Онлайн чтение книги Меченосцы
XXIV

Мацько дожил до счастливых дней. Не раз говорил он соседям, что получил больше, чем сам рассчитывал. Даже старость только убелила ему волосы на голове да в бороде, но до сих пор не отняла у него ни сил, ни здоровья. Сердце его полно было такого веселья, какого он до сих пор не испытывал. Лицо его, некогда суровое, становилось все добродушнее, а глаза улыбались людям доброй улыбкой. В душе он был убежден, что все зло кончилось навсегда и что уж никакая печаль, никакое горе не смутят дней его жизни, текущих спокойно, как светлый ручей. До старости воевать, на старости лет хозяйничать и увеличивать богатство для внуков — ведь это же было главной мечтой его во все времена, и вот все это исполнилось. Хозяйство шло, как по маслу. Леса были значительно вырублены; освобожденные от пней и обсемененные поля каждую весну зеленели хлебами; умножались стада; в лугах паслось сорок маток с жеребятами, которых старый шляхтич каждый день осматривал; стада баранов и рогатого скота паслись на паровых полях и в перелесках; Богданец совсем изменился: из опустевшего селеньица становился он людной и богатой деревней, глаза человека, который к нему приближался, бывали еще издали ослеплены высокой сторожевой башней и не почерневшими еще стенами замка, блиставшими золотом на солнце и пурпуром в лучах заката.

И старик Мацько в душе радовался богатству, хозяйству, удаче и не спорил, когда люди говорили, что у него легкая рука. Год спустя после близнецов появился на свет еще мальчик, которого Ягенка, в память отца своего, назвала Зыхом. Мацько встретил его радостно и нисколько не огорчался тем, что если так будет продолжаться, то богатство, скопленное таким трудом, должно будет раздробиться. "Что у нас было? — сказал он однажды Збышке. — Ничего. А вот — послал же Господь. У старого Пакоша из Сулиславиц одна деревня и двадцать два сына, а ведь с голоду они не помирают. Разве мало земель на Литве и в Польше? Разве мало деревень и замков находится в собачьих руках меченосцев? Эх, что, если этак пошлет Господь? Отличное было бы жилье: ведь там замки все строятся из красного кирпича. А наш милостивый король превратил бы их в каштелянства". И вот что еще достойно внимания: ведь орден стоял на вершине силы, ведь богатством, властью, множеством обученных войск он превышал все западные королевства, и однако этот старый рыцарь помышлял о замках меченосцев как о будущих жилищах своих внуков. И вероятно, многие думали в королевстве Ягеллы точно так же, не только потому что дело касалось старинных польских земель, которыми завладел орден, но и в предчувствии той могучей силы, которая, накипая в груди народа, искала повсюду выхода.

Только на четвертый год, считая от женитьбы Збышки, замок был готов, да и то с помощью не только местных рабочих рук, богданецких, згожелицких и мочидольских, но и с помощью соседей, особенно старого Вилька из Бжозовой, который, оставшись после смерти сына один, очень сдружился с Мацькой, а потом полюбил и Збышку с Ягенкой. Мацько украсил комнаты военными трофеями, которые добыли они либо сами со Збышкой, либо получили в наследство после Юранда; к этому прибавил он богатства, завещанные аббатом, и то, что Ягенка привезла из дому; он привез из Серадзи стеклянные окна — словом, устроил великолепное жилище. Однако Збышко с женой и детьми переехал в замок только на пятый год, когда уже были кончены и другие постройки, как-то: стойла, хлева, кухни и бани; к этому же времени были закончены и погреба, которые старик строил из камня, скрепленного известью, чтобы они стояли вечно. Однако сам Мацько в замок не переселился, он предпочитал остаться в старом доме и на все просьбы Збышки и Ягенки отвечал отказами, выражая свою мысль таким образом:

— Уж я помру там, где родился. Видите ли, во времена войны гжимальтов с наленчами Богданец был сожжен дотла: все постройки, все хаты, даже заборы, один этот дом уцелел. Люди говорили, что не загорелся он потому, что очень много было мху на крыше, но я думаю, что был в этом и перст Божий: чтобы мы сюда вернулись и снова отсюда вышли. Во время наших походов я не раз горевал, что некуда нам вернуться, но говорил это не совсем верно, потому что, правда, нечем было хозяйствовать и нечего есть, но было, где приютиться. Вы, молодые, другое дело, а я так думаю, что коли этот старый дом нами не побрезгал, так и мне не годится им брезгать.

И он там остался. Однако любил приходить в замок, чтобы осматривать его величину и великолепие, сравнивая его со старым жилищем, и в то же время смотреть на Збышку, Ягенку и внуков. Все, что он там видел, было по большей части делом его рук — и все-таки приводило в восхищение и заставляло гордиться. Иногда приезжал к нему старый Вильк, чтобы с ним "покалякать" при огне, либо сам он навещал его с той же целью в Бжозовой, и однажды так сказал ему об этих "новых затеях":

— Знаете, мне иногда даже чудно становится. Ведь известно, что Збышко и в Кракове у короля в замке бывал… Э, ему там даже чуть голову не отрубили. Бывал он и в Мазовии, и в Мальборге, и у князя Януша. Ягенка тоже в достатке росла, но ведь своего замка у них не было… А ведь теперь — поглядите-ка: словно никогда иначе и не жили… Ходят, скажу я вам, по комнатам, ходят, ходят, — и все слугам отдают приказания, а как устанут, так и присядут. Сущие каштелян с каштеляншей. Есть у них комната, где они обедают с солтысами {Солтыс — староста.}, казначеями и челядью, а в комнате той скамьи: для него и для нее повыше, а для прочих пониже. И все сидят и ждут, пока пан и пани не положат себе кушаний. Так это у них все по-придворному, что даже приходится напоминать себе, что это не князь с княгиней, а племянник с племянницей, которые у меня, старика, руку целуют, на первое место сажают и благодетелем своим зовут.

— За это и посылает им Господь Бог, — заметил старый Вильк.

Потом, грустно покачав головой, он выпил меду, помешал железной кочергой головешки в камине и сказал:

— А моему парню не повезло.

— На все воля Божья.

— Да. Старшие, пятеро было их, давно уж погибли. Вы ведь знаете… Воистину, воля Божья. Но этот был всех сильнее. Настоящий был Вильк (волк) — и кабы не помер, так тоже, пожалуй, жил бы теперь в собственном замке.

— Лучше бы Чтан помер.

— Ну что Чтан. Говорил — он жернова мельничные на плечи взваливает, а сколько раз его мой поколотил. У моего было рыцарская сноровка, а Чтана теперь жена по морде бьет, потому что хоть он и здоровый мужик, а дурак.

— У-у… Совсем дурак, — согласился Мацько.

И пользуясь случаем, превознес до небес не только рыцарскую умелость, но и ум Збышки. Рассказал, как тот в Мальборге дрался с лучшими рыцарями, "а с князьями ему разговаривать — это все равно, что орехи грызть". Хвалил также рассудительность Збышки и его распорядительность по хозяйству, без которой замок скоро бы съел все состояние. Но не желая, чтобы старый Вильк думал, будто им может угрожать что-либо подобное, он понизил голос и прибавил:

— Ну, слава богу, у нас всякого добра вдоволь, больше даже, чем людям известно, никому только об этом не говорите.

Однако люди догадывались, знали и рассказывали друг другу об этом наперебой, особенно же о богатствах, которые рыцари из Богданца должны были вывезти из Спыхова. Говорили, что из Мазовии деньги привозились целыми бочками. Кроме того, Мацько одолжил несколько гривен влиятельному помещику из Конецполя, что окончательно укрепило всех в верности предположения о его "сокровищах". Поэтому значение богданецких росло, росло к ним уважение, и в замке никогда не было недостатка в гостях, на что Мацько, при всей своей бережливости, смотрел благосклонно, потому что знал, что и это увеличивает славу их рода.

Особенно богато справлялись крестины, а раз в год, после Успенья, Збышко устраивал для соседей большой пир, к которому шляхтянки съезжались смотреть на рыцарские упражнения, слушать песельников и до самого утра танцевать с молодыми рыцарями при свете факелов. Тогда тешил взоры свои и наслаждался зрелищем Збышки и Ягенки старый Мацько: так они были великолепны. Збышко возмужал, вырос, и хотя в сравнении с мощной и высокой фигурой лицо его все еще казалось молодо, однако когда он повязывал пышные свои волосы пурпурной повязкой, одевался в блестящую, расшитую серебром и золотом одежду, то не только Мацько, но и многие шляхтичи в душе говорили себе: "Боже ты мой. Прямо князь какой-то, владеющий замком". А перед Ягенкой часто преклоняли колени рыцари, знающие западный обычай, прося ее быть их дамою: так ослепительно сверкала она здоровьем, молодостью, силой и красотой. Сам старый кастелян Конецполя, воевода серадзский, поражался, глядя на нее, сравнивал ее с утренней зарей и даже с "солнышком, которое озаряет мир и даже старые кости наполняет новым огнем".