Онлайн чтение книги Меткая Пуля
ГЛАВА XIV. Прием

Подобно всем индейским селениям, которые лежат поблизости от американских плантаций, деревня кайнахов напоминала скорее крепость. Как мы уже говорили, кайнахи недавно поселились тут по совету Серого Медведя. Впрочем, место было выбрано отлично, и благодаря принятым мерам индейцы вполне ограждались от неожиданного нападения.

Хижины краснокожих были разбросаны по обе стороны небольшой безымянной речки.

Укрепления состояли из ретраншементов, наскоро воздвигнутых из срубленных деревьев.

Эти укрепления образовывали ограду с несколькими выступающими углами, которая замыкала тесное пространство и оставляла открытым только то место, где речка впадала в Миссури.

Парапет из нагроможденных друг на друга бревен и толстых ветвей, построенный за глубоким и широким рвом, довершал эту весьма внушительную систему обороны, подобную которой трудно было ожидать в прерии.

Пустое пространство посреди селения служило местом схода для старейшин; в центре площади возвышалась деревянная хижина в виде сахарной головы.

По обе стороны от этой хижины на широких подмостках сохли маис, просо и всякие зерна, запасаемые на зиму.

Не доходя до селения, на расстоянии полутораста шагов стояло нечто вроде двух укреплений в виде стрел, обшитых ивовой плетенкой, снабженных бойницами и окруженных частоколом.

Они возвышались над местностью — над рекой и над равниной — и должны были служить для обороны селения, с которым имели сообщение посредством подземного хода.

В километре к северо-востоку от этих блокгаузов виднелось много машоте , или помостов, на которые кайнахи, подобно другим черноногим, сиу и дакота, складывают покойников.

Вдоль дороги к селению в землю были воткнуты длинные колья, на которых висели шкуры, скальпы и другие предметы, пожертвованные индейцами Повелителю Жизни, Омагаук-Нуманчи , или первому человеку, Нуманк-Машани .

Индейцы вступили в селение при криках женщин и детей, лае собак и оглушительном шуме барабанов, труб, рожков и боевых свистков.

Когда прибыли на площадь, отряд по знаку Серого Медведя остановился, и содом стих.

На площади был разложен огромный костер.

Перед костром стоял старый вождь, еще бодрый, высокого роста, приятной наружности и с грустью в лице; он был в трауре, о чем свидетельствовали его коротко подстриженные волосы, вымазанные глиной, и одежда, вся в лохмотьях.

В руке он держал дакотскую трубку с длинным плоским чубуком, украшенным желтыми блестящими гвоздями.

Старика звали Раздвоенная Нога; это был первый и самый знаменитый из кайнахских старейшин.

Как только отряд остановился, он сделал два шага вперед и величественным движением руки пригласил вождей сойти с лошадей.

— Мои сыновья приехали домой, — сказал он. — Располагайтесь на бизоновых шкурах вокруг огня совета.

Вожди молча повиновались и после почтительного поклона старейшине сели на землю, поджав под себя ноги.

Раздвоенная Нога заставил каждого поочередно затянуться из трубки, не выпуская ее из рук, после чего передал трубку соседу по левую руку, тот сделал то же и так далее.

Когда трубка вернулась опять к старейшине, он вытряхнул пепел в огонь и, обратившись с доброй улыбкой к чужеземцам, сказал:

— Бледнолицые — наши гости, огонь и вода к их услугам.

После этих слов, которые заканчивали церемониал, присутствующие встали и ушли, не сказав ни слова, согласно индейскому обычаю.

Серый Медведь подошел к графу.

— Пусть мой брат следует за мной, — сказал он.

— Куда? — спросил молодой человек.

— В хижину, приготовленную для него.

— А мои товарищи?

— Для них готовы другие хижины.

Меткая Пуля сделал движение, мгновенно остановленное графом.

— Извините, вождь, — сказал он, — но с вашего позволения мои товарищи поместятся вместе со мной.

Охотник улыбнулся, тогда как на лице индейца отразилась тень неудовольствия.

— Молодому бледнолицему вождю будет неудобно, — ответил Серый Медведь. — Он привык к просторным хижинам белых.

— Быть может, но будет еще более неудобно, если мои товарищи не останутся со мной, чтобы составить мне компанию.

— Гостеприимство кайнахов велико, они богаты и могут, хотя бы принимали большое число гостей, отвести каждому отдельную хижину.

— Я убежден в этом и благодарю вас за внимание, но не желаю этим воспользоваться: уединение пугает меня, я умру со скуки, если со мной не будет приятеля, с кем я мог бы перекинуться словом.

— Да исполнится желание молодого бледнолицего вождя; гость имеет право приказывать, его просьба — закон.

— Благодарю за снисхождение, вождь, я готов идти за вами.

— Пойдемте.

Со свойственной индейцам быстротой решения Серый Медведь подавил в своем сердце досаду, и на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего чувства.

Три человека последовали за ним, со значением переглянувшись между собой.

На той же площади, возле ковчега первого человека, находилась хижина довольно приятного вида.

К этому дому вождь и повел своих гостей.

У входа в хижину стояла женщина, устремив на приезжих взор, в котором проглядывали изумление и восторг.

Да женщиной ли было это ангельское создание с грациозными очертаниями фигуры, чье пленительное личико с румянцем стыдливости и наивного любопытства на щеках было обращено к графу с тревогой и робостью?

Этот вопрос задал себе молодой человек, глядя на очаровательное видение, похожее как две капли воды на одну из божественных дев мифологии древних славян.

Увидев ее, Серый Медведь нахмурил брови.

— Что делает тут моя сестра? — спросил он резко. Словно очнувшись при этом внезапном вопросе от своего безмолвного созерцания, молодая девушка вздрогнула и опустила глаза.

— Цвет Лианы хотела приветствовать возвращение своего приемного отца, — кротко ответила она мелодичным, мягким голосом.

— Здесь не место для Цвета Лианы, я переговорю с ней после, пусть она идет к своим подругам, девушкам нашего племени.

Цвет Лианы покраснела еще сильнее, очаровательно надула свои алые губки и дважды тряхнула головой с капризным видом; повернувшись, она понеслась прочь, легкая, как птичка, бросив графу на бегу последний взгляд, от которого сердце его тревожно забилось.

Он быстро поднес руку к груди, точно желая унять биение сердца, и следил глазами за милым ребенком, вскоре скрывшимся за хижиной.

«О-о! — подумал вождь про себя. — Неужели она с первого взгляда узнана человека, принадлежащего к проклятому племени, от которого она рождена, хотя прежде никого из них не видела?»

Потом он повернулся к белым, взгляды которых безотчетно чувствовал на себе, приподнял бизоновую шкуру, служившую занавеской у входа в хижину, и сказал:

— Войдем. Они вошли.

Серый Медведь позаботился о том, чтобы хижину вычистили и снабдили всеми удобствами, какие только можно было вообразить. Там были целые горы мехов для постелей, хромой стол, несколько скамей на плохо обтесанных ножках и даже нечто вроде плетеного кресла с широкой спинкой.

— Бледнолицый вождь простит бедных индейцев, если они не могут принять ею лучше, чем он того заслуживает, — произнес краснокожий со смесью иронии и смирения.

— Все отлично, — ответил, улыбаясь, молодой человек, — я, право, не ожидал таких удобств; впрочем, я уже довольно долго разъезжаю по прериям, чтобы привыкнуть обходиться без лишнего и довольствоваться необходимым.

— Теперь я прошу позволения бледнолицего вождя удалиться.

— Пожалуйста, вы здесь хозяин; прошу вас, не стесняйтесь, идите и занимайтесь своими делами. Что касается меня, то я немного отдохну, поскольку порядком устал.

Серый Медведь молча поклонился и ушел.

Как только он вышел, Меткая Пуля знаком заставил товарищей оставаться на месте и принялся за осмотр хижины, везде шаря и заглядывая в каждый угол.

Закончив этот обзор, который не привел ни к чему, кроме убеждения, что они действительно одни и что нигде не скрывается шпион, он вернулся на середину хижины и знаком подозвал графа и его слугу.

— Слушайте, — сказал он тихо, — мы в волчьей пасти по собственной вине, так будем же осторожны; в прерии даже листья имеют глаза, а деревья уши. Серый Медведь — хитрая бестия! Сдается мне, что он замышляет измену и хочет сделать нас жертвами.

— Ба-а! — беспечно возразил граф. — Как вы можете это знать, Меткая Пуля?

— Знать-то не знаю, однако совершенно уверен, мое чувство меня не обманет, господин Эдуард; я знаю кайнахов с давних пор. Нам надо выбраться отсюда как можно скорее.

— С какой стати такие подозрения, любезный друг? Я, напротив, уверен, что бедняги не помышляют ни о чем, кроме наилучшего приема для своих гостей. Мне все тут нравится.

Канадец с сомнением покачал головой.

— Я хочу знать, какова причина столь странного уважения, которое оказывают вам индейцы. Тут что-то нечисто, говорю вам.

— Да будет вам! Они боятся меня, вот и все.

— Гм! Серый Медведь едва ли боится чего-нибудь в этом мире.

— Однако послушайте, Меткая Пуля, я никогда не видел вас таким! Не знай я вас, прости Господи, я подумал бы, что вы струсили.

— И не скрываю, что струсил; ей-Богу! — струсил, страшно струсил!

— Это вы-то?

— Да, я, только не за себя — ведь вы понимаете, что с тех пор, как я рыщу по прериям, я давно был бы убит краснокожими, если бы они могли справиться со мной. На свой счет я абсолютно спокоен, уверяю вас, и будь я один…

— Что же тогда?

— Я бы нисколько не смущался.

— За кого же вы боитесь?

— За вас.

— За меня? — воскликнул граф, лениво потягиваясь в кресле. — Много чести для этих негодяев! Я хлыстом обращу этих уродов в бегство.

Охотник покачал головой.

— Вы не хотите понять одного, господин Эдуард.

— Чего же?

— Того, что индейцы не таковы, как жители Европы, с которыми вы имели дело до сих пор.

— Полноте! Если послушать вас, охотников, так можно заключить, что жизнь ежеминутно висит на волоске и передвигаться по прериям следует только ползком, как крадутся дикие звери. Все это вздор, любезный друг. Я вам сто раз

говорил, что такие предосторожности бесполезны, что человек храбрый, который не робея идет навстречу опасности, всегда одержит верх над вашими воинственными краснокожими.

— Но я хочу открыть причину, почему они держатся с вами подобным образом!

— Лучше откройте мне кое-что другое.

— Что же?

— Kто эта прелестная девушка, которую мы мельком видели и которую Серый Медведь так грубо прогнал отсюда?

— Ну вот! Теперь еще влюбитесь! Только этого недоставало.

— А почему бы не влюбиться? Девушка очаровательна.

— Да, она очаровательна, граф, но послушайте меня и даже не думайте о ней.

— По какой причине, позвольте спросить?

— Потому что она не то, чем кажется.

— Вот тебе на! Сущий роман Анны Радклиф! Да мы просто не выходим из тайн.

— И чем дальше идем, тем мрачнее вокруг.

— Ой-ей-ей! Что-то не верится, почтеннейший друг… Дай-ка мне халат, Ивон.

Слуга повиновался.

Со времени въезда в селение достойный бретонец был в постоянной тревоге и дрожал всем телом. Все, что он видел, казалось ему необычайным и ужасным; он ждал, что с минуты на минуту их искрошат на мелкие кусочки.

— А ты, что ты думаешь об этом, Ивон? — спросил граф.

— Ваше сиятельство, ведь вы изволите знать, что я большой трус, — пробормотал бретонец.

— Да-да, это всем известно, а дальше?

— Я страшно боюсь.

— Разумеется.

— Если ваше сиятельство позволит, я перенесу все эти меха к двери и лягу поперек входа.

— Зачем же?

— Так как я страшно трушу, то крепко не засну, и если кто-нибудь явится ночью со злым умыслом, он должен будет перешагнуть через меня; само собой, я проснусь и предупрежу вас, чтобы вы смогли приготовиться к обороне.

Молодой человек откинулся на спинку кресла, хохоча во все горло. Меткая Пуля также засмеялся, несмотря на свою озабоченность.

— Надо признаться, — вскричал граф, глядя на своего слугу, который оторопел от веселости, казавшейся ему очень неуместной в такую критическую минуту, — надо признаться, Ивон, что ты самый необыкновенный трус, какого мне случалось встречать!

— Увы! — смиренно ответил слуга. — Я в этом, право, не виноват, храбрость мне не дана, ничего не поделаешь.

— Хорошо, хорошо! — проговорил молодой человек, не переставая смеяться. — Я не сержусь на тебя, мой бедный Ивон; раз уж это свыше твоих сил, тебе надо мириться с этим.

— Увы! — повторил бретонец и глубоко вздохнул.

— Но оставим это. Ты ляжешь как захочешь и где хочешь, Ивон, я предоставляю это тебе.

Не отвечая, бретонец немедленно принялся перетаскивать меха ко входу в хижину, а граф продолжал разговаривать с охотником.

— Что касается вас, Меткая Пуля, — сказал де Болье, — то я и вам предоставляю полную свободу охранять нас, как вы сочтете наилучшим; я не буду мешать вам ни в чем и даже готов содействовать, если понадобится, но с одним условием.

— С каким?

— Вы должны предоставить мне возможность увидеть прелестную девушку, о которой я уже говорил вам.

— Берегитесь, господин Эдуард!

— Я хочу видеть ее, говорю вам, хотя бы мне самому пришлось разыскивать ее!

— Вы не сделаете этого, господин Эдуард!

— Сделаю, клянусь честью, и сделаю сейчас же, если вы будете говорить в таком духе.

— Вы передумаете.

— Я никогда не передумываю и всегда остаюсь в выигрыше.

— Но вы же не знаете, кто эта девушка!

— Вы сами сказали кто — просто девушка, и девушка очаровательная.

— Прекрасно, но вот что я вам скажу: ее любит Серый Медведь!

— А мне какое дело?

— Подумайте!

— Не хочу ни о чем думать; хочу ее видеть!

— Во что бы то ни стало?

— Во что бы то ни стало.

— Хорошо, тогда слушайте.

— Говорите, только коротко.

— Я расскажу вам историю этой девушки.

— Вы ее знаете?

— Знаю.

— Тогда дело другое. Начинайте, я весь превратился в слух.

Меткая Пуля придвинул скамью, сел с раздосадованным видом и после минуты размышления начал свой рассказ:

— Лет пятнадцать назад Серый Медведь, которому в то время было не более двадцати лет от роду, но который был уже знаменитым воином, отправился во главе пятидесяти лучших своих воинов в прерию попытаться напасть на белых. В то время кайнахи жили не здесь, компания пушных промыслов не проникла еще так далеко по берегам Миссури, и форта Макензи не существовало. Кайнахи охотились на свободе на обширных землях, которыми впоследствии американцы завладели, вытеснив оттуда краснокожих. Тогда селение кайнахов примыкало к южной границе этой территории и находилось в восьмидесяти милях отсюда. Серый Медведь в первый раз возглавлял экспедицию. Как и все молодые люди его лет в подобном случае, он сиял от гордости и горел нетерпением отличиться и доказать старейшинам своего племени, что достоин предводительствовать храбрыми воинами. Как только экспедиция выступила, он тотчас разослал шпионов по всем направлениям и запретил своим воинам курить, опасаясь, как бы огоньки трубок не выдали врагам его присутствия. С необычайной мудростью он принял все меры предосторожности, необходимые в подобном случае. Его экспедиция прошла блистательно: он захватил несколько караванов, ограбил и разрушил несколько плантаций, его воины вернулись с громадным количеством добычи и уздечками лошадей, увешанными скальпами. Сам Серый Медведь привез с собой слабенькую девочку двух-трех лет, которую бережно держал на руках или усаживал перед собой в седле. Этот ребенок и есть та самая высокая и красивая девушка, которую вы видели сегодня.

— А!

— Белая она или индианка, американка или испанка — этого никто не знает и не узнает никогда. Вам известно, что некоторые индейцы родятся белыми; цвет кожи еще не признак, по которому можно было бы отыскать родителей девушки. Словом, вождь взял ее в приемные дочери. Но по мере того как девочка росла, она приобретала все большее влияние на него, которому он подчинялся против воли; наконец это влияние легло на него таким гнетом, что вождь племени встревожился. Впрочем, образ жизни Цвета Лианы… это ее имя…

— Знаю, — перебил граф.

— Я говорю, — продолжал охотник, — образ жизни этого ребенка всегда был странен, она не резвилась, не играла и не смеялась, как другие девушки ее возраста. Она по большей части грустна, задумчива, дика, бродит всегда одна в лугах, то носится по траве, усыпанной бриллиантовыми росинками, словно газель, то мечтает в лунную ночь, бормоча слова, которых никто не слышит. Порой издали видели — поскольку близко подойти никто не осмеливался — возле нее некую тень с опущенной головой, которая по целым часам неотлучно следовала за ней, но когда девушка возвращалась в селение и ее принимались расспрашивать, она только молча пожимала плечами или плакала.

— Это действительно странно.

— Не правда ли? Вот вожди и собрались вокруг огня совета; они решили, что Цвет Лианы околдовала своего приемного отца.

— Идиоты! — пробормотал граф.

— Быть может, — продолжал охотник, покачав головой, — но дело в том, что они вознамерились бросить ее в прерии на растерзание диким зверям.

— Бедняжка!.. И что же?

— Серый Медведь и Белый Бизон, которые не были приглашены на совет, услышав об этом решении, немедленно отправились туда и лживыми словами сумели так обработать старейшин, что те не только отказались от мысли послать девушку на неминуемую гибель, но с этой минуты стали считать ее гением-хранителем их племени.

— А Серый Медведь?

— Все так же, как и прежде.

— Только-то?

— Только.

— Так вот что я вам скажу, любезный мой друг Меткая Пуля: в течение двух дней я узнаю, такая ли колдунья эта девушка, как вы говорите, и что мне о ней думать.

Охотник ответил невнятным ворчанием и, не говоря больше ни слова, растянулся на мехах и захрапел.