочу вылезти из ванны.

Пришел банщик, освободивший каждого из собеседников из его ванны. Немного погодя они встретились в холле банного заведения. На улице туман завивал все новые кольца вокруг красных фасадов и медных зеленых крыш.

Продев свою короткую ручку под локоть астролога, доктор повлек его за собой по улице.

— Позвольте мне угостить вас стаканчиком вермута в погребке Белдемакера. Необходимо чем-нибудь завершить наш словесный турнир. К тому же всякое пари и договор полагается обмыть!

— Вермут во всяком случае лучше цикуты, которую поднесли Сократу, — холодно ответил астролог и первым вошел в погребок.