Онлайн чтение книги MASH
14

Следующие несколько дней все свое свободное время Генри посвятил раздаче доходов от выигрыша всем, кто поставил на Красных Рейдеров. Деньги ставились следующим образом: половину поставили до игры из расчета 2 к 1, оставшиеся — во время перерыва из расчета 4 к 1. Итого — 3 к 1. Когда Генри дошел до Болота на второй день и протянул каждому его обитателю их 500 долларов и сверху еще 1500, получатели стали таким богатыми, какими давненько себя не ощущали.

— А потратить негде, — заметил Дюк.

— Отправь домой, — посоветовал полковник.

— Не, — сказал Ястреб. — У меня есть идея получше.

— Какая? — сказал Генри.

— Оставь все деньги себе, а нас отправь домой.

— Ха, не выйдет, — ответил Генри.

— Но почему же, тренер? — завозмущался Дюк. — Если учесть то время, что мы с Ястребом проторчали в Корее до того как нас послали сюда, получается, что мы тут уже дольше всех. Ну, кроме тебя.

— Точно, — сказал Ястреб. — И это несправедливо.

— Простите, — сказал Ловец Джон, поднимаясь, — я уже слышал эту песню и с меня хватит.

— Подожди, я с тобой, — сказал Копьеносец. — Боюсь, тоже не вынесу мученического взгляда.

— Нытики! — крикнул им вслед Дюк. — И только потому, что мы эт-та, смоемся отсюда раньше вас!

— Серьезно, Генри, — сказал Ястреб, — мы с Дюком в мартовском списке на увольнение. Осталось всего-то чуть больше трех месяцев. Пока мы сидим на этом краю света, на наших глазах сменилась целая вереница наших сверстников. Приезжают и уезжают. Новички или по второму разу, шарлатаны, недоучки или свихнувшиеся безумцы, неважно кем бы они ни были, но их всех перевели заканчивать службу в Штатах месяца за три-четыре до увольнения.

— Всё правильно, — сказал Генри.

— Но почему? — изумился Дюк.

— А знаю почему, — сказал Ястреб. — Потому что армия всегда сводит счеты!

— В каком смысле? — спросил Генри.

— В смысле, — пояснил Ястреб, — что Дюк и я — это двое из трех самых больших здешних придурков. Или из четырех, если считать Хитреца Роджера.

— Его я считать не буду, — сказал Генри. — Я даже думать о нем боюсь, а если этот сукин сын снова объявится здесь, — я пристрелю его на месте!

— Да все равно, — сказал Ястреб, — сам подумай. Мы так отличились в раздолбайстве, что теперь армия, блюститель демократии и символ справедливости, собирается с нами расквитаться.

— Нет, — возразил Генри. — Ты не прав. Вы не поверите, но это — не наказание.

— Тогда что же это? — спросил Дюк. — Очень смахивает на наказание.

— Как бы иронично это не звучало, — сказал Генри, — но это оттого, что вы двое, как и Ловец Джон, приехали сюда с подготовкой и опытом куда выше среднего. Вы отлично делали свое дело в тяжелые времена, и теперь мы не можем позволить себе разбрасываться такими кадрами. Если вас сейчас отправить домой, вы никому не принесете пользы, кроме своих жен, конечно. Так что мы вас тут продержим до истечения срока службы.

— Да разве ж это, черт возьми, справедливо? — сказал Дюк.

— Короче говоря, — подытожил Ястреб, — мы накосячили не там, где надо. Если б мы делали тоже самое в рабочее время и с усердием даже ниже практиканта в колледже, мы бы уже вернулись в какой-нибудь штатовский госпиталь, жили бы с женами и вели бы себя как офицеры и джентльмены? Так что ли?

— Ага, — согласился Генри, широко улыбаясь.

— Не выношу армейские госпитали в Штатах, — сказал Дюк. — Слишком много придурков.

Следующим утром парочка появилась перед палаткой полковника Блэйка. Когда полковник вышел в ответ на их зов, они заявили, что Копьеносец устроил их за 25000 долларов в «Филадельфийские Орлы», и что они немедленно отбывают в Город Братской Любви. С этим они укатили на джипе, и от них не было ни слуху ни духу в течение трех дней. Но полковник Блэйк был уверен, что оставшиеся два обитателя Болота были в курсе, где околачиваются их друзья, и смогут вернуть их в течение пары часов, если вдруг появится намек на тяжелую работу.

Через четыре дня после возвращения парочка, чью предыдущую эскападу Генри проигнорировал, снова возникла возле палатки полковника. И снова он вышел им навстречу.

— И куда вас черти понесут на этот раз? — поинтересовался он.

— В Париж, — ответил Ястреб.

— Ага, — добавил Дюк.

— Очень интересно, — сказал Генри. — Зачем?

— Надо подлечить Дюка, — объяснил Ястреб. — Это экстренный случай. Третий день подряд он так мил и любезен со мной, Ловцом и Копьеносцем, что у нас возникло подозрение, что он меняет окрас.

— Ну, — сказал полковник Блэйк, — конечно это крайне тяжелый случай, и мы не можем допустить здесь такие вещи. А почему бы вам просто не отвезти его в Сеул? Это куда ближе.

— Но полковник, — ответил Ястреб, — ты должно быть шутишь. Всего два дня назад ты сам читал рядовым лекцию о том, что в Сеул ездить нельзя, потому что там свирепствует гонорея. А что относится к рядовым, то естественно относится и к офицерам, и мы не хотели бы подавать дурной пример. Мы слыхали, что в Париже не так много заразы, вот потому мы туда и отправляемся.

С этими словами они прыгнули в джип и исчезли. Как выяснилось — еще на три дня. На этот раз полковник понял, что для пользы его подразделения, ему придется сократить внеплановые экскурсии парочки своих временщиков. В тоже время он понял, что эти двое ждут не дождутся окончания срока службы и с каждым днем у них зудит все больше. Ему следовало найти чем их получше занять, и таким образом заставить почувствовать себя счастливыми, как в родном доме. Он мог бы молиться, что бы бои усилились, но для этого он был слишком человечен. Так что он молил о любом другом решении этой задачи. И следующим утром решение явилось в двух обличиях. Они назывались капитан Эмерсон Пинкхэм и капитан Леверетт Рассел.

Капитаны Пинкхэм и Рассел были заменой двух хирургам, которых Генри вынянчил до такого уровня, чтобы поручить им серьезную операцию, и которых несправедливо, но и не особо неожиданно у него сразу забрали. Генри поприветствовал новичков, разместил и пригласил познакомиться с личным составом попозже, вечерком за коктейлем в так называемом Офицерском Клубе.

Это было приятное, но в некотором смысле и волнующее общественное событие и противостояние. Ловец Джон, Копьеносец, Ужас Джон и все, кто не был на дежурстве, решили, что капитаны Пинкхэм и Рассел очень представительны. Они были интеллигентны, вежливы, вероятно, обладали нормальным чувством юмора, их разговоры на темы хирургии производили впечатление. Последнее обстоятельство не могло ни удивить, ни огорчить ветеранов. Мир хирургии меняется быстро, и почти все хирурги-стажеры говорили неплохо. А «старики» так долго были не в курсе новостей их профессии, что когда новенькие излагали новые подходы и новую технику, многие из слушателей размышляли, что, вернувшись домой, им придется начинать все с нуля.

— Ну, — сказал Генри, когда Ловец и Копьеносец после вечеринки направились к столовой, — они вполне ничего себе. Хорошие ребята.

— Согласен, — сказал Копьеносец, — для типчиков из «Лиги Плюща» ^[54] они ничего.

— Быть может, — сказал Ловец Джон, — но посмотрим, что скажут Ястреб и Дюк, если они когда-нибудь вернутся.

— О, они вернутся, — сказал Генри, — и это навело меня на мысль.

Через два дня, когда вернулись Дюк и Ястреб, Генри прочел им лекцию об их генеалогическом древе. Пока отзвуки имен предков все еще звучали в их ушах, он энергично взялся за свой проект по защите того, что осталось от здравого ума Ястреба и Дюка, и по увековечиванию продуктивности своей организации.

— Пока вы, клоуны, отсутствовали, — сообщил он им, — нам прислали двух людей. Их зовут Эмерсон Пинкхэм и Леверетт Рассел.

— Звучит как имена для типчиков из Лиги Плюща, — заметил Дюк.

— Правильно, — сказал Генри. — Так и есть, но они классные парни. Они умны, у них хорошая подготовка и они уверенно держатся на уровне новых концепций хирургии, о которых вы и слыхом не слыхивали.

— Отлично, — сказал Ястреб. — Пусть они и делают всю работу.

— Нет, черт возьми, — сказал Генри, краснея до кончиков волос. — Ни на минуту. Это и есть проблема нашего лагеря. Пока мы тут бывали заняты, у нас не находилось времени обучить новичков спешнорезке, быстро-швейке или как-хотите-называйте-хирургии, то есть тому, чем приходиться заниматься в таком месте. Когда у нас было время, вы, товарищи, прохлаждались, это моя вина конечно, а в результате все, кто здесь хоть чему-то научился, научились этому абсолютно случайно. Итак, это надо прекратить, и прекратить это надо прямо сейчас. Этих двоих надо научить всему, чему их можно научить, а учить их будете вы!

— Есть, сэр, — сказал Дюк.

— Хорошо, — сказал Ястреб. — Наверное, ты прав.

В тот же день за ланчем Генри представил Ястреба и Дюка капитанам Эмерсону Пинкнэму и Леверетту Расселу, и двое ветеранов пригласили новичков присоединиться к ним, Ловцу Джону и Копьеносцу за коктейлем в четыре часа. В четыре появились новички, им предложили выпивку. Как и раньше, они хорошо приспосабливались в любых условиях. С момента прибытия они уже наблюдали несколько операций, самостоятельно провели две, что вполне естественно, побудило всех сравнить применяемые в МЭШ методы с техникой, которой их обучили в штатовских клиниках при ВУЗах.

— Думаю, не ошибусь, если скажу за себя и за Лева, — сказал капитан Пинкхэм. — что мы на данный момент не сожалеем о своем пребывании здесь. Есть работа, которую кому-то надо делать, и некоторые отдают ради нее жизни. Как минимум, я считаю, мы обязаны отдать свое время и умение, как и они. В то же время каждому хирургу, знающему обо всем, что происходит на его профессиональном поприще дома, приходиться сожалеть о том, что он послан в такое место, больше напоминающее мясной отдел, а не хирургический госпиталь. Без обид, конечно.

Ястреб посмотрел на Дюка, Дюк — на Ястреба, Ловец Джон и Копьеносец — на своих коллег. Это словечко они частенько употребляли в Болоте, а теперь его упомянули пришельцы, да еще и новички.

— Никто и не обижается, — сказал Ястреб. — Выпейте еще.

Так вышло, что в это время в Двойном-неразбавленном дел оказалось умеренно много, и Генри поставил капитанов Пинкхэма и Рассела в пару к Пирсу и Форресту в ночную смену. В первую же ночь прилетел шестичасовой вертолет. Так что сразу же после спринтерского ужина двое ветеранов проводили двоих новичков осматривать пассажиров.

Вертолет принес пострадавших как раз по профилю 4077 МЭШ: оба с ранением в живот и в конечности, а у одного незначительное ранение груди. Ястреб и Дюк держались поодаль пока капитаны Пикхэм и Рассел осматривали больных, затем сообщили новичкам, что с удовольствием помогут оперировать, когда пациентов подготовят и привезут в операционную. После этого парочка хирургов из Болота ушла в лабораторию, где несколько минут спустя их нашла капитан Бриджет МакКарти. Они с жадностью допрашивали Радара О’Рейли, который недавно был на связи с Юпитером.

— Так, вы двое! — приказал капитан МакКарти. — Проваливайте отсюда!

— Какая муха тебя укусила сегодня, Громила? — спросил Ястреб.

— Послушайте, — сказала она. — Эти ваши бойскауты-волчата ^[55] собираются оперировать тех пациентов прямо сейчас, а пациенты еще не готовы к операции.

— Минуточку, мэм, — сказал Дюк. — А какую ….

— Медшколу я заканчивала? — спросила Громила. — Местную.

— Есть, мэм, — сказал Дюк. — Идем на помощь.

В предоперационной двое выпускников элитных хирургических клиник показывали полное отсутствие опыта. С этими двумя случаями, выпавшими на долю новичков, справился бы и Двойном-неразбавленном, и любом другом МЭШе. Оба пациента были в шоке средней тяжести, но ни у одного не было кровотечения. Обоих требовалось вернуть в сознание способом, известным даже санитарам и корейским подручным.

Капитану Пинкхэму достался случай небольшого, но значительного ранения груди. Когда на огонек забрели Дюк и Ястреб, он суетился вокруг пациента, простукивал и прослушивал его грудь стетоскопом. Короче говоря, он вел себя как доктор, а не как хирург-мясник, так что Ястребу пришлось взглянуть на рентген, оценить ситуацию и заговорить.

— Доктор, — сказал он, — очевидно, что у этого парня дырки в кишечнике и сломано бедро. Перелом несложный, но с внутренним кровоизлиянием — около пинты. Еще как минимум пинта плещется живота, и, возможно, пинта в груди. Согласен?

— Согласен, — ответил капитан Пинкхэм.

Потом Ястреб принялся объяснять, что у пациента также пневмоторакс, что означает, что в его плевральной или грудной полости скопился воздух, пропускаемый разорванным и сплющенным легким. Вдобавок он предположил, что шок от кровоизлияния был усугублен заражением брюшной полости содержимым кишечника.

— Так что перед тем, как вскрывать его, накачивать пентоталом и кураре и вводить трубку в трахею, — сказал Ястреб, — нам надо расширить легкое, влить две или три пинты крови и антибиотик, чтобы минимизировать брюшную инфекцию.

— Понимаю, — сказал капитан Пикхэм, перед которым забрезжил проблеск понимания, — но нам все равно придется вскрывать и грудь, и живот.

— Нет, не придется, — сказал Ястреб. — Ранение груди не опасно. Между вторым и третьим ребром вставь катетер Фолея и прикрепи к нему отсос, легкое расширится. Если у него и было какое-то значительное кровотечение из легкого, он уже прекратилось. Мы его обнаружим после откачки воздуха, когда общее состояние улучшится. В данный момент нам надо вывести этого парнишку из шока и перевести в операционную, чтобы вскрыть живот и обработать бедро.

Двое санитаров принесли то, что в Двойном-неразбавленном требовалось для торакотомии, то есть предметы первой необходимости для помещения трубки в грудину. После того, как Ястреб понаблюдал за капитаном Пикхэмом, как тот снова без толку топчется вокруг пациента, он заговорил снова.

— Послушай, все это хорошо конечно, но будут времена, когда у тебя не будет времени делать все правильно. Дай покажу, как делать это неправильно.

Ястреб натянул пару перчаток, взял у санитара шприц с новокаином, простерилизовал кожу между ребрами и ввел в плевральную полость иглу. При отводе поршня назад, в шприц набрался воздух, он понял что попал куда нужно, запомнил ракурс иглы, вытащил ее, взял скальпель, сделал надрез в полдюйма и погрузил скальпель в грудную полость. На надрезе появились пузырьки воздуха. Затем он зажал конец катетера Фолея зажимом Келли и просунул трубку через отверстие. Сестра прикрепила другой конец к дренажной бутыли на полу, санитар надул шарик на катетере и тогда пузырьки воздуха стали появляться на поверхности воды в бутыли. Ястреб опустился на колени на песчаном полу и принялся всасывать воздух из резиновой трубки, прикрепленной к короткой трубке в бутыли. Пузырьки стали всплывать активнее, и легкое, наконец, начало расширяться.

— Примитивно, правда? — спросил Ястреб.

— Да, — согласился капитан Пинкхэм.

— Сколько времени это заняло?

— Недолго, — заметил капитан Пинкхэм, заметивший также, что дыхание пациента почти нормализовалось.

Тем временем Дюк наблюдал за тем, как капитан Рассел применяет свои заигрывания хурурга-практиканта к другому солдату, нуждавшемуся в переливании крови, все еще в шоке. Капитан Рассел, боясь пропустить что-то, проверял пациента сантиметр за сантиметром, вдоль и поперек, пока санитар нетерпеливо ждал, когда же можно начать переливание.

— Прости, — сказал через какое-то время Дюк, — но все, что ты делаешь сейчас, только задерживает прогресс. Почему бы тебе не дать этим ребятам взяться за работу?

— Но вам не кажется… — начал объяснять капитан Рассел.

— Мне кажется, — сказал Дюк санитару, — что лучше бы уже начать переливание.

Выведя таким образом новичков на ровную дорогу, двое ветеранов направились играть в Стоматологическую Покерную Клинику Доброго Поляка, чтобы скоротать пару часов до того, как пациенты будут готовы к операции. Когда они сочли, что пациентам хватит крови и они достаточно реанимированы, то направились обратно, оделись и присоединились к младшим коллегам.

Дюку и капитану Расселу достался парень с тонкой кишкой, похожей на решето. Ему требовалось удалить две разные части кишечника и зашить несколько отдельных дырок. Такую работу в большинстве клиник для подготовки хирургов делают почти как ритуал, потому что это — основа брюшной хирургии, и ее нужно научиться делать правильно. В результате хирурги-стажеры даже на третий и четвертый год практики, особенно в хороших клиниках, все еще могут оставаться на стадии ритуальной хирургии. И капитан Рассел несомненно на этой стадии и остался.

Дюк определил, что все, что им нужно сделать, это починить тонкий кишечник. И совсем не это стало причиной его решения выстоять операцию до конца. Два часа он стоял там, развлекая себя легкими нападками на Громилу МакКарти, которая не решилась бы ему вмазать, пока он был занят. Он ассистировал капитану Расселу, удивляясь тому, что тот делает резекцию кишечника, как делают ее ординаторы в большой университетской больнице.

— Не возражаешь, если я займусь вот этим? — спросил он, когда капитан Рассел наконец добрался до второго участка, требующего починки. — Я продул в покер двадцать баксов, а такими темпами я никогда не смогу отыграться.

Ответа он не дождался. За двадцать минут он удалил поврежденный сегмент кишечника и сшил концы вместе.

— Возможно ты заметил, — объяснял он капитану Расселу, когда они уже зашивали пациента, — что сшивая и разрезая брыжейку тонкой кишки, я не был так изящен как ты. Еще ты можешь заметить, что аностомозию я делал не тремя слоями разных нитей как ты. На внутренних тканях я использовал один кетгут и отдельную нить в серозной оболочке. Там, где ты у себя делал двенадцать стежков, я делал четыре. Ты заметишь, что просветы в моем шве такие же, что и в твоем, у меня слизистая подходит к слизистой, подслизистая — более или менее подслизистой, мышцы — к мышцам и серозная оболочка — к серозной, и места для протечки просто не найдется. Тебе на это потребовалось два часа, а мне — всего двадцать минут. Ты делаешь это прекрасно, но здесь тебе это не спустят с рук. Такой нерасторопностью ты просто угробишь людей, потому что многие парни, которые смогут вынести два часа операции, не перенесут шести часов.

— Но… — начал капитан Рассел.

— Точно, — сказал Дюк, — а если мне надо будет по настоящему спешить, я просто сошью одной нитью все слои тканей.

Так и пошло в течение нескольких недель. Новенькие вежливо слушали и как истинные интеллигенты учились. Но им обоим так долго прививались элитные навыки, нерасторопность и тщательность, что старые привычки разрушались неохотно. Капитан Пинкхэм, в особенность, норовил увязнуть в мелочах. Он с головой погружался в обработку ранения руки и игнорировал или не обращал внимания на очевидный факт, что пациент может умереть от ранений в живот. Однажды ночью, когда Ястреб был занят где-то еще, он провел шесть часов над случаем, которые не должен был занять больше двух часов и ухитрился пропустить дырку в верхнем своде желудка. Пациент чуть не умер, сначала от затянувшейся операции, а потом из-за пропущенной раны. Ястреб вернул его на стол и два дня спустя, когда пациент уже был на пути к выздоровлению, он был готов привести этой случай в пример.

— Теперь я поделюсь с тобой парочкой соображений, — сказал он расслабившемуся капитану Пинкхэму. — Мы здесь, конечно, по большей части тесаками машем, но, думаю, ты сам заметил, что хирург-мясник — это специальность сама по себе. Нас не столько волнует полное восстановление пациента прямо здесь, сколько факт что ребятишек отсюда увозят живыми туда, где их уже смогут полностью вылечить. Да, до какого-то момента мы занимаемся пальцами, кистями, руками и ногами, но иногда мы умышленно жертвуем ногой, чтобы сохранить жизнь, если другие ранения более важны. Иногда мы можем пожертвовать ногу, потому что пока лишний час будем ее оперировать, в это время другой парнишка в предоперационной может умереть, если не дождется своей очереди на столе.

— Поначалу это трудно принять, — добавил он, — но скажи мне вот что, доктор. Ты играешь в гольф?

— Да, — ответил капитан Пинкхэм, — но давно не практиковался.

— Тогда объясню на его примере, — сказал Ястреб. — На этом поле нашей главной целью является «пар» хирургия. «Пар» — это живой пациент. Мы не машем долго клюшками над мячом прицениваясь: если нам хоть коленками, хоть чем надо забить мяч в лунку чтобы сделать «пар», мы именно так и сделаем.

— С этим не могу поспорить, — сказал капитан Пинкхэм.

— Хорошо, — сказал Ястреб. — Заходи в Болото на рюмочку.

Естественно, полковник Блэйк был более чем доволен. Он не просто выдумал проект, который хотя бы частично занял капитанов Форреста и Пирса на протяжении последних нескольких месяцев. Эта идея явно пошла на пользу капитанам Пинкхэму и Расселу. Он организовал у себя что-то вроде клиники с ординатурой. Потом капитан Пинкхэм нанес визит полковнику Блэйку, а полковник Блэйк нанес визит капитану Пирсу.

— Выпей, Генри, — предложил Ястреб.

— Ага, — сказал Дюк, — присоединяйся.

— Нет, спасибо, — сказал Генри. — Как дела?

— Хорошо, — ответил Дюк. — Теперь нам можно домой?

— Нет, — ответил Генри. — Вот что меня волнует, это как себя ведет капитан Пинкхэм в последнее время.

— Хорошо, — сказал Ястреб, — хоть в последние дни мне казалось, что я его начал утомлять.

— У него проблемы, — сказал Генри.

— У всех проблемы, — отпарировал Ястреб.

— Не такие, — сказал Генри.

— Что с ним не так? — вклинился Дюк.

— Его жена, — сказал Генри.

— Не повезло, — сказал Ястреб, — но ведь это он на ней женат, а не ты. Так почему он тебя волнует.

— Ага, — сказал Дюк.

— С тех пор как он прибыл сюда, — сказал Генри, — он получает от жены письма, где она говорит, что не может жить с его родителями, что ей кажется, что ребенок болен, а доктору так не кажется, и почему бы ему не вернуться и не избавить ее от проблем. Чертова дура думает, что парень может легко свалить отсюда в любое время, когда ей приспичит.

Двое Болотников молчали. Генри переводил взгляд с одного на другого.

— Давайте, ребята, — сказал он. — Вы всегда что-нибудь придумываете. Что мне делать, черт побери? Не думаю, что меня сюда прислали заправлять детским садом.

— Эт-та, будь я на твоем месте, — сказал Дюк, — я бы ничего и не делал.

— Конечно, — сказал Генри. — Вам легко говорить, но я же тут госпиталем заведую, а вы сами в курсе, как трудно найти замену и заодно держать в форме тех, кто уже есть. Этот парень только стал втягиваться в процесс, а на этой неделе он получил целых четыре письма, все о том же, но каждое хуже предыдущего. Она его с ума сведет.

— Ну, я не знаю, — ответил Ястреб.

— Я тоже, — сказал Дюк.

— Большое спасибо, — буркнул Генри, уходя.

На следующий день капитан Пинкхэм получил еще одно письмо от жены. Еще более безысходное. На этот раз он никому о нем не сказал, а в 2 часа ночи Ястребу, наблюдавшему за капитаном, стало понятно, что Пинкхэм старается сконцентрироваться на работе, но у него ничего не выходит. Между операциями он переговорил с Дюком и они привели капитана Пинкхэма в Болото, дали ему пива и спросили:

— В чем проблема? Мы можем помочь?

Капитан Пинкхэм показал им письмо. Прочитав его, они проводили капитана в свою палатку, дали ему снотворное и сказали:

— Спи, и не переживай о работе.

На следующий день капитан Пинкхэм проснулся, все еще проткнутый вилами проблемы, которую смог бы вынести лишь человек с железными нервами. А у капитана Пинкхэма не было железных нервов. Два дня спустя, ко всеобщему облегчению, пришло спасение. Оно пришло к полковнику Блэйку через Красный Крест и Армейское ведомство в виде приказа экстренно отозвать капитана Пинкхэма домой. Его жена рехнулась и ее поместили в частную психиатрическую клинику.

Два хирурга из Болота обнаружили, что утратили капитана Пинкхэма, показавшего себя старательным и способным учеником, и теперь были особенно милы с капитаном Расселом, скучавшим по приятелю еще больше. Между собой парочка перешептывалась, как бы они справились с такой бедой, случись она с ними, но оба сомневались. Они возблагодарили судьбу за жён, не достававших их на расстоянии 9000 миль, сели и написали одинаковые письма:

«Дорогая.

Я тебя люблю. Ты мне нужна. Надеюсь, ты меня любишь и ждешь. Если да, то через две недели я могу быть в твоем распоряжении. Просто следуй этим простым инструкциям:

1. Сойди с ума.

2. Извести об этом Красный Крест.

Люблю…