Онлайн чтение книги Михей Кларк Micah Clarke, his statement as made to his three grandchildren
Глава XV. СТЫЧКА С КОРОЛЕВСКИМИ ДРАГУНАМИ

Рядом с дорогой, по которой двигались мы и разношерстная толпа наших сторонников, вилась другая боковая дорога. Шла она по склону заросшей лесом горы. Гора тянулась на расстоянии четверти мили, а затем начиналась лощина, переходившая в другую гору.

Вот на вершине-то этой дальней горы росла группа деревьев. Из-за этих деревьев и сверкала сталь, обнаружившая присутствие вооруженных людей.

На дороге у подошвы горы виднелось совершенно явственно несколько всадников. Фигуры их отчетливо вырисовывались на горизонте.

Общий вид местности, живописный и чудный, говорил о царстве мира и невозмутимого спокойствия. Склоняющееся к западу солнце золотило своими лучами землю, там и сям виднелись деревенские колокольни и башни замков; трудно было поверить тому, что на эту чудную долину спускается грозовая туча войны, готовая разразиться громами и молниями.

Крестьяне поняли, что очутились в опасном положении. Между беглецами, едущими с запада на восток, поднялась тревога. Женщины выли, дети плакали. Пешие припустились бежать во весь дух, едущие на подводах подгоняли лошадей, стремясь убраться поскорее подальше от места предполагаемой стычки. Суматоха поднялась невообразимая; слышались дикие пронзительные крики, стук колес, хлопанье бичей. Иногда раздавался оглушительный треск; это тяжело нагруженная телега валилась в канаву.

Среди этого отчаянного гвалта резко раздавался громовой голос нашего вождя, который отдавал приказания и старался привести отряд в порядок.

А из-за леса на горе раздались резкие звуки военных рогов, и по склону горы стала спускаться по направлению к нам конная рота.

Паника еще увеличилась; находясь в середине бегущих, мы с трудом сохраняли порядок…

— Остановите эту подводу, Кларк! — громко крикнул Саксон, указывая саблей на старый фургон, который был навьючен разной рухлядью и медленно двигался, запряженный двумя ордами.

Я исполнил этот приказ, а Саксон тем временем набросился на другой такой же фургон и схватил лошадей под уздцы.

— Ведите сюда эти подводы! — скомандовал Саксон. Он был спокоен и хладнокровен; было сейчас же видно, что этот человек давно привык к военному делу.

Мы поставили фургоны на указанное вождем место.

— Образуйте постромки!

Сразу же появилась дюжина ножей. Лошади, освобожденные от фургонов, понеслись в поле. Саксон соскочил с лошади и стал помогать крестьянам, которые поставили подводы поперек дороги. Такие же две телеги были поставлены в Пятидесяти ядрах позади. Это было сделано на тот случай, если конная гвардия двинется через поле и атакует нас с тыла. План защиты Саксоном был составлен быстро и так же быстро приведен в исполнение. Не прошло и нескольких минут с начала тревоги, как мы были уже все во всеоружии. Фронт и тыл были защищены высокими баррикадами, и в этой импровизированной крепости находилось не менее полутораста человек.

— Много ли у нас огнестрельного оружия? — спросил поспешно Саксон.

— Самое большое дюжина пистолетов, — ответил старый пуританин, которого товарищи называли почему-то «Уповающим на Бога Вильямсом», — да вот еще у кучера Джона Родвеля есть мушкетон. Есть еще среди нас тут двое благочестивых людей из Хонджерфорда. Они охотниками в замке служили, ну, значит, и принесли с собой свои ружья. Да вот они сами, сэр, зовут их Мильманами. Это Вад Мильман, а это Нат Мильман.

Я увидел двух коренастых, бородатых крестьян, которые поспешно заряжали свои длинноствольные мушкеты.

— Двое хороших стрелков стоят целого скверно стреляющего батальона, произнес наш начальник и, обратившись к Вату и Нату, скомандовал: Полезайте-ка под телегу, приятели. Мушкеты кладите на спицы колес, но не стреляйте прежде, чем сыны Велиала приблизятся к вам на расстояние, равное трем пикам.

— Мы с братом в бегущую лань с двухсот шагов попадаем, — сказал один из Мильманов, — жизнь наша в руках Господа, но, прежде чем умереть, мы двух, по крайней мере, из этих наемных мясников на тот свет отправим. Уж за это я вам ручаюсь.

— Да, мы их будем убивать с таким же удовольствием, как убивали куниц и диких кошек, — сказал другой Мильман, ныряя под телегу, — иди за мной, братец Ват, теперь мы находимся на охоте Господа. Черви, оскверняющие виноградник Божий, ползут к нам. Истребим их.

— Все, у кого есть пистолеты, пусть становятся на телеги, — продолжал командовать Саксон и стал привязывать свою лошадь к забору. Мы последовали его примеру.

— Вы, Кларк, вместе с сэром Гервасием защищайте правый фланг, а вы, Локарби, идите на левый помогать мистеру Пегтигрью. А вы, остальные, становитесь позади с каменьями в руках. Если враги прорвутся через баррикаду, рубите косами лошадей. Как он с лошади-то свалится, ты с ним легко управишься! Поняли?

Крестьяне ответили на эту речь глухим рокотом угрюмого одобрения. Было очевидно, что они готовы драться не на живот, а на смерть. Кое-где раздавались благочестивые восклицания. Некоторые читали молитвы, другие пели гимны.

У всех крестьян оказалось домодельное оружие, которое они и извлекали из-под своих блуз на свет Божий. У десяти-двенадцати лиц оказались пистолеты, но они были старые и заржавленные. И глядеть-то на эти пистолеты было страшно. Такое оружие тому, кто его употребляет, опаснее, чем тому, против кого оно направлено.

У большинства были серпы, косы, цепи, полупики и молотки, остальные были вооружены длинными ножами и дубовыми толстыми палками. Как ни первобытно это оружие, но история показывает, что в руках людей, преисполненных религиозного фанатизма, эти орудия представляют собой страшную силу. Нужно было только взглянуть на суровые, спокойные лица этих людей, на их глаза, в которых светился восторг ожидания, чтобы понять, что эти люди не уступят ни численному превосходству, ни страшному оружию и дисциплине.

— Клянусь мессой, что это великолепно! — прошептал сэр Гервасий. — За один такой час я готов отдать целый год придворной жизни. Старый пуританский бык нагнул голову и готовится поднять своего неприятеля на рога. Посмотрим, что станут делать господа, этого быка раздразнившие? Я ставлю все свои деньги на этих добрых мужиков.

— Это не такое дело, чтобы можно было заниматься пустыми пари, сказал я сухо, мне не понравилось, что сэр Гервасий так легкомысленно болтает в такой торжественный момент.

— Ну, так я ставлю пять против четырех на солдат, — продолжал сэр Гервасий, — благоразумные игроки всегда действуют таким образом. Они ставят понемногу и на одного и на другого.

— Мы поставили на карту самих себя, — ответил я.

— Ах, черт возьми, а я и позабыл про это! — воскликнул сэр Гервасий, продолжая по своему обыкновению жевать зубочистку. — «Быть или не быть?» как говорит Виль из Страфорда. Кинастон удивительно хорошо произносит эту фразу, но слушайте, колокольчик прозвенел, и занавес поднимается.

Пока мы устраивали свой лагерь, конная рота, — по-видимому, нам приходилось иметь дело только с этим отрядом, — пересекла боковую дорогу и выехала на большую. В роте было около девяноста всадников. Они были в треугольных шляпах, грудь покрыта сталью, рукава и перевязи — красного цвета. Перед нами были, очевидно, регулярные драгуны. Рота остановилась в четверти мили от нас. Вперед выехали три офицера и начали между собой совещаться. После краткого совещания один. из офицеров дал шпоры лошади и помчался к нам. За ним в нескольких шагах ехал трубач, размахивая белым платком и трубя по временам в рожок.

— Это посланный едет для переговоров! — воскликнул Саксон, стоявший на телеге и наблюдавший за драгунами. — Ну, братья, нет у нас ни литавр, ни меди звенящей, но зато у нас есть голоса, дарованные нам Богом. Покажем же красным мундирам, что мы умеем петь.

И Саксон запел:

И сердце верное твое

Пусть силы грешных не боится!

Блеснет архангела копье

И дело гордых разорится.

А полтораста голосов могучим, дружным хором ответили:

Бог вам помощник! Боритесь смело!

Храбро сражайтесь за правое дело.

В эту минуту я понял, почему спартанцы считали лучшим генералом хромого певца Тиртея; крестьяне, и без того готовые к борьбе, еще более ободрились при звуках собственных голосов. Воинственные слова старого гимна разбудили в них окончательно воинственный дух. И этот пыл охватил их настолько сильно, что они не могли даже докончить гимна и пение перешло в громкий вызывающий клич. Люди махали оружием и рвались вперед, готовые разрушить устроенную ими же самими преграду и броситься навстречу неприятелю.

А тем временем к баррикаде подъехал молодой драгунский офицер, красивый молодой человек с лицом оливкого цвета. Он остановил свою красивую саврасую лошадь и повелительно поднял вверх руку, приглашая всех умолкнуть. Когда тишина водворилась, он крикнул:

— Кто вожак этого сборища?

— Обращайтесь ко мне, сэр, — ответил Саксон, стоя на телеге, — но помните, что ваш белый флаг защищает вас до поры, пока вы будете вести себя, как подобает. Враги должны быть вежливы. Говорите же, что хотите, и уезжайте.

Офицер насмешливо улыбнулся и ответил:

— Вежливость и почтение не воздаются бунтовщикам, которые подняли оружие против своего законного государя. Раз вы — командир этой сволочи, то я вас предупреждаю о следующем: вся эта компания должна разойтись во все стороны не позже пяти минут… — Он вынул изящные золотые часы из кармана и промолвил: — Если эти люди не разойдутся в течение этого времени, мы их атакуем и перерубим всех до единого.

— Господь защитит своих людей, — ответил Саксон при свирепом одобрении фанатиков. — Все ли ты сказал?

— Все, и этого тебе довольно, пресвитерианин и изменник! — крикнул Уорнет. — Слушайте вы все, безголовые глупцы… — И, поднявшись на стременах, он обратился к крестьянам и заговорил: — Что вы можете сделать с вашими карманными ножами? Ими можно только сыр резать, а не воевать. Вы изменники, но вы можете спасти свои шкуры. Выдайте ваших вожаков, бросьте на землю дрянь, которую считаете за оружие, и положитесь на милость короля.

— Вы злоупотребляете правами парламентера, — воскликнул Саксон, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок. — Попробуйте сказать еще одно слово с целью сбить этих людей с пути истины — и я буду стрелять.

Офицер, не обращая внимания на эти слова, опять закричал:

— Не думайте, что вы принесете пользу Монмаузу. Вся королевская армия идет на него и…

— Эй, берегись! — раздался суровый, злой голос нашего вождя.

— Через месяц, самое большое, Монмауз будет казнен на эшафоте! — опять крикнул офицер.

— Но ты-то этой казни не увидишь, за это я ручаюсь, — ответил Саксон и, быстро нагнувшись вперед, нацелился прямо в голову корнета и выстрелил. Трубач, услышав звук выстрела, повернул лошадь и помчался прочь. Саврасая лошадь помчалась тоже. Офицер продолжал держаться в седле.

— Эх, промахнулись вы, упустили мидианита, — воскликнул уповающий на Бога Вильяме.

— Не беспокойтесь, он мертв, — ответил Саксон, заряжая снова пистолет, а затем, оглянувшись на меня, он сказал: — Таков закон войны, Кларк, он нарушил этот закон и должен был уплатить штраф.

И действительно, молодой человек все ниже и ниже склонялся на своем седле и, наконец, на полдороге между нами и своим полком тяжело упал наземь. Сила падения была такова, что он перевернулся на земле два или три раза, а затем остался лежать безмолвный и неподвижный.

Увидя это, драгуны испустили бешеный крик. На это наши пуритане ответили громким вызывающим воплем.

— Ложись на землю, они готовятся стрелять! — скомандовал Саксон.

Саксон был прав. Раздался треск мушкетов, и пули засвистели над нашими головами и запрыгали по сухой, твердой земле. Защиту от пуль находили различным способом: некоторые из крестьян спрятались за пуховыми перинами, которые вытащили из телег, другие забрались в самые телеги, иные стали за телегами или спрятались под них. Были также люди, которые легли по обе стороны дороги в канавы, а иные ложились прямо на землю, некоторые же остались стоять: они стояли неподвижно, не отклоняясь от пуль и свидетельствуя о своей вере в хранящий их Промысл Божий. Между этими последними были Саксон и сэр Гервасий. Первый остался стоять, чтобы показать пример подчиненным, а сэр Гервасий не спрятался просто по лени и равнодушию. Рувим и я уселись рядом в канаву, и первое время, мои дорогие внучата, слыша свистящие над нами пули, мы вертели головами, стараясь от них уклониться. Если, дети мои, какой-нибудь солдат вам скажет, что привык к пулям сразу — не верьте ему. Но длилось это чувство только несколько минут. Мы утомились наконец и стали спокойны. С тех пор я уж никогда не боялся пуль. К ним, как ко всему на свете, привыкаешь. Вот король шведский и лорд Корта говорят, будто любят пули, но полюбить пули — трудно, а привыкнуть к ним легко.

Смерть корнета недолго оставалась неотомщенной. Около сэра Гервасия стоял маленький старик с косой. Он вдруг громко крикнул, подпрыгнул вверх, воскликнул: «Слава Господу!» — и упал ничком мертвый. Пуля пробила ему лоб прямо над правым глазом. В ту же самую минуту был ранен в грудь навылет один из крестьян, сидевший в телеге. Несчастный начал кашлять; кровь текла у него изо рта и обагряла колеса телеги. Мэстер Иисус Петтигрью отнес его на руках за телегу и положил ему под голову подушку. Здесь он лежал, тяжело дыша и шепча молитвы. Священник показал себя в этот день мужественным человеком. Под страшным огнем карабинов он смело ходил взад и вперед, держа в левой руке рапиру (он был левша), а в правой библию. То и дело он поднимал вверх книгу в черном переплете и восклицал:

— Вот за что вы умираете, дорогие братья! Неужели же вы не рады умереть за это?

И всякий раз, когда он задавал этот вопрос, отовсюду слышался громкий рокот одобрения. Саксон уселся возле телеги и произнес:

— Они стреляют не лучше немецких мужиков. Вообще, как все молодые солдаты, они метят слишком высоко. Будучи строевым офицером, я имел обыкновение ходить по рядам и нагибать вниз дула мушкетов. Я позволял солдатам стрелять только после того, как убеждался, что они верно взяли цель. Эти плуты воображают, что надо работать только курком, а ружье станет, действовать само собой. Но они бьют не нас, а куликов, летающих над нами.

— Пять верных уже пали, — сказал Вильяме. — Не выйти ли нам вперед и не сразится ли нам с сынами антихриста? Что же нам тут лежать, точно чучела на ярмарке, на которых офицеры практикуются в стрельбе в цель!

— Вон там, — сказал я, — около горы есть каменный сарай. Мы на лошадях да еще несколько человек задержим драгун, а крестьяне пусть доберутся туда; там они будут защищены от огня.

— А мне с братом позвольте сделать в них один или два выстрела! крикнул один из-под телеги.

Но ведь все эти наши мольбы и советы оставались напрасными. Наш руководитель отрицательно покачивал головой, продолжая сидеть на телеге и болтать длинными ногами, и пристально наблюдал за драгунами. Некоторые из них сошли уже с лошадей и стреляли в нас пешие.

— Долго не может так продолжаться, сэр, — произнес пастор тихим, серьезным голосом. — У нас еще двое человек убито.

— Если у нас будут убиты хоть пятьдесят человек, кроме этого, то и то нам придется ждать, пока они нас атакуют, — ответил Саксон. — Ничего не поделаешь: если мы оставим наши прикрытия, нас отрежут и уничтожат. Если бы вам, друг мой, пришлось повоевать столько, сколько мне, вы умели бы мириться с тем, что неизбежно. Я помн1о вот точно такой же случай. Кроаты, купленные турецким султаном, преследовали арьергард императорских войск. Я потерял половину роты прежде чем эти продажные ренегаты вступили с нами в рукопашную. Эге! Они садятся на лошадей! Не робей, ребята, теперь нам недолго ждать.

И действительно, драгуны снова садились на лошадей с явным нетерпением атаковать нас. Тридцать всадников отделились от отряда, устремившись в поле, чтобы зайти нам в правый фланг. Саксон, увидя этот маневр, весело выругался.

— Эге! Они все-таки знают немножко военное искусство, — произнес он. Мэстер Иисус, они хотят атаковать нас с фронта и с фланга. Поэтому поставьте направо людей, вооруженных косами, вдоль живой изгороди. Стойте крепко, братцы, и не пятьтесь от лошадей. А вы все, у кого есть серпы, ложитесь в канавы и рубите лошадей по ногам. Люди, которые будут бросать камни, — становитесь позади. На близком расстоянии тяжелый камень действует не хуже любой пули. Так помните же, ребята, если хотите скоро увидеться с вашими женами и детьми — работайте изо всех сил. Не давайте спуску драгунам. Ну, а теперь позаботимся о защите фронта. Все, у кого есть пистолеты, полезайте в телеги. У вас, Кларк, два пистолета, у вас, Локарби, — тоже два, у меня один, итого — пять. Есть еще десяток плохоньких да три мушкета. Итого — двадцать выстрелов. У вас, сэр Гервасий, есть пистолеты?

— Нет, — ответил наш товарищ, — но я могу достать пару.

И, вспыгнув на свою лошадь, он помчался по дороге по направлению к драгунам. Это движение было столь неожиданно и быстро, что несколько секунд царила мертвая тишина. А затем все крестьяне подняли дикий вопль ненависти; посыпались проклятия.

— Стреляйте в него! — кричали они. — Стреляйте в этого лживого амалекитянина. Он пошел к своим, он продал вас в руки врагов! Иуда! Иуда!

Драгуны, которые продолжали строиться, ожидая, когда прибудет к назначенному месту отряд, посланный атаковать нас справа, стояли молча и ждали. Вид одетого по-придворному кавалера, направлявшегося к ним, привел их, очевидно, в недоумение.

Но мы недолго пребывали в сомнении. Сэр Гервасий, доехав до того места, где лежал убитый корнет, соскочил с лошади и взял у мертвеца пистолеты и мешок, в котором хранились порох и пули. А затем он не спеша, под дождем пуль, взрывавших вокруг него белую пыль, сел на лошадь и, сделав несколько шагов по направлению к драгунам, выстрелил в них. Не обращая внимания на ответные пули, которыми его осыпали неприятели, он снял шляпу, вежливо раскланялся с ними и помчался обратно к нам. Вернулся он живой и здоровый, хотя одна из вражеских пуль оцарапала ногу его лошади, а другая пробила дыру в поле камзола. Крестьяне восторженно приветствовали его возвращение. С этого дня сэру Гервасию было дозволено носить легкомысленные костюмы и вести себя как угодно. Никто уже не осмеливался говорить, что он носит ливрею сатаны или что у него нет настоящего усердия к святому делу.

— Драгуны тронулись! — крикнул Саксон. — Пока я не выстрелю, никто не смей стрелять! Если кто нарушит мое приказание — убью как собаку, так и знайте!

Наш начальник, произнеся эту угрозу, мрачно поглядел кругом. Было совершенно очевидно, что он приведет эту угрозу в исполнение.

В отряде, который стоял против нас, раздался резкий звук рожка. Рожок завизжал и на нашем правом фланге. При первом сигнале оба отряда дали шпоры коням и пустились на нас во весь карьер. Солдаты, мчавшиеся по полю, шли медленнее и расстроили ряд. Произошло это потому, что им пришлось скакать по мягкому, болотистому грунту. Но, пройдя это трудное место, они перестроились и опять помчались, направляясь на живую изгородь. Главный отряд, шедший по дороге, мчался безо всяких промедлений. Драгуны летели, звеня оружием и латами, изрыгая ругательства, прямо на нашу жалкую баррикаду.

Ах, дети мои! Я теперь старик; я вам рассказываю разные события и стараюсь описать их вам так, как они представлялись мне самому. Но чувствую, что это нелегко. Нет на человеческом языке таких слов, которыми можно бы было описать те моменты, которые мне пришлось тогда пережить!

Как сейчас, я вижу перед собою белую Сомерсетскую дорогу, а по ней, как ураган, несутся ряды драгунов. Я вижу красные, злые лица, раздувающиеся ноздри вспененных лошадей, вокруг лошадей облака пыли. Как мне описать вам эту сцену! Вы никогда ничего подобного не видали, да дай Бог, чтобы вам и не привелось видеть ничего такого. А шум! Сперва мы слышали только звяканье и топот; по мере приближения драгун этот топот увеличивался, превращался в сплошной рев, в нечто похожее на гром. Чувствовалось, что приближается какая-то несокрушимая сила. Ах, я, право, не могу даже этого описать.

Нам с Рувимом, неопытным солдатам, казалось совершенно невозможным, чтобы наши слабые преграды и наше плохое оружие могло бы хоть на минуту задержать натиск драгунов. Повсюду я видел бледные, сосредоточенные лица, широко открытые, неподвижные, суровые глаза; в лицах крестьян было видно упорство, но упорство это порождаемо было не столько надеждой, сколько отчаянием. Раздавались восклицания, слышались молитвы.

— Боже, спаси твой народ!

— Боже, буди милостив к нам, грешным!

— Пребудь с нами в сей день!

— Прими души наши, милосердный Отец! Саксон лежал в телеге. Глаза его блистали, как бриллианты. В неподвижно вытянутой руке он держал пистолет. Следуя его примеру, и мы целились в первый ряд неприятеля. Вся наша надежда была в этом приготовляемом нами залпе. Удастся нам расстроить неприятеля, нанести ему потери — и мы спасены.

Но когда же это Саксон выстрелит? Враги уже совсем близко, не более десяти шагов. Я вижу бляхи на панцирях драгун, я вижу их пороховые сумки, болтающиеся на перевязях; еще один шаг — и вот наконец Саксон стреляет! Мы даем дружный залп. Стоящие сзади нас коренастые мужики осыпают неприятеля градом тяжелых камней. Я помню шум, который производили эти камни, ударяя о каски и латы. Точно град стучал по железной крыше. На минуту скачущие кони и их красивые всадники окутались дымом, а затем дым рассеялся и нам предстала совершенно другая сцена. Дюжина людей и лошадей валялись на земле в какой-то страшной, кровавой куче. Скачущие сзади всадники налетали на сраженный нашими пулями и камнями первый ряд и падали также. Я видел храпящих, вздымающихся на дыбы лошадей; слышался стук кованных копыт, виднелись шатающиеся люди. Одни подымались, другие падали. Люди были без шляп, растерянные, обезумевшие, оглушенные падением и не знающие, куда девать себя. Это был, так сказать, передний план картины, представившейся нам. А на заднем плане происходило бегство. Остаток отряда, раненые и здоровые, бешено мчались назад, торопясь добраться до безопасного места и перестроиться. Радостный крик подняли наши крестьяне. Послышались хвала и благодарение Богу. Большинство бросились вперед, и несколько оставшихся еще здоровых солдат были перебиты или взяты в плен нашими. Победители жадно схватывали карабины, сабли и перевязи. Некоторые из них служили в милиции и знали, как обращаться с этим оружием.

Победа, однако, была еще далеко не полная. Атаковавший нас с фланга отряд смело ринулся на живую изгородь. Отряд был встречен градом камней и бешеными ударами пик и кос. Но все-таки двенадцати драгунам, а то и больше, удалось прорваться через защиту. Очутившись среди крестьян, солдаты, вооруженные длинными саблями и защищенные броней, начали наносить нам большие потери. Правда, крестьянам удалось зарубить серпами нескольких лошадей, но и в пешем строю солдаты с большим успехом отбивали бешеную атаку плохо вооруженных противников. Командовал драгунами сержант, человек, по-видимому, очень энергичный и страшно сильный. Он ободрял своих подчиненных словом и примером. Одному крестьянину удалось убить его лошадь пикою, но в то время как лошадь падала, сержант ловко соскочил с нее и одним взмахом разрубил нападавшего на него пуританина. Шляпу сержант держал на левой руке и размахивал ею, собирая своих людей. Каждого пуританина, приближающегося к нему, он поражал. Наконец удар секирой ослабил его сопротивление. Он не мог держаться на ногах и стал на колени. Удар цепом перешиб его саблю около самой рукоятки. Увидя падение своего вождя, драгуны обратились в бегство. Но храбрый малый, несмотря на то что был ранен и истекал кровью, продолжал защищаться. Конечно, он был бы убит, если бы я не схватил его в охапку и не бросил в телегу. Он был настолько благоразумен, что смирно лежал там до самого окончания схватки. Из дюжины драгун, прорвавшихся в наш лагерь, спаслось только четверо. Остальные лежали убитые или раненые по обеим сторонам живой изгороди, сраженные косами или сбитые с лошадей камнями. Всего-навсего было убито десять драгун, ранено четырнадцать, а семерых взяли в плен. Мы овладели десятью лошадьми, двадцатью с лишком карабинами и большим количеством пороха, фитилей и пуль. Конная рота, став на почтительном расстоянии, дала последний, беспорядочный залп, а затем помчалась прочь и исчезла в роще, откуда она вынырнула.

Эта победа досталась нам не даром: мы понесли тяжелые потери. Трое человек у нас было убито, а шесть ранено мушкетным огнем. Один из них очень серьезно. Пять человек были серьезно ранены в то время, когда фланговый отряд ворвался в лагерь. Можно было надеяться на выздоровление только одного из этих пяти человек. Кроме того, у нас один человек погиб от собственного старинного пистолета, который разорвался. А другого лягнула лошадь и сломала ему руку. Общие наши потери равнялись, стало быть, восьми убитым и такому же количеству раненых. Конечно, это сравнительно немного; очень уж свирепо было нападение, и, кроме того, неприятель превосходил нас дисциплиной и вооружением.

Крестьяне пришли в такой восторг от своей победы, что громко требовали, чтобы им позволили преследовать бегущих драгун. Особенно настойчиво требовали этого те, которые захватили лошадей. Сэр Гервасий, Джером и Рувим вызвались командовать ими. Но Децимус Саксон наотрез отказался дать свое разрешение на это. Также неблагосклонно отнесся Саксон к предложению преподобного Иисуса Петтигрью, который выразил намерение стать на телегу и сказать соответствующую случаю проповедь. Проповедь эта была должна закончиться общей благодарственной молитвой за победу.

— Верно-верно, добрый мэстер Петтигрью, — сказал он, — на Израиля сошло великое благословение, и было бы, конечно, недурно вознести благодарность Творцу и предаться благочестивым рассуждениям. Но время еще не пришло. На все свое время: и молиться, и трудиться. — А затем, обращаясь к одному из пленных, Саксон спросил: — Эй вы, приятель, к какому полку вы принадлежите?

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы! — мрачно ответил драгун.

Саксон грозно взглянул на пленника и крикнул:

— А что, если я тебя велю связать да дать сотню-другую палок? Тогда ты заговоришь?

Лицо у Саксона было такое свирепое, что солдат испугался и поспешно ответил:

— Это рота второго драгунского полка.

— А где самый полк?

— Мы его оставили на дороге между Ильчестером и Лангпортом.

— Слышите ли? — сказал Саксон. — Нам не приходится терять времени, а то на нас налетит вся свора. Кладите-ка убитых и раненых в телеги, да запрягите в эти телеги двух коней. Пока мы не будем в Таунтоне, мы не можем считать себя в безопасности.

Мэстер Иисус перестал противоречить; он теперь и сам видел, что благочестивыми упражнениями заниматься некогда. Раненых мы уложили в крытый фургон на подушки и перины, а мертвых положили в телегу, которая шла позади нас, защищая наш тыл. Крестьяне, которым принадлежали телеги, нисколько не сердились на нас за то, что мы завладели их собственностью. Совершенно напротив: они помогали нам запрягать лошадей и всячески угождали нам.

Не прошло и часа после окончания стычки, как мы снова двинулись в путь. Над землею уже сгущались сумерки. Когда мы удалились на несколько сот ярдов от места нашей победы, я оглянулся назад. На белом полотне дороги виднелись черные точки: это были тела убитых нами драгун.