Онлайн чтение книги Металлический монстр Металлическое чудовище
27. БАРАБАНЫ СУДЬБЫ

Мы медленно спускались с холма, на котором стоял уничтоженный город; останавливались, словно глаза Норалы еще не насытились зрелищем разрушений. Ни следов зелени, ни следов человека, вообще никаких следов жизни.

Мужчина и дерево, женщина и цветок, ребенок и бутон, дворец, храм и дом – все это Норала растоптала. Вдавила в скалу, как и пообещала.

Грандиозная трагедия заняла все мое внимание; мне некогда было подумать о товарищах, я забыл о них. И вот, неожиданно приходя в себя, начиная осознавать всю бесчеловечность этого разрушения, я обернулся к ним за поддержкой. Смутно удивился легкой одежде Руфи; она была почти нагой; с любопытством взглянул на красную полосу на лбу Вентнора.

В его глазах и в глазах Дрейка я увидел отражение того же ужаса, что просыпался во мне. Но в глазах Руфи ничего подобного не было – строго, равнодушно, безжалостно, как сама Норала, рассматривала Руфь пустыню, которая еще час назад была цветущим городом.

Я почувствовал прилив отвращения. Ведь не могли же все уничтоженные так безжалостно быть порождениями зла. Однако и мать, и расцветающая девушка, и юноша, и старик – все проявления человеческой жизни за большими городскими стенами теперь превратились в камень. Мне пришло в голову, что в Рушарке не могло быть больше плохих людей, чем в любом крупном городе нашей цивилизации.

Я, конечно, не ждал, что Норала подумает о чем-нибудь подобном. Но Руфь…

Реакция на прошедший ужас становилась все сильнее, начали жечь жалость и гнев, ненависть к этой женщине, которая стала душой катастрофы.

Взгляд мой упал на красную полоску. Я увидел, что это бороздка, будто вокруг головы Вентнора затянули петлю и врезали ее в кость. На краях борозды виднелась засохшая кровь, двойное кольцо вздувшейся побелевшей плоти окаймляло полосу. Это был след – пытки.

– Мартин! – воскликнул я. – Кольцо? Что они с вами делали?

– Привели в себя этим, – негромко ответил он. – Вероятно, я им должен быть благодарен, хотя намерения у них были не совсем… терапевтические…

– Его пытали. – Голос Руфи звучал напряженно и горько; говорила она по-персидски, ради Норалы, подумал я, не догадываясь о более глубокой причине. – Его пытали. Мучили его, пока он не пришел в себя. И пообещали, что будут мучить так, что он будет молить о смерти.

– А меня… меня… – она подняла сжатые руки… – меня раздели, как рабыню. Провели через город, и жители насмехались надо мной. Привели меня к этой свинье, которую наказала Норала… и раздели меня перед ним, как рабыню. У меня на глазах пытали брата. Норала, они были злые, все злые! Норала, ты хорошо поступила, убив их всех!

Она схватила руки женщины, прижала к себе. Норала смотрела на нее большими серыми глазами, в которых исчезал гнев, сменяясь прежним бесконечным спокойствием. И когда она заговорила, в голосе ее снова слышались отголоски далекого хрустального звона.

– Дело сделано, – сказала она. – И хорошо сделано… сестра. Теперь мы с тобой будем жить в мире… сестра. А если в мире, из которого ты пришла, есть такие, кого следует убить, мы пойдем с тобой и с нашими спутниками и растопчем их… как я только что сделала.

Сердце мое замерло: в глубине глаз Руфи в ответ на призыв Норалы появилась гневная тень; глаза ее становились такими же, как глаза Норалы. И наконец в лица Руфи на на смотрел двойник Норалы!

Белые руки женщины обняли девушку, великолепная голова склонилась к ней, огненные пряди смешались с нежными каштановыми завитками.

– Сестра! – прошептала Норала. – Маленькая сестра! Эти люди будут с тобой, пока ты этого хочешь. Можешь поступить с ними по своему желанию. Если хочешь, они уйдут в свой мир, и я прикажу проводить их к выходу.

– Но мы с тобой, маленькая сестра, будем жить вместе… в обширности… этого мира. Разве не так?

Не задумываясь, не оглядываясь на нас троих: возлюбленного, брата, старого друга, – Руфь прижалась к ней, положила голову ей на девственную грудь.

– Будет так! – ответила она. – Сестра, будет так Норала, я устала, хватит с меня людей.

Экстаз нежности, пламя неземного восторга вспыхнуло на удивительном лице женщины. Голодно, вызывающе прижала она к себе девушку; звезды в небесах ее глаз светили мягко, ласково.

– Руфь! – воскликнул Дрейк и подскочил к ним. Она не обратила на него внимание; и в тот же момент его прыжок был остановлен, Дрейка развернуло спиной к ним.

– Подождите! – крикнул Вентнор, хватая его за руку. – Подождите. Сейчас бесполезно.

В голосе его звучало понимание, сочувствие; он беспокойно смотрел на сестру и эту удивительную женщину, обнимавшую ее.

– Ждать! – воскликнул Дрейк. – Ждать! Дьявол! Проклятая ведьма крадет ее у нас!

Он снова бросился вперед; отскочил, будто от удара невидимой руки; упал на нас, Вентнор схватил его и удержал. И в это время металлическое чудовище, на котором мы двигались остановилось. По нему пробежала дрожь.

Нас подняло. Между нами и женщиной и девушкой появилась щель, она расширилась. Норала воздвигла между собой и нами барьер.

Щель становилась все шире. Теперь Руфь была будто в другом мире. Нас с ней соединял только голос.

Мы поднимались все выше, стояли строем на плоской поверхности башни; в пятидесяти футах от нас на такой же площадке стояли Норала и Руфь, сплетя руки. Они смотрели в сторону дома.

К нам приблизилась змея, исчезла под нами, слившись с ожидающим чудовищем.

Чудовище медленно начало двигаться, спокойно покатилось к проходу, проделанному в скалах. На нас упала тень скал. Мы, как один, оглянулись, увидели голубую фигуру с черным пятном на груди.

И тут же скалы скрыли ее. Мы двигались по ущелью, через каньон и туннель, все молчали. Дрейк с ненавистью смотрел на Норалу. Вентнор тоже смотрел на нее – с загадочным сочувствием. Мы миновали ущелье, на мгновенье остановились на краю зеленого леса.

И тут, как будто с неизмеримо далекого расстояния, послышался слабый размеренный гул, будто удары бесчисленных приглушенных барабанов. Существо, на котором мы ехали, вздрогнуло. Звук замер. Дрожь прекратилась, существо равномерно, без усилий двинулось сквозь деревья; но теперь двигалось оно не так быстро, как подгоняемое гневом Норалы.

Вентнор зашевелился, нарушил молчание. Я увидел, как он похудел, как заострилось его лицо; стало почти неземным; очищенное страданием и, пришло мне в голову, каким-то странным знанием.

– Бесполезно, Дрейк, – сонно сказал он. – Теперь все в руках богов. И не знаю, боги ли это людей или… металла.

– Но вот что я знаю: равновесие будет нарушено. Если в нашу сторону, Руфь вернется к нам. А если в другую строну – нам тоже не о чем беспокоиться. Потому что с человечеством будет покончено!

– Мартин! О чем это вы?

– Это кризис, – ответил он. – Мы ничего не можем сделать, Гудвин, ничего. То, что будет, зависит только от судьбы.

Снова послышались отдаленные раскаты – на этот раз громче. Снова существо вздрогнуло.

– Барабаны, – прошептал Вентнор. – Барабаны судьбы. Что они предвещают? Новое рождение Земли и уход человека? Новое дитя, которому будет отдано господство – нет, кому оно уже отдано? Или барабаны предвещают конец… их?

Барабанный бой снова стих. Теперь слышался только шум падающих деревьев под шагами существа. Норала стояла неподвижно; так же неподвижна была Руфь.

– Мартин – снова воскликнул я, испытывая страшное сомнение. – Мартин, о чем вы говорите?

– Откуда… они… пришли? – Голос его звучал ясно и спокойно, глаза под красным шрамом были чистыми и спокойными. – Откуда они пришли, эти существа, что несут нас? Что пронеслись над городом Черкиса, как ангелы смерти? Рождены ли они Землей… как мы? Или они приемные дети… подброшены с далеких звезд?

– Эти существа, которые во множестве все равно являются одним? Откуда они взялись? Кто они?

Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на него смотрело множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают.

– Я не забыл, – сказал Вентнор. – Не забыл, что видел, плавая атомом во внешнем космосе. Мне кажется, я говорил вам, говорил с огромными усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их.

– Были… три… видения, откровения… не знаю, как их назвать. И хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а еще одно может быть истинно, а может, и нет.

Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась.

– Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не шар, планета из множества фасет, гладких, словно отполированных поверхностей; огромный голубой, слабо светящийся драгоценный камень; кристаллический мир, вырубленный из эфира. Геометрическое выражение Великой Первопричины, Бога, если хотите, ставшее материальным. Мир безвоздушный, безводный, бессолнечный.

– Казалось, я приближаюсь к нему. И тут я увидел, что все его поверхности покрыты рисунком гигантским симметричным чертежом; математическими иероглифами. В них прочитывались немыслимые расчеты, формулы переплетающихся вселенных, арифметические прогрессии звездных армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках была ужасающая гармония, как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех, которыми руководствуется космос, – все они были наконец разрешены и сведены воедино.

– Этот фасеточный мир в своей мозаике подводил итог ошибкам бесконечности.

– Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела ближе: эти рисунки были живыми. Это было бесконечное количество… существ!

И он указал на существо, которое несло нас.

– Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека. И тут мне в голову пришла фантастическая мысль – фантастическая, конечно, но я знал, что в ней есть зерно правды. – Теперь он говорил виновато. – Этот драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь пространство, забавляющимся арифметическими ошибками другого божества, противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога нас и всего того, что мы зовем жизнью.

– У него не было цели: он ничего не должен был преобразовывать; ему не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени он отмечал разницу между достойным сожаления беспорядком других миров и безупречно упорядоченным и аккуратным своим храмом и его аккуратными служителями.

– Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов; его народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия, от которых зависит наша жизнь; ему не нужны ни воздух, ни вода, он не обращает внимания ни на жару, ни на холод; он питается магнетизмом межзвездного пространства и время от времени задерживается, чтобы воспользоваться энергией большого солнца.

Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия. Но тогда откуда у него эта последняя мысль? Он не видел, как мы, оргию в зале конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем.

– Видение мира исчезло, – продолжал Вентнор. – Я увидел обширные пещеры, полные металлическими существами; они работали, росли, размножались. В пещерах нашей Земли – плоды неведомого лона? Не знаю.

– Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества разноцветных шаров, – я снова ощутил дрожь изумления, – они росли. Мне пришло в голову, что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались – под желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало.

Голос его стал глубже.

– И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин, знал неоспоримо, безошибочно, что это наша Земля. о ее холмы были сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности, геометрические, упорядоченные.

– Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные изумруды, сверкающие в хрустальных берегах. Полярный лед обточен. И на плоских равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая была нашей, теперь принадлежала… им.

– Видения! – произнес Вентнор. – Не думайте, что я полностью их принял. Частично правда, частично иллюзия – ослепленный мозг пытается из света и тени построить доступную пониманию картину.

– И все же – какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.

Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами, заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители, растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.

И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе – все города людей, его сады и рощи – поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса превратился во все человечество.

– Но, Мартин, – я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом, – ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут. Надежда, обещание, что они не будут победителями.

– Помню, – ответил он, – но не очень ясно. Что-то было. Какая-то тень падала на них, какая-то угроза. Тень, рожденная наши миром, какой-то грозивший им дух самой Земли.

– Не могу вспомнить это уходит от меня. Но то, что помню, говорит мне: эти барабаны звучат не для нас.

И как будто слова его послужили сигналом, снова раздались звуки, но больше не приглушенные и слабые. Они ревели; казалось, они проносятся по воздуху и обрушиваются на нас они отбивали нам в уши громовую дробь, будто титаны барабанили по перекрытым пещерам стволами деревьев.

Дробь не смолкала; она становилась громче, яростнее; она звучала вызывающе и оглушительно. Чудовище под нами снова начало дрожать, ритмично, в такт бьющим барабанам.

Я видел, как резко распрямилась Норала; постояла, прислушиваясь. Дрожь подо мной усилилась, стала лихорадочной.

– Барабаны? – произнес Дрейк. – Это не барабаны. Как артиллерийская канонада. Как десятки Марн, десятки Верденов. Но откуда здесь возьмется артиллерия?

– Барабаны, – прошептал Вентнор. – Это барабаны. Барабаны судьбы.

Рев становился все громче. Превратился в ритмичную канонаду. Существо остановилось. Башня, на которой находились Норала и Руфь, наклонилась, перегнулась через разделявшую нас щель, коснулась нашей башни.

Орала и Руфь были приподняты и быстро опустились рядом с нами.

Послышался громкий резкий вой, гораздо громче, чем раньше. Земля дрогнула, как в землетрясении; мы оказались в центре водоворота; быстро опустились.

Существо раскололось надвое. Перед нами вздымалась гигантская ступенчатая пирамида, немного меньше той, что построил Хеопс и которая отбрасывает свою тень на святой Нил. В нее устремлялись десятки за десятками металлических существ, сливались с нею. Пирамида качнулась, двинулась от нас.

Послышался звонкий гневный золотой крик Норалы.

Пирамида остановилась, она колебалась; казалось, она вернется. Но тут послышалось крещендо барабанной дроби, безапелляционное, властное. Пирамида устремилась вперед, снося на ходу деревья широкой, в полмили, полосой.

Серые глаза Норалы широко раскрылись, в них было крайнее удивление, ошеломление. Норала на мгновение покачнулась. Потом из ее горло полился поток звуков.

Под нами подпрыгнуло то, что осталось от существа, понеслось вперед. Развевались пламенные волосы Норалы; вокруг ее молочно-перламутрового тела – и вокруг Руфи – начал образовываться сверкающий нимб.

На расстоянии я увидел сапфировую искру: дом Норалы. Стремительная пирамида была теперь недалеко от него, и мне пришло в голову, что в этой огромной фигуре не было ни шаров, ни меньших пирамид. А в том уменьшившемся чудовище, что несло нас, кроме нескольких дрожащих кубов, на которых мы стояли, кубов не было, только шары и пирамиды.

Сапфировая искра превратилась в блестящий шар. Мы продолжали настигать большую пирамиду. И ни на мгновение Норала не переставала испускать поток звуков, и не прекращался оглушительный вой.

Сапфировый шарик вырос, сталь большой сферой. Пирамида, которую мы пытались настигнуть, перестроилась в огромный столб; основание столба вырастило подпорки; и вот чудовище на этих подпорках переступило через дом Норалы.

Вот синий купол совсем рядом, вот он уже под нами. Нас осторожно спустили, поставили перед входом. Я посмотрел на сооружение, которое принесло нас.

Я был прав: оно состояло только их шаров и пирамид; невероятно гротескной фигурой нависло оно над нами.

И повсюду в нем видно было стремительное движение; отдельные части его непрерывно перемещались. И вот оно исчезло в тумане, последовав за большой пирамидой.

На лице Норалы было отчаяние, неуверенность, что-то необыкновенно жалкое.

– Я боюсь! – услышал я ее шепот.

Она крепче обняла дремлющую Руфь; знаком пригласила нас войти. Мы молча вошли в дом; она – за нами в сопровождении трех больших шаров и двух пирамид.

У груды шелков она остановилась. Девушка доверчиво взглянула на нее.

– Я боюсь! – снова прошептала Норала. – Боюсь… за тебя!

Она нежно глядела на девушку, мягко и трепетно сияли галактики ее глаз.

– Я боюсь, маленькая сестра, – прошептала она в третий раз. – Ты не можешь, как я, пройти в огне. – Она помолчала. – Отдыхай до моего возвращения. Эти останутся с тобой. Они будут тебя охранять и слушаться.

Она сделала знак пяти фигурам. Они выстроились вокруг Руфи. Норала поцеловала девушку в глаза.

– Спи до моего возвращения, – прошептала она.

И, не взглянув на нас троих, вышла из комнаты. Я услышал вой, затихающий на расстоянии.

Шары и пирамиды смотрели на нас, охраняя груду шелков, на которой спала Руфь – как околдованная принцесса.

На голубой шар обрушивались звуки барабанов.

Барабаны судьбы!

Барабаны судьбы!

Означает ли их бой конец человечества?