Онлайн чтение книги Мери Энн Mary Anne
Глава 10

Мери Энн сидела в гостинице в Колчестере. В руках у нее была копия обвинительного заключения, а рядом сидел рекомендованный Комри адвокат, Смитиз, и писал под ее диктовку.

Напротив за столом сидел Роуланд Молтби, вынужденный выступать как свидетель, угрюмый, чувствующий себя крайне неловко. Его вытащили из дома в Хэртфордшире, чтобы он давал показания. Приехав к нему домой и пригрозив, что, если он будет отрицать, будто счета, о которых говорилось в обвинении, не были представлены ему к оплате, она позовет его жену и разоблачит и его, и Расселла Маннерса, который – вот повезло дьяволу – находился где-то в Индии, она посадила его в экипаж и привезла в Колчестер.

– Что я должен говорить?

– Можете говорить, что угодно, но только так, чтобы с моего брата сняли обвинение в мошенничестве.

– У меня нет желания ввязываться в это дело. Я гражданское лицо, военный трибунал меня не касается.

– Вы сами способствовали его обвинению, теперь вам придется давать показания в пользу моего брата. Или мне лучше вернуться и поговорить с вашей женой?

Она приоткрыла дверь экипажа, сделав вид, будто собирается выпрыгнуть. Он быстро втолкнул ее внутрь и испуганно взглянул на окно верхнего этажа.

– Хорошо, я еду с вами. Дайте мне время, чтобы придумать какой-нибудь предлог. Встретимся на перекрестке через час.

Всю дорогу до Колчестера он просидел с угрюмым видом в надежде уязвить ее этим, однако она даже ни разу не взглянула в его сторону. Она непрерывно что-то писала. «Делает заметки для своего проклятого братца», – решил он. В два часа ночи они прибыли в Вилей, где ему выдали сандвич и пожелали спокойной ночи. Каким же дураком, должно быть, он выглядел в глазах хозяина гостиницы!

Она читала обвинительное заключение, а адвокат записывал.

– «Обвинение первое. В скандальном и постыдном поведении, порочащем звание офицера и джентльмена, проявившемся в самовольной отлучке 21 июля 1807 г., не имея на то разрешения командира части».

– «Обвинение второе. В скандальном и позорном поведении, порочащем» и т.д., «проявившемся в том, что обвиняемый обманным путем выманил у господина Милбанка, казначея военного округа Лидса, сто фунтов стерлингов, представив ему два векселя, которые не были оплачены по предъявлении».

Она остановилась и сделала пометку карандашом.

– А теперь, господин Смитиз, я хотела бы сообщить вам, что мой брат не способен выступать в свою защиту. Вы будете представлять его и проводить перекрестный допрос свидетелей. В качестве свидетеля выступлю я, а также господин Молтби. Мой брат утверждает, что оба обвинения необоснованны и что он невиновен.

– Я понял, госпожа Кларк.

Она вырвала лист бумаги и протянула ему.

– Первое обвинение касается самовольной отлучки. Вот вопросы, которые вы должны задать обвинению. Вопрос первый: «Известно ли вам, что во время моего отсутствия я находился на грани помешательства из-за сильнейшей боли и что трое докторов признали меня негодным к службе?» Вы должны понять, господин Смитиз, военный трибунал – это то, что на кокни называется «лажа». Они хотят уволить моего брата из армии, а для такой цели любые средства хороши.

Вопрос второй: «Известно ли вам, что, как только я прибыл в Лондон, я немедленно отправил инспектору рекомендации доктора, касающиеся моего состояния здоровья?» Вам все понятно?

– Да, госпожа Кларк.

– Прекрасно. Теперь о втором обвинении. Мы не можем предугадать, о чем меня будет спрашивать обвинитель. Наверняка разговор пойдет о векселях, которые я дала своему брату и которые были подписаны моей матерью, Элизабет Маккензи Фаркуар. Дело в том, что ее руки исковерканы ревматизмом и она не может писать, поэтому я водила ее рукой. Причина, почему я использовала ее имя, а не свое, заключается в том, что мне не хотелось, чтобы мое имя было как-то связано с Расселлом Маннерсом – зятем присутствующего здесь господина Молтби. Вы должны обратиться ко мне со следующим вопросом: «Сообщал ли вам господин Роуланд Молтби о том, что он когда-либо отказывался оплачивать вексель, выписанный на имя Расселла Маннерса?» На это я отвечу: «Никогда».

Она взглянула на сидящего напротив мрачного свидетеля. Он потягивал эль и молчал. Адвокат писал.

– После этого, господин Смитиз, – продолжала она, – вы спросите меня: «Зная об имевшем место обмене вышеназванных векселей, можете ли вы с полной уверенностью сказать, что у капитана Томпсона не было намерений обмануть казначея, когда он передавал ему эти векселя?» На это я скажу: «Конечно, нет. Капитану Томпсону было известно, что господин Маннерс был у меня в долгу».

Роуланд Молтби заерзал на стуле.

– Послушайте, вы не можете говорить об этом в суде!

– О чем?

– О том, что происходило на Берлингтон-стрит, 9, когда мы оба, пока наши жены находились в Уэльсе, развлекались там с вами.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду… я ничего подобного не помню. Говоря «в долгу», я имела в виду деньги. Я продала браслет, за который выручила триста фунтов, и дала сто Расселлу. Следовательно, он находился у меня в долгу. Вы согласны?

Роуланд Молтби пожал плечами и взглянул на адвоката.

– Был в долгу, госпожа Кларк. Я так и записал.

– Спасибо, господин Смитиз. Вот и все, что я хотела вам сказать. Давайте выпьем кофе.

Она встала и закинула руки за голову. Господи! Какое же это наслаждение – сражаться, сражаться в одиночку, самостоятельно выискивать веские аргументы. И когда никто не мешает. Билл стал бы молить ее об осторожности, безопасности, благоразумии. Именно это и были его последние слова, когда они прощались перед ее отъездом. «Будь осторожна. Своим вмешательством ты можешь только навредить». Как будто бедный Чарли мог самостоятельно выступать на суде… Три месяца эти животные держали его под арестом, предъявив ему обвинения только неделю назад. Прочитав имена, она поняла причину: все члены трибунала были собственноручно подобраны Эдамом, Гринвудом и полковником Гордоном.

Игра была нацелена против нее, но ее это не беспокоило. Она очистит имя Чарли от обвинения в мошенничестве – остальное не имело значения.

– А защита? – спросил господин Смитиз. – Господин Комри предложил мне вызвать коллегу из Линкольнз Инн. Мы могли бы вместе подготовить заявление от имени вашего брата.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Нет необходимости.

– Вы хотели бы поручить это кому-то еще?

– Я сама напишу заявление.

– Но, мадам…

– О! Пожалуйста, не спорьте. Я знаю, что надо говорить.

– Но язык юридических документов…

– Чем длиннее слово, тем лучше! Я их забросаю словами. Когда вы, господин Смитиз, были еще младенцем, я уже правила оттиски. Краткие изложения дел, составленные адвокатами, были моими первыми книгами. Можете быть уверены, защита будет проведена с полным знанием дела.

Она протянула обоим мужчинам руку для поцелуя и поднялась наверх. Господин Смитиз кашлянул и взглянул на Роуланда Молтби.

– Вы, конечно, проиграете? – спросил Молтби.

– Боюсь, что так.

Заседание трибунала было коротким. Множество свидетелей подтвердили обоснованность первого обвинения. Рассмотрение второго обвинения потребовало больше времени, и обвинители, почувствовав, что не в состоянии расстроить замысел сестры арестованного, все утро провозились с господином Молтби, который сам себе противоречил. Его очень пристрастно допрашивали, но не о векселях или деньгах, а о том, как часто он приезжал к госпоже Кларк в Локтон, принадлежит ли тот дом ей, а если не ей, то кому. По просьбе арестованного объявили перерыв. Субботу и воскресенье сестра арестованного провела в гостинице, запершись в своей спальне и обложившись бумагами. Когда во вторник рассмотрение дела возобновилось, адвокат капитана Томпсона обратился к суду с его заявлением:

«Господин председатель, уважаемые члены военного трибунала!

Прослужив в армии всего около четырех лет, будучи очень молодым и не обладая преимуществами, которые дает опыт, я крайне нуждаюсь в вашем покровительстве и прошу прощения за все нарушения, которые я, возможно, невольно совершил.

Если бы я не был вполне уверен, что в достаточной мере реабилитировал свое доброе имя перед лицом многоуважаемого трибунала в отношении обвинений, выдвинутых против меня с целью опорочить мою репутацию, я ушел бы из общества честных людей, спрятался бы в глуши и приложил бы все усилия, чтобы стереть память о себе.

Однако, джентльмены, я смело и с уверенностью и в то же время с полной покорностью утверждаю, что посланные кучкой завистников отравленные стрелы, нацеленные на то, чтобы нарушить мой душевный покой и повредить моей репутации, будут отбиты щитом чести, невиновности и добропорядочности.

Джентльмены, когда мне впервые выпала честь вступить в 59-й полк, я очень скоро, к своему огромнейшему сожалению, обнаружил, что не только не встречаю сочувствия, но не ощущаю никакой поддержки со стороны полковника Фейна. Во имя справедливости я должен признать, что, возможно, моя молодость и отсутствие опыта были причиной незначительных нарушений, от которых меня могли бы уберечь и знание жизни, и богатый опыт. Безсомнения, полковник Фейн не желал утруждать себя задачей стать моим наставником, и я был неожиданно, без подготовки откомандирован из Ньюарка в Лидс для прохождения службы в рекрутском подразделении.

Я доблестно выполнял свой воинский долг, проявляя исключительное рвение и усердие, которые не прошли бы незамеченными, будь рядом более ответственный и опытный офицер, пока в июле 1807 года у меня не случился приступ тяжелейшей болезни. Моим лечением занимались опытные врачи, но в конечном итоге они заявили, что больше ничего не могут сделать для облегчения моих страданий. И я написал полковнику Фейну, сообщил ему о моем тяжелом состоянии и попросил у него отпуск по болезни. В ответ на мою просьбу я получил письмо, в котором полковник Фейн сообщил, что не в его компетенции давать мне отпуск и что, если мое состояние действительно настолько серьезно, я должен выслать медицинский сертификат старшему инспектору. Я так и сделал, но только по прибытии в Лондон. Я признаю, что совершил ошибку, не сумев правильно оценить ситуацию. Но я осмелюсь обратиться к многоуважаемому суду с вопросом: что заставило командира части представить меня, неопытного молодого человека, перед трибуналом, если не желание разрушить мою жизнь (ведь репутация и есть жизнь для честного человека) и лишить меня всех перспектив на будущее?

А теперь осмелюсь обратить ваше внимание на некоторые замечания по поводу второго обвинения. Я обратился к моей близкой родственнице за денежной помощью. Она прислала мне два вышеупомянутых векселя, полученных ею от господина Расселла Маннерса, эсквайра. Они подлежали оплате господином Молтби, Фишмангерз Холл. В том, что векселя подлинные и будут оплачены по первому предъявлению, у меня не было ни малейшего сомнения, и я попросил господина Милбанка, казначея округа, выдать мне в обмен на эти векселя наличные, что он и сделал. Но вскоре я узнал, что векселя так и не были оплачены. Я не буду занимать ваше драгоценное время, повторяя все слышанное вами, потому что каждое слово, сказанное свидетелями, оправдывает меня и подтверждает мою невиновность.

Джентльмены, я в отчаянии от того, что вынужден так долго злоупотреблять вашим вниманием, но мое стремление наиболее точно и правдиво описать каждое обстоятельство вынуждает меня идти на этот шаг. Я не имею намерения молить многоуважаемый суд о снисхождении. Меня ни в коей мере не беспокоит результат, потому что ваше решение будет продиктовано свободным от предрассудков и просвещенным разумом. Я смиряюсь и подчиняюсь вашему решению и молю высокочтимого председателя и военного юриста поверить, что, каким бы ни было ваше решение, я всегда буду безмерно вам благодарен за внимание, которое вы уделили рассмотрению моего дела».

Господин Смитиз – маленький человечек, в очках, седой, с покатыми плечами – сел. Его голос звучал монотонно. Он зачитывал заявление защиты, как проповедь. Он ни разу не остановился, чтобы заострить на чем-то внимание и произвести на трибунал нужное впечатление. Слова, которые так ясно звучали в спальне гостиницы, которые завораживали и убеждали в полной невиновности, потерялись в невыразительном монологе адвоката. Арестованный сидел неподвижно. Он ни на секунду не отвел глаз от лица сестры. Она наблюдала, как полковник Фейн медленно поднимался со своего стула. И сразу же председатель суда расслабился, члены суда зашевелились в своих креслах. К полковнику Фейну со всех сторон неслись слова одобрения и сочувствия. Он прочистил горло и начал говорить:

– Господин председатель, члены военного трибунала. Я не стал бы занимать ваше время, отвечая на вопросы защиты арестованного, если бы с его стороны не прозвучали тяжелые обвинения в мой адрес, касающиеся мотивов моих поступков и моего поведения.

Если арестованный считает себя невиновным, он должен был бы по достоинству оценить предоставленную мною возможность оправдаться перед военным трибуналом. Всем ясно, что имелись веские основания для предъявления ему этих обвинений. Ему также должно быть известно, что в сложившейся ситуации офицеры полка не могут общаться с ним до тех пор, пока он не объяснит свое поведение перед военным судом.

Арестованный также посчитал возможным утверждать, что я и другие офицеры уделяли ему слишком мало внимания, и, следовательно, обвинил меня в том, что мною руководили низменные побуждения. Я требую, чтобы он подтвердил свое заявление фактами. В действительности все было иначе, я оказывал ему больше внимания, чем считал возможным. Он также обвинил меня в том, что я отправил его в рекрутское подразделение, в том, что я воспользовался правом решать, какой офицер в наибольшей степени подойдет для подобной службы. Однако я изложу суду причины, по которым я остановил свой выбор на капитане Томпсоне.

Ко мне пришел господин Лоутон, владелец гостиницы в Ньюарке, и пожаловался на недопустимое поведение капитана Томпсона. Он сказал, что за день до этого капитан Томпсон жестоко оскорбил его, что ему стоило огромного труда предотвратить драку капитана с официантом и если я не предприму каких-либо шагов, чтобы предотвратить подобные инциденты, он будет вынужден направить петицию с подробным изложением фактов главнокомандующему.

Считая, что подобное поведение порочит честь полка, офицеры которого в основном молодые люди, я решил отправить капитана Томпсона туда, где он не сможет никому причинить вреда.

Касательно первого обвинения напомню трибуналу, что в своем письме я не давал арестованному отпуск, я только напомнил ему, куда следует обратиться, если он действительно болен. Однако он не посчитал нужным последовать моим указаниям.

Касательно второго обвинения я уже заявлял трибуналу, что мне ничего не известно. Передача векселей доказана, однако трибунал будет решать, была ли эта передача совершена с целью мошенничества или нет.

Не буду более злоупотреблять вашим вниманием, джентльмены. Я заявляю, что мне, как, очевидно, и капитану Томпсону, очень хотелось бы, чтобы военный трибунал признал его невиновным.

Полковник Фейн сел, и суд удалился на совещание. Решение было принято быстро. Председатель, который после выступления полковника Фейна, доказавшего необоснованность предъявленных ему обвинений, стал еще строже относиться к арестованному, чьи нападки на своего командира оказались несправедливыми и непристойными, зачитал приговор.

Капитан Томпсон был признан виновным по первому обвинению, но полностью оправдан по второму. Приговор: уволить со службы. Приговор должен быть утвержден главнокомандующим.

Двадцать четвертого мая 1808 года приговор был утвержден герцогом Йоркским и направлен генерал-лейтенанту лорду Чатхэму, командующему Восточным округом. И в тот же день Мери Энн, сестра арестованного, приняла решение мстить, мстить любыми средствами.