Онлайн чтение книги Я и она Me and him
1 - 1

Я и она

(Нар-Дос, перевод с армянского Г. Авшаряна)

(из рукописи пропащего человека)

Эта рукопись попала ко мне случайно, как именно - не важно. Объемная тетрадь, в которой "пропащий человек", как он сам назвал свои мемуары, долгие годы почти каждый день описывал события личной жизни. Пропустив все постороннее и неинтересное, я избрал и превратил в целостный рассказ лишь то, что составляет сердцевину дневника и раскрывает суть трагедии "пропащего человека". Скажу еще, что часть рассказа, касающаяся трагедии падения, была названа "пропащим человеком" "я и она". Под сим наименованием и отдаю в печать.

Я

Я любил ее.

Нужно ли повторять все те слова признания, что кажутся такими смешными и жалкими – скептикам, потерявшим прелесть жизни. Но они, эти слова, – как откровения для распускающихся как весенние почки - любящих сердец.

Каждый раз, когда смотрел в ее удивительные ясные глаза, в которых, казалось, горело солнце; каждый раз, когда слышал ее жизнерадостный смех, в котором будто журчал шаловливый весенний ручеек; каждый раз, когда обнимал ее и слушал вздох ее девственной груди, чувствовал трение наэлектризованных волос о мои щеки, - мной овладевало такое безумное чувство, под действием которого готов был совершить и величайшую добродетель, и величайшее преступление – лишь бы она приказала.

Любила ли также она меня - теперь я не знаю, но в то время всецело верил, что не лукавила, когда уверяла, что любит, и клялась, что даже смерть не в силах нас разлучить.

Я учился в то время на последнем курсе и вскоре должен был окончить юридический факультет. Будучи молод, уверен в своих силах и окрылен бурным желанием обширной общественной деятельности, был полон надежд на славное будущее. Воодушевленный такой перспективой и побуждаемый счастливой любовью, с неутомимой энергией готовил выпускную диссертацию, что должна была стать прочным основанием моих будущих славы и величия.

Но...

О, это "но"...

Теперь же, когда все потеряно, когда все кануло в небытие окончательно и безвозвратно, теперь, когда вспоминаю те минуты, кажется что вот-вот закричу от дикой душевной боли, до такой степени эти мгновения не утратили своей остроты.

Впрочем, продолжу мой рассказ.

............................................................

Истинная причина должна скрываться где-то в другом месте. Я начал искать ее за пределами предательства любимой девушки, искать в своей сущности, потому что было бы невозможно настолько низко пасть, если бы зародыши падения не были во мне самом.

Но каковы были эти зародыши, откуда они появились во мне, что в них был за корень - мои исследования в этом направлении долго беспокоили меня, не приводя ни к каким выводам, пока, наконец, совершенно случайно, не нашел саму причину - после прочтения одного рассказа, внезапно осветившего мой доселе темный внутренний мир.

Это был итальянский любовный роман под названием "Месть". Здесь я привожу буквальный перевод этой истории, которую, однако, назвал "она", чтобы противопоставить себе героя рассказа.

Она

1

В Венеции, в этом великолепном городе дожей, каналов и искусств, в одной стародворянской семье жило их единственное дитя - красивая Джульетта. Она была настолько прелестна, что казалась не земной, а феей, вышедшей из морской пены . Глаза ее были голубые как ясное небо Италии. Взгляд жизнерадостный и бездонный, как горизонты Адриатики.  Золотистые волосы обрамляли Великолепными кудрями ее маленькую красивую голову. Когда она смеялась (а когда она этого не делала?), на ее красивых щеках появлялись ямочки, и за розовыми губами обнажали свой блеск белые и твердые как слоновая кость зубы. Она была вечно радостная как весеннее солнце, подвижная как бабочка и озорная как игривый ребенок. Два ее любимых цвета, красный и белый, роскошно красовались на ее одежде и груди - в виде гвоздик и лилий. И сама она была свежим и душистым цветком, красным или белым, смотря какое на ней одеяние - красное как гвоздика или белое как лилия.

2

Однажды, чудным весенним вечером (какой может быть лишь на берегах Адриатики), когда Джульетта в палате отца на верхнем этаже в своей маленькой комнате была занята своим белым одеянием и прикрепляла на грудь красную гвоздику, чтобы выйти прогуляться по Большому каналу под Понте-Риальто, донеслись до нее с улицы звуки мелодий. Чья-то искусная рука исполняла серенаду на скрипке. Джульетта побежала к окну и посмотрела вниз на улицу.

Играл молодой человек в итальянской широкополой шляпе. Мелодия была настолько привлекательной и завораживающей, что Джульетте показалось будто играют на струнах ее сердца. Она невольно высунулась из окна наполовину и слушала со всем вниманием. Превратившись всецело в слух, жадно поглощало ее тело эти ласкающие очаровательные звуки, выводимые парнем из струн скрипки, так же как родник источает журчащую ясную воду, бегло и неподдельно. Она задержала дыхание, чтобы не упустить ни одного звучания. Как жемчужины заиграли в ее глазах слезы восхищения.

Наконец прекратилось звучание скрипки, и с этим, казалось, замолкло все в природе.

- Кто ты? Посмотри наверх, молодой маэстро, - позвала сверху Джульетта.

Молодой музыкант поднял голову.

- Сними шляпу, я не вижу твоего лица.

Молодой артист снял широкополую шляпу, одним движением головы убрал со лба длинные волосы и взглянул наверх. Глаза его чудесные, но также серьезные, задумчивые и печальные, как недавно исполняемая им мелодия. Какое привлекательное лицо, но также бледное и грустное как мраморное изваяние. Какой высокий  и гордый лоб, сияющий неземной величественностью.

- Как зовут тебя? - вопросила Джульетта.

- Антонио.

- Антонио, сыграй мне еще что-нибудь.

И снова зазвучали струны, еще более ласково и очаровательно, и Джульета, прикованная к окну, внимала ненасытно, пока струны не умолкли, издав последние стоны сгорающего от любви плача.

- Антонио, скажи мне, кто ты?

- Я сирота.

- Кто твой отец?

- Работник, сломавшийся под машиной и умерший.

- А мать?

- Мать последовала за отцом.

- А сестра у тебя есть?

- Нет у меня родных.

- Хочешь, я буду твоей сестрой, а ты моим братом? Я попрошу отца, чтобы ты жил в нашем доме и всегда играл мне такие мелодии. Отец мой добр, очень меня любит и всегда исполняет мои желания. И тебе больше не нужно будет скитаться по улицам в поисках куска хлеба. Мы очень богаты.

- Я очень горд, синьорина.

- Мое имя Джульетта.

- Я горд, красивая Джульетта.

- Мы не отнимем твоей гордости, Антонио.

- Отнимете, когда дадите мне кусок хлеба.

Джульетта бросила к его ногам монету и, сердитая, удалилась от окна. Но в сию же минуту вернулась.

- Антонио! - позвала она.

Молодой музыкант, взявший монету и собиравшийся удалиться, остановился и посмотрел вверх.

- Согласись хотя бы, что вечерами в этом самое время будешь приходить и петь под моим окном.

- Приду, но уже не ради этого, - сказал Антонио, показывая монету в руке.

- А ради?

- Красоты.

На этот раз к ногам музыканта упала красная гвоздика с грудей прелестной особы.

3

И он приходил.

Каждый вечер, когда уходящие лучи солнца отражались в окнах палат электрическим светом, слух Джульетты ласкали всегда новые и всегда очаровательные звучания.

- Антонио, неужели ты так горд, что не согласишься подняться ко мне чтобы сыграть в моей комнате?

...............................................

4

И в один из вечеров, в обычное время, молодой музыкант, стоя под большим окном готического здания, напрасно пытался вызвать фею завораживающими звучаниями.

Окно было закрыто.

Но молодой артист не отчаивался, и его скрипка то повелительно звала, то просила с мольбой, то слезно молвила, то стенала и пракала отчаянно.

Окно оставалось закрытым. И, когда скрипка расточала последние отчаянные вздохи  зова, оконная ставня полуоткрылась, после чего сначала зазвенела монета, а затем кусочек бумаги, витая в воздухе, опустился наконец к ногам молодого музыканта.

Он взял его и прочитал.

.....................................................

5

Прошли годы.

Вновь Венеция.

Вся пресса города известила о прибытии с единственным концертом для большого театра - прославленного скрипача Антонио Бонвини. В последнее время не только итальянская, но и вся европейская и американская пресса писала об этой новой блестящей звезде, засиявшей на музыкальном горизонте.

В концертную ночь в театре не было свободных мест. Все верхнее сословие города собралось там.

Антонио Бонвини... Все с нетерпением ждали его выступления.

И вот, наконец, выходит он на сцену.

И весь зал единодушно застонал.

Неужто это тот самый Антонио, которого знал каждый венецианец; молодой скрипач, скитавшийся по улицам из города в город как средневековый трубадур и исполняющий серенады под окнами.

Да, да, это он, тот самый, ибо... вот те же самые звуки; но теперь уже возмужавший, уверенный в себе, самодостаточный, то устремленный ввысь, то исполненный храброго пыла борьбы.

И чем более завораживающими были эти звуки, тем красивее и привлекательнее был он, Антонио Бовини: стройное телосложение, горящие глаза, загорелое лицо, гениальный лоб, рассеявшиеся у ушей длинные блестящие волосы - все, все составляло великолепную гармонию с волшебным звучанием его скрипки.

Когда растворились последние вибрации звуков, наступило гробовое молчание, и артист покинул сцену, а слушатели все еще оставались на местах без движений, будто завороженные безгранично сладостным мечтанием. И потом вдруг, как если бы кто воскрес, зал прогремел повернулся и прогремел:

- Бовини!.. Антонио Бовини!.. Антонио!.. Гений!.. Новый Страдивари...

И поспешили все к кулисам, чтбы лично пожать руку молодому гению и выразить ему восхищение и благодарность.

Молодой маэстро был уставший. Закрылся в своей комнате и объявил, что никого больше принять не может. Но вот входят к нему и говорят, что одна дама хочет видеть его.

- Не в силах принять.

- Но она очень просит; это жена весьма влиятельного человека. - И называют имя некоего высокопоставленного из знатной семьи, от кого зависит судьба тысяч людей.

- Пусть войдет.

Прекрасная как Мадонна Рафаэля, одетая как королева, поспешно вошла юная дама и упала к ногам молодого гения.

- Антонио, я твоя Джульетта, я люблю тебя...

Взволнованный маэстро помог красавице подняться.

Глаза его горели каким-то странным блеском, подобным тому огненному взгляду, что он, еще молодой и бедный музыкант, бросил в сторону палаты, с такой надменностью пренебрегшей его низким происхождением.

Ни говоря ни слова, он сунул руку за пазуху, достал тетрадь воспоминаний и вынул оттуда  - бережно сохраненный клочок бумаги и протянул Джульетте. Джульетта взяла записку, посмотрела на нее и вмиг вся покраснела.

- Читайте, сеньора, читайте, - сказал Антонио, видя как она, крайнее смутившись, не осмеливается поднять глаза.

И еле слышно прочитала Джульетта свое письмо:

"Отец сказал, что между мной и тобой - непреодолимая пропасть. Мы наверху, а вы внизу. Больше не приходи. Забудь меня".

Антонио отнял письмо из ослабевших рук и бережно закрыв его в тетради, сказал:

- Увы, синьора, простите меня, что не послушался вас; и, хоть и не приходил больше к вам, но не забыл вас, иначе не сохранил бы у себя ваше письмо с такой заботливостью. Это бесценное сокровище, подаренное мне вами, и я сохраню его как зеницу ока, до смерти, потому что если бы не это ваше письмо, я наверное не был бы тем, кто я есть теперь. Я забыл вас, да; но вы, похоже, забыли о той пропасти, что разделяла нас. Вы наверху, а я внизу, и это давало вам право с надменностью смотреть вниз. Но вы не учли, что те кто внизу, время от времени обретают крылья и устремляются ввысь, с чуством возмездия. В тот день когда вы с вашей высоты пренебрежительно отвергли меня, находящегося внизу, я поклялся отомстить, и для этого не нашел ничего лучше чем подниматься; всегда подниматься, неустанно возвышаться, до тех пор пока не придет и не преклонит колени перед моей нерукотворной высотой - та прихоть, что смотрела на меня с высоты рукотворной палаты. Сегодня я достиг цели. Но снова полюбить ту, которая играет чужими сокровенными чувствами, которая ставит различие между верхним и нижним, я, увы, синьора, не могу.

***

Так заканчивалась итальянская любовная повесть.

История, подобна моей. С одним лишь резким различием: здесь я - порождение буржуазной среды, привыкший к уюту, безвольный и изнеженный интеллигент, от первого же удара падающий для того чтобы больше не встать, а там он - вышедший из недр рабочего класса бездомный юный скиталец со свойственной его среде могучей волей, вооруженный которой, он не ломается как я, от первого же удара, а наоборот, одолевая кто знает какие трудности, постепенно поднимается до головокружительной высоты, чтобы оттуда излить яд возмездия на головы умаливших его и пренебрегших его человеческим достоинством.

Подниматься, всегда подниматься, неустанно возвышаться. О какое чудное возмездие, на которое я, увы, оказался не способен.

И, кроме того, как не верить в судьбу моего класса, в судьбу, на которую будто природным проклятием осужденное, мое сословие, постепенно деградируя, станет таким же как я, выросшим на пне сгнившего дерева заплесневелым паразитом, и исчезнет бесследно, освобождая место тем, кто поднимается снизу вверх...