Онлайн чтение книги Меч ислама
Глава XII. ВОЗДАЯНИЕ

История о короткой морской битве в проливе Прочида, приукрашенная рассказчиками, распространилась за пределы Италии: она пересекла Альпы, достигла ушей императора в Мадриде и запала ему в память как единственная светлая весть в море мрачных сообщений, которые приходили к нему из этой страны.

Мать Просперо услышала эту историю во Флоренции и преисполнилась гордости за сына. В Генуе, всегда завидовавшей Венеции, народ обрадовался тому, что на сей раз герой был генуэзцем. Победа Просперо принесла роду Адорно уважение, которое еще больше разожгло неприязнь к семейству Дориа, ибо все помнили, что именно они были вдохновителями изгнания семьи Адорно. В течение нескольких дней Генуя требовала возвратить их обратно. Весть обрадовала состоявшего при императорском дворе дель Васто и разочаровала Филиппино Дориа в Леричи. По мнению Филиппино, теперь ему было бы еще труднее выставить счет Просперо. А долг между тем рос. Когда Андреа Дориа узнал, что Просперо был прикован к веслу, он тотчас же с яростью набросился на племянника.

— Неужели я должен считать тебя глупцом? — спросил он. — Неужели ты еще не понял, что затянувшаяся вражда не приносит никакой пользы, а лишь порождает ответную злобу? Это был омерзительный поступок.

— А как вы сами обошлись с Драгут-реисом? — угрюмо огрызнулся племянник. — Я приковал их к одной скамье.

— И ты не видишь разницы? Господи, надели меня терпением! Ну и дурень! Драгут родился нашим противником!

— Если забыть о происхождении и убеждениях, то разве Просперо Адорно — не такой же враг?

— Сейчас, возможно, и такой же. После того, как ты укрепил его неприязнь к нам. А ведь со временем он мог бы стать нашим другом. Если это тебе не по нраву, не надейся на мою помощь. Ты получишь по заслугам.

У Дориа был флот, который он собрал, оснастил и укомплектовал людьми за свой счет. Достаточно большой, чтобы воевать не только умением, но и числом. Это было очень кстати, ибо король Франции, похоже, не собирался возмещать адмиралу средства, потраченные им на службе монарху. Андреа Дориа использовал множество способов добывания денег, в том числе брал выкуп за знатных иноверцев, плененных им. Среди них был и Драгут-реис. Генуэзец согласился взять за него три тысячи дукатов, которые предложил Хайр-эд-Дин, чтобы освободить своего знаменитого капитана.

Став известным, этот случай произвел переполох. Просперо, услышавший об этом в Неаполе, съязвил по поводу алчности Дориа, который все-таки обманул его. Поскольку Драгут был пленником Просперо, именно Адорно должен был получить за него выкуп. Однако впоследствии Дориа не стал освобождать Драгута под предлогом, что христиане не могут позволить такому закоренелому преступнику и иноверцу снова вольно гулять по морям.

Между тем преимущества империи после сражения в проливе Прочида стали явно расти. Ландо вынужден был снять блокаду Неаполя и удалиться с остатками своего флота, более не способного отбивать атаки неаполитанцев, тем более что рано или поздно Просперо должен был отремонтировать и переоснастить галеры, которые он захватил. А Просперо, получивший в свое распоряжение и гавань, и арсенал, не терял времени даром.

Итак, все поменялись ролями. Сторонники императора, завладев портом, могли доставлять продовольствие и подкрепления, а осаждающие лишились этой возможности, французы, ослабленные чумой и полностью деморализованные потерей маршала де Лотрека, погибшего от этой болезни, поняли тщетность дальнейшей защиты своих позиций. Они свернули свои шатры и начали отступление, вскоре превратившееся в паническое бегство благодаря ударам принца Оранского.

Господству французов в Италии пришел конец, и Просперо Адорно за свой выдающийся вклад в победу был назначен на должность командующего неаполитанским флотом. Маркиз дель Васто в письмах из Мадрида, поздравляя Просперо с заслуженной победой, уверял, что император высоко оценил его действия.

Между тем из Генуи поступали иные вести.

Андреа Дориа заключил союз с Карлом V, в результате которого получил должность императорского адмирала Средиземноморья.

Немедленно вступив в должность, Андреа Дориа выехал из Леричи, высадил в Генуе отряд и убедил народ, что покровительство императора несет городу свободу и независимость.

Народ тотчас поддержал Дориа. Его объявили спасителем Генуи и предложили ему герцогскую корону. Но Андреа отказался, утверждая, что на море принесет республике больше пользы. Этим он лишь укрепил свой авторитет. В то же время введенная им новая конституция значительно уменьшала власть дожа, делая его подотчетным пяти ревизорам, которые время от времени переизбирались, за исключением самого Дориа, ставшего ревизором пожизненно. Таким образом, не обременяя себя формальной властью, он стал подлинным и полновластным хозяином государства. И Просперо, и Шипьоне не ожидали такого исхода.

Затем пришла весть о женитьбе Дориа на монне Перетте Усодимаре, богатой племяннице папы Иннокентия VIII и вдове маркиза Фенаро. До Неаполя донеслись слухи о грандиозных торжествах по случаю бракосочетания этого вечно юного шестидесятилетнего человека. И хотя общество с шутливыми замечаниями приняло это событие, Просперо было не до шуток. Назначение Дориа адмиралом Средиземного моря означало, что Просперо, командующий флотом Неаполя, должен снова подчиниться Дориа. Ему осталось одно — просить принца Оранского, вице-короля, об отставке. Его высочество отказался удовлетворить просьбу, даже когда Просперо чистосердечно рассказал ему о причинах. Принц аргументировал свой отказ тем, что Просперо вполне способен оградить себя от возможной неблагосклонности Дориа, опираясь не только на милость императора, но и на поддержку своих соотечественников в Генуе. Знает ли Просперо, говорил принц, что генуэзцы требовали вернуть к ним человека, который победил венецианцев? Неужели при таких обстоятельствах Дориа отважится пренебречь возможностью заручиться доверием Просперо? Увещевания принца тронули Просперо так же, как и событие, которого он уж никак не ожидал.

Прибыл Джанеттино Дориа с тремя галерами. Он бросил якорь у острова Искья, а оттуда туманным и дождливым октябрьским днем переправился в Неаполь. Нанеся визит вежливости вице-королю, он пожелал переброситься несколькими словами с мессером Просперо Адорно, за которым тотчас же послали.

Джанеттино поспешил ему навстречу, словно приветствуя старого друга. В красном, расшитом золотом камзоле он выглядел весьма внушительно. Его голос звучал напыщенно. Он разделяет гордость генуэзцев за своего храброго земляка. Он прибыл, чтобы поздравить его и сообщить от имени дяди, что адмирал счастлив подтвердить назначение Просперо на должность командующего неаполитанской эскадрой. Господин Андреа Дориа просит передать Просперо, что он с большим удовлетворением воспринял возрождение старого союза.

Просперо смотрел на Джанеттино ледяным взором.

— Благодарю вас за поздравления, — произнес он тоном, который принц Оранский посчитал слишком уж холодным. — Что касается остального, то в должности, данной мне, я уже утвержден.

Джанеттино поморщился, но сохранил самообладание. Несомненно, ему пришлось сделать над собой усилие.

— При всем уважении, синьор Просперо, позвольте мне заметить, что в делах, касающихся императорского флота, мой дядя адмирал — первый человек после императора.

— После императора. А меня утвердил в должности его величество. Вице-король, поняв, к чему идет дело, поспешил вмешаться:

— Но поскольку, Просперо, вы неизбежно будете служить под командованием господина Андреа Дориа, вы не можете быть безразличны к той сердечности, с которой он вас приветствует.

— Ваше высочество уже знает, что у меня нет намерения оставаться на этой службе.

На крупном круглом лице Джанеттино появилось досадливое выражение. Но принц не дал ему раскрыть рта, сказав:

— Я все еще надеюсь, что вы измените свое решение, и я позабочусь, чтобы мессер Джанеттино помог мне убедить вас. — Он с усмешкой повернулся к Джанеттино, который уловил яд в его словах. — Да, синьор, на пути к согласию существуют препятствия, и я думаю, что ваша семья должна взять часть вины на себя.

Просперо ожидал вспышки гнева со стороны генуэзца. Но услышал совсем неожиданное:

— Увы! Разве я не осознаю этого? Я приехал с раскаянием в сердце, синьор Просперо.

— Вы слышите? — поощрительным тоном произнес принц. Просперо ждал продолжения, но Джанеттино медлил.

— Вы должны понимать, синьор Просперо, что обстоятельства изменились с тех пор, как…

Он заколебался, и Просперо быстро продолжил за него:

— С тех пор, как ваш кузен привязал меня к веслу, так? Или с тех пор, как он пообещал отдать меня под папский суд и посулил, что быть мне повешенным? Или же с тех пор, как господин Андреа нарушил данное мне слово и выгнал моего отца со службы с тем, чтобы заменить его собственными ставленниками?

Лицо Джанеттино омрачилось. Вице-король явно был расстроен.

— Мой дорогой Просперо, не будем помнить зла. К чему хорошему могут привести эти взаимные обвинения?

— Ваше высочество полагает, что я должен подставить вторую щеку?

— Это невозможно. Рука синьора Джанеттино не поднимется, чтобы нанести удар. Она протянута вам с миром.

— И она не пуста, — поспешил заявить Джанеттино. — Я прибыл как посол мира. Мы с готовностью признаем заблуждения прошлого. Но если взглянуть непредвзято, то можно увидеть, что во всех своих деяниях, заставивших вас так горько досадовать на него, господин Андреа руководствовался исключительно интересами государства. Вы говорите, что он предал вас. Но разве его самого не предали? При вашем патриотизме, синьор Просперо, вы должны бы понимать это.

— Без сомнения, мне недостает государственного мышления Дориа.

— Или веры в наши теперешние добрые намерения.

— Или так.

— Тем не менее я приведу некоторые доказательства. Речь пойдет о Драгуте, который был вашим пленником.

— И которого господин Андреа из патриотизма забрал себе. Что не помешало ему продать Драгута за три тысячи дукатов Хайр-эд-Дину. Так уж вышло, что мы наслышаны об этой сделке.

На этот раз Джанеттино рассмеялся.

— Хотелось бы мне так же легко показать беспочвенность ваших обвинений во всем прочем. Эти три тысячи дукатов были положены в банк Святого Георгия на ваше имя. Я привез расписку.

Он извлек документ из папки и протянул его Просперо. На миг тот опешил. Но потом подумал, что, даже приняв эту уплату долга (вполне законную) за доказательство честности Дориа, он не имеет права обманываться относительно того, что эта честность становится политическим маневром. Он все еще молча изучал документ, когда Джанеттино возобновил разговор:

— Мой дядя, господин Андреа, поручил мне передать, что он протягивает вам руку с самыми искренними намерениями, которые при всех обстоятельствах неизменно оставались добрыми. Ради спасения Генуи вам необходимо это понять. Какова бы ни была внешняя сторона событий, государство не должно лишиться моряка, оказавшего стране такую услугу, какую оказали вы в битве при Прочиде. И поэтому, синьор Просперо, ваш дом в Генуе ожидает вас. И Адорно более нет нужды считать себя изгнанниками. Господин Андреа ручается, что ваше возвращение будет воспринято со всей возможной теплотой.

— Синьор, вы неистощимы на дары. — Ирония, прозвучавшая в тоне Просперо, напомнила ему окончание стиха, процитированного им тут же с горькой усмешкой: — «Timeo Danaos et dona ferentes» note 26Боюсь данайцев, даже приносящих дары (из Вергилия, лат.).

Краска залила щеки Джанеттино.

— Господи, синьор, вы крайне осложняете мою задачу. Вице-король подшел к Просперо и положил руку ему на плечо.

— Идите, мой друг. Положим конец этим неприятным разговорам. Нужно учитывать, что существуют империя и ваш родной город Генуя. Вложите меч в ножны. Вы и Дориа находитесь теперь на борту одной галеры.

— Я сознаю это. Синьор Джанеттино, помнится, как-то раз убедил меня в этом. Но где гарантия для меня на тот случай, если Дориа снова переметнется на другую сторону?

— Это недостойное замечание! — вскричал Джаннеттино, теряя остатки терпения. — Это — намеренное оскорбление. Потрудитесь встать на наше место, и вы увидите уже в самом этом событии, которое именуется предательством по отношению к вам, свидетельство того, что мой дядя сам стал жертвой измены. Упрашивая вашего отца открыть ворота Генуи французам, мы полагались на обещания короля Франции дать Генуе свободу и независимость. А все последующее было результатом вероломства французского короля.

— Я уже слышал этот довод, — холодно ответил Просперо.

— Но, по-вашему, он ничего не стоит? Вы не верите? Тогда, Бога ради, поверьте хотя бы вот во что. Вы говорили о гарантиях нашей честности. Так случилось, что у меня есть гарантии, которые я могу вам предложить. Для того, чтобы покончить с этим раз и навсегда, для того, чтобы погасить эту прискорбную междоусобицу, господин Андреа предлагает вам брачный союз с нашим родом. Он предлагает вам вступить в брак с его племянницей, Марией Джованной, приданое которой — тридцать тысяч дукатов и богатые поместья Паракотти.

Тут он умолк, уперев ладонь в бедро и горделиво откинув голову. На его женоподобной физиономии читался торжествующий вызов:

— Итак, хватит ли вам такой гарантии?

Глаза Просперо широко раскрылись от удивления, потом снова медленно сузились. Тем временем вице-король, который стоял рядом, все еще держа Просперо за плечо, оценил плату, предложенную Дориа за дружбу Адорно, и подвел итог:

— Три тысячи дукатов, выкуп за Драгута, восстановление прав Адорно в их генуэзских владениях и жена с приданым, достойным принцессы. Наконец-то вы вложите свой меч в ножны, Просперо.

— Именем Господа нашего! — воззвал к нему Джанеттино.

Просперо медленно отвернулся. Он молча подошел к окну и стал смотреть на серое небо и моросящий дождь. Неужели роду Дориа так необходимо срочно заключить с ним мир, что они готовы пойти столь далеко? Должно быть, да. Он взвесил предложение. На одну чашу он положил все, что было перечислено, на другую — даму из сада, монну дель Орта, как он назвал ее в своем последнем сонете, на котором едва высохли чернила, и обстоятельства смерти отца.

Его отец мертв, а дама из сада, возможно, недосягаема для него. Но мог ли он ради жизненного успеха пожертвовать своим долгом перед памятью одного и своими надеждами, пусть и слабыми, на любовь другой? Мог ли он поступить так, не утратив уважения к себе? Говорят, что каждый имеет свою цену. Но может ли человек чести допустить, чтобы эти слова относились к нему?

Наконец он повернулся к наблюдавшим за ним в напряженном ожидании собеседникам. В его глазах застыла тоска. Адорно заговорил медленно, почти с горечью:

— Однажды я прочитал на лезвии ножа, который был найден в Толедо, девиз: «Не обнажай меня без нужды. Не вкладывай меня в ножны без чести». Это предписание, о котором надо помнить. Меч был обнажен не без причины. Очень веской причины. И, разумеется, он не может быть снова вложен в ножны, будучи обесчещенным.

Наступило долгое молчание. В глазах вице-короля читалась тревога, глаза Джанеттино злобно сверкали. Наконец он разразился яростной речью:

— Клянусь Богом! Вы говорите, нет чести в том, что мы предлагаем? Но это — всего лишь воздаяние. И какое воздаяние: непревзойденное по щедрости. Уж его-то никак нельзя отвергнуть или принять без благодарности. Если вы не…

Но тут вмешался вице-король, твердой рукой придержав Джанеттино:

— Лучше подождать, дать сеньору Просперо время обдумать ваши предложения. Они обрушились на него слишком внезапно, и едва ли он осознал их истинное значение. Решение, принятое необдуманно, не сделает чести ни одному из вас. Позвольте ему тщательно поразмыслить о вашем разговоре, а уж потом требуйте ответа. Пока же забудьте все, что мы тут наговорили. — Он перевел взгляд с Джанеттино на Просперо. — Согласитесь, по крайней мере, взять время на размышление.

— Раз вы настаиваете. — Просперо пожал плечами. — Но я уверен, что это ничего не изменит.

Несмотря на слабую надежду достичь согласия, несмотря на решительный тон Просперо, принц Оранский тем же вечером, едва они остались одни, движимый скорее чувством дружбы, нежели опасениями, приложил все усилия, чтобы уговорить Просперо, столь доблестного капитана, остаться в рядах императорского флота. Среди прочих доводов он сулил Просперо блистательную карьеру, путь к которой будет открыт для него, если он согласится остаться на службе; говорил о высотах, которых Просперо может достичь, ведь он уже снискал себе благосклонность императора. Карьера станет бесценным добавлением ко всему, что предлагал ему Дориа. А продолжая упрямствовать, он лишится этой карьеры и остального тоже. Так что проку стоять на своем?

Но Просперо на первый взгляд был так мало тронут увещеваниями вице-короля, что наутро, когда он объявил, что ночные размышления склонили его к уступчивости, это было воспринято скорее с изумлением, нежели с радостью.

— Не припомню, когда я слышал более приятную весть! — восторженно воскликнул вице-король. — Радуясь по многим причинам, я особенно рад за вас, рад, что вы осознали то, как ослепило вас предубеждение.

— Я не сказал, что осознал это.

— Но как же? Иначе вы никогда не пришли бы к такому мудрому решению. Равно как не убедились бы в честных намерениях Дориа. Всего-то и нужно было, что немного поразмыслить. Гарантии, которые они предоставили, едва ли могли быть более надежными.

Просперо посмотрел на него с кривой усмешкой.

— Вы так думаете? А вам не приходит в голову, что предложенный брак должен быть гарантией не их честных намерений, а моих? Я постепенно осознал это.

Принц Оранский смутился.

— Постойте! Вы впадаете в крайность. В самом плохом случае — гарантии взаимные.

Но Просперо медленно покачал головой.

— Никакие твердые гарантии не заставят их поверить, что я действительно вложил свой меч в ножны.

Принц на мгновение задумался. Потом пожал плечами.

— Что тогда? Какая разница, вложен ли он?