Онлайн чтение книги Мегрэ и мертвец
Глава 5

По мере того как погоня набирала темп, Мегрэ все упорнее казалось, что он вторично переживает происходящее. Такое иногда случалось с ним во сне, и подобных снов он еще в детстве боялся больше всего. Он как бы двигался неким сложным путем, и внезапно у него появлялось ощущение, что он уже здесь был, делал те же движения, говорил те же слова. От этого у него начиналось что-то вроде головокружения, особенно в момент, когда он сознавал, что вновь переживает время, прожитое им в прошлом. Охоту на человека, начавшуюся на Шаратонской набережной, он уже наблюдал во всех ее перипетиях из окна собственного кабинета в день, когда в его ушах ежечасно звучало эхо нарастающего страха — отчаянный голос Маленького Альбера.

Страх нарастал и сегодня. Незнакомец, шедший упругим размашистым шагом по бесконечной и почти пустынной набережной Берси, время от времени оборачивался и, неизменно видя позади маленькую фигуру Люкаса, ускорял ход. Мегрэ, сидя в такси рядом с шофером, нагонял их. Какая все-таки разница между обоими! У первого и в глазах, и в походке есть что-то звериное. Даже когда он припускается бегом, его движения остаются слаженными. Висящий у него на пятках Люкас шагает, выпятив уже заметное брюшко и напоминая собой таксу-бассета, которая хоть и смахивает на сардельку с лапами, а все-таки держит звериный след лучше самых породистых гончих.

Любой прозакладывал бы голову, что рыжий уйдет. Сам Мегрэ, увидев, как незнакомец, воспользовавшись безлюдностью набережной, рванулся вперед, велел шоферу газануть. Но это оказалось излишним, хотя, как ни странно, Люкас вроде бы и не бежал, сохраняя вид маленького парижского буржуа, который степенно прогуливается и никуда не спешит.

Когда незнакомец услышал за спиной шаги и, слегка повернув голову, заметил поравнявшееся с ним такси, он понял, что ему нет смысла нестись сломя голову и обращая на себя внимание прохожих, и убавил шаг. И хотя преследуемый и преследователь разминулись в тот день с тысячами встречных, никто из последних, как и в случае с Маленьким Альбером, не догадался, какая драма разыгрывается перед ними.

Уже на Аустерлицком мосту лицо иностранца, — а Мегрэ нутром чувствовал, что рыжий — иностранец, — стало тревожным. Теперь они были на набережной Генриха Четвертого. Судя по всему, парень что-то задумал. Действительно, добравшись до квартала Сен-Поль, но так и не сумев ускользнуть от наседавшего сзади такси, незнакомец сделал новый бросок, на этот раз — в сеть улочек, раскинутую между улицей Сент-Антуан и набережными. Мегрэ едва не потерял его из-за грузовика, загородившего въезд в один из переулков.

Дети, игравшие на тротуарах, недоуменно смотрели на бегущих мужчин, которых Мегрэ нагнал через две улицы. Люкас, почти не запыхавшийся, в застегнутом на все пуговицы пальто, покамест до такой степени владел собой, что даже подмигнул комиссару, словно просигналив: «Не беспокойтесь!» Он ведь еще не знал, что эта охота, за которой, не утруждая себя, Мегрэ наблюдал с сиденья машины, займет долгие часы, с каждой минутой становясь все более жестокой.

Уверенность незнакомца в себе поколебалась лишь после телефонного звонка, который он сделал в маленьком баре на улице Сент-Антуан. Люкас зашел туда вслед за ним.

— Он его возьмет? — полюбопытствовал шофер, узнавший Мегрэ.

— Нет.

— Почему?

Для таксиста человек, которого преследуют, был человеком, которого в конце концов арестуют. К чему же эта погоня, эта излишняя жестокость? Он реагировал так, как реагировал бы любой непосвященный при виде мчащейся мимо него псовой охоты.

Не обращая внимания на инспектора, неизвестный взял жетон и закрылся в телефонной кабине, чем воспользовался Люкас, чтобы пропустить кружку пива, и Мегрэ, наблюдавшему за сценой через окно, тоже захотелось пить. Разговор был долгий — почти пять минут Раза два-три обеспокоенный Люкас подходил и смотрел в окошечко кабины, проверяя, не стряслось ли что-нибудь с его подопечным.

Затем, не обменявшись ни словом и словно впервые увидев друг друга, оба примостились бок о бок у стойки. Выражение лица у незнакомца изменилось. Он растерянно озирался, словно выжидая благоприятного момента, хотя, без сомнения, уже понял, что такой момент больше ему не представится.

Наконец неизвестный расплатился и вышел. Направился к площади Бастилии, сделал по ней почти полный круг, проследовал по бульвару Ришар-Ленуар в трех минутах ходьбы от дома Мегрэ и свернул направо по улице Рокетт. Еще через несколько минут потерял ориентировку: квартал явно был ему незнаком. Несколько раз он порывался скрыться, но либо улица оказывалась слишком людной, либо он замечал на ближайшем углу кепи постового.

Тогда он принялся пить. Заглядывал подряд во все бары, но уже не звонил по телефону, а залпом опрокидывал рюмку дешевого коньяку, и Люкас предпочел не входить вслед за ним, а ждать снаружи. В одном из баров с неизвестным кто-то заговорил, но тот не ответил, как не отвечает любой из нас, когда к нему обращаются на незнакомом языке.

Неожиданно Мегрэ понял, почему он почуял в этом человеке иностранца, едва лишь незнакомец зашел в бар «У Маленького Альбера». Дело не в том, что покрой костюма и черты у него не французские, а скорее в настороженности, присущей человеку, который попал в чужую среду, не понимает окружающих и не может с ними объясниться.

Погода стояла солнечная, очень теплая. Преследуемый долго петлял, прежде чем добраться до бульвара Вольтер, а затем до площади Республики, которую наконец узнал. Он спустился в метро, все еще, вероятно, надеясь оторваться от Люкаса. Однако вскоре убедился в бесплодности своего маневра, потому что Мегрэ увидел, как оба они опять поднялись на улицу со стороны выхода.

Улица Реомюра… Опять петляет… Улица Тюрбиго… Потом улицы Шапон и Бобур.

«Он в своем квартале», — подумал комиссар.

Это чувствовалось. По взглядам, которые бросал вокруг неизвестный, нетрудно было угадать, что он узнает любую лавку. Тут он у себя. Тут, вероятно, и живет в одной из бесчисленных дешевых гостиниц.

Он колебался. То и дело останавливался на углах. Что-то мешало ему сделать то, чего хотелось. Так он добрался до улицы Риволи, границы этого убогого района. Но не пересек ее, а по Архивной улице вновь повернул в гетто, затем двинулся по улице Розье.

— Не хочет, чтобы мы узнали его адрес.

— Но зачем и кому он звонил? Просил помощи у сообщников? И на какую помощь мог рассчитывать?

— Жаль беднягу! — вздохнул шофер. — Вы хоть уверены, что он злоумышленник?

Нет, даже в этом уверенности не было. Но охотиться на него все-таки следовало. Это был единственный способ узнать что-либо новое о смерти Маленького Альбера.

Неизвестный отчаянно потел. Из носу у него текло. Время от времени он вытаскивал из кармана большой зеленый платок. И опять заходил выпить, упорно держась на дистанции от сердцевины района, которую образовывали улицы Сицилийского Короля, Экуф и Веррери, около которой он кружил и в которую не решался войти. Он то отдалялся от нее, то, повинуясь какому-то непреодолимому зову, приближался к ней. В таких случаях шаги его становились медленней, неуверенней. Он оборачивался и смотрел на Люкаса. Потом отыскивал глазами машину и злобным взглядом провожал ее. Почем знать, не попытался ли бы он избавиться от Люкаса, не следуй за ними такси? Завлек бы инспектора в какой-нибудь темный уголок, и дело с концом.

Надвигались сумерки, и улицы становились все оживленнее. Тротуары вдоль низких и мрачных домов кишели гуляющими: с самого начала весны обитатели этих кварталов как бы переселяются на улицу. Двери магазинов были распахнуты, окна квартир открыты. От запаха грязи и бедности перехватывало дыхание, кое-где женщины выплескивали помои прямо на мостовую.

Люкас наверняка сдавал, хотя и не показывал этого. Мегрэ решил при первой же возможности подменить его. Комиссару было немножко стыдно, что он следует за ним в такси, как гость, приглашенный на охоту, но следующий за охотниками на автомобиле.

Им все чаще попадались перекрестки, где они побывали уже по несколько раз, и тут неизвестный придумал новую хитрость. Он нырнул в какую-то темную подворотню, и Люкас остановился перед ней. Мегрэ знаком приказал ему не отставать и вдогонку крикнул из машины:

— Осторожно!

Минуту спустя оба вновь выскочили на тротуар. Сомнений не оставалось: в надежде сбить полицейских со следа неизвестный забежал в первый попавшийся дом. К этой уловке он прибег дважды. Во второй раз Люкас нашел его сидящим на верхней площадке лестницы.

Около шести они вновь оказались на перекрестке улиц Вьей-Тампль и Сицилийского Короля. Неизвестный опять заколебался, затем нырнул в улицу, запруженную нищей толпой. По обеим ее сторонам над дверями гостиниц тускло посвечивали матовые плафоны. Магазинчики были узенькие, подворотни упирались в таинственные дворы.

Далеко неизвестный не ушел. Он не пробежал и десяти метров, как щелкнул выстрел, сухой, негромкий, похожий на хлопок лопнувшей шины. Толпа по инерции продвинулась еще на несколько шагов и замерла. Такси — тоже, словно оно от удивления остановилось само по себе. Затем раздался топот бегущего человека: Люкас рванулся вперед. Грохнул второй выстрел.

Разглядеть ничего не удалось — люди в толпе заметались. Мегрэ не знал, цел инспектор или нет. Он выскочил из машины и ринулся к неизвестному. Еще живой, тот сидел на тротуаре, одной рукой опираясь об асфальт, другой держась за грудь. Его голубые глаза с упреком уставились на комиссара.

— Какой ужас! — вскрикнул женский голос. Неизвестный качнулся и рухнул поперек тротуара. Он был мертв.

Люкас вернулся несолоно хлебавши, зато невредимый. Вторая пуля не задела его. Убийца пытался выстрелить в третий раз, но оружие, видимо, дало осечку, Разглядеть его инспектор не успел.

— Опознать не смогу. Сдается только, он брюнет. Толпа невольно помогла убийце скрыться: Люкасу как нарочно все время преграждали дорогу. И теперь сыщиков окружало кольцо осуждающих, почти враждебных лиц. В здешних кварталах люди нюхом чуют полицейских в штатском.

Вскоре к комиссару и Люкасу подоспел постовой, отстранивший любопытных.

— «Скорую помощь»! Но сначала свисток соседним постам, — распорядился Мегрэ и с озабоченным видом проинструктировал Люкаса, которого оставил с полицейскими на месте происшествия. Потом еще раз взглянул на мертвеца. Комиссару не терпелось обшарить карманы убитого, но какая-то странная стыдливость помешала ему осуществить в присутствии зевак эту слишком откровенную, слишком профессиональную процедуру, которая выглядела бы здесь кощунством, а то и вызовом.

— Осторожно! Остались другие, — тихо бросил он инспектору.

От места происшествия было рукой подать до набережной Орфевр, куда такси и подбросило комиссара. Он быстро поднялся в кабинет начальника, вошел без доклада и объявил:

— Еще один труп. Этого подстрелили, как кролика, прямо на улице, у нас на глазах. Как только тело увезут, Люкас прибудет сюда. Могу я взять человек двадцать? Придется перевести на осадное положение целый квартал.

— Какой?

— Улицу Сицилийского Короля.

Мегрэ прошел в инспекторскую, отобрал нескольких сотрудников и проинструктировал их. Потом заглянул к комиссару, возглавляющему отдел охраны нравственности.

— Можешь одолжить мне инспектора, основательно знающего улицу Сицилийского Короля, улицу Розье и соседние кварталы? Там ведь тоже есть публичные девки?

— Более чем достаточно.

— Через полчаса твоему инспектору вручат фотографию.

— Еще один жмурик?

— К несчастью, да. Но лицо у него не изуродовано.

— Ясно.

— Эти типы прячутся где-то там. Их несколько. Только осторожно: они убийцы.

Затем Мегрэ проследовал в отдел меблированных комнат, где попросил коллегу о примерно такой же услуге.

Действовать надлежало быстро. Комиссар проверил, отправились ли инспекторы на указанные им посты вокруг квартала. Потом позвонил в Институт судебной медицины.

— Как с фотографиями?

— Через несколько минут присылайте за ними. Тело привезли. С ним работают.

Мегрэ, казалось, что-то забыл. Он стоял, готовый к уходу, и в раздумье потирал подбородок, как вдруг перед его мысленным взором встал следователь Комельо.

— Алло… Добрый вечер, господин следователь. Говорит Мегрэ.

— Ну, что с вашим хозяином маленького кафе, господин комиссар?

— Он действительно содержал маленькое кафе, господин следователь.

— Он опознан?

— Точнее не бывает.

— Расследование продвигается?

— У нас уже новый мертвец.

Мегрэ живо представил себе, как подскочил в кресле следователь.

— Что такое?

— У нас новый мертвец. Только на этот раз из враждебного клана.

— Вы хотите сказать, что его убила полиция?

— Нет, эти господа.

— Какие еще господа?

— По всей видимости, сообщники.

— Они задержаны?

— Нет, господин следователь, — понизил голос Мегрэ. — Боюсь, это потребует труда и времени. Дело очень, очень серьезное. Они убивают, понятно?

— Я думаю, не будь они убийцами, не было бы и дела вообще.

— Вы не поняли меня. Они убивают с полным хладнокровием, чтобы спастись самим. А это, знаете ли, бывает нечасто, хотя публика и другого мнения. Они без колебаний прикончили одного из своих.

— Зачем?

— Вероятно, затем, что он засветился и мог вывести нас на их логово. А скрываются они в скверном районе, одном из самых скверных в Париже. Он кишит иностранцами вообще без документов или с поддельными.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Следовать рутине, потому что я обязан это сделать — на кону моя репутация. Ночью проведу облаву, хотя она ничего не даст.

— Надеюсь, по крайней мере она не будет стоить новых жертв?

— Я тоже надеюсь.

— В котором часу начнете?

— Как обычно — в два ночи.

— Сегодня у меня бридж. Постараюсь задержаться подольше. Позвоните мне сразу после облавы.

— Слушаюсь, господин следователь.

— А когда вы пришлете мне донесение?

— Как только позволит время. Вероятно, не раньше завтрашнего дня.

— Как ваш бронхит?

— Какой бронхит?

Комиссар начисто забыл о своей болезни, тем более что в кабинете появился Люкас с красной книжечкой в руке. Мегрэ знал, что это такое. Это была профсоюзная карточка на имя Виктора Польенского, по национальности чеха, разнорабочего на заводах Ситроена.

— Адрес, Люкас?

— Набережная Жавель, сто тридцать два.

— Погоди-ка, что-то знакомое. По-моему, это грязная меблирашка на углу набережной и какой-то улицы. Года два назад мы там уже побывали. Проверь, есть ли в доме телефон.

Да, это была убогая меблирашка дальше по течению Сены, расположенная в мрачном заводском районе и набитая недавно прибывшими иностранцами, которые, в обход полицейских предписаний, селились порой по несколько человек в одной комнате. Самое удивительное, что заведение принадлежало женщине, несмотря ни на что умело управлявшейся с подобными жильцами. Они даже столовались у нее.

— Алло… Дом сто тридцать два по набережной Жавель?

Хриплый женский голос.

— Польенский у вас? Виктор Польенский? Женщина помолчала, соображая, что ответить.

— А вы кто такой?

— Я его друг.

— Шпик — вот вы кто.

— Ладно, я из полиции. Польенский все еще живет у вас? Имейте в виду, ваши слова будут проверены.

— Не стращайте. Он вот уже полгода как съехал.

— Где он работал?

— У Ситроена.

— Давно он во Франции?

— Откуда мне знать?

— По-французски говорит?

— Нет.

— Долго у вас прожил?

— Месяца три.

— Приятели у него были? В гости кто-нибудь приходил?

— Нет.

— Документы у него были в порядке?

— Наверно, потому как ваш отдел меблированных комнат не имел ко мне претензий.

— Еще один вопрос. Питался он у вас?

— Обычно да.

— По девкам таскался?

— По-вашему, свинья вы этакая, я суюсь в подобные пакости?

Комиссар положил трубку и скомандовал Люкасу:

— Позвони в службу регистрации иностранцев. В делах префектуры полиции на Польенского не оказалось и намека. Иными словами, чех въехал в страну нелегально, как многие до него, как десятки тысяч ему подобных, которыми переполнен трущобный Париж. Естественно, по примеру большинства раздобыл себе поддельное удостоверение личности. В районе улицы Сент-Антуан хватает лавочек, где эту липу продают пачками по твердой цене.

— Созвонись с Ситроеном.

Принесли фотографии убитого, и Мегрэ раздал их инспекторам отдела охраны нравственности и отдела меблированных комнат. А сам поднялся на чердачный этаж, прихватив с собой отпечатки пальцев. Они не сошлись ни с одной дактокартой.

— Мерса нет? — осведомился «комиссар, приоткрыв дверь лаборатории.

Мере не должен был находиться на месте: он работал всю ночь и утро. Но сна ему требовалось немного. Семьи у него нет, подруги, насколько известно, тоже, живет он одной страстью — своей лабораторией.

— Я здесь, шеф.

— Для тебя еще один труп. Но сначала зайдем ко мне. В кабинет комиссара они спустились вместе. Люкас говорил по телефону с бухгалтерией Ситроена.

— Старуха не соврала. Он числился на заводе разнорабочим в течение трех месяцев. В платежной ведомости не фигурирует уже больше полугода.

— Работал хорошо?

— Невыходов мало, но на Ситроене столько народу, что там никто никого не знает. Я спросил, не стоит ли завтра повидаться с мастером участка, где работал чех, — быть может, тот даст более подробные сведения. Мне отсоветовали. Будь это специалист — другое дело. А разнорабочие почти сплошь иностранцы. Нанимаются, увольняются, и никто их не помнит. Несколько сотен их всегда толпятся у ворот в ожидании найма. Работают три дня, три недели, три месяца, потом исчезают. По мере надобности их перебрасывают из цеха в цех.

— Это из его карманов?

На столе комиссара лежал затрепанный бумажник из кожи, бывшей когда-то зеленой, а в нем, кроме профсоюзной карточки, фотографии девушки: лицо круглое, очень свежее, на голове венок тяжелых кос. Без сомнения, чешская крестьянка. И деньги — две бумажки по тысяче франков, три по сто.

— Приличная сумма! — проворчал Мегрэ. Длинный кнопочный нож с тонким, отточенным, как бритва, лезвием…

— Тебе не кажется, что этим ножом вполне могли убить Маленького Альбера?

— Пожалуй, шеф.

Носовой платок, тоже зеленоватый: Виктор Польенский явно любил зеленый цвет.

— Забирай. Вещичка не из аппетитных, но почем знать, может, твои анализы что и покажут.

Пачка сигарет, зажигалка немецкой работы, мелочь. Ключа нет…

— Ты уверен, Люкас, что ключа не было?

— Твердо, шеф.

— Его раздели?

— Еще нет. Ждут Мерса.

— Иди, старина. На этот раз присутствовать не могу — время поджимает. Да гляди не надорвись: тебе ведь до глубокой ночи дела хватит.

— Я свободно продержусь двое суток без сна. Не впервой.

Мегрэ позвонил в кафе «У Маленького Альбера».

— Ничего нового, Эмиль?

— Ничего, шеф. Работаем помаленьку.

— Народу много?

— Меньше, чем утром. На аперитив еще зашли, обедать — никто.

— Твоей жене не разонравилось изображать хозяйку бистро?

— Она в восторге. Произвела в спальне генеральную уборку, сменила простыни, и мы недурно устроимся. А что ваш рыжий?

— Убит.

— Как?!

— Когда ему захотелось вернуться домой, один из его дружков всадил в него пулю.

Еще один заход в инспекторскую. Надо обо всем подумать.

— Что с желтым «Ситроеном»?

— Ничего нового. Однако поступают кое-какие сигналы из района Барбес-Рошешуар.

— Не пренебрегайте. По такому следу стоит пойти. Опять-таки в силу топографических соображений: от бульвара Барбес два шага до Северного вокзала. А Маленький Альбер долго работал официантом в одной из пивных в этой части города.

— Есть хочешь, Люкас? — спросил комиссар.

— Не очень. Могу потерпеть.

— Что скажет жена?

— Ничего не скажет. Надо только позвонить ей и предупредить.

— Давай. Я звоню своей, и ты остаешься со мной. Мегрэ все-таки несколько утомился и предпочитал работать не в одиночку, тем более что ночь обещала быть напряженной. Они зашли в пивную «У дофины», выпить аперитив и, как всегда, простодушно удивились, почему даже теперь, когда розыск идет полным ходом, вокруг них продолжается нормальная жизнь, люди занимаются своими маленькими делами и шутят. Что им до того, что какой-то чех убит на улице Сицилийского Короля? Десяток строк в газетах — и только. А еще через несколько дней они прочтут, что убийца схвачен.

Никто, кроме посвященных, не знал, что готовится облава в одном из наиболее густонаселенных и беспокойных районов Парижа. Вряд ли кто-нибудь замечал и расставленных на всех перекрестках инспекторов, старательно напускавших на себя безразличие. Пожалуй, одни лишь проститутки, жавшиеся по темным углам, откуда они время от времени выныривали на тротуар в надежде подцепить прохожего, растерянно хлопали глазами, узнавая по характерному облику сотрудников службы охраны нравственности: они уже догадывались, что им предстоит провести часть ночи в участке. Впрочем, они привычные — такое случается с ними по меньшей мере раз в месяц. Если они не больны, к десяти утра их отпустят. Велика важность!

Хозяева меблированных комнат тоже не любят, когда к ним вваливаются в неурочный час для проверки регистрационных книг. Ну уж книги у них в порядке, всегда в порядке. Им суют под нос фотографию. Хозяева делают вид, что внимательно всматриваются в нее, подчас идут даже за очками.

— Знаете этого субъекта?

— В жизни не видел.

— Чехи у вас проживают?

— Есть поляки, итальянцы, один армянин, а вот чехов нет.

— Ладно.

Рутина! Инспектор на бульваре Барбес, у которого одно задание — желтая машина, опрашивает содержателей гаражей, механиков, постовых, торговцев, привратниц.

Рутина! На Шаратонской набережной Шеврие с женой играют роль владельцев бара и сейчас, закрыв ставни, наверняка болтают у пузатой печки, а потом мирно улягутся в постель Альбера и косоглазой Нины. Вот кого еще нужно разыскать. Что с ней? Известно ли ей, что муж убит? Если да, почему она не явилась опознать труп после опубликования фото в газетах? Другие могли его и не опознать, но она?.. Что если убийцы увезли ее с собой? Ее ведь не было в желтой машине, которая доставила тело на площадь Согласия.

— Голову на отсечение даю, что в один прекрасный день мы обнаружим ее где-нибудь в деревне, — пробормотал Мегрэ, вслух заканчивая свои размышления.

— Просто диву даешься, сколько людей, чуть дело запахло жареным, испытывают потребность подышать деревенским воздухом, чаще всего в какой-нибудь спокойной гостинице с хорошим столом и добрым кларетом.

— Берем такси?

Это, конечно, сулит объяснение с кассиром, который с раздражающим упорством обкарнывает счета на оперативные расходы и вечно твердит: «Но я же не разъезжаю на такси!» Но уж лучше нервотрепка, чем переть через Новый мост и ждать автобуса.

— Мобежская улица, «Циферблат».

Отличная пивная, вполне во вкусе Мегрэ: еще не модернизирована, по стенам классический круг зеркал, темно-красные молескиновые банкетки, светлые мраморные столики, там и сям никелированные шары для тряпок. Вкусный запах пива и кислой капусты. Правда, всегда чуточку многовато слишком торопливых, обремененных багажом посетителей, которые пьют и едят наспех, нетерпеливо окликают официанта и не сводят глаз с больших светящихся часов на здании вокзала. Внешность хозяина, который занимает позицию возле кассы, зорко, но с достоинством наблюдая за происходящим, тоже отвечает традиции: маленький, упитанный, лысый; костюм просторный, на легких полуботиночках ни пылинки.

— Две порции сосисок с капустой, две кружки пива и позовите, пожалуйста, хозяина.

— Желаете поговорить с мсье Жаном?

— Да.

Бывший официант или метрдотель, обзаведшийся в конце концов собственным делом?

— Чем могу служить?

— Мы хотели бы получить справку. У вас здесь работал некий Альбер Рошен, по прозвищу, если не ошибаюсь, Маленький Альбер?

— Слышал о таком.

— Но сами его не знали?

— Я перекупил это заведение три года назад. Тогдашняя кассирша знавала Альбера.

— Вы хотите сказать, что больше она здесь не служит?

— Она умерла в прошлом году, просидев сорок с лишним лет на этом месте.

И хозяин указал на кассу в полукабине из лакированного дерева, где восседала белокурая особа лет тридцати.

— А официанты?

— Был у нас один старик, Эрнест, но с тех пор вышел на пенсию и вернулся в родные края — куда-то в Дордонь, насколько помнится.

Хозяин стоял, глядя, как оба клиента поедаю г сосиски с капустой, но замечал каждую мелочь вокруг.

— Жюль! Номер двадцать четвертый…

Он улыбнулся вслед уходящему посетителю.

— Франсуа! Вещи мадам…

— Прежний владелец жив?

— Чувствует себя лучше, чем вы и я.

— Не знаете, где можно с ним повидаться?

— У него дома, разумеется. Иногда он навещает меня. Скучает, твердит, что не прочь бы снова заняться коммерцией.

— Адрес не дадите?

— Вы из полиции? — без обиняков поинтересовался хозяин.

— Я комиссар Мегрэ.

— Прошу прощения. Номер дома я не помню, а как туда добраться — пожалуйста: он несколько раз приглашал меня к завтраку. В Жуэнвиле бывали? Представляете себе остров Любви, чуть дальше моста? Он живет не на острове, а на вилле, прямо против стрелки. На другом берегу лодочная стоянка. Вы ее сразу увидите.

В половине девятого такси остановилось у виллы. На белой мраморной доске с резной надписью печатными буквами «Гнездышко» была изображена сидящая на краю гнезда тропическая птица или нечто, долженствующее изображать таковую.

— Пришлось ему побегать, прежде чем он откопал дачку с таким названьицем! — заметил Мегрэ, нажимая на звонок. Дело в том, что фамилия бывшего хозяина «Циферблата» была под стать наименованию виллы — его звали Луазо, Дезире Луазо[1]Loiseau — птица (франц.) . — Вот увидишь: он с Севера и угостит нас старым джином.

Визит оказался удачным. Первым делом они увидели маленькую розовую толстушку-блондинку, на которую надо было смотреть вблизи, чтобы разглядеть мелкие морщинки под толстым слоем пудры.

— Мсье Луазо! — позвала она. — К вам пришли. Однако это оказалась не служанка, а сама г-жа Луазо, Она провела гостей в пахнущую лаком гостиную.

Луазо, как и мсье Жан, был толст, зато шире в плечах и выше, чем Мегрэ, что не мешало ему двигаться с ловкостью танцовщика.

— Присаживайтесь, господин комиссар. И вы, господин…

— Инспектор Люкас.

— Скажите на милость! В школе я знавал одного парнишку с такой же фамилией. Вы не бельгиец, инспектор? А я из тех краев. Это чувствуется, верно? Ну и что? Я этого не стыжусь — что тут зазорного? Милочка, дай нам чего-нибудь выпить.

Подали по стопке джина.

— Альбер? Разумеется, помню. Парень с севера, как и я. По-моему, мать у него тоже была бельгийка. Я очень жалел о его уходе. Понимаете, в нашем деле самое важное — приветливость. Люди, которые ходят в кафе, любят видеть улыбающиеся лица. Был у меня, к примеру, один официант, честнейший человек, отец кучи детей. Закажет клиент содовую, виши или что-нибудь еще безалкогольное, а он наклоняется и шепотом спрашивает: «У вас тоже язва?» Он прямо-таки жил своей язвой, говорил только о ней, и мне пришлось от него избавиться, потому что, когда он подходил к столику, посетители пересаживались за другой. С Альбером все было наоборот. Он вечно балагурил, напевал, шляпу носил так, словно жонглирует ею для забавы. Любой пустяк вроде: «Хорошая сегодня погодка!» — умел как-то по-особенному сказать.

— Он ушел от вас, потому что открыл собственное дело?

— Да, где-то в Шарантоне.

— Получил наследство?

— Не думаю: он бы мне сказал. По-моему, просто удачно женился.

— Перед уходом от вас?

— Чуть раньше.

— Вас не пригласили на свадьбу?

— Я обязательно был бы приглашен, если бы она состоялась в Париже: мои служащие для меня все равно что члены семьи. Но Альбер со своей невестой уехали венчаться в провинцию, не помню уж куда.

— И не можете припомнить?

— Нет. Признаюсь честно: все, что за Луарой, для меня уже юг.

— Жену его знали?

— Как-то он привел и представил мне ее. Брюнетка, не слишком интересная.

— Она косила?

— Да, глаза у нее были с косинкой. Но это не отталкивало. Одних косоглазие уродует, других не очень портит.

— Девичьей фамилии ее не знаете?

— Нет. Помню только, что она была его родственница — кузина или что-то в том же духе. Альбер посмеивался: «Раз все равно приходится жениться, почему не взять ту, кого знаешь?» Не умел он обойтись без шуточки! Песенки исполнял тоже неподражаемо, и многие клиенты всерьез уверяли, что он бы мог зарабатывать на жизнь, выступая в мюзик-холлах. Еще рюмочку?.. А у меня здесь, сами видите, тихо, слишком даже тихо, и не исключено, что рано или поздно я вернусь к своей профессии. Одна беда: такие служащие, как Альбер, редко попадаются. А вы его знаете? Как он? Процветает?

Мегрэ предпочел не сообщать о смерти Альбера: он предвидел добрый час охов и вздохов.

— Не знаете, были у него близкие друзья?

— Да он со всеми дружил.

— Никто, допустим, не заходил за ним после работы?

— Нет. Он был завсегдатаем скачек. Часто устраивался так, чтобы освободиться ко второй половине дня. Но проявлял осторожность. Денег у меня никогда не занимал. Играл по своим возможностям. Если увидите его, передайте, что я…

Г-жа Луазо, ни разу не раскрывавшая рот с самого появления мужа, по-прежнему улыбалась, как восковая фигура в витрине парикмахера.

Еще стаканчик? Охотно, тем более что джин недурен. А теперь в дорогу. Во время облавы улыбаться уже не придется.