Онлайн чтение книги Меч ислама
Глава XXXII. СРАЖЕНИЕ У МЫСА ЛА-МОЛА

В бледно-жемчужных лучах рассвета часовой Драгута, находившийся на скалистом мысу Ла-Мола, увидел неаполитанскую эскадру, похожую на флот кораблей-призраков. Часовой поднялся с кучи хвороста, на которой лежал, удобно вытянувшись, и, протирая глаза, спросил себя: откуда, во имя Аллаха, взялись эти корабли?

Во главе линии судов длиной в пару кабельтовых шел огромный, явно испанской постройки, галеон, высоко вздымавшийся над водой. Светало, а часовой, замерев от изумления, все продолжал всматриваться в даль. Первые лучи солнца уже коснулись перламутрово-серой воды, когда наблюдатель, наконец, поджег фитиль, чтобы дать сигнал тревоги. Звуки убедили часового, что перед ним отнюдь не мираж. Галеры внезапно, с глухим стуком и плеском весел, наддали ходу, а на галеоне под скрип блоков были подняты топсели; свежий утренний бриз наполнил его паруса, и галеон двинулся ко входу в залив.

Яростно раздувая фитиль, часовой схватил аркебузу и подставку, и в этот миг тишину утра вспорол грохот канонады. Это Драгут, подобравшись в темноте к форту, выпустил по нему залп из нескольких орудий. Облако пыли, поднявшееся от пробитых песчаниковых стен, смешалось с дымом ответного залпа, столь слабого, что сразу стало ясно: защитников мало.

Разрядив тяжелые орудия, галеры Драгута отошли за пределы досягаемости огня, так что несколько ядер, поспешно выпущенных из форта, шлепнулись в воду, не причинив им вреда. Даже на таком расстоянии можно было слышать вопли пиратов, которыми они радостно приветствовали удачную бомбардировку. Когда крики, наконец, стихли, часовой на Ла-Мола выстрелил, давая сигнал тревоги, и, бросив аркебузу и подставку, чтобы бежать скорее, с криками «Аллах! Аллах! » помчался по направлению к следующему аванпосту.

Но этого уже не требовалось, ибо Драгут заметил со своего места галеон, входящий в бухту, и после короткой паузы, во время которой он недоверчиво разглядывал корабль, раздался ликующий возглас. Послышался звук труб, и дюжина корсарских галер оторвались от основного флота и рванулись к галеону со всей быстротой, на которую были способны гребцы.

Отрядом командовал Синан-эль-Саним; получивший приказ окружить и захватить корабль, в котором пираты признали — по крайней мере, на это рассчитывал Просперо — богато груженный трофей, прибывший, быть может, из Нового Света.

Сам же Драгут вместе с оставшимися кораблями держался у полуострова на безопасном расстоянии от форта и потихоньку двигался следом на некотором расстоянии.

Галеон, не обращая внимания на эту суету, самоуверенно (что вызвало насмешку пиратов) и спокойно шел с легким креном на правый борт. Почти весь его экипаж со всеми предосторожностями покинул судно на баркасе, когда галеон входил в бухту, и эта операция прошла незамеченной для мусульман. На судне остались только капитан, стоявший за рулем в рубахе и штанах, Диомед, чем-то занятый на главной палубе, а на носу стоял Просперо, вооруженный запалом.

Галеры выстроились в линию; на их юты высыпали орущие пираты в тюрбанах. Они считали, что галеон уже взят, так как слишком далеко зашел в узкий пролив и не сможет развернуться. Когда между пиратами и галеоном оставалось менее трех четвертей мили, Диомед подбежал к Просперо и объявил, что все готово.

Просперо молча кивнул и с бесстрастным лицом протянул греку запал. Тот быстро навел орудия и по очереди выстрелил из них, особо не целясь. Первое ядро подняло безобидную тучу брызг, упав между двумя галерами; второе, однако, по счастливой случайности срикошетировало от воды и пробило борт пирата чуть выше ватерлинии. Подбитое судно было вынуждено отойти назад и пристать к берегу. Остальные продолжали атаку под аккомпанемент криков, в которых слышалась удвоенная ярость.

— Бегите, Диомед! Пусть Гастон закрепит руль, и бегите вместе! Вперед!

Диомед в нерешительности смотрел на Просперо.

— Вон! — повелительно крикнул тот. — Вы знаете, что сейчас будет! Но Диомед все не уходил. Глухим от страха голосом он спросил:

— Вы не замешкаетесь?

— Будь уверен, надолго не задержусь. Теперь беги!

Диомед ушел. Когда он бежал к корме, к нему присоединился капитан, уже закрепивший руль. Они пробрались в каюту и через кормовое окошко спустились в шлюпку, привязанную к галеону канатом. Обрубив конец, они взялись за весла, но пока сидели неподвижно, устремив глаза на корму галеона, который тем временем приближался к пиратам.

После ухода Диомеда Просперо задержался на носу не более секунды. Он оценил скорость сближения с галерами в восемь узлов и рассудил, что пираты приблизятся вплотную через пять-шесть минут. Оставалось завершить самые последние приготовления.

На двух палубах «Имакулады» располагались двадцать орудий. Восемь из них стояли в шкафутах, по четыре на каждый, остальные двенадцать — внизу, на главной палубе. К четырем орудиям на правом борту Диомед прикрепил фитили разной длины. Поскольку галеон двигался, обратив противоположный борт к суше, то для демонстрации было достаточно выстрелов только этих пушек. Едва ли можно было рассчитывать нанести с их помощью серьезный урон противнику: скорее всего, их стрельбу, не причиняющую вреда, примут за свидетельство паники на борту, но все же было бы ясно, что на галеоне есть экипаж, готовый сражаться.

Пробираясь с носа на корму, Просперо поджег по очереди все фитили. Когда он спускался на главную палубу, галеон вздрогнул от первого выстрела. Через минуту выстрелили еще два орудия, а Просперо в это время уже орудовал внизу. Пушки там стояли в закрытых отсеках, так что работать приходилось при скудном свете, проникающем через люки в потолках.

Все бочонки с порохом, которые были в хранилище, стояли друг на друге, образуя от палубы до палубы большую пирамиду, у основания которой было рассыпано содержимое двух из них. В эту кучу были зарыты концы запалов, которые Диомед изготовлял в течение последних часов перед рассветом. Каждый имел двенадцать ярдов в длину, и было их три штуки, так что если бы два из них погасли, сработал бы третий.

Просперо быстро поджег их, задержался на секунду и, убедившись в том, что они загорелись, плотно прикрыл люк и быстро забил его. Бросив беглый взгляд вперед, Просперо понял, что, как он ни спешил, расстояние между ним и пиратами сократилось вдвое. Пробежав по проходу, он добрался до кормы, вошел в каюту и пролез во все еще открытое окошко. В тот миг, когда он повис на руках, раздался выстрел четвертого орудия, за которым последовал взрыв насмешливых криков с приближающихся мусульманских галер. Затем голый по пояс Просперо нырнул в пенящийся кильватер.

Когда он вновь показался на поверхности, галеон уже отошел примерно на пятьдесят ярдов, но все еще заслонял его от пиратов. Просперо поплыл к шлюпке, оставшейся примерно там же, где был обрублен канат. Через секунду с двух галер, подошедших ближе остальных к галеону, бросили крюки, которые зацепились за его фальшборт, бушприт, цепи, нос, как и рассчитывал Просперо. Отведя весла назад, словно подогнув крылья, галеры подтянулись ближе. Уцепившись за борт «Имакулады», они задержали, но не остановили полностью ее движение. Захватив судно, пираты продолжали двигаться вместе с ним. Три галеры закрепились по левому борту, три — по правому, седьмая прошла за корму и закрепилась там при помощи багра. Оставшиеся четыре убавили ход и держались впереди, как бы в резерве, готовые приблизиться в тот момент, когда экипажи передовых судов высадятся на борт галеона.

Большинство пиратов спрятались за щитами, ожидая, что с галеона начнут стрелять аркебузиры; несколько человек взобрались по линям на салинги, откуда могли просматривать палубы «Имакулады» и обстреливать их из арбалетов и стальных турецких луков. Именно эти пираты, изумленные отсутствием экипажа на корабле, первыми ощутили неясную тревогу. Как только они стали взволнованными голосами кричать об этом оставшимся внизу, все звуки заглушил грохот, подобный залпу сотен орудий. Борта галеона развалились, а палубы взлетели на воздух, горя так яростно, что образовалась настоящая стена пламени. Взорванная «Имакулада» исчезла в огне, воспламенившем, казалось, даже воздух и воду. Море дрогнуло, как будто в его глубинах произошло землетрясение, и взметнуло пенные стены воды, которые, двигаясь в узком заливе подобно приливным волнам, сталкивали друг с другом суда основного флота корсаров, стоящие неподалеку от Махона. Просперо, находившегося примерно в двухстах ярдах от взрыва, подняло на вершину огромной водяной горы и закрутило в водовороте, в то время как ожидавшая его шлюпка, едва не потопленная, оказалась у подошвы гигантской волны.

Когда Просперо вынырнул, на шлюпку сыпался дождь обломков, которые со свистом пролетали над головой отважного генуэзца.

Там, где раньше был галеон, теперь крутился страшный вихрь, дымящийся водоворот, в котором бешено неслись куски дерева, мачты, весла, остатки рангоута.

Сам же галеон исчез и вместе с ним — семь уцепившихся за него галер, охваченных огнем и опрокинутых взрывом. Из четырех судов, стоявших поблизости в резерве, два так сильно ударились друг о друга, что их весла разлетелись в щепы, фальшборты разбились, и вскоре оба корабля затонули. Третье судно загорелось, а четвертое занялось спасением уцелевших людей, переполнивших вскоре его палубы.

Последствия катастрофы, столь внезапно и молниеносно уничтожившей треть пиратского флота, отнюдь не исчерпывались этим. Большую галеру, двигавшуюся вдоль берега Ла-Мола, подняло на большой волне, бросило на сушу и вдребезги разбило о зубчатые скалы. На галере развевался красно-белый стяг с голубым полумесяцем, означавший, что это корабль Драгута.

Пока на уцелевших кораблях приходили в себя от потрясения, вызванного ужасной катастрофой, полузатопленная шлюпка медленно приближалась к Просперо, который плыл верхом на доске. Капитан греб, а Диомед неистово вычерпывал воду. Подойдя, наконец, к Просперо, они втащили его через борт в лодку, где было по щиколотку воды. Просперо скользнул в люк, переводя дух. Затем разразился смехом, в котором звучала нотка злорадства.

— Это событие немного уравняло силы. Если мы не будем спешить, то еще улучшим соотношение.

Он рассчитывал, что пираты заметят шлюпку, решат, что ее экипаж повинен в уничтожении одиннадцати их галер, и постараются сорвать зло. Ошибиться в этом — значило бы недооценить их злобную мстительность. Не менее шести кораблей уже рванулись вслед за маленьким ботом. Два судна задержались, чтобы вытащить из воды еще одного пирата из эскадры Синана, а остальные четыре наращивали скорость, с каждым гребком сокращая расстояние до шлюпки.

Теперь уже и Диомед, и капитан гребли что было сил.

— Спокойнее, — напомнил им Просперо.

— Черт побери! — прокричал, задыхаясь, капитан. — Если они нас поймают, то зажарят живьем! Я видел в Алеппо человека, сожженного этими сарацинскими собаками, и мне бы не хотелось разделить его участь!

Просперо взглянул на него через плечо.

— Пока эта опасность тебе не грозит.

Галеры пиратов находились в четырехстах ярдах сзади, а устье залива — в двухстах впереди. По верху мыса, примерно вровень с преследователями, бежали двое часовых, пронзительно визжа и отчаянно жестикулируя. Они пытались дать знак, что в море затаился христианский флот. Но их яростные вопли не были поняты и остались без внимания.

Шлюпка прошла устье, свернула на север и, обогнув мыс, оказалась среди кораблей эскадр Сарди и Просперо. Пять галер Капраники спрятались у берега по другую сторону устья.

Просперо с трудом поднялся на борт флагмана. Дон Алваро по-медвежьи обнял его, голого и мокрого, выражая бурную радость по поводу благополучного возвращения, и в этот миг пираты выскочили из бухты в открытое море.

Самым разумным было бы, увидев западню, ни в коем случае не менять курса и плыть со всей скоростью, которую могли развить гребцы. Таким образом они могли избежать окружения и дать основному флоту шанс спасти их. Однако растерянные пираты поддались панике и решили вернуться назад.

Подгоняемые кнутами гребцы начали разворачиваться лицами к носам судов, чтобы гнать их в бухту, но пять галер Капраники уже проскользнули им в тыл и отрезали путь к отступлению. Канониры, стоящие на своих местах с тлеющими запалами в руках, начали обстрел тяжелыми ядрами. Десять орудий в упор били по галерам, и три из них были сразу же пробиты. Одна из галер, получившая две пробоины, накренилась, зачерпнула воды и начала тонуть. Две оставшиеся отступили

— подбитые, с разломанными щитами, треснувшими веслами и палубами, усыпанными погибшими и умирающими людьми. Четвертая, неповрежденная галера ухитрилась развернуться и яростно бросилась на противника. С хрустом ломая весла, она врезалась в корабль, на котором находился сам Сарди, позади платформы в его средней части. Однако в суматохе внезапной стычки пираты не сумели подготовиться к бою и даже не успели зарядить свои орудия. Обезумев от ярости, с ятаганами в руках они бросились на палубы судна Сарди. Залп аркебузиров скосил самых резвых, а затем, когда началась рукопашная, в корсарскую галеру врезался корабль из эскадры того же Сарди, и пираты были обстреляны с тыла. Зажатые меж двух огней сыны ислама утратили всякую воинственность. Через пять минут после высадки они бросили оружие, прося пощады.

Тем временем Капраника закончил захват двух оставшихся галер и взял на борт людей с затонувшей.

Экипажи быстро развели в стороны сцепившиеся суда, разоружили пленных и расставили по палубам захваченных кораблей достаточное количество аркебузиров для поддержания порядка.

Гребцы, почуяв запах свободы, радостно схватились за весла и отогнали пиратские суда в тыл христианского флота на восток от Ла-Мола. Через некоторое время они взяли захваченное оружие и рассадили пленных по освободившимся местам. Оставшиеся на верхних палубах убирали кровавые следы боя и устраняли, насколько это было возможно, повреждения.

В это время Драгут, перебравшийся со своего разбитого корабля на другую галеру, отправился осматривать оставшиеся в его распоряжении силы и готовиться отомстить неверным, как того требовал Аллах. Турок оценивал положение именно так, и его неистовый гнев передавался матросам.

Он издалека наблюдал разгром четырех галер, преследовавших шлюпку. С его места было видно семь вражеских кораблей, участвовавших в бою, и Драгут решил, что это и есть весь тот флот, с которым он собирался поквитаться. Во имя бороды пророка, надо так отомстить, чтобы его имя хорошо запомнили. Так, чтобы ужас грядущей расплаты затмил все кошмары, которые когда-либо переживали эти христианские свиньи. Они должны дорого заплатить, эти неверные, за тот урон, который был нанесен его флоту и добыче, взятой во время похода! Он живьем изжарит каждого христианина, уцелевшего в битве с его тринадцатью галерами, оставшимися от флота, которым так гордился Драгут и силы которого эти вероломные христиане уменьшили вдвое! Гнев воспламенил кровь Драгута, но не ослепил его и не притупил остроты ума. За счет противника будет нетрудно восстановить численность кораблей и экипажей. Считая, что силы его все еще вдвое больше, а ловкость и умение дают еще более значительное преимущество, корсар полагал, что с легкостью захватит эти европейские корабли и таким образом хотя бы частично возместит потери. Во время подготовки флота к сражению был отдан приказ воздержаться от применения орудий, чтобы не повредить будущую собственность, и брать противника на абордаж. Однако, выйдя из бухты, он увидел все силы противника и понял, что ошибся не только в количестве судов врага: корабли христиан превосходили галеры пиратов также и водоизмещением.

Заметив на грот-мачте «Просперы» флаг с двуглавым лебедем, Драгут вспомнил, что это знамя принадлежит Просперо Адорно, и разум пирата помрачила новая вспышка гневного изумления. Однако, когда тридцатишестифунтовое ядро упало на палубу его новой галеры, «Ракхама», разбив в щепы надстройку и повалив два десятка арбалетчиков, Драгут взял себя в руки.

Корсар стоял у поручней на корме с ятаганом в руках. На его груди блестела кольчуга, чернобородое ястребиное лицо пылало от ярости под белым тюрбаном, скрывавшим стальной шлем. Хриплым голосом Драгут выкрикнул команду, по которой его галера, подобно раненому быку, бросилась на ближайшего врага. Галера врезалась в нос корабля Капраники, и на его палубу хлынула яростная волна пиратов. Сломив оборону, они дошли до середины судна, где их встретила плотная линия аркебузиров, огонь которых произвел кровавое опустошение в рядах корсаров. Однако Драгут был начеку и знал, чем подстегнуть своих людей. Под его свирепые крики барьер был преодолен, и пираты саблями и врукопашную проложили себе путь к корме, разнося защитников на куски и опрокинув самого Капранику.

Под рев орудий, в дыму, охватившем галеры, Драгут, ощущая во рту острый вкус пороховой гари, прыгнул на захваченный в яростной атаке корабль. Опьяненный на мгновение кровью и успехом, придавшим ему обманчивое ощущение победы, он издал яростный торжествующий вопль, потрясая окровавленной саблей. Однако, обернувшись, он мгновенно отрезвел. В десяти ярдах за его спиной тонула одна из самых крупных его галер, а находящийся на расстоянии вытянутой руки «Ракхам» уже был захвачен Вольпи, одним из капитанов Капраники. Используя галеру в качестве моста, он уже вел большой отряд аркебузиров освобождать захваченный пиратами корабль христиан. Укрывшись за щитами по левому борту и за обломками надстройки, люди Вольпи пробивали брешь за брешью в плотной массе пиратов, последовавших за Драгутом. Истребляемые смертоносным огнем, мусульмане искали укрытий, чтобы изготовить к стрельбе свои арбалеты.

Перекрывая адские злобные вопли, жужжание стрел, звон металла и треск ломающегося дерева, с обеих сторон начали палить орудия. Теперь, когда пираты пришли в себя, о первоначальном замысле захватить христианский флот пришлось забыть. Вместо этого они отчаянно боролись за свою жизнь, разрушая все, что было в их силах. Им прибавляло ярости сознание того, что противник с самого начала хитростью получил преимущество и теперь развивал успех.

Галера Капраники, которую Драгут столь поспешно счел захваченной, уже перешла обратно в руки тех, кто превратил «Ракхам» в мост. Более того, самому кораблю пиратов грозил захват. Драгут видел, что его галера уже наполовину захвачена, потому что поредевшие ряды пиратов не могли сдерживать натиск людей Вольпи, прокладывавших дорогу копьем и мечом.

Стоя на корме, Драгут выкрикивал приказы и призывал в помощь Аллаха. Сражение приближалось по мере того, как его люди отступали или падали на палубу, скользкую от крови и загроможденную трупами. Сочтя, что все пропало, Драгут уже готов был броситься вперед и погибнуть в бою. Внезапно слева появилась галера «Джамиль», и с ее борта посыпались люди Синан-эль-Санима, который пришел на выручку к растерявшимся соплеменникам. Сквозь шум битвы Драгут расслышал пронзительный фальцет гиганта евнуха, подгоняющего своих бойцов. Но было уже поздно. Экипажу Драгута ничто не могло помочь. Оставшиеся в живых в отчаянии бежали, поддавшись панике и путаясь под ногами у людей, пришедших им на помощь. Напрасно Драгут кричал, что они трусы и собаки, сыны шайтана, отступающие перед неверными. Они продолжали отходить, обливаясь потом и кровью, пока не переполнили площадку у борта. Люди Синана столь же безуспешно попытались перебраться по веслам, которые им протягивали турецкие гребцы. Некоторых застрелили аркебузиры, другие падали в море, когда гребца, отважившегося помочь своим мусульманским собратьям, настигал безжалостный удар бича и весло опускалось в воду.

С кормы раздался пронзительный голос евнуха, призывающего Драгута спастись на галере Синана, и отчаявшийся анатолиец понял, что иного выхода нет. Это был последний шанс выбраться самому и, отдав приказ к общей атаке, попытаться исправить совершенную им грубую ошибку. Корсар пробрался к борту и в тот миг, когда последняя линия его людей на секунду задержала натиск неверных, перепрыгнул на галеру Синана.

Теперь надо было подумать о флоте как о едином целом, а не как о горстке кораблей, следующих за командиром. Драгут отдал приказ выйти в открытое море, откуда можно было осмотреть место битвы и определить выгодное направление удара.

Отойдя на сотню ярдов от точки, где только что стоял его «Ракхам», Драгут наконец увидел общую картину сражения, которое к этому моменту разделилось на два очага в пятидесяти ярдах друг от друга. На близких расстояниях использовать тяжелые орудия было, разумеется, невозможно, однако треск кремневых ружей был слышен постоянно, и над галерами поднимался легкий дымок, сразу же сдуваемый свежим ветром. Ничто не мешало Драгуту спокойно оценить обстановку.

На западном крыле сражения четыре его галеры теснили три вражеские, и еще один христианский корабль был почти захвачен его молодцами в тюрбанах.

На другом фланге пять пиратских кораблей противостояли шести императорским, и в тот момент, когда Драгут обратил туда свой взор, христиане, пожалуй, имели небольшое преимущество.

Ему пришла в голову неприятная мысль: за тот час, пока длится сражение, то есть с момента его выхода из бухты, артиллерийский огонь потопил целых три его галеры, в то время как флот императора потерял лишь одну. Ее обломки кружились во вспененной воде.

Примерно в восьмидесяти ярдах от места сражения, с другой стороны, на равном расстоянии от обоих его очагов, одиноко стояла «Проспера». Ее капитан ограничивался наблюдением и общим руководством, не бросаясь на помощь, даже когда того требовал ход событий.

В этот миг одна из императорских галер в западной группе подняла красный флаг, что означало просьбу о помощи. Раздался ободряющий звук трубы, на солнце блеснули весла, и «Проспера» тронулась с места. Но почти сразу же остановилась, поскольку Вольпи освободил свою галеру и корабль Капраники и бросился в атаку; захваченный «Ракхам» шел сзади. Теперь соотношение сил, ранее бывшее четыре к трем, стало четыре к шести, и лихо наступавшие мусульмане мгновенно оказались в положении обороняющихся.

Драгут уже собирался поспешить на помощь, когда Синан схватил его за руку и, быстро что-то говоря, указал на восточный фланг. Он предлагал вмешаться там, а уж затем, с большими силами, ударить на западе и вернуть то, что там будет потеряно. Оценив разумность совета, Драгут решил было ему последовать, когда, к его вящему удовольствию, из-за мыса Ла-Мола внезапно появились три галеры, которые он уже считал погибшими, и все вместе ринулись в бой.

— Хвала Аллаху, всемогущему и великому, который посылает помощь правоверным! — воскликнул Драгут. — Победа близка! Мы сильнее неверных собак! Аллах дарует своим сынам победу!

Однако Синан, пронзительным и хриплым, как у сойки, голосом объяснил ему, что эти суда захвачены неверными, за веслами сидят братья мусульмане, а бывшие гребцы-невольники теперь составляют их экипажи.

В ответ Драгут обрушил на евнуха всю свою горечь и гнев.

— Да пошлет тебе Аллах смерть, ты, жирный мешок! Как ты допустил, чтобы они попали в руки европейцев?

— Меня не было там, когда это произошло, — возразил негодующий евнух.

— Конечно! Тебя там не было! Ты спасал свою ничтожную засаленную шкуру! Тебя никогда нет там, где ты нужен!

— Даже если я не оказался там, где ты не мог без меня обойтись, это еще не повод оскорблять меня несправедливыми упреками! Драгута, однако, нимало не тронули его слова.

— Да услышит меня Аллах! Твое место там, где звенят клинки! — он указал в гущу дерущихся на востоке. — Там наше место! Большая мягкая ладонь Синана легла на руку Драгута.

— Там наша смерть, — поправил евнух.

— Что предначертано, то предначертано. Когда все потеряно, жизнь не стоит и горсти пыли. Ты боишься смерти, Синан?

— Боюсь, если моя смерть неугодна Аллаху. Это бывает, когда погибающий растрачивает его дар, свою жизнь, без всякой пользы. Горящие глаза Драгута окатили Синана презрением.

— Трус всегда найдет причину цепляться за свою ничтожную жизнь! Толстое тело Синана затряслось от гнева.

— Если хочешь, можешь действовать по своему вздорному усмотрению. Давай, рассердись как ребенок! Брось меч Ислама! А ведь мог бы сохранить его и отомстить за те несчастья, которые принес нам этот скорбный день!

На сей раз его слова проникли в душу Драгута. Он не сомневался, что битва проиграна. На одном фланге все еще продолжающегося сражения четыре корабля пиратов были окружены шестью императорскими, на другом восьми европейским галерам противостояли шесть турецких. Наращивая преимущество, Просперо ввел в бой свой большой галеас со свежим экипажем, который участвовал в битве лишь во время самой первой перестрелки.

Драгут с тяжелым вздохом закрыл лицо руками и ушел в каюту. Отбросив саблю, он ничком бросился на диван, в одиночестве оплакивая и проклиная свое поражение. Два часа назад он был хозяином могучего флота, нагруженного добычей и невольниками, захваченными в Пальме, и предвкушал разграбление Порт-Махона. И вот его добыча ускользает, а флот гибнет. Его собственный большой галеас сидит на камнях Ла-Мола вместе с сокровищами и тремя сотнями невольников, среди которых около ста девушек с Балеарских островов. Они могли бы украсить гаремы мусульман в Сук-эль-Абиде, в Алжире и Тунисе, а ему принести жирный куш. Все это коварно отнял генуэзский ублюдок, которого защищал и наделял своей бесовской силой сам шайтан. Ничего, волей Аллаха, всемогущего и премудрого, создавшего человека из сгустков крови, еще настанет день расплаты, и он, Драгут, должен дожить до этого дня!

Стоя у входа в каюту, Синан, сам напуганный, с презрением созерцал крах гордого, могучего корсара, которого весь исламский мир считал выкованным из стали.

— Не желаешь ли начать отступление, пока оно еще возможно? — мягко спросил он.

Драгут встал, скрывая слезы.

— Ты что, ждешь распоряжений? — прорычал он. — Прочь с глаз моих и действуй!

Евнух, не говоря ни слова, исчез.

В полном молчании, не поднимая флагов, опустили на воду весла, и «Джамиль» повернул к югу, покидая поле проигранного сражения со всей возможной быстротой.

Императорские корабли, пожинающие плоды завершающейся битвы, не стали преследовать галеру, единственную из всего могучего корсарского флота, сумевшую бежать с поля сражения у Ла-Мола.

Хотя никто не знал, находится ли на ее борту сам Драгут, бегство галеры послужило сигналом для уцелевших мусульман. Спасая свои жизни, они сдались в плен.