Онлайн чтение книги Мари Marie: An Episode in the Life of the Late Allan Quatermain
ГЛАВА XV. Ретиф просит об одолжении

Время от времени, в течение нашего тревожного жизненного путешествия, мы достигаем маленьких оазисов почти полного счастья, вкрапленных то тут, то там в тернистые дебри нашей жизни. Иногда они бывают всего лишь часами плотского наслаждения. В других случаях они как бы красиво созданы водами, текущими из наших духовных источников бытия, и мы чувствуем присутствие и поддержку нас со стороны самого Бога внутри нас и вокруг нас, направляющего наши стопы к невообразимому концу, который является Им самим… Случайно, однако, все это — физическое удовлетворение и божественная и человеческая любовь — смешаны в одно целое, подобно душе и телу, и мы можем сказать: «Теперь я знаю, что такое радость…».

Такой час пришел для меня вечером того дня, когда я выиграл пари у Дингаана, когда дюжина жизней, или около этого, были поставлены на карту моих нервов и искусства. Они не изменили мне, хотя я знал, что, не будь подсказки от Ханса (а кто послал эту подсказку, спрашиваю я?), то они вообще не сослужили бы мне службу. Со всеми моими прикидками и опытом, мне никогда не пришло бы в голову, что замечательные глаза грифов улавливают вспышку пороха даже при ярком солнечном свете, и они отклоняются от своего пути раньше, чем их может настигнуть смертоносная пуля.

В эту ночь я действительно, был маленьким ребенком. Даже Анри Марэ оттаял и разговаривал со мною, как отец мог бы говорить со своим ребенком. Он, всегда тайно нелюбящий меня, отчасти потому, что я англичанин, отчасти потому, что я всегда составлял компанию его дочери, и он ревновал меня. Отчасти по той причине, что я стоял на пути его племянника, Эрнана Перейры, которого он или любил, или боялся, или и то, и другое вместе взятые. Что касается остальных — мужчин, женщин и детей, — то они благодарили меня и благословляли со слезами на глазах, клялись, что хоть я и молод, никто другой не должен быть их командиром.

Можно себе представить, что фру Принслоо, она хотя и относила мой успех за счет жареной ею печенки и короткого сна, на котором она тогда настояла, ее восторг был самым шумным.

— Смотрите на него, — говорила она, указывая своим жирным пальцем на мою незначительную особу, обращаясь к своей семье. — Если бы у меня был такой муж, или сын, вместо вас, чурбанов, которых Бог привязал ко мне подобно путам на копытах ослицы, я была бы счастлива.

— Бог сделал это для того, чтобы предотвратить тебя от брыкания, старая фру, — шутливым тоном сказал ее супруг, спокойный человек. — Правда, если бы только он накинул другие пута и на твой язык, то я также был бы счастлив!..

В ответ фру шлепнула его по голове, а дети, хихикая, убрались с дороги.

Но наиболее блаженным явлением была моя беседа с Мари. Все, что имело место между нами, лучше предоставить воображению, поскольку любовная болтовня при любых обстоятельствах не интересна для других. Также это настолько священно, что его не следует смаковать. Одно только, однако, я изложу, потому что в свете дальнейших событий, я чувствую, что это было пророческим, и о нем не было сказано только случайно…

Это случилось в конце нашего разговора, когда Мари возвращала мне пистолет, который я дал ей недавно для ужасной цели.

— Три раза ты спас мне жизнь, Аллан: один раз в Марэсфонтейне, второй — от голода, и теперь, — в третий раз, — от Дингаана, прикосновение которого значило бы для меня смерть. Я теперь задаю себе вопрос: наступит ли когда-нибудь мой черед спасти твою жизнь?

Она в течение некоторого времени смотрела вниз, потом подняла голову и положила руку мне на плечо, тихо добавив:

— Ты знаешь, Аллан, я думаю, что это будет в… — и внезапно она круто повернулась на пятках и покинула меня, оставив фразу неоконченной, а меня в недоумении.

Вот так и произошло, что с помощью Провидения я получил возможность спасти всех этих достойных людей от ужасной смерти. И, однако, я часто размышлял, что если бы события пошли иначе, если бы, например, король грифов нашел в себе силы отлететь умирать подальше, то конец мог бы быть иным. Тогда я наверняка выстрелил бы в Дингаана и убил бы его, и каждый из нас, конечно, был бы убит на месте. Но, если бы Дингаан умер в тот день, тогда Ретиф с его спутниками никогда не были бы так зверски убиты… Также, если бы мирно настроенный Панда, брат Дингаана, унаследовал бы его трон, очевидно не было бы и последующей резни в Виинене, и все остальные сражения не имели бы места. Но именно так было суждено и кто я, собственно говоря, такой, чтобы спорить с судьбой? Несомненно, было предопределено, чтобы эти события произошли, и они произошли, как им было положено! Тут уж нечего говорить!

Рано на следующее утро мы собрали наших быков, которые немного отдохнули и отъелись. Через час-два началось наше странствие, согласно данному Дингааном слову. Он даже прислал нам проводников под командованием капитана Камбулы, чтобы показать нам дорогу до Наталя.

Я позавтракал в то утро вместе с преподобным мистером Оуэном и его людьми, причем моей целью было уговорить его уехать вместе с нами, ибо я не считал что Зулуленд является безопасным местом для белых женщин и детей. Мои усилия оказались бесплодными. Миссис Галлей, жена отсутствовавшего переводчика, у которой было трое малышей, мисс Оуэн и прислуга, Джен Вильямс, очень хотели поступить так, как рекомендовал я. Но супруги Оуэн, исполненные истинного миссионерского рвения, даже не хотели об этом слышать.

Они говорили, что Бог защитит их, что они в этой стране всего несколько месяцев, что это было бы актом трусости и предательства — бежать в самом начале их работы. Здесь я могу добавить, что после истребления группы Ретифа Оуэны изменили свою точку зрения, немного поспорили и бежали с величайшей поспешностью…

Я рассказал Оуэну, как близок я был к тому, чтобы застрелить Дингаана, после чего зулусы могли истребить всех нас. Это сообщение сильно смутило его. И он прочитал мне целую лекцию о грехах кровожадности и желания отмщения. Так что, обнаружив, что мы совершенно по-разному смотрим на вещи и спорить впустую бесполезно, я пожелал ему и его людям всего хорошего и всяческой удачи и пошел своей дорогой, мало догадываясь, при каких обстоятельствах нам предстоит снова встретиться…

Часом позднее мы двинулись в путь. Миновав проклятый холм, Хлома Амабуту, где я заметил несколько насытившихся аасфогелей, спящих на скалах, мы подъехали к воротам Большого Крааля. Здесь я, к моему удивлению, увидел Дингаана с несколькими советниками и вооруженной охраной, сидевших в тени двух больших молочных деревьев. Опасаясь вероломного предательства, я остановил фургоны и посоветовал бурам зарядить ружья и быть готовыми к самому худшему…

Тут же появился Томас Холстед, который сказал мне, что Дингаан желает говорить с нами. Я спросил его, не означает ли это, что нас собираются убить. Но он ответил:

«Нет, вы в полной безопасности… Король получил какие-то известия, которые привели его в хорошее настроение по отношению к белым людям, и он просто желает попрощаться с вами, пожелать доброго пути и это, пожалуй, все…».

И тогда мы смело двинулись туда, где сидел Дингаан, и подошли к нему в полном составе. Он довольно вежливо приветствовал нас и даже дал мне пожать свою жирную руку.

— Макумазан, — сказал он, — хоть это и стоило мне многих быков, но я доволен, что твое колдовство восторжествовало вчера. Если бы так не вышло, я должен был бы убить всех этих твоих друзей, что стало бы причиной войны между мною и амабуна. Сегодня я узнал, что эти амабуна посылают ко мне дружеское посольство под командованием одного их своих великих вождей, и я думаю, что вы встретите их по дороге. Поэтому я поручаю тебе сказать им, чтобы они приходили сюда без страха, ибо я приму их хорошо и охотно выслушаю все, что они мне скажут.

Я ответил, что точно передам все, как он поручает.

— Хорошо, — сказал он, — я посылаю двенадцать голов скота вместе с тобой: шесть для вашего пропитания, а шесть — в качестве подарка посольству амабуна. Также Камбула, мой капитан, имеет поручение проследить, чтобы вы в полной безопасности переправились через реку Тугелу.

Я поблагодарил Дингаана и уже повернулся, чтобы уходить, как вдруг глаза короля зулусов заметили Мари, которая, довольно неосторожно и глупо, использовала эту кратковременную остановку, чтобы выйти из фургона и сказать мне что-то незначительное.

— Так вот эта девушка, о которой ты говорил? — спросил Дингаан, — та, на которой ты собираешься жениться?

— Да, — ответил я.

— Клянусь головой Великого Черного! — воскликнул он. — Она и вправду очень красива… Не хочешь ли ты преподнести ее мне в подарок, Макумазан?

— Нет, она не моя, чтобы дарить ее!

— Хорошо! Тогда, Макумазан, я уплачу тебе сто голов скота за нее, что является ценой королевской жены, и дам тебе десять красивейших девушек Зулуленда в обмен.

Я ответил, что это невозможно.

Король заметно начал наливаться гневом.

— Я задержу ее, хочешь ты этого, или нет, — сказал он сердито.

— Тогда ты возьмешь ее мертвой, о Дингаан, — возразил я, — так как здесь много волшебства, которое убило грифов! — и я многозначительно похлопал по стволу ружья.

Конечно, в данном случае я имел в виду, что мертвой будет Мари, но, поскольку мое знание зулусского языка было несовершенным, Дингаан понял эти слова так, что мертвым будет он, и я, думаю, это сильно его испугало. Во всяком случае, он в ответ сказал мне:

— Ладно… Я обещал всем вам полную сохранность если ты выиграешь пари, так что гамба гахле (идите с миром). Я желаю не иметь никаких споров с белым народом, однако, Макумазан, ты первый из них, кто отказал в подарке Дингаану. Но у меня нет зуба на тебя, и если ты надумаешь вернуться сюда, ты будешь гостеприимно встречен, ибо я осознал, что, хотя ты и такой маленький и юный, но весьма умный и обладаешь своей собственной волей. Также хорошо и то, что ты понимаешь наш язык и говоришь всегда правду… Скажи народу Георга, что мое сердце мягко к нему, — он круто повернулся и зашагал через ворота крааля.

Я был очень доволен увидеть Дингаана в последний раз, так как теперь знал, что мы находимся в безопасности, исключая, естественно, те несчастные случаи, которые могут застигнуть любых путешественников по дикой стране. В настоящее время, безусловно, пока он не повидается с упомянутым им посольством, Дингаан желал оставаться в хороших отношениях с бурами. Будучи уверенным в этом, мы продвигались с легким сердцем своей дорогой, благодаря Небо за проявленное к нам милосердие.

Это случилось на третий день нашего путешествия, когда мы подтягивались ближе к реке Тугеле. Мы встретили бурское посольство около небольшого ручья, где предполагали остановиться и мы, чтобы пообедать. Они — эти посланцы — спали в самое жаркое время дня и не заметили нас до тех пор, пока мы не подошли к ним. Тогда, бросив взгляд на нашу зулусскую охрану, они вскочили на ноги и опрометью бросились за своими ружьями.

Тут из буша появились наши фургоны и они уставились на них в изумлении, не понимая, кто мог ехать в этой стране в запряженных быками фургонах. Мы обратились к ним на голландском языке и уже в следующую минуту были среди них. Когда мы еще подъезжали, глаза мои остановились на плотном седобородом человеке, фигура которого показалась мне знакомой, и я подошел к нему, не обращая внимания на остальных. Вскоре я точно удостоверился, кто это такой и, протянув руку, весело сказал:

— Добрый день, минхеер Ретиф! Кто мог бы только подумать, что мы, расставшиеся давно и так далеко отсюда, доживем до встречи среди зулусов?

Он с удивлением уставился на меня.

— Кто это такой? Кто это такой? Всемогущий! Я ведь теперь знаю, кто это такой… Ведь это тот маленький англичанин, Аллан Квотермейн, который стрелял гусей в Старой Колонии! Ладно, мне не следовало бы удивляться, потому что человек, которого ты побил в том состязании, говорил мне, что ты путешествуешь где-то в этих краях… Только я понял его так что тебя убили зулусы…

— Если вы имеете в виду Эрнана Перейру, то где вы встретились с ним? — ответил я.

— Да вон там, в нижнем течении Тугелы, на отвратительной дороге. Однако, он сможет сам рассказать тебе об этом, потому что я взял его с собой, чтобы он показал дорогу к краалю Дингаана. Где Перейра? Пришлите Перейру сюда! Я хочу поговорить с ним.

— Я здесь! — ответил сонный, ненавистный голос самого Перейры с другой стороны густого кустарника, где он дремал. — В чем дело, командир? Я иду!

И он появился перед нами, потягиваясь и зевая, как раз в тот момент, когда подошли остальные буры. Перейра прежде всего бросил взгляд на Анри Марэ и начал приветствовать его, говоря:

— Благодарение Богу, дядя, вы невредимы!

Затем его глаза остановились на мне, и я не думаю, чтобы когда-нибудь я видел такое полное изменение человеческой физиономии. Челюсть у него отвисла, краска исчезла с его щек, оставив, пожалуй, лишь желтый цвет, который вообще присущ лицам португальского происхождения. Его протянутая к дядюшке рука безжизненно упала.

— Аллан Квотермейн! — воскликнул он. — Что такое? Ведь я был уверен, что вы умерли!

— Что мне и следовало бы сделать, минхеер Перейра, даже более двух раз, чтобы вы могли продолжать свою дорогу, — сказал я.

— Что ты имеешь в виду, Аллан? — вмешался Ретиф.

— Я сама скажу вам, что он имеет в виду, — вскричала фру Принслоо, грозя Перейре своим жирным кулаком. — Эта желтая собака дважды намеревалась убить Аллана, Аллана, который спас его жизнь и все наши жизни. Один раз он стрелял в него в ущелье и оцарапал ему щеку: смотрите, вот шрам от этой раны. Еще раз он замыслил заговор с зулусами, чтобы убить его, сказал Дингаану, что он — Аллан — злодей и колдун, который принесет проклятие на его страну.

Теперь Ретиф пристально посмотрел на Перейру.

— Что вы скажете на это? — спросил он.

— Что я скажу? — повторил Перейра, приходя в себя. — Да ведь это же ложь, или недоразумение… Я никогда не стрелял в хеера Аллана ни в каком ущелье… Разве это возможно, чтобы я мог так поступить, когда он как раз перед этим вынянчил меня, возвратив к жизни? Я никогда не замышлял заговора с зулусами, не могу даже этого представить, ибо это означало бы смерть и моего дяди и моей кузины, а также всех их компаньонов. Разве я сумасшедший, чтобы сотворить подобную нелепость?

— Не сумасшедший, а подлый! — пронзительно закричала фру Принслоо. — Я настаиваю, хеер Ретиф, на моих словах, это не ложь! Спросите людей, которые со мной, — добавила она, апеллируя к остальным, которые за исключением Марэ, ответили в один голос:

— Нет, это не ложь!

— Тише! — сказал Ретиф. — Теперь, Аллан, ты расскажи нам свою историю.

И тогда я рассказал ему все, пропуская, конечно, многие детали. Даже и тогда рассказ получился длинным, хотя, по-моему, он не утомил слушателей.

— Всемогущий! — сказал Ретиф, когда я закончил. — Это странная история, более удивительная из всех когда-либо слышанных мною. Если все это правда, Эрнан Перейра, то ты заслуживаешь того, чтобы быть поставленным спиной к дереву и расстрелянным!

— Бог на небесах! — ответил он. — Разве могу я быть приговоренным к смерти на основании такой сказки?… Я, невинный человек? Где улики? Этот англичанин наговаривает все против меня лишь по простой причине: потому что он украл у меня любовь моей кузины, с которой я был с детства обручен. Где его свидетели, пусть скажет?

— Что касается выстрела в меня в ущелье, то у меня нет ни одного свидетеля, за исключением Бога, который видел вас, — ответил я. — А в отношении заговора, организованного вами против меня среди зулусов, здесь, к счастью, имеется один свидетель, капитан Камбула, которого послали захватить меня, как было инспирировано вами, и который командует нашим эскортом.

— Дикарь! — воскликнул гневно Перейра. — Разве сказка дикаря может быть выставлена против белого человека? Кроме того, кто переведет эту историю? Вы, минхеер Квотермейн, здесь являетесь единственным кто знает его язык, если вы его действительно знаете, да к тому же ведь вы являетесь и моим обвинителем…

— Пожалуй, это правда, — заметил Ретиф. — Такой свидетель не может быть признан действительным без специально присягнувшего переводчика… Ну, тогда слушайте… Я выношу приговор, как походный командир. Эрнан Перейра, я знал тебя в прошлом, как мошенника, ибо я помню, что ты обманул этого молодого человека в товарищеском испытании искусством стрельбы, на котором я сам присутствовал. Но с тех пор я не слышал ничего больше о тебе, ни хорошего, ни плохого. Сегодня юный Аллан Квотермейн и многие мои соотечественники выдвинули против тебя тяжкие обвинения, которые, однако, в настоящее время нет возможности ни доказать, ни опровергнуть. Что поделаешь, пока я не принял решения, как отреагировать на эти обвинения. Я думаю, что тебе, Эрнан, лучше всего отправиться назад со своим дядей, Анри Марэ, к бурам-переселенцам, где тебя можно будет предать суду и поступить с тобой по закону…

— Если так, то он отправится назад один, — вмешалась фру Принслоо. — С нами вместе он возвращаться не будет, ибо мы выберем удобный момент и пристрелим его — вонючего кота, который бросил нас умирать с голода и потом пытался убить маленького Аллана Квотермейна, спасшего наши жизни! — и хор голосов сзади фру Принслоо откликнулся, как эхо:

— Да-да… мы застрелим его!

— Эрнан Перейра, — сказал Ретиф, потирая свой широкий лоб, — я не совсем понимаю, почему это, но, кажется, никто не хочет быть твоим попутчиком… Говоря по правде, я и сам этого не хочу. Однако, я полагаю, что со мной тебе будет безопаснее, нежели с этими, другими, которым ты, кажется, внушил отвращение. Но слушай меня, человек, — строго добавил он, — если только я обнаружу, что ты плетешь против нас заговор с зулусами, в тот же час ты умрешь. Понимаешь ты это?

— Я понимаю, что я оклеветан, — возразил Перейра.

— Однако, христианин должен сносить обиды, и поэтому я сделаю так, как вы желаете. А что касается этих лжесвидетельств, то я оставляю их на усмотрение самого Бога…

— А я оставляю тебя на самого дьявола, — заорала фру Принслоо, — который наверняка схватит тебя рано или поздно! Вон с глаз моих, вонючий кот, или я вырву у тебя все волосы!

И она рванулась к нему, размахивая своим ужасным фартуком и хлопнув им Перейру прямо по лицу, отгоняя его прочь, словно он был каким-то вредным насекомым.

И он ушел, я не знаю куда, и так сильно было общественное мнение против него, что я не думаю, чтобы даже его дядя, Анри Марэ, стал бы разыскивать его и утешать. Когда Перейра ушел, наша группа начала беседу с людьми Ретифа, а нам было много о чем поговорить… Командир особенно заинтересовался историей моего пари с Дингааном, посредством чего я спас жизни всех моих спутников стрельбой в грифов.

— Это не напрасно, племянник, Всемогущий дал тебе силу держать так прямо ружье, — сказал Ретиф мне, когда вник в сущность дела. — Я припоминаю, что, когда ты убил дичь в Большом Ущелье пулями, чего не смог бы сделать ни один простой охотник, я еще подумал, откуда у тебя такой дар среди нас всех, которые практиковались в этом деле так много лет… А вот теперь я понимаю. Всемогущий — не дурак, он знает свое дело. Я хотел бы, чтобы ты возвратился со мной к Дингаану, однако, поскольку этот испорченный человек, Эрнан Перейра, находится в моей компании, пожалуй, будет лучше, чтобы вы были врозь. Расскажи-ка мне подробнее об этом самом Дингаане. Не намерен ли он нас убить?

— Только не в настоящее время, дядюшка, — ответил я, — потому что в первую очередь он хочет все узнать о бурах. Однако, не доверяйте ему полностью как раз потому, что он так нежно говорит. Помните, если бы я промахнулся по третьему грифу, все мы наверняка были бы уже мертвы. И если вы мудры, не спускайте глаз с Эрнана Перейры…

— Я буду иметь все это в виду, особенно последнее… А теперь мы должны отправляться. Постойте, идите сюда, Анри Марэ, мне нужно сказать вам несколько слов. Я знаю, что этот маленький англичанин, Аллан Квотермейн, который стоит десяти крупных мужчин, любит вашу дочь, чью жизнь он спасал снова и снова, и что она любит его. Почему же, в таком случае, вы не разрешаете им жениться достойным образом?

— Потому что перед Богом я поклялся, что отдам ее замуж за другого человека, моего племянника Эрнана Перейру, на которого каждый, кому только не лень, наговаривает что угодно, — угрюмо ответил Марэ. — И, пока она не достигнет совершеннолетия, эта клятва будет строго и неукоснительно соблюдаться…

— Ого! — сказал Ретиф. — Вы поклялись выдать свою овечку за эту гиену, не правда ли? Что ж, смотрите, чтобы он не растрощил ваши кости, так же, как и ее, и, вполне вероятно, и еще чьи-нибудь… Почему только Бог запускает некоторым людям в их мозги червяка как он делает это с дикими животными, червяка, который заставляет их вечно мчаться по неправильной дороге? Не знаю… Но ведь вы очень религиозны, Анри Марэ, и могли бы хорошо обдумать это дело и дать мне ответ, когда мы встретимся в следующий раз… Что ж, эта ваша девочка скоро будет совершеннолетней и тогда, поскольку я являюсь комендантом того пункта, куда она направляется, я смогу официально выдать ее замуж за того мужчину, за которого она захочет выйти, что бы вы ни говорили, Анри Марэ… Да будут небеса над ними! Я только хотел бы, чтобы у меня была дочь, которую любил бы он! Парень, умеющий поразить любую цель, имеет право владеть многими любимыми…

И, от всего сердца расхохотавшись, Ретиф пошел к своей лошади.

На следующий день после этой встречи, мы перешли вброд Тугелу и вступили на территорию, ныне называемую Наталь. Двухдневное передвижение по красивой стране привело нас к гряде холмов, которые назывались Пакади, или же Пакади именовался какой-то живший там вождь, точно я уже не помню… Когда мы пересекли эти холмы, то на другой их стороне, как нам и говорил Ретиф, обнаружили большую группу буров-переселенцев, занявших пространство до реки бушменов, бедного народа, где нашли могилу многие из них.

Теперь, в далеком будущем, относительно того времени, этот район известен под названием Виинен, или Место Плача, из-за тех пионеров, которые были истреблены Дингааном через каких-нибудь несколько недель после описываемых событий…

Эта страна была настолько приятна, хотя по некоторым причинам и не соответствовала моим склонностям, что в преддверии моей свадьбы с Мари, я купил лошадь у одного из буров и начал внимательно исследовать окружающую местность.

Моей целью было найти соответствующий участок плодородного вельда, где мы смогли бы поселиться, когда нас обвенчают, и такое место, после некоторых поисков, я обнаружил. Оно лежало примерно в тридцати милях на восток, в извилине чудесной речки, известной теперь как Муи Ривер.

Заключенные в эту петлеобразную извилину около тридцати тысяч акров очень плодородной низменной почвы, почти без деревьев и покрытых пышными травами, изобиловали дичью. Над этим местом возвышался холм, с гребня которого стекал Многоводный ручей, питаемый мощным подземным источником. На полпути к холму, если идти к востоку, раскинулось, омываемое ручьем, обширное плато, словно предназначенное для возведения жилья. Я решил, что здесь мы построим наше жилище и будем понемногу богатеть, разводя скот. Я должен объяснить, что эта земля, прежде принадлежавшая племени кафров, истребленному Чакой, королем зулусов, теперь была ничейной и любой мог ее занять…

И, поскольку ее здесь хватило бы многим, я убедил Анри Марэ, Принслоо и Мейеров поехать вместе со мной туда… Когда они увидели такую прекрасную землю, они согласились сделать ее в будущем постоянным пристанищем, но временно решили вернуться к другим бурам из соображений безопасности. Так что с помощью нескольких оставшихся туземцев я отмерил и застолбил владение около двенадцати тысяч акров для себя и оставил туземцев строить примитивный глиняный дом, как временное жилище. Следует добавить, что Принслоо и Мейеры также делали приготовления для строительства простых укрытий почти рядом с моим. Закончив это, я возвратился к Мари в лагерь.

На утро после моего возвращения, там появился Питер Ретиф со своими спутниками. Я спросил его, как он был принят Дингааном.

— Вполне прилично, племянник, — ответил он. — Сперва король был немного сердит, утверждая, что буры украли шестьсот голов его скота. Но я доказал ему, что это сделал вождь Сиконьела, живущий на реке Каледон, который переодел своих людей в одежду белых и усадил их на лошадей, а после этого погнал скот через один из наших лагерей, чтобы создать видимость, что воры — это мы, буры. Тогда Дингаан спросил меня, какова цель моего посещения его. Я ответил, что хочу получить разрешение на землю к югу от Тугелы.

«Приведи назад мне скот, который, как ты говоришь, украл Сиконьела, — сказал он, — и мы будем говорить об этой земле».

Я согласился с этим и вскоре после этого покинул крааль Дингаана.

— А что вы сделали с Эрнаном Перейрой, дядюшка? — спросил я.

— Вот что, Аллан… Когда я был в Умгингундхлову, я проверил правдивость истории, которую ты рассказал мне, в отношении заговора с зулусами и обвинением тебя в колдовстве.

— И что вы узнали, дядюшка?

— Я узнал, что ты говорил правду, так как Дингаан сам рассказал это мне. Тогда я прислал за Перейрой и приказал ему немедленно убираться из нашего лагеря, пригрозив ему, что, если он снова возвратится к бурам, я отдам его под суд за попытку убийства. Он промолчал и ушел.

— Куда же он пошел?

— На место, которое предоставил ему Дингаан, сразу за его краалем. Король сказал, что Перейра будет ему полезен, ибо он умеет чинить ружья и научит его солдат стрелять из них. Так что там, я предполагаю, он и останется, если не надумает, что умнее будет удрать оттуда… Во всяком случае, я уверен, что здесь он не появится, чтобы беспокоить тебя, или кого-нибудь другого.

— Ладно, дядя, но он может побеспокоить вас там, — сказал я с сомнением.

— Что ты имеешь в виду, Аллан?

— Я точно ничего не знаю, но он человек с черным сердцем, предатель по натуре и тем или иным путем будет раздувать ненависть к вам. Не думаете же вы, что он, например, будет любить вас после того, как вы изгнали его, как вора?

Ретиф пожал плечами и громко расхохотался.

— Я рискну этим! Что за смысл забивать себе голову такой змеей? А теперь, Аллан, я кое о чем спрошу тебя. Ты уже женился?

— Нет, дядюшка, это может произойти через пять недель, когда Мари достигнет совершеннолетия. Ее отец еще держится на том, что клятва связывает его, а я обещал, что не трону ее до того.

— И ты, Аллан, в самом деле обещал это? Я думаю, что Анри Марэ выжил из ума, или же его проклятый племянник заколдовал его, как змея делает это с птицей. Однако, я полагаю, что закон на его стороне и, поскольку я являюсь комендантом, я не могу посоветовать кому бы то ни было нарушить закон. Теперь слушай. Твое пребывание здесь совершенно бесполезно, ибо ты только смотришь на спелый персик, который не можешь сорвать, а от этого болит желудок. Поэтому лучшее, что ты можешь сейчас сделать, так это поехать со мной забрать тот скот у Сиконьелы, так как я буду рад твоей компании. После этого мне также захотелось бы, чтобы ты возвратился со мной в Зулуленд, когда я отправлюсь туда окончательно договариваться с Дингааном об этой земле.

— Однако, как же насчет моей женитьбы? — спросил я со страхом.

— О! Я полагаю, что ты сможешь жениться до того, как мы отправимся. Или, если нет, это обязательно произойдет, когда мы возвратимся. Слушай теперь: не разочаровывай меня в этом вопросе, Аллан. Никто из нас не может разговаривать по-зулусски, кроме тебя, который ухватился за этот дикий язык, как утка за воду… И я хочу, чтобы ты был моим переводчиком с Дингааном. Также и сам король специально просил, чтобы ты приехал со мной, когда я пригоню скот, ибо он, кажется, очень полюбил тебя. Он сказал, что уж ты будешь честно переводить слова, а парню, который есть у него для перевода английского и голландского, он не доверяет. Так что сам видишь, в моем важном деле очень будет полезно, если ты поедешь.

Однако, я все еще колебался, ибо какой-то неясный страх перед будущим тяжелым грузом лежал у меня на сердце, предостерегая против этой экспедиции.

— Всемогущий! — сказал Ретиф сердито. — Если ты не соглашаешься сделать такое одолжение, то пусть уж так и будет! Или ты хочешь за это вознаграждение? Единственное, что я могу пообещать тебе, так это тысяч двадцать акров лучшей земли, когда мы ее получим.

— Нет, минхеер Ретиф, — возразил я, — дело не в награде… А что касается земли, то я уже отметил колышками мою ферму на реке, приблизительно в тридцати милях к востоку. Дело ведь в том, что мне не нравится оставлять Мари одну, опасаясь, как бы ее отец не сыграл какую-нибудь штучку со мной, вроде венчания ее с Эрнаном Перейрой…

— О, если это все, что тебя пугает, Аллан, я могу легко все уладить: я дам приказ проповеднику Келльерсу, чтобы он не венчал Мари Марэ ни с кем, кроме тебя, даже если она сама попросит его об этом. Также я прикажу, чтобы, если Перейра появится в лагере, его немедленно взяли под стражу, пока не возвращусь я, чтобы судить его. В конце концов, как комендант, я прикажу Анри Марэ сопровождать нас, так что он ничего не сможет замыслить против тебя. Теперь ты удовлетворен?

Я сказал «да» так бодро, как только мог, хотя и предчувствовал, что добром это не кончится, и мы расстались. Затем я пошел и рассказал Мари, что я пообещал Ретифу. К моему удивлению, она сказала, что, по ее мнению, я действовал разумно.

— Если бы ты остался здесь, — добавила она, — быть может, какая-нибудь новая ссора возникла бы между тобой и моим отцом, что впоследствии принесло бы горечь… Также, дорогой, было бы глупо с твоей стороны обижать коменданта Ретифа, который будет величайшим человеком в этой стране и который очень любит тебя. Ведь мы разлучаемся ненадолго и всю остальную жизнь проведем вместе…

Я покинул ее успокоенный и пошел готовиться к экспедиции.

Разговор с Ретифом я изложил полностью, ибо запомнил из-за его роковых последствий. О, если бы я мог предвидеть!..