Онлайн чтение книги Месть под расчет
Глава 27

Уголком глаза Линли отметил, что Сент-Джеймс подался вперед и стукнул рукой по столу Тренэр-роу, положив конец мирной беседе Линли и хозяина дома.

– Деньги, – сказал он.

– Прошу прощения?

– Томми, кто сказал тебе о деньгах?

Линли попытался понять, к чему клонит Сент-Джеймс.

– О каких деньгах?

– Нэнси сказала нам, что Мик раскладывает деньги по конвертам. Она сказала о том, что в тот вечер в гостиной были деньги. Мы обсуждали это позже, уже ночью, после того, как она побывала в охотничьем доме. Кто еще говорил тебе о деньгах? Кто еще знал?

– Дебора и Хелен. Они были с нами. Еще Джон Пенеллин.

– Ты говорил матери?

– Нет, конечно. Зачем?

– Тогда каким образом доктор Тренэр-роу узнал о деньгах?

Линли сразу понял, что за этим кроется. Он увидел ответ на изменившемся лице Тренэр-роу и не сумел сохранить профессиональную бесстрастность.

– Боже мой, – только и прошептал Линли.

Тренэр-роу молчал. Линли хотел сказать «нет» и не мог, понимая, что недавняя договоренность с другом уже не имеет значения. Самое ужасное желание последних пятнадцати лет, похоже, начинало сбываться. Тем не менее он спросил, хотя уже знал ответ:

– Сент-Джеймс, ты о чем?

– Доктор Тренэр-роу убил Мика Кэмбри. Правда, он не хотел этого. Они поспорили. Он ударил его. Мик упал. Началось кровотечение. Смерть наступила через несколько минут.

– Родерик.

Линли отчаянно желал, чтобы Тренэр-роу оправдался, ведь от его оправдания в какой-то мере зависела будущая жизнь его семьи. Однако Сент-Джеймс продолжал, позволяя себе говорить только о фактах, потому что только факты имели значение. И он выкладывал их, соединяя в одну цепочку:

– Когда он понял, что Мик умер, ему пришлось действовать быстро. Даже если бы Мик был настолько глуп, чтобы держать записи, связанные с онкозимом, дома, у него не было времени их искать. Время оставалось только на то, чтобы изобразить поиски, или грабеж, или сексуальное преступление. Но ничего такого на самом деле не было. Драка случилась из-за онкозима.

Лицо Тренэр-роу было непроницаемым. Даже когда он заговорил, то шевелились только губы, а остальная часть лица пребывала в неподвижности. В его словах была попытка опровергнуть обвинение, но не убедительная, словно он делал то, чего от него ждали.

– В пятницу я был на спектакле. Вам это отлично известно.

– Ну да, на спектакле, который играли во дворе школы, – отозвался Сент-Джеймс. – Вам не составило никакого труда выскользнуть на несколько минут, вы ведь сидели в задних рядах. Полагаю, вы пошли к нему после антракта, во время второго акта. Идти-то недалеко, три минуты, не больше. Вы хотели повидаться с ним. Поговорить насчет онкозима, а вместо этого убили его и вернулись в школу.

– А как насчет орудия убийства? – Тренэр-роу даже не пытался изобразить возмущение. – Думаете, оно было у меня под пиджаком?

– Ну, ударился-то он о каминную полку. А вот кастрация – другое дело. Вы взяли нож в коттедже.

– И принес в школу?

На сей раз в его голосе прозвучала насмешка, но не более убедительная, чем прежняя бравада.

– Думаю, вы спрятали его где-то на полдороге. Скажем, на Вирджин-плейс или на Айви-стрит. В саду или в урне. Ночью вы вернулись за ним и в субботу бросили его в бухте. Там же, насколько я понимаю, вы избавились от Брука. Ведь как только Брук узнал о смерти Мика, он понял, кто совершил убийство. Однако он не мог сдать вас полиции, не запятнав себя. Онкозим накрепко связал вас.

– Все это домыслы. Из сказанного вами ясно, что Мик был нужен мне живой. Если он поставлял мне пациентов, зачем мне убивать его?

– Да вы и не собирались его убивать. Вы ударили его в ярости, потому что вам хотелось спасать людей, а Мику – отбирать у них деньги. Вот вы и не выдержали.

– У вас нет доказательств. И вы это знаете. По крайней мере, насчет убийства.

– Вы забыли о фотоаппаратах, – заметил Сент-Джеймс.

Не изменившись в лице, Тренэр-роу внимательно посмотрел на него.

– Вы видели фотоаппараты в коттедже. Вы поняли, что были сделаны снимки тела. Во время субботнего хаоса, когда арестовали Джона Пенеллина, вам ничего не стоило взять фотоаппараты из комнаты Деборы.

– Но если так, – заговорил Линли, на какой-то момент почувствовавший себя адвокатом Тренэр-роу, – почему он не бросил фотоаппараты в воду? Если он бросил нож, то почему не фотоаппараты?

– И рисковать тем, что его увидят в Ховенстоу с ящиком в руках? Не понимаю, почему я сразу не понял, как это глупо. Томми, нож он мог спрятать под одеждой. Если бы его увидели на дороге, он сказал бы, что вышел проветриться. Что в этом особенного? Люди привыкли к его частым визитам в Ховенстоу. А как спрячешь фотоаппараты? Я могу представить, что он куда-то унес или увез их – скажем, в машине – позднее. Куда-нибудь, где их трудно найти.

Линли слушал и понимал, что его друг прав. Все они присутствовали на обеде и слышали, что там говорилось. Все они смеялись над нелепым предложением открыть шахты для туристов. Он произнес название, два слова, которые прозвучали как окончательное подтверждение неопровержимого факта.

– Уил-Маэн. – Сент-Джеймс перевел на него взгляд. – За обедом, в субботу вечером, тетя Августа в штыки приняла идею продажи этой самой шахты. Уил-Маэн.

– Это всего лишь предположение, – резко возразил Тренэр-роу. – Бред сумасшедшего. У вас есть только онкозим и больше ничего. А все остальное – всего лишь ваши фантазии. Томми, когда станут известны наши отношения, кто вам поверит? Если, конечно, вы хотите, чтобы наши отношения стали известны.

– Итак, опять все сначала, правильно? Все начинается с моей матери и заканчивается на ней.

На мгновение Линли позволил себе предпочесть тишь да гладь правосудию и непременному скандалу. Он смирился с онкозимом, с нелегальной клиникой, с непомерными суммами, которые больные, вне всяких сомнений, платили за лечение. Он мог смириться со всем этим, чтобы его мать ни о чем не узнала до конца своих дней. Но убийство – дело другое. Убийство требует наказания. Смириться с убийством нельзя.

Линли отлично представлял себе предстоящие пару месяцев. Суд, обвинение, Тренэр-роу будет все отрицать, защита не преминет вытащить на публику его мать и заявит, что Линли сводит счеты с ее давним любовником.

– Он прав, Сент-Джеймс, – устало произнес Линли. – У нас только догадки и предположения. Даже если мы достанем из шахты фотоаппараты, главный ствол затоплен уже много лет, значит, на пленке ничего не осталось, даже если там что-то было.

Сент-Джеймс покачал головой:

– Это единственное, чего доктор Тренэр-роу не знает. Пленки не было в фотоаппарате. Дебора отдала ее мне.

Линли услыхал, как тяжело, со свистом вздохнул Тренэр-роу.

– Доказательство на пленке, правильно? – продолжал Сент-Джеймс. – Ваша серебряная коробочка с лекарствами под ногой Мика Кэмбри. Все остальное вам, может быть, и удалось бы объяснить. Не исключено, что вам также удалось бы обвинить Томми в подтасовке улик, чтобы разлучить вас с его матерью. Но фотография есть фотография. Тут вы бессильны. А коробочка с лекарствами налицо. Та самая, которую вы только что доставали из кармана.

Тренэр-роу смотрел на укрытую туманом бухту:

– Это ничего не доказывает.

– Потому что есть на наших фотографиях и нет на полицейских? Какая разница?

Дождь стучал в окна. Ветер шумел в трубе. Вдалеке вопила сирена. Поерзав в кресле, Тренэр-роу вновь повернулся к своим посетителям, крепко схватившись за подлокотники, но ничего не говоря.

– Что произошло? – спросил Линли. – Ради всего святого, Родерик, что там у вас произошло?

Довольно долго Тренэр-роу не отвечал, устремив ничего не выражающий взгляд между Линли и Сент-Джеймсом. Взявшись за ручку верхнего ящика, он бесцельно водил по ней пальцами.

– Онкозим, – наконец произнес он. – Брук не мог брать много. Он, естественно, подделывал записи у себя в Лондоне. Но онкозима требовалось все больше. Вы далее не представляете, сколько людей звонило – и еще звонит – в последней надежде на спасение. А у нас было совсем немного лекарства. Мик же все посылал и посылал больных.

– Брук стал чем-то заменять онкозим, так? – спросил Сент-Джеймс. – У ваших первых пациентов стойкая ремиссия, как и полагается, судя по исследованиям в «Айлингтоне». А потом все меняется.

– Лекарство он присылал с Миком. Когда стало невозможно брать онкозим и они поняли, что клинику придется закрыть, они придумали замену. Те больные, у которых должна была быть ремиссия, умирали. Конечно, не все сразу. Но умирали, и умерших становилось больше. Я заподозрил неладное. Проверил лекарство. Это оказался соляной раствор.

– Вот в чем причина драки.

– В пятницу вечером я пошел к нему. Я хотел закрыть клинику. – Тренэр-роу встал и подошел к камину, отражавшемуся в его очках двумя красными огоньками. – Мику было плевать. Он даже не воспринимал их как людей. Они были для него источником дохода. Постарайтесь продержаться, пока мы достанем еще лекарства, сказал он. Больные умирают? Ну и что? Будут другие. Люди все отдают за надежду на спасение. И чего вы горячитесь? У вас полно денег, и не делайте вид, будто вы этому не рады. – Тренэр-роу поглядел на Линли. – Я пытался растолковать ему. Томми, он ничего не хотел понимать. Мне никак не удавалось объяснить ему. Я говорил. А ему было все равно. И тогда я… Я всего лишь толкнул его.

– И когда поняли, что он мертв, решили изобразить убийство на сексуальной почве, – проговорил Сент-Джеймс.

– Я ведь тоже думал, что он бегает за здешними женщинами, ну и решил, пусть будет, как будто его убил один из ревнивых мужей.

– А деньги?

– Пришлось взять. Потом я устроил беспорядок, как будто в комнате что-то искали. Носовым платком вытер все кругом, так что вряд ли там остались мои отпечатки. Тогда-то, верно, и уронил коробочку. Заметил я ее уже потом, когда стоял на коленях возле трупа.

Линли подался вперед:

– Как ни ужасно, Родерик, но все же смерть Мика была несчастным случаем. Падение, каминная полка. А как насчет Брука? Вы же были повязаны одним преступлением. Чего вы испугались? Даже если он понял, что вы убили Мика, он промолчал об этом. Посадив вас в тюрьму, он бы посадил и себя тоже.

– За себя я не боялся.

– Тогда зачем?..

– Ему был нужен Питер.

– Нужен?..

– Он хотел избавиться от него. Когда я вернулся со спектакля в пятницу, Брук ждал меня тут. Прежде мы, как вы понимаете, не встречались, однако ему не составило труда отыскать мой дом. Он сказал, что Мик проговорился в присутствии Питера. Он был напуган. Он хотел, чтобы я каким-то образом укоротил Мику язык.

– Ну, так вы это уже сделали, – заметил Сент-Джеймс.

Тренэр-роу никак не отреагировал на неприятное для него замечание.

– Когда на другое утро он узнал о случившемся, то сразу запаниковал. Прибежал ко мне. Ему казалось, что рано или поздно Питер вспомнит слова Мика, а тогда или пойдет в полицию, или сам будет искать, кого можно шантажировать. Питер, мол, никогда не жил самостоятельно, у него нет денег, и он уже угрожал Мику. Бруку во что бы то ни стало хотелось его убить. А мне надо было не допустить убийство.

– Боже милостивый, – прошептал Линли.

– Он сказал, что нет никакого риска, что он разыграет все так, будто Питер умер от передозировки. Не знаю, что он надумал, но я решил, что должен остановить его. Сказал, что у меня есть план получше, и назначил ему встречу на скале в субботу после обеда.

– Вы убили его?

– Я взял нож, но он был совсем пьян. Мне не составило труда столкнуть его вниз, и я надеялся, что полицейские посчитают это несчастным случаем. – Тренэр-роу умолк и внимательно осмотрел свой стол, папки на нем, журнал, три фотографии, ручку. – Об этом я не жалел. Ни секунды. И сейчас не жалею.

– Но он уже дал Саше наркотик. Эрготамин с хинином. И сказал, чтобы она поделилась с Питером.

– Каждый раз я опаздывал. Проклятье. Чертова судьба. – Он зачем-то принялся собирать в кучу бумаги, потом аккуратно сложил их и любовным взглядом обвел свой кабинет. – Этот дом был нужен мне для нее. Не мог же я привести ее в Галл-коттедж. Смешно даже подумать о таком. А сюда она бы пришла. Без онкозима не было бы моей виллы. Двойная польза. Вы можете меня понять? Люди, которые иначе давно умерли бы, обретали вторую жизнь, а твоя мать и я наконец-то были бы вместе. Этот дом был мне нужен для нее. – Держа бумаги одной рукой, другую он опустил в открытый средний ящик стола. – Будь тогда онкозим, Томми, я мог бы спасти и его. И спас бы, не раздумывая. Не важно, что я чувствовал к твоей матери. Надеюсь, ты веришь мне. – Он положил бумаги в ящик и придержал их рукой. – Она знает?

Линли вспомнил своего давно умершего отца, мечтавшую о счастье мать, брата, одиноко взрослевшего в Ховенстоу. Вспомнил он и тогдашнего Тренэр-роу. Ему потребовалось немалое усилие, чтобы произнести:

– Она не знает.

– Слава богу. – Тренэр-роу вновь опустил руку в ящик, и тут же поднял ее. Блеснул металл. В руке у него был пистолет. – Слава богу, – повторил он и наставил пистолет на Сент-Джеймса.

– Родерик. – Линли не сводил глаз с пистолета. Обрывки мыслей – не связанных друг с другом – проносились у него в голове. Пистолет с черного рынка. Пистолет, сохранившийся с военных времен. Оружейная комната в Ховенстоу. Конечно, он подготовился к такому повороту событий, иначе и быть не могло. Они сами уже давно предупреждали его о том, что что-нибудь подобное непременно случится. Вопросы, допросы, телефонные звонки. – Родерик, ради бога, остановитесь.

– Ну да, – отозвался Тренэр-роу. – Думаю, так будет правильно.

Линли искоса поглядел на Сент-Джеймса, совсем не изменившегося в лице, оно оставалось бесстрастным, словно никакой, тем более смертельной, опасности не было и в помине. Едва заметное движение привлекло его внимание. Тренэр-роу взвел курок.

Неожиданно Линли вновь оказался на распутье. Надо было принимать решение – никуда не деться. Пора назвать вещи своими именами.

На все про все – доля секунды. Ну же, давай, мысленно прикрикнул он на себя. Решение принято.

– Родерик, вы же не думаете…

Выстрел заглушил слова Линли.

***

Дебора потерла кулаками затекшую шею. В комнате было душно, и, хотя окно все время, пока шел дождь, оставалось открытым, из-за сигарет Гарри Кэмбри там стояла вонь, от которой щипало глаза и болело горло.

В редакции все занимались своими делами. Беспрерывно звонил телефон, работали компьютеры. Дебора просмотрела все файлы в большом шкафу, но ничего не нашла, разве что трижды порезала пальцы и испачкала руки. Судя по звукам, доносившимся с того места, где был Гарри Кэмбри – по его стонам, вздохам, приглушенной ругани, – у него дела обстояли примерно так же.

Дебора подавила зевок, чувствуя себя выжатой как лимон. Утром ей удалось поспать пару часов, но и тогда обрывки снов скорее иссушали ее эмоционально и психически, чем навевали покой. К тому же она старательно отгоняла от себя мысли о прошедшей ночи, что тоже стоило ей немало сил. Теперь ей хотелось спать, чтобы, во-первых, отдохнуть и, во вторых, забыть обо всем неприятном. Едва она подумала о сне, как веки будто налились свинцом. Шум дождя, стучавшего по крыше, был на редкость усыпляющим, к тому же духота, приглушенные голоса…

Вой сирен под окнами мгновенно изгнал даже намек на сон. Сначала послышалась одна сирена, потом к ней присоединилась другая. Через мгновение – третья. Джулиана Вендейл вскочила из-за стола и бросилась к окну. Дебора присоединилась к ней, Гарри Кэмбри тоже поднялся со стула.

Машина «скорой помощи» сворачивала с Пензанс-роуд на Пол-лейн. Поодаль, где Пол-лейн начинала подъем на гору, две полицейские машины спешили наверх сквозь дождь. Тут же зазвонил телефон в закутке, где принимали сообщения о городских новостях. Джулиана взяла трубку. Разговор был односторонним. Она произносила лишь отдельные слова: «Когда?.. Где?.. Насмерть?.. Понятно. Да. Спасибо».

– Стреляли у Тренэр-роу, – сказала она Кэмбри, положив трубку.

У Деборы появилось ощущение опасности.

– У Тренэр-роу? – переспросила она Кэмбри, прежде чем он успел произнести хоть слово.

Он рванулся к двери, по дороге хватая фотоаппараты и плащ. Уже на пороге, оглянувшись, он бросил Джулиане Вендейл:

– Оставайся на телефоне!

Пока Кэмбри бежал вниз по лестнице, еще одна полицейская машина проехала мимо редакции. Несмотря на дождь, все, кто был в «Якоре и розе», а также многие другие обитатели Пол-лейн высыпали на улицу и последовали за машиной. Гарри Кэмбри не повезло, он попал в самую гущу толпы и теперь изо всех сил старался выбраться из нее. Дебора всматривалась в людей, напрасно отыскивая взглядом белокурую и черноволосую головы. У нее не было сомнений, что они тоже где-то тут. Наверняка, заслышав фамилию Тренэр-роу, они побежали в направлении виллы.

– Да кто его знает? Говорят, насмерть, – крикнул кто-то.

Дебору словно ударило электрическим током. Ей представилось лицо Сент-Джеймса. Она вспомнила, как он смотрел на Томми – с суровой решимостью, – прежде чем увел его из редакции. На нее накатила волна ужаса. Они ведь пошли к Тренэр-роу.

Дебора бросилась вон из комнаты, не помня как, слетела с лестницы и стала пробиваться сквозь толпу возле паба. Дождь поливал ее. Проезжавшая мимо машина оглушила ревом клаксона и обрушила на нее фонтан брызг из-под колес. Дебора ничего не замечала. Она знала только одно – надо бежать к Тренэр-роу. Ее гнал страх.

За прошедшие три года Линли ничего не говорил напрямую о неприятностях в своей жизни. В сущности, не напрямую тоже не говорил. Скорее кое-что было понятно по его поведению. Например, он предпочел провести Рождество с ней, а не со своей семьей, письмо от его матери валялось нераспечатанным несколько недель, не отвечал он и на телефонные звонки. Однако, когда они сегодня шли к бухте, он сказал ей, что от былого не осталось и следа – от вражды, непонимания, горечи, злости. И вот – опять убийство. Только не убийство. Только не это.

У нее в голове билась лишь одна мысль, которая гнала ее все выше и выше на гору. Поток воды с крыши, где не было водосточной трубы, ударил Дебору в щеку и на мгновение ослепил, прервав ее восхождение. Ей пришлось остановиться, чтобы протереть глаза, а толпа в это время обтекала ее, стремясь к синим огням вдалеке. Все только и говорили, что об убийстве. Труп, кровь – толпа была готова ко всему.

На первом же перекрестке разгневанная матрона, тащившая за руку хныкавшего мальчишку, отпихнула ее к залитым дождем витринам кафе «Талисман».

– Смотри, куда прешь! – в ярости крикнула она Деборе. На ногах у нее были римские сандалии со шнуровкой до колен. Она прижимала мальчика к себе. – Чертовы туристы. Думают, им все позволено.

У Деборы и в мыслях не было отвечать. Ей нельзя было медлить ни минуты. Позднее она вспоминала, будто видела бесконечный и меняющийся коллаж, когда бежала по деревне и на гору: мокрое объявление на двери лавки, на котором слова сбитые сливки и шоколадные пирожные слились воедино; единственный подсолнечник со склоненной огромной головой; пальмовые ветки в луже; жующие рты словно что-то неслышно кричали ей; крутящееся велосипедное колесо и неловко продвигающийся по улице велосипедист. Но все это не существовало – Дебора искала Томми и мысленно видела его лицо, с каждым разом все более отчетливо, – он обвинял ее в предательстве. Неужели это ей в наказание за минутную слабость?

Пожалуйста, беззвучно шептала она. Если нужны обеты и клятвы, она принесет их. Не раздумывая. И без сожалений.

Когда Дебора приблизилась к последнему перекрестку в деревне, мимо проехала полицейская машина, разбрасывая камешки и поднимая фонтан брызг. Никакого клаксона, тем более сирены, не потребовалось, чтобы ей уступили дорогу. Утомленные дождем люди начали потихоньку отставать, искать укрытия в магазинах, под крышами, некоторые спрятались в методистской церкви. Даже зрелище трупа и крови, похоже, стало менее привлекательным из-за угрозы испортить воскресные наряды.

Только самые любопытные продолжали идти на гору. Убрав с лица мокрые волосы, Дебора увидела на подъездной аллее толпу, полицейская лента преграждала ей путь к дому. Здесь царила гнетущая тишина, прерываемая возбужденными криками Гарри Кэмбри, спорившего с неумолимым констеблем, который не пускал его в дом.

В вилле Тренэр-роу свет горел во всех окнах. Вокруг ходили люди в форме. Полицейские машины, расположившиеся на подъездной аллее, не выключали фары.

– Слышал, кого-то убили, – сказал один из мужчин в толпе.

– Уже вынесли?

– Да пока нет.

Работая локтями, Дебора пробиралась в первые ряды. С ним ничего не случилось. С ним все прекрасно. Он где-то тут. Однако она не могла отыскать его. Детская молитва вспыхнула у нее в голове, но осталась непроизнесенной. Дебора торговалась с Богом. Она просила, чтобы Он иначе наказал ее. Она просила, чтобы Он понял ее. Она признавала свои ошибки.

Дебора нырнула под ленту.

– Эй, мисс, сюда нельзя! – рявкнул констебль, стоявший в десяти футах от нее и препиравшийся с Гарри Кэмбри.

– Но здесь…

– Назад! – крикнул констебль. – Тут вам не театр!

Не слушая его, Дебора зашагала к дому. Ей надо было знать, что случилось, остальное не имело значения.

– Эй, вы! – Констебль двинулся к ней, собираясь, видно, грудью преградить ей дорогу, но тут Гарри Кэмбри, оставшись без присмотра, метнулся мимо него. – Черт! – заорал констебль. – Эй! Гарри!

Упустив Гарри Кэмбри, он решил не упускать незнакомую женщину, поэтому схватил Дебору за руку и помахал появившейся в поле видения полицейской машине. – Заберите ее, – попросил он сидевших внутри. – Другого я проморгал.

– Нет!

Дебора боролась изо всех сил, чувствуя бессильную ярость. Ей никак не удавалось вырваться из рук констебля. Чем сильнее она вырывалась, тем крепче он держал ее.

– Мисс Коттер?

Дебора обернулась. Даже ангел не был бы ей сейчас милее преподобного мистера Суини. Одетый во все черное, он стоял под большим зонтом, торжественно глядя на нее сквозь толщу дождя.

– Томми на вилле, – сказала она. – Мистер Суини, пожалуйста.

Священник нахмурился и искоса поглядел на подъездную аллею.

– Боже мой. – Его правая рука разжалась и подхватила ручку зонта, слишком тяжелую для левой руки. – Ох, боже мой. Да. Я понимаю. – Последние слова означали, что он принял решение. Мистер Суини выпрямился во весь свой рост, не превышавший пяти с половиной футов, и заговорил с констеблем, который не собирался нарушать служебный долг и отпускать Дебору. – Вы же знаете лорда Ашертона, правда? – произнес он решительным тоном, который удивил бы тех из его прихожан, которые не слышали, как он в образе черного Отелло приказывал Кассио и Монтано опустить шпаги. – Это его невеста. Пропустите ее.

Констебль уставился на грязную, вымокшую под дождем Дебору, всем своим видом ясно говоря, что сомневается в ее близких отношениях с графами Ашертон.

– Отпустите ее, – повторил мистер Суини. – Я сам ее провожу. Наверно, вам стоило бы обратить больше внимания на газетчика, чем на молодую леди.

Констебль еще раз скептически оглядел Дебору, которая едва сдерживалась, пока он раздумывал.

– Ладно. Идите. Только не мешайте там.

Дебора едва не проговорила «спасибо», но тотчас забыла и о «спасибо», и обо всем остальном, потому что ее не держали ноги.

– Ничего, ничего, дорогая, – сказал мистер Суини. – Пойдемте. Берите меня под руку. Тут скользко.

Дебора послушно сделала, как он сказал, не вполне понимая его, потому что в ее голове все смешалось из-за страха за Томми.

– Пожалуйста, только не Томми, – шептала она. – Только не так. Пожалуйста. Все, что угодно, только не это.

– Сейчас, сейчас, – бормотал тем временем мистер Суини. – Все будет хорошо. Вот увидите.

Они скользили и едва не падали на поломанных цветах фуксии, пока шли к дому по аллее. Дождь как будто немного притих, однако Дебора уже промокла до нитки, и зонтик мистера Суини ей был ни к чему. Она вся дрожала, когда шла, опираясь на его руку.

– Все это ужасно, – проговорил мистер Суини словно в ответ на ее дрожь. – Но ничего, все будет хорошо. Вот увидите.

Дебора слышала его слова, но она слишком много знала, чтобы поверить священнику. Что может быть хорошего? Правый суд всегда тут как тут, когда его меньше всего ждешь. Вот и ее очередь пришла.

Несмотря на большое количество людей повсюду, перед домом было очень тихо, только покашливало полицейское радио да женский голос отдавал распоряжения приехавшим полицейским. Под боярышником расположились три полицейские машины. На заднем сиденье одной из них Гарри Кэмбри громко переругивался с раздраженным констеблем, который приковал журналиста наручниками к дверце. Увидав Дебору, Гарри Кэмбри высунулся в окошко, которое было рядом с офицером.

– Умер! – крикнул он, прежде чем констебль успел перехватить его.

Случилось худшее. Дебора заметила «скорую помощь» неподалеку, но, видно, в ней не было нужды, поэтому она стояла дальше, чем полицейская машина. Не говоря ни слова, Дебора вцепилась в руку мистера Суини, однако он как будто прочитал ее страхи и показал на крыльцо:

– Смотрите!

Дебора заставила себя поднять голову и увидела его. Обшарив его всего жадным взглядом, она не нашла ни одного ранения. Разве что он был весь мокрый и очень бледный. Рядом стоял инспектор Боскован, и они о чем-то разговаривали.

– Слава богу, – прошептала Дебора.

Дверь открылась, и Линли с Боскованом посторонились, чтобы пропустить под дождь двух мужчин с носилками, на которых лежал человек. Он был укрыт с головы до ног, словно его хотели защитить от дождя и от любопытных взглядов. Только увидав носилки, только услыхав стук закрывшейся двери, Дебора все поняла. Она в страхе оглядела аллею, ярко освещенные окна, машины, крыльцо. Потом еще и еще раз – аллею, окна, машины, крыльцо, – словно это могло что-то изменить.

Мистер Суини произнес несколько слов, но Дебора не слышала его. Она помнила свои слова: все, что угодно.

Ее детство, вся ее жизнь в одну секунду пронеслась у нее в голове, в первый раз не оставив позади себя шлейф ярости и боли. Она все понимала теперь, но было слишком поздно. Изо всех сил прикусив губу, так что появилась кровь, Дебора не смогла сдержать крик:

– Саймон!

Она бросилась к «скорой помощи», куда уже поместили тело.

***

Линли оглянулся. Он видел, как она, словно слепая, пробирается между машинами. Видел, как она поскользнулась, но устояла на ногах. И все время слышал, как она кричит: «Саймон!»

Дебора подскочила к «скорой помощи», стала дергать ручку дверцы. Подошел один полицейский, попытался отстранить ее, потом подошел еще один. Она вырывалась из их рук. Она дралась и царапалась. И все время кричала: «Саймон! Саймон!» Кричала визгливо, отчаянно, словно двухсложную погребальную песнь, оду для одного голоса, как в древнегреческой трагедии, и именно тогда, когда Линли меньше всего хотел услышать ее, но услышал и теперь знал, что не забудет этого до конца жизни.

У него сжалось сердце, и он отвернулся.

– Сент-Джеймс! – крикнул он в открытую дверь.

В это время Сент-Джеймс беседовал с домоправительницей Тренэр-роу, которая рыдала в снятый с головы тюрбан. Он оглянулся, хотел что-то сказать, но умолк и нахмурился, услыхав крики Деборы. Ласково коснувшись плеча Доры, Сент-Джеймс вышел на крыльцо и увидел, как Дебору оттаскивают от «скорой помощи» и как она бьется в руках полицейских. Он посмотрел на Линли.

Тот отвернулся:

– Ради бога. Иди к ней. Она же думает, что ты умер.

У Линли не было сил поглядеть на друга. Он не хотел глядеть на него. Он только надеялся, что Сент-Джеймс без лишних слов возьмет все в свои руки. Этого не случилось.

– Нет. Она всего лишь…

– Да иди ты, черт бы тебя побрал. Иди!

Прошло несколько секунд, прежде чем Сент-Джеймс двинулся с места, но когда он наконец ушел, Линли наконец-то смог искупить свою вину, чего он так давно желал. И он заставил себя смотреть.

Обойдя полицейские машины, Сент-Джеймс шел к полицейским, тащившим Дебору. Он шел медленно, потому что не мог идти быстро. Ему мешала нога, он некрасиво хромал, останавливался из-за боли, в которой был повинен Линли.

Наконец Сент-Джеймс подошел к «скорой помощи». Он окликнул Дебору. Схватил ее в объятия, прижал к себе. Она попыталась вырваться, кричала, вопила, дралась, но почти тотчас утихла, едва поняла, кто с ней рядом. Тогда она сама прижалась к нему, содрогаясь всем телом в жутких рыданиях, а он склонил к ней голову и стал гладить ее по волосам.

– Дебора, все хорошо, – услыхал Линли. – Извини, что напугали тебя. Со мной ничего не случилось, любимая. Моя любимая. Любимая, – повторял он без конца.

Они стояли под дождем, вокруг бегали полицейские, но им это было безразлично. Линли повернулся и скрылся в доме.

***

Какое-то движение разбудило Дебору, и она открыла глаза. Сначала она увидела высоко над собой деревянный потолок. Долго смотрела на него, ничего не понимая. Потом повернула голову и увидела туалетный столик с кружевной скатертью, серебряные головные щетки и старинное высокое зеркало. Спальня прабабушки Ашертон, вспомнила Дебора. И сразу же вспомнила все остальное. Бухту, редакцию, дорогу в гору, тело на носилках. И главное, Томми.

Шторы в спальне были задернуты, однако луч солнца рассекал кресло возле камина. Там, вытянув перед собой ноги, сидел Линли. На столике рядом с ним стоял поднос с едой. С завтраком, судя по всему. Дебора разглядела темную корочку тоста.

Заговорила Дебора не сразу, пытаясь вспомнить, что было после жуткой сцены на вилле Тренэр-роу. Сначала ей дали бренди, потом она услышала голоса, потом зазвонил телефон, потом была машина. Каким-то образом она вернулась из Нанруннела в Ховенстоу, где ее уложили в постель.

На Деборе была голубая атласная рубашка, которую она видела в первый раз. Такой же пеньюар лежал у нее в ногах. Дебора села:

– Томми!

– Ты проснулась.

Томми подошел к окну и немного раздвинул шторы, чтобы впустить дневной свет. Оказалось, что окна были немного приоткрыты, и он распахнул их, так что в комнате стали слышны крики чаек и бакланов.

– Сколько времени?

– Одиннадцатый час.

– Одиннадцатый?

– Ты проспала больше двенадцати часов. Ничего не помнишь?

– Так, обрывки. Ты долго ждешь?

– Да как сказать.

Тут только Дебора обратила внимание, что он почему-то не переоделся и не побрился, а под глазами у него черные провалы.

– Ты был тут всю ночь?

Линли не ответил и не отошел от окна, оставаясь довольно далеко от нее. Над его головой Дебора видела небо. И волосы у него золотились на солнце.

– Пожалуй, я сегодня отвезу тебя в Лондон. Одевайся. – Кивком головы он показал на поднос. – Это здесь с половины девятого. Может быть, принести тебе что-нибудь другое?

– Томми, – сказала Дебора. – Ты… неужели?..

Она попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на нее и никак не реагировал на ее слова, поэтому она замолчала.

Сунув руки в карманы, Линли опять повернулся к окну:

– Джона Пенеллина привезли домой.

Дебора подхватила эту тему:

– А Марк?

– Боскован знает, что он брал «Дейз». А кокаин… – Линли вздохнул. – Пусть решает Джон, пока это в моей власти. Я не буду решать вместо него. Не знаю, как он поступит. Наверно, он еще не готов отпустить сына. Не знаю.

– Ты мог бы сообщить о нем.

– Мог бы.

– Но не сообщишь?

– Пусть Джон решает. – Запрокинув голову, он смотрел на небо. – Сегодня прекрасный день. Отличный день для полета.

– А что Питер? С него сняты обвинения? – спросила Дебора.

– Сент-Джеймс думает, что Брук купил эрготамин в пензансской аптеке. Правда, его не продают без рецепта, однако это не первый раз, когда аптекарь идет на уступки. Да и что такого особенного? Брук пожаловался на мигрень. Аспирин, мол, не помогает. А в субботу все врачи отдыхают.

– Он не думает, что у Джастина могли быть свои таблетки?

– Он не думает, что у Джастина были причины ими запасаться. Я сказал ему, что на самом деле это не имеет значения, но он хочет полностью избавить Сидни, да и Питера тоже, от подозрений. Он поехал в Пензанс.

Линли умолк, словно исполнил свой долг.

У Деборы перехватило дыхание. Линли стоял в совершенно неестественной позе.

– Томми, – сказала она, – я видела тебя на крыльце. Я знала, что ты жив. Поэтому, когда появились носилки…

– Труднее всего было сказать маме, – продолжал он. – Я смотрел на нее и понимал, что убиваю ее каждым произнесенным словом. Она не плакала. По крайней мере, в моем присутствии. Потому что мы оба знаем, что, в сущности, вина лежит на мне.

– Нет!

– Если бы они поженились много лет назад, если бы я разрешил им пожениться…

– Томми, нет.

– Она не будет горевать на моих глазах. Она не позволит мне разделить с ней ее горе.

– Томми, милый…

– Это было ужасно. – Он провел ладонью по фрамуге. – На секунду мне показалось, что он и в самом деле может застрелить Сент-Джеймса. Но он взял дуло в рот. – Линли кашлянул. – Почему никогда нельзя подготовиться ни к чему подобному?

– Томми, я знаю его всю мою жизнь. Он как член моей семьи. Когда я решила, что его убили…

– Кровь. Всюду был мозг. Даже на окне. Кажется, мне это никогда не забыть. И это, и все остальное тоже. Как в кино. Стоит мне закрыть глаза, и я снова все вижу, словно опять прокручивается пленка.

– Ох, Томми, пожалуйста, не надо, – несчастным голосом проговорила Дебора. – Пожалуйста. Подойди ко мне.

На сей раз он прямо посмотрел ей в глаза:

– Этого недостаточно, Деб.

Он проговорил это ласково, но Дебора все равно испугалась.

– Чего недостаточно?

– Того, что я люблю тебя. Того, что я хочу тебя. Я всегда думал: что Сент-Джеймс тысячу раз дурак, что не женился на Хелен. Яне мог понять. А теперь мне кажется, что я понимал, только не хотел смотреть правде в глаза.

Дебора сделала вид, что не слышала его слов.

– Томми, мы будем венчаться в Ховенстоу? Или в Лондоне? Как ты хочешь?

– Венчаться?

– Ну да, дорогой. В Ховенстоу или в Лондоне?

Он покачал головой:

– Нет, Дебора, только не это. Я так не хочу.

– Но я хочу тебя, – прошептала Дебора. – Томми, я люблю тебя.

– Я знаю, что тебе очень хочется в это верить. Видит бог, я тоже хотел бы верить. Если бы ты осталась в Америке, если бы ты не вернулась домой, если бы я уехал к тебе туда, у нас мог бы быть шанс. Но теперь…

Линли все еще стоял очень далеко, возле окна, и Деборе это стало невыносимо. Она протянула к нему руку:

– Томми. Томми. Пожалуйста.

– Вся твоя жизнь – Саймон. Кому, как не тебе, это знать. Мы оба это знаем.

– Нет, я…

Дебора не смогла закончить фразу. Ей хотелось ругаться, драться, стоять на своем, но Томми заглянул ей глубоко в душу и вытащил на божий свет то, что она старалась навсегда похоронить там.

Прежде чем заговорить снова, он несколько минут не сводил с нее глаз:

– Тебе хватит часа?

Дебора открыла рот, чтобы просить, спорить, умолять, но ей изменили силы.

– Да. Хватит, – только и сказала она.