Онлайн чтение книги Поместье-зверинец Menagerie Manor
Глава шестая. ЛЮБОВЬ И БРАК

Есть много способов определить, хорошо ли чувствует себя животное в неволе. Прежде всего об этом судят по внешнему виду и аппетиту. Если у вашего питомца блестящая шерсть или оперение и он к тому же ест как следует, уже ясно, что он не тоскует. Но главное, решающее доказательство, что клетка стала родным домом, — появление потомства.

Раньше, если тот или иной зверь не размножался в зоопарке и вообще не жил долго в неволе, считалось, что дело в нем самом, а не в уходе за ним. Мол, такой-то вид невозможно держать в неволе и, даже если он может выжить определенный срок, невозможно заставить его размножаться. Эти огульные утверждения делались с обидой в голосе, словно негодная тварь отказывалась жить и плодиться назло говорящему. Одно время существовал длинный список животных, которых будто бы нельзя держать и разводить в неволе. Сюда входили человекообразные обезьяны, слоны, носороги, бегемоты и другие звери. Но вот среди сотрудников некоторых зоопарков появились светлые умы, которые всем на удивление доказали, что отсутствие приплода и гибель животных объясняются вовсе не упрямством питомцев, а недостатком знаний и опыта у людей, ухаживающих за ними. Я убежден, что на свете очень мало животных, от которых нельзя получить потомства в неволе, надо только правильно их содержать. Под правильным содержанием я подразумеваю умение выбрать клетку, корм по вкусу и, главное, подходящую пару. На первый взгляд это может показаться просто, но иногда изведешь не один год, чтобы выполнить все условия.

Разумеется, в зоопарках браки устраивают с таким же тщанием, как это делали мамаши в восемнадцатом веке. Правда, у тогдашних мамаш перед директорами зоопарков было одно преимущество: пристроила дочь — и с плеч долой. В зоологическом саду никогда нет полной уверенности, что все в порядке, тут всякое может случиться. Еще до того как вы приведете молодых, так сказать, к алтарю, он или она способны вдруг невзлюбить своего нареченного, и, если вы не будете начеку, либо жених, либо невеста может стать трупом задолго до начала медового месяца. Зоологическому свату нужно учитывать уйму вещей. Сколько страхов натерпишься, прежде чем вздохнешь с облегчением, видя, что брак состоялся. Типичным примером может служить бракосочетание нашего Чарлза.

Чарлз относится к так называемым гибралтарским обезьянам магот. Если быть точнее, он представитель азиатских макак. Как макаки очутились в Северной Африке — своего рода загадка. Что касается Гибралтара, то сюда их явно завезли, благодаря чему они удостоились сомнительной чести называться единственными европейскими обезьянами. Чарлза нам предложили во время очередного сокращения английского гарнизона в Гибралтаре, и мы с радостью его взяли. В Англию он ехал с шиком, на военном корабле. Рост его, когда он сидел на корточках, достигал двух футов шести дюймов, все тело покрывала длиннейшая, густая, рыжевато-коричневая шерсть. Ходил он по-собачьи, но с очень важным видом, как и подобает члену знаменитого гибралтарского гарнизона. У него живые и умные карие глаза и бледно-розовое лицо, густо усеянное веснушками. Он был попросту некрасив, и все же чем-то привлекателен. Странно, однако, что Чарлз, несмотря на свою силу, был очень робок. Сперва мы попробовали держать его вместе с другими приматами, но из этого ничего не вышло, они всячески измывались над ним. Мы перевели Чарлза в отдельную клетку и написали письмо на имя губернатора Гибралтара, где в самых трогательных выражениях обрисовали одиночное заключение Чарлза и дали понять, что он будет рад-радешенек, если ему пришлют подругу. В ответ на наше письмо нам сообщили, что вопрос о вынужденном безбрачии Чарлза рассмотрен и, учитывая исключительность случая, принято решение отправить нам обезьяну женского пола, по имени Сью. Был снаряжен еще один военный корабль, и в должное время прибыла Сью.

Естественно, Чарлз уже успел освоиться в новой клетке и считал ее своей личной территорией. Как он отнесется к появлению в его холостяцкой квартире еще одной скальной обезьяны, пусть даже самки? Мы поставили транспортную клетку, в которой прибыла Сью, рядом с его обителью и устроили смотрины. Увидев Чарлза, Сью страшно разволновалась. Она принялась громко и возбужденно болтать, он же при виде соседки изобразил на своей веснушчатой роже такое отвращение и такое презрение, что мы пали духом. Однако выбора у нас не было, и Сью пустили в клетку к Чарлзу. С радостью выскочив из своего ящика, она принялась исследовать новую обитель. До сих пор Чарлз сидел на дереве, словно происходящее его не касалось, но тут он решил, что пора показать, кто здесь хозяин. Сью даже не успела опомниться, как он соскочил вниз, бросился на нее, укусил в плечо, дернул за волосы и выдал такую оплеуху, что она полетела кувырком в угол клетки. А через секунду Чарлз уже опять сидел на ветке и, тихо ворча себе под нос, удовлетворенно озирался по сторонам. Мы поспешили поставить в клетку два блюда с фруктами. Чарлз спустился и с видом гурмана стал перебирать угощение. Сью следила за ним голодным взглядом, но, когда по щекам Чарлза потек виноградный сок, не выдержала, робко пододвинулась, взяла виноградинку и, опасаясь нового нападения, торопливо сунула ее в рот. Однако Чарлз только строго посмотрел на нее из-под насупленных бровей. Осмелев, она подалась вперед и схватила целую горсть ягод. Через несколько минут оба преспокойно ели из одного блюда. Мы с облегчением вздохнули. Час спустя, проходя мимо, я увидел, что Чарлз, зажмурив глаза, с блаженной физиономией лежит на спине, а Сью сосредоточенно ищет у него в шерсти. Видимо, он в первую минуту осадил ее лишь затем, чтобы она хорошенько усвоила, что это его клетка и пусть признает его власть, если собирается тут жить.

Иногда пару для своего питомца приобретаешь самым неожиданным путем. Так было с Флауэ, очень миловидной самкой североамериканского скунса. Флауэ прибыла к нам тоненькой, грациозной и совсем ручной. К сожалению, на свете для нее было всего лишь два стоящих занятия: есть и спать. В конце концов она так располнела, что буквально стала круглой. Попробовали посадить ее на диету — не помогло. Мы встревожились. Ведь чрезмерная тучность так же легко может погубить животное, как голодание. Ясно, что Флауэ необходим моцион, и не менее ясно, что сама она никогда не раскачается. Мы решили приобрести ей супруга. Но, как нарочно, в это время ни один торговец не мог предложить нам скунса, и Флауэ продолжала предаваться лени.

Однажды нам с Джеки понадобилось съездить по делам в Лондон. У нас было немного времени в запасе, и мы решили идти по улице пешком. Обогнули один угол, и вдруг нам навстречу маленький человек в зеленой ливрее с латунными пуговицами и с шимпанзенком на руках. Ливрея — и обезьяна! От такого странного сочетания мы в первый миг просто опешили, но, когда человечек подошел ближе, я опомнился и остановил его.

— Скажите, ради бога, зачем вам этот шимпанзе? — спросил я, хотя, честное слово, не смог бы объяснить, с каких это пор человеку возбраняется ходить по городу с обезьяной на руках.

— Я служу у виконта Черчилля, — объяснил он, — мой хозяин держит всяких необычных комнатных животных. У нас даже скунс есть. Правда, от него придется избавиться, наш шимпанзе его невзлюбил.

— Скунс? — живо переспросил я. — Вы уверены, что это скунс?

— Ну да, — ответил человечек, — это точно.

— Тогда вы встретили именно того, кто вам нужен, — сказал я. — Будьте добры, передайте виконту Черчиллю мою визитную карточку и скажите, что я с удовольствием возьму скунса, если он согласен с ним расстаться.

— Будет сделано, — обещал носитель ливреи. — Думаю, он рад будет уступить вам скунса.

Мы вернулись на Джерси, надеясь, что нашли если не супруга, то хотя бы товарища для Флауэ. Уже через несколько дней я получил от виконта Черчилля любезное письмо. В письме говорилось, что виконт охотно уступит нам своего скунса и отправит его, как только будет готова транспортная клетка. А затем пришла телеграмма, простая и деловая, но, наверное, немало озадачившая почтовых служащих. Вот ее текст:

Джеральду Дарреллу Зоологический сад Огр, Джерси

Гладстон вылетает самолетом БЕ 112 в 19 часов сегодня четверг готовьте клетку.

Черчилль

Когда прибыл ящик, мы извлекли из него симпатичного молодого самца. Всех охватило волнение. Мы пустили скунса в клетку к Флауэ и стали ждать. Что-то будет?

Флауэ, как обычно, возлежала на соломенной подстилке — настоящий футбольный мяч, обросший черно-белым мехом. Гладстон с недоумением оглядел это чудо, потом подошел ближе, чтобы рассмотреть получше. В эту самую минуту Флауэ очнулась от забытья. В течение дня она несколько раз просыпалась секунд на тридцать и быстро обводила взглядом клетку, чтобы проверить, не принесли ли блюдо с кормом. Обнаружив у футбольного мяча голову, Гладстон от удивления замер на месте и взъерошил шерсть. Он явно не сразу сообразил, что это такое, и его трудно упрекнуть в тупости, потому что со сна Флауэ всегда выглядела чудно. Гладстон таращился на нее, а она уставилась на него сонными глазами. Гладстон стоял неподвижно, а так как у Флауэ было очень ограниченное воображение, она решила, что это какое-то новое редкостное кушанье, которое ей предложили, чтобы пополнить ее кулинарное образование. Она медленно поднялась на ноги и пошла враскачку к Гладстону.

В эту минуту Флауэ выглядела, если это только возможно, еще чуднее, чем в постели. Ног не видно, просто большой клубок черно-белой шерсти движется к вам каким-то таинственным способом. Секунду Гладстон смотрел на нее, потом нервы его не выдержали, он отпрянул в сторону и забился в угол. Выяснив, что это всего-навсего скунс, а не пищевой продукт, Флауэ вернулась на свое ложе, чтобы продолжать прерванный сон. Гладстон шарахался от нее до конца дня и только под вечер набрался храбрости подойти, обнюхать и установить, что это такое. И надо сказать, что он отнесся к Флауэ так же равнодушно, как она к нему. Но постепенно, день за днем, они начали привязываться друг к другу, и наступила наконец великая ночь, когда я, проходя мимо их клетки, в ярком лунном свете увидел с несказанным удивлением, как Гладстон гоняет запыхавшуюся Флауэ по клетке, и ей это, несомненно, нравится. Когда он ее догнал, они покатились по полу в шуточной потасовке. Тут Флауэ окончательно задохнулась, и ей пришлось прилечь. Но это было начало. А уже через несколько месяцев Флауэ благодаря Гладстону обрела девичий стан. Вскоре она брала над ним верх и в беге, и в борьбе.

Словом, браки в зоопарках могут удаваться, могут и не удаваться. Но если они удаются, естественно ждать приплода, и тут перед вами встают новые задачи. Самое главное — узнать возможно раньше о предстоящем счастливом событии, чтобы давать будущей матери дополнительный корм, витамины и прочее. Затем нужно решить, как быть с отцом, — оставлять его в клетке или нет. По правде говоря, с родителем подчас больше хлопот, чем с родительницей. Не уберешь его из клетки — он начнет докучать самке, и могут быть преждевременные роды. Уберешь — самка вдруг затоскует, и дело опять же кончится преждевременными родами. Оставишь отца в клетке после родов, он способен приревновать супругу к детенышам и съесть их, но может и помочь ей в уходе за потомством — умывать, развлекать малышей. Вот почему, как только мы установили, что самка забеременела, вопрос о папочке должен решаться одним из первых. Стоит промедлить — и может случиться беда.

У нас была чета тонких лори, которыми мы чрезвычайно гордились. Эти звери сильно смахивают на закоренелых наркоманов. Тонкая серая шерсть покрывает на редкость длинные и худые конечности и тело. Руки почти человеческие. Большие, лучистые карие глаза окружены широким кольцом темной шерсти и придают животному такой вид, словно оно еще не пришло в себя после лихой попойки или разгрома на боксерском ринге. О лори говорят, что они очень нежны и их необычайно трудно держать в неволе. В общем-то это верно. Потому мы так и гордились нашей парой, которая жила у нас уже пятый год, побив тем самым все рекорды. Осторожно экспериментируя и тщательно наблюдая, мы разработали меню, которое вполне отвечало их запросам. Бананы, мучные черви и молоко — такой однообразный стол никого не устроил бы, кроме тонких лори, а они чувствовали себя превосходно.

Повторяю, мы очень гордились тем, что эта редкостная чета благополучно здравствует у нас. Легко представить себе, как мы были взволнованы, когда обнаружили, что самка беременная. Это настоящее событие — первый (насколько я мог судить) случай размножения тонких лори в неволе! Но перед нами все та же проблема — как поступить с отцом. Отсаживать или не отсаживать? Наконец после долгих раздумий мы решили оставить его, очень уж лори были преданы друг другу. И вот настал радостный день — явился на свет чудесный здоровый малыш. Мы поставили ширмы, чтобы наших лори никто не беспокоил, обоим родителям старались совать всякие лакомства и внимательно следили, как ведет себя отец. Три дня все шло хорошо, лори были неразлучны, и малыш отчаянно цеплялся за шерсть своей матери, как утопающий за соломину. А на четвертое утро все наши надежды рухнули.

Малыш лежал на дне клетки мертвый, мать была ослеплена на один глаз. Мы до сего дня не знаем, что произошло, но я могу представить себе лишь одну картину.

Видимо, самец ухаживал за самкой, она, с висящим на ней малышом, сопротивлялась, тогда он набросился на нее и укусил в голову. Удар для нас был тяжелым, но мы извлекли из всего полезный вывод. Если нам еще удастся получить приплод от тонких лори, мы удалим отца из клетки сразу же после родов.

Однако есть такие случаи, когда отсаживать родителя было бы совсем неразумно. Взять хотя бы мартышек. Как только малыши появляются на свет, самец берет на себя заботу о них, чистит их, носит на себе и передает матери только на время кормления. Я давно мечтал понаблюдать за этим и очень обрадовался, когда забеременела одна из наших белоухих мартышек. Только бы не родила, когда я буду в отъезде. К счастью, этого не произошло. Рано утром Джереми ворвался в мою комнату с известием, что мартышка, кажется, собирается рожать. Наскоро одевшись, я побежал в павильон млекопитающих. Оба родителя как ни в чем не бывало висели на проволочной сетке и писклявым голосом окликали всех проходящих. Одного взгляда на самку было довольно, чтобы понять, что у нее вот-вот начнутся роды, но предстоящее событие волновало ее куда меньше, чем меня. Я принес стул и сел наблюдать. Гляжу на мартышку, она глядит на меня, а в углу клетки супруг с типичной мужской бесчувственностью уписывает червей и виноград, и до жены ему нет никакого дела.

Прошло три часа — никаких перемен, если не считать, что самец управился с виноградом и червями. К этому времени меня разыскала моя секретарша. Я попросил ее поставить себе стул и начал диктовать прямо у клетки, так как у нас накопилось много писем, требующих ответа. Представляю, как удивлялись посетители при виде человека, который диктует письма, не отрывая завороженных глаз от клетки с мартышкой. Около полудня ко мне кто-то приехал. Я оставил свой пост на десять минут, а когда вернулся, папаша старательно умывал два лихорадочно цеплявшихся за него клубка шерсти. Я готов был задушить мамашу. Столько ждал, проявил такое терпение, а она родила именно тогда, когда я отлучился!

Что ж, посмотрю хоть, как отец ухаживает за близнецами. Он делал это очень ласково и заботливо. Чаще всего детеныши висели у него на бедрах, словно вьючные корзины на осле. Они были так малы, что совершенно исчезали в его густой шерсти. Иногда оттуда появлялась крохотная, с орех, рожица, и на вас важно смотрели два живых глаза. В часы кормления отец повисал на проволочной сетке рядом с мамашей, и малыши переходили к ней. Утолят голод и опять цепляются за отца. Он страшно гордился своими потомками и безумно волновался за их благополучие. С каждым днем близнецы становились все отважнее. Покинув надежное убежище в отцовской шерсти, они совершали вылазки по ближайшим веткам, а родители любовались ими с гордостью, но и с беспокойством. Если в это время кто-нибудь подходил слишком близко к клетке, отец немедленно заключал, что на его дорогих отпрысков готовится покушение. Вздыбив шерсть, как разъяренный кот, он громко и визгливо отдавал какие-то распоряжения близнецам, но те не очень-то слушались и приводили своего родителя в полное отчаяние. Крича от ярости и страха, он мчался по веткам, хватал близнецов и сажал их на место, по одному на каждое бедро. Потом, сердито ворча что-то насчет распущенности современной молодежи и бросая на вас через плечо негодующие взгляды, удалялся, чтобы перекусить и успокоить свои нервы. Я с увлечением следил за мартышкиным семейством. Они напоминали мне скорее каких-то косматых эльфов, чем обезьян.

Естественно, интереснее всего получить приплод от тех животных, которых особенно трудно заставить размножаться в неволе. В Западной Африке мне удалось приобрести несколько сцинков Фернанда. Эти сцинки едва ли не самые красивые представители семейства ящериц. У них крупное, массивное тело, покрытое мозаикой из блестящих чешуи лимонно-желтого, черного, белого и сочного вишневого цвета. Правда, к тому времени, как мы устроили зоопарк на Джерси, в моей коллекции оставалось только два сцинка, зато это были отличные, здоровые экземпляры, и они хорошо прижились в павильоне рептилий. У большинства пресмыкающихся почти невозможно определить пол, поэтому я не знал, составляют наши сцинки пару или нет. Но я твердо знал, что если это пара, то шансы на приплод близки к нулю, так как вывести в неволе детенышей из яиц рептилий, как правило, чрезвычайно трудно. Черепахи, например, зарывают покрытые твердой скорлупой яйца в землю или песок. Но если температура и влажность в клетке хоть немного отклоняются от нужной, яйца пропадут. Либо плесень их съест, либо желток высохнет. У многих ящериц яйца защищены мягкой, напоминающей пергамент оболочкой. С ними и того труднее, так как они еще чувствительнее к влажности и температуре.

Зная все это, я с сомнением и надеждой смотрел на гроздь из дюжины яиц, которые однажды утром отложила на землю в своей клетке самка сцинка Фернанда. Яйца были белые, продолговатые, каждое величиной с миндалину. Самка (это бывает у некоторых сцинков) охраняла их и бесстрашно атаковала руку всякого, кто ее протягивал. Обычно ящерица, отложив яйца, уходит и не вспоминает больше о них, но самка сцинка иногда стережет гнездо. Чтобы нежная оболочка яиц не покоробилась от жары, ящерица время от времени орошает землю, где они зарыты, мочой и поддерживает необходимую влажность. Наша ящерица явно знала свои обязанности, и нам оставалось лишь ждать. Надежд на то, что из этих яиц что-нибудь вылупится, было мало и с течением времени становилось все меньше. Прождав несколько недель, я раскопал гнездо, полагая, что все яйца высохли. К моему удивлению, высохло только четыре яйца, остальные были мягкие, тугие. Цвет оболочки, правда, изменился, но это так и положено. Убрав испорченные яйца, я осторожно вскрыл одно из них скальпелем. Внутри лежал мертвый, но уже хорошо развитый зародыш. Значит, яйца оплодотворенные. Обнадеженные этим открытием, мы снова стали ждать.

Однажды утром что-то привело меня в наш павильон рептилий. Проходя мимо клетки сцинков, я заглянул в нее. Как всегда, она казалась пустой: у жильцов была привычка зарываться в землю и часами отсиживаться в норках. Я уже хотел уйти, когда заметил какое-то движение среди сухих листьев и мха. Что такое? Напрягаю зрение и вдруг различаю смотрящую на меня из-под широкого листа крохотную розово-черную головку. Я стоял будто вкопанный и, не веря своим глазам, глядел, как из-под листа выползает миниатюрное издание сцинка. Детеныш был всего около полутора дюймов длиной, тоненький-тоненький, расцветка такая же яркая, как у родителей, кожица блестящая. Он напоминал броши, которые женщины носят на отвороте пальто.

Если вылупился один, подумал я, могут быть и другие. Надо поскорее их выловить! До сих пор самка была образцовой матерью, но кто поручится, что она или самец не съедят детенышей.

Мы приготовили маленький аквариум, осторожно поймали детеныша и посадили его туда. Потом хорошенько обыскали клетку. На это ушло немало времени — надо было внимательно осмотреть каждый лист, каждую щепочку, каждый клочок травы и удостовериться, что к ним не прилип детеныш. Когда мы закончили проверку, в аквариуме бегало четыре крохотных сцинка Фернанда. Четыре из двенадцати яиц — по-моему, вовсе не плохо, если учесть, как мало шансов было на успех. Лишь одно обстоятельство омрачало нашу радость: малыши вздумали вылупиться в начале зимы, а так как едят они только мелких насекомых, прокормить их будет трудно… В какой-то мере нас выручили мучные черви. Кроме того, все наши друзья, у кого был сад, дружно взялись за дело. Раз или два в неделю они привозили в зоопарк жестяные банки, полные мокриц, уховерток, улиток и прочих лакомств, которые вносили необходимое разнообразие в меню крохотных рептилий. Малыши благополучно здравствовали и росли. Когда я писал эту книгу, они уже достигали около шести дюймов в длину и красотой не уступали родителям. Надеюсь, что вскоре они тоже станут откладывать яйца, тогда мы попытаемся получить второе поколение сцинков в неволе.

Но есть, конечно, и такие животные, которых лишь с великим трудом можно удержать от размножения в неволе. К ним относятся носухи — небольшие, ростом с маленькую собаку, южноамериканские животные с торчащим кверху хвостом в темную поперечную полоску. Ноги у них короткие и кривые, поэтому ходят они переваливаясь, по-медвежьи. Длинный и гибкий нос с задранным вверх кончиком постоянно в движении, все обнюхивает и обшаривает в поисках пиши. Носухи бывают двух расцветок — зеленовато-бурые с пестринкой и каштановые. Марта и Матиас, которых я привез из Аргентины, были с пестринкой.

Едва освоившись в новой клетке в зоопарке, они принялись усердно размножаться. И мы подметили несколько очень интересных фактов, которые заслуживают того, чтобы рассказать о них. Обычно Матиас чувствовал себя хозяином. Время от времени он обходил клетку и «метил» ее выделениями пахучих желез, чтобы всякий знал, что это его территория. Он устраивал Марте собачью жизнь, забирал себе все самое вкусное, и нам приходилось кормить их порознь. Но домострой царил лишь до тех пор, пока у Марты не появлялись признаки беременности. Стоило ей зачать, как все менялось. Теперь она командовала и отравляла существование бедному Матиасу, бросалась на него без видимого повода, отгоняла от блюда с кормом и вообще всячески над ним издевалась. Чтобы заблаговременно определить, не ждет ли Марта потомства, достаточно было посмотреть, кто из родителей сейчас заправляет в клетке.

В первый окот Марта принесла четырех малышей. Она очень ими гордилась и показала себя превосходной матерью. Мы не знали, как отнесется к отпрыскам Матиас, а потому отгородили для него особый уголок, откуда он мог видеть детенышей и чуять их запах, но не мог вонзить в них зубы, если вдруг его одолеет такое желание. (Позже выяснилось, что Матиас не меньше Марты гордится своими детьми, но на первых порах мы не хотели рисковать.) Наконец настал день, когда, по мнению Марты, подросших малышей можно было выводить в свет. Теперь она ежедневно на несколько часов выходила с ними из загона в передний отсек. Из всех зверят детеныши носухи едва ли не самые обаятельные. Посмотришь — сплошная голова и нос. Лоб высокий, «умный», нос любопытный и гибкий — даже более гибкий, чем у родителей. К тому же малыши — врожденные клоуны: то устроят смешную потасовку, то сядут совсем по-человечески, положив «руки» на колени. И косолапая походка у них очень забавна. Все это делает их просто неотразимыми. Вот они затеяли на ветвях в своей клетке игру «следуй за мной». Забравшись на конец ветки, направляющий вдруг дает задний ход, толкает второго, тот вынужден пятиться и толкать третьего, и уже все четверо, мелодично что-то щебеча друг другу, спускаются задом наперед. Потом, опять вскарабкавшись наверх, выделывают сложные акробатические трюки: висят на двух задних лапах или одной передней, будто на трапеции, и раскачиваются, всячески норовя сшибить соседа. Частенько они падали с изрядной высоты на цементный пол, но все обходилось, малыши были словно каучуковые.

Став постарше, они обнаружили, что крупная ячея сетки позволяет протиснуться наружу. Выбравшись из клетки, они затевали игру возле барьера. Марта не спускала с них глаз и при малейшей, действительной или мнимой, опасности тревожно кричала. Услышав сигнал, они стремглав бежали обратно и протискивали свое толстенькое тельце в родную клетку. Постепенно детеныши осмелели и стали уходить все дальше и дальше. В те дни, когда в зоопарке бывало много посетителей, они устраивали борьбу на главной дорожке за своей клеткой. Нам от этого было одно беспокойство. В контору то и дело врывался какой-нибудь запыхавшийся посетитель и взволнованно сообщал, что из одной клетки звери вырвались на волю. Приходилось объяснять ему всю историю.

Как-то раз, играя на дорожке, малыши пережили потрясение, которое пошло им явно на пользу. С каждым днем они забирались все дальше от «дома», и мать все сильнее за них тревожилась. А детенышей, только что научившихся кувыркаться, материнские наставления ничуть не трогали. И вот однажды, когда они резвились вдали от клетки, на дорожке появился наш фургон с Джереми за рулем. Марта тотчас издала сигнал тревоги, малыши прекратили игру и вдруг увидели, что какое-то огромное рычащее чудовище отрезало им путь к дому и явно собирается напасть на них. Шалуны перепугались насмерть и обратились в бегство. Шлепая плоскими лапами, они галопом мчались мимо клетки бабуинов, мимо шимпанзе, мимо медведей, тщетно пытаясь найти уголок, где можно было укрыться от преследующего их страшилища. Наконец они увидели надежное убежище и все четверо ринулись туда. Хорошо, что в это время в женской уборной никого не было… Проклиная всех носух на свете, Джереми остановил грузовик и вышел из кабины. Проверив, нет ли поблизости посетительниц, он юркнул следом за малышами. Никого! Куда же они подевались? Вдруг он услышал тихий писк в одной кабине. Так и есть, вся четверка протиснулась туда через щель под дверью. Больше всего Джереми возмутила необходимость раскошелиться

— пришлось сунуть монетку в замок-автомат, чтобы выпустить малышей из кабины.

Да, немало хлопот и огорчений причиняют детеныши. Но сколько от них радости и удовольствия! Пекари, упоенно играющие со своими поросятами в казаки-разбойники… Детеныши носухи, прыгающие и кувыркающиеся, словно циркачи… Малютки сцинки, которые в своем миниатюрном мире осторожно подкрадываются к уховертке чуть ли не с них ростом… Крохотные мартышки, которые пляшут на ветвях, будто гномы, и озабоченный папаша гоняется за ними… Как это все интересно! Да и вообще есть ли смысл держать зоопарк, если нет приплода? Ведь появление потомства показывает, что ваши питомцы вам доверяют и чувствуют себя хорошо.