Глава XXIX. КРИК В ОДИНОКОЙ ХИЖИНЕ

Онлайн чтение книги Михей Кларк Micah Clarke, his statement as made to his three grandchildren
Глава XXIX. КРИК В ОДИНОКОЙ ХИЖИНЕ

Таким-то образом окончились наши усиленные передвижения, и мы очутились в положении людей, прижатых к стене. На нас направлялись все войска правительства. Слухов о восстаниях в нашу пользу до нас ниоткуда не доходило. Церковь господствовала, а протестантов повсюду сажали в тюрьмы. Милиция графств двигалась на нас с севера, востока и запада. В Лондон прибыли шесть полков голландских войск, присланных Вильгельмом Оранским. По слухам, в Англию направлялись еще несколько голландских полков. Одно Сити выставило десять тысяч человек. Повсюду шла маршировка и обучение военному делу. Готовили смену для цвета английской армии, которая находилась уже в Сомерсетском графстве. И все это делалось для того, чтобы раздавить пять-шесть тысяч дровосеков и рыбаков, которые были плохо вооружены и не имели ни копейки денег. Сила этих людей заключалась в готовности умереть за идею.

Это, мои милые дети, была благородная идея, за которую охотно можно пожертвовать все. Отчего не жертвовать жизнью, если чувствуешь, что умираешь для общего дела? Правда, это были единственные крестьяне; они выражались грубо и не могли бы красноречиво объяснить своих побуждений, но в душе, в сердце своем они отлично сознавали, что сражаются за то, что всегда составляло силу Англии. Они восстали против людей, которые захотели лишить их родину того, в чем заключалась ее крепость и могущество.

Прошло три года, и все поняли эту истину. Наши необразованные пуритане оказались более дальновидными и передовыми, чем те, кто смеялся над ними.

Римская вера подходит только для тех народов, которые не привыкли к самостоятельному мышлению. Люди малоразвитые не интересуются религиозными вопросами и верят в обычай, в то, во что им приказывают верить; Англия успела выйти из этих католических пеленок. В ней уже успели появиться самостоятельные мыслители, отказывающиеся от преклонения перед авторитетами и подчиняющиеся только своему разуму и совести. Заставлять этих людей верить в то, во что они перестали верить, было бесполезным и неразумным делом, скажу больше, безумием. И однако эта попытка была сделана. Ханжа король и сильная, богатая церковь творили насилие над народом. Через три года народ понял, что насилие есть насилие, — и королю пришлось бежать, спасая себя от народного гнева. Но в описываемое мною время народ, после долгих гражданских войн и развращающего режима Карла II, находился в каком-то оцепенении и поэтому набросился на тех, кто восстал в защиту свободы совести. Так плохо соображающий человек бьет ни в чем неповинного посланца, принесшего ему худую весть.

Странно, милые дети, наблюдать, как бесплотная мысль приобретает видимую форму и порождает страшные, трагические события. С одной стороны король-богослов, размышляющий о том, что ересь и что не ересь, а с другой шесть тысяч решившихся на все людей. Этих людей травят, гонят с места на место, и они наконец оказываются окруженными со всех сторон в холодных болотах Бриджуотера. Сердца этих людей окаменели и ожесточились: Это не люди, а затравленные звери. Горе тем народам, короли которых занимаются богословием!

Но бедные люди, о которых я вам говорю, защищали великую идею. Можно ли сказать то же самое о человеке, который стоял во главе их? Увы! Как жаль, что таким людям был дан такой вождь! Сегодня Монмауз был самонадеян и самоуверен, завтра же он обратился к полному отчаянию, сегодня он сулил своим приближенным места членов Государственного совета, завтра он собирался бежать от своей армии в Голландию. Им словно владел сам: дух непостоянства.

И однако у Монмауза, перед тем как он стал во главе восстания, было хорошее имя. В Шотландии он составил себе замечательную репутацию. Его хвалили не только за одержанные им победы, но и за — милосердие, которое он проявил к побежденным. На материке Европы ему пришлось командовать английской бригадой, и он командовал ею так, что заслужил похвалы лучших полководцев Людовика и императора. Но стоило Монмаузу взяться за свое собственное дело и поставить на ставку свою собственную карьеру и голову, и он оказался слабым, нерешительным и трусливым человеком. Вся его доблесть оставила его. Я всегда плохо верил в Монмауза. Бывало, я видел его во время похода. Едет он на своем красивом коне, свесив голову на грудь, а на лице его ясно читается отчаяние. Было очевидно, что этот человек, если даже добьется королевского трона, на нем не удержится: Куда такому человеку носить корону Плантагенетов и Тюдоров? Да у него эту корону его же собственные генералы отнимут.

Впрочем, я должен отдать справедливость Монмаузу. Он стал гораздо бодрее и проявил даже мужество после того, как решено было сразиться с неприятелем. Другого исхода, впрочем, и не было. Но так или иначе Монмауз изменился к лучшему. Были пущены в ход все средства, чтобы ободрить войска и приготовить их к решительному бою. Все дни с утра до вечера мы проводили в работе, обучая наших пехотинцев бою в сомкнутом строю и отражению конных атак. Все боевые тонкости были постигнуты нами и переданы солдатам. Ночью же все улицы города, начиная с Дворцового

Поля и кончая Партетским мостом, звенели проповедью, молитвами и пением гимнов. За порядком офицерам следить не приходилось, так как солдаты сами поддерживали порядок и наказывали виновных. Одного солдата, появившегося на улице в нетрезвом виде, товарищи чуть не повесили. В конце концов жизнь его удалось спасти, но он был прогнан из армии, ибо товарищи находили, что он, как пьяница, недостоин защищать святое дело свободы совести. Возбуждать в наших людях храбрость и мужество было также излишне. Они были бесстрашны, как львы, и если приходилось за что опасаться, так это за то, чтобы храбрость не завела их слишком далеко. Солдаты помышляли о том, чтобы обрушиться на врага сразу, подобно орде фанатичных мусульман. Извольте обучать таких горячих молодцов и приглашать их к осторожности, без которой воевать нельзя.

На третий день нашего пребывания в Бриджуотере стал обнаруживаться недостаток в провизии. Вся окрестная страна была опустошена; и кроме того, мы были окружены неприятельской конницей, которая рыскала повсюду и портила нам пути сообщения. Вследствие этого лорд Грей приказал однажды двум конным ротам выехать ночью на фуражировку. Начальствование над этим маленьким отрядом было поручено майору Мартину Гукеру, старому лейб-гвардейцу. Это был грубый служака, любивший выражаться кратко и бесцеремонно, но великолепно обучавший подчиненных военному искусству. Мы с сэром Гервасием отправились к лорду Грею и просили у него разрешения присоединиться к отряду. В городе было делать нечего, и поэтому лорд Грей нам охотно разрешил уехать с Гукером.

Выехали мы из Бриджуотера около одиннадцати часов вечера в темную, безлунную ночь: Цель наша была произвести разведку в местности между Боробриджем и Ательнеем. Нам было известно, что в этой части больших неприятельских сил не имеется, а между тем местность эта была плодородная, и мы надеялись добыть там провианта. С собой мы взяли четыре пустые телеги, которые нужно было нагрузить тем, что нам удастся добыть. Телеги были поставлены, по распоряжению командира отряда, между двумя ротами. Маленький передовой отряд, под командой сэра Гервасия, ехал в нескольких стах шагах впереди. В этом порядке мы и проскакали по улицам города. Испуганные обыватели выглядывали в окна и двери, прислушиваясь к звукам рогов.

Очень хорошо помню я эту ночную экспедицию. Помню я ветви ив, тянувшиеся к нам и похожие на руки великанов, помню я тихий стон ночного ветра и неясные фигуры всадников. Копыта лошадей издавали глухой шум, ножны палаша цеплялись за стремена. Все эти подробности мне вспоминаются с замечательной отчетливостью.

Мы с баронетом ехали рядом впереди. Сэр Гервасий весело болтал, вспоминая свою жизнь в Лондоне, цитируя по временам стихи Коолея и Уоллера. Я был в угнетенном состоянии духа, и болтовня товарища меня развлекала.

Сэр Гервасий, вдыхая в себя свежий деревенский воздух, говорил:

— Только в такую ночь и понимаешь, что жизнь есть жизнь. Черт меня возьми, но я вам завидую, Кларк. Вы родились и воспитались в деревне. Скажите, разве может дать город человеку такие- наслаждения? И заметьте, природа дает вам всю эту благодать даром. В деревне отлично жить, если поблизости есть парикмахер, торговец нюхательным табаком, продавец духов и один-два сносных портных. Прибавьте сюда еще хороший ресторан и игорный дом, и я, честное слово, соглашусь вести мирную деревенскую жизнь.

Я засмеялся и ответил:

— А мы, деревенщина, воображаем, что настоящая жизнь, жизнь мудрости и знания, сосредоточена в городах.

— Ventre saint — gris! А какую мудрость и знание приобрел я, живя в столице? — ответил сэр Гервасий. — Но, по правде говоря, я прожил в эти последние недели гораздо больше, чем всю предыдущую жизнь, и научился большему. Мне больше нравится мокнуть под дождем с моими оборванцами, чем состоять пажом при дворе и делать себе карьеру. Обидно жить так, как живут там. Никаких высоких целей и задач, и весь твой ум уходит на то, чтобы сочинить ловкий комплимент или выучиться танцевать «корранто». Да, кстати. Я считаю себя многим обязанным вашему приятелю, старому плотнику. Правильно он сказал в своем письме, что человек должен развить все имеющиеся у него хорошие качества и применить их к делу. Если человек этого не делает, то цена ему меньше, чем курице. Курица, если закудахтала, то, по крайней мере, яйцо снесет, а какая польза от кудахтающих людей? Они только болтают и ничего не делают. Ваш старый плотник мне открыл целый новый мир!

— Но, — сказал я, — ведь вы же были богатым человеком и, конечно, принесли кому-нибудь пользу. Невозможно, чтобы человек истратил такое громадное состояние и чтобы этим никто не воспользовался.

Сэр Гервасий весело расхохотался и воскликнул:

— О, мой милый Михей! Вы удивительно первобытный человек. Всякий раз, как речь заходит о прожитом мною состоянии, вы начинаете говорить как-то благоговейно и даже голос понижаете. Точно я прожил богатства всей Индии. Ах, мой милый, вы не имеете никакого понятия о жизни. Вы не знаете, что у денежных мешков вырастают крылья и они улетают. Ну да, конечно, человек, проживающий свое состояние, не глотает своих денег, а дает их другим, которые пользуются ими. Но моя ошибка именно в том и состояла, что я не отдавал свои деньги туда, куда было нужно. Мое состояние перешло не к порядочным людям, а к бесполезной и подлой дряни. О, я часто вспоминаю о толпе попрошаек, нищих, развратников, сводников, наглецов, буянов, льстецов и подлецов! Весь этот люд я кормил. Своими деньгами я увеличивал эту шайку. Мои деньги сделали такое зло, которое нельзя исправить никакими деньгами. Каждое утро, бывало, человек тридцать этой сволочи являлись на мой утренний прием и низкопоклонничали около моей постели.

— Как это так, около вашей постели? — удивился я.

— А это была такая мода — принимать лежа в посте-. ли. Но на вас при этом должен быть непременно надет парик и батистовая сорочка с кружевами. Впоследствии пошла другая мода. Стало позволяться принимать утренних гостей, сидя в кресле. Но и тут вменялось в обязанность надевать небрежный костюм. Халат и туфли — обязательно. Да, Кларк, мода — это великий тиран, хотя ее власть и не распространяется на Хэвант. Дело в том, что ленивые горожане хотят завести порядок в жизни и вследствие этого хотят сделаться рабами моды. Я отличался особой покорностью моде. Во всем Лондоне не было такого покорного раба моды, как я. Я был регулярен в своих нерегулярностях. Я сохранял порядок в своей беспорядочности. Ровно в 11 часов утра ко мне в спальню входил мой слуга, неся мне чашку чинограсса. Это чудное средство против тошноты. Вместе с этим я съедал легкий завтрак: кусочек дичи или чего-нибудь в этом роде. Затем начинался утренний прием. Являлись тридцать человек всякой дряни, вроде той, о которой я только что говорил. Иногда, впрочем, попадались между ними и честные люди. Какой-нибудь нуждающийся литератор иногда забредал ко мне, чтобы попросить гинею, или же находящийся не у дел педант с большой ученостью в голове, но с пустым карманом. Ко мне лезли не только потому, что считали меня богатым и влиятельным человеком. Всем было известно, что я дружен с лордом Галифаксом, Сиднеем Годольфином, Лоренсом Гайдом и другими влиятельными господами. Через меня добивались их протекции… А поглядите-ка, вон там, налево, что-то светится. Не заехать ли нам туда? Может быть, мы и найдем там что-нибудь.

— Это нам придется, по всей вероятности, сделать на возвратном пути, сказал я, — Гукеру приказано ехать в определенное место, и он никаких остановок не будет делать. Полагаю, что мы еще успеем сюда заехать: ночь велика.

— Если бы мне пришлось ехать за провиантом даже вплоть до Соррея, я поеду туда, — сказал баронет. — Черт возьми, как я покажусь на глаза своим мушкетерам, если нам не удастся добыть ничего съестного? Когда я уезжал, у них не было ровно ничего. Что же, вы им пулями прикажете питаться, что ли? Однако вернемся к предмету нашего разговора, то есть к жизни в Лондоне. Время у нас было так хорошо распределено. Особенно много там учреждений, благоприятных для людей, преданных какому-нибудь спорту. В Хоклее дрались на рапирах, в Шопене был устроен бой петухов, бой быков — в Саутверке, стрельба в цель — на Тотгильском поле. Наконец, можно было отправляться в сады Сен-Джемс или, воспользовавшись отливом, отправиться в вишневые сады, вниз по реке, в Розеритб. Принято также было ездить пить молоко в Ислингтон. Для молодых же людей, хорошо одетых, было принято гулять по парку. Как видите, Кларк, мы были очень деятельны в нашем безделии, и недостатка в занятиях у нас не было. А когда наступал вечер, мы могли отправляться или в игорный дом, или в Дорсетский сад, или в Линкольскую гостиницу, или в Дрюрилен, или в Королевский. Одним словом, в удовольствиях недостатка не было.

— Ну, что же, — ответил я. — Вы прекрасно употребляли время. Сидя в театре, вы слушали великие мысли Шекспира и Массингера, и в вашей душе восставали величавые образы.

Сэр Гервасий тихонько засмеялся.

— Михей, — сказал он, — вы так же свежи, как свеж этот приятный деревенский воздух. Знаете ли вы, большой ребенок, что мы ездили в театр вовсе не за тем, чтобы смотреть пьесы.

— Зачем же вы туда ездили в таком случае? — спросил я.

— Чтобы смотреть друг на друга, — ответил он. — Великосветские щеголи, следуя моде, — стояли все время, прислонившись к рампе, спиной к сцене, а лицом к зрителям. Щеголь занимался тем, что нахально смотрел на голландских девиц. Эти девицы в большой моде в Лондоне, и надо вам сказать, что это в партере обыкновенно сидят особы в масках. И на них принято смотреть и догадываться, кто они такие. Тут же сидят городские и придворные красавицы. И на них мы должны были смотреть в лорнеты. А вы говорите — игра. У нас было более веселое занятие, чем слушать александрийские стихи и оценивать красоту гекзаметров. Мы начинали шуметь и хлопать только в тех случаях, когда на сцену выходили танцовщица Лажен или Брестюртль или мистрисс Ольфайльд. Но мы аплодировали не актрисам, а хорошеньким женщинам.

— Ну, а по окончании представления вы шли ужинать, а затем ложились спать?

— Насчет ужина вы угадали верно. Одни ехали ужинать в Рейнский дом, другие к Понтаку. Всякий сообразовался в данном случае со своими привычками. После ужина начиналась игра в кости и карты у Грумпортера или под аркой в Ковентгардене. Там играют в пикет, пассаж, азар, примере — кто во что любит. Когда игра кончается, все разъезжаются по кофейням. Некоторые устраивают себе второй ужин и едят копченые сливы, чтобы протрезвиться немного. Послушайте, Михей, если жиды дадут мне хоть маленькую пощаду, мы с вами вместе поедем в Лондон, и я вам покажу все эти прелести.

— По правде сказать, это меня не очень соблазняет, — ответил я. — Я вял и скучен от природы и совсем не подхожу к такой жизни, о которой вы рассказываете. Я там нагоню тоску на всех одним своим видом.

Сэр Гервасий хотел мне ответить, но в этот момент тишина ночи была внезапно нарушена. Мы оба даже вздрогнули, до такой степени был ужасен раздавшийся внезапно пронзительный крик. Никогда еще я не слыхал такого отчаянного вопля. Мы остановили лошадей. Остановились и ехавшие за нами солдаты. Все мы стали прислушиваться, стараясь определить, откуда раздался крик. Одни говорили, что направо, другие, что налево. Тем временем подъехал главный отряд с телегами. Мы продолжали внимательно прислушиваться, ожидая повторения ужасного крика. Это был дикий, пронзительный, мучительный крик. Кричала женщина, очевидно находившаяся в смертельной опасности.

— Это здесь, майор Гукер! — крикнул сэр Гервасий, поднимаясь на стременах и глядя в ночную тьму. — Вон там, за этими полями, я вижу домик. Разве вы не замечаете огонек? Правда, он блестит очень слабо: должно быть, окно закрыто занавескою. Мы должны отправиться туда немедленно! — крикнул я нетерпеливо.

Меня разбирала досада на нашего командира, который имел такой вид, точно он не знал, что ему делать. Майор Гукер ответил:

— Я нахожусь здесь, капитан Кларк, чтобы добывать фураж для армии. Я не считаю себя вправе отклоняться от этой обязанности и предаваться посторонним занятиям.

— Черт возьми! — воскликнул Гервасий. — Женщина находится в опасности. Неужели, майор, вы решились проехать мимо и не оказать ей помощи? Слышите? Она опять кричит.

И действительно, дикий вопль из одинокого домика раздался снова. Кровь закипела во мне, и я воскликнул:

— Я не могу далее этого выносить! Вы можете ехать дальше, майор Гукер, а мы с моим другом оставим вас. Мы сумеем оправдаться перед королем. Едемте, сэр Гервасий.

— Но ведь это бунт, капитан Кларк! — сказал Гукер. — Вы находитесь в моем распоряжении и можете поплатиться жизнью за ослушание.

— Это такой случай, когда я считаю себя вправе не слушаться ваших приказаний, — ответил я серьезно и, повернув лошадь, направился через лужайку к одинокому домику. За мной последовал сэр Гервасий и двое или трое солдат.

Гукер скомандовал, и остальной отряд двинулся дальше.

— Он прав, — сказал баронет, подъезжая ко мне. — Саксон и все старые солдаты ставят дисциплину выше всего.

Перед нами виднелась какая-то темная масса, которая при нашем приближении превратилась в четырех лошадей, привязанных к забору. Один из наших солдат соскочил на землю и, осмотрев лошадей, доложил:

— Это кавалерийские лошади, капитан Кларк. Судя по следам и кобурам, это королевские солдаты. Деревянные ворота отворены, и дорожка ведет прямо к дому.

— Мы сойдем здесь, — сказал сэр Гервасий, соскакивая с лошади и привязывая ее к забору. — Вы, ребята, стойте здесь, около лошадей и бегите к нам на помощь, если мы покличем. Сержант Голловей, идите с нами. Захватите пистолет.


Читать далее

Артур Конан-Дойль. Приключения Михея Кларка
Глава I. КИРАСИРСКИЙ КОРНЕТ ИОСИФ КЛАРК 12.04.13
Глава II. КАК Я ПОСТУПИЛ В ШКОЛУ И ВЫШЕЛ ИЗ НЕЕ 12.04.13
Глава III. ДРУЗЬЯ МОЕГО ДЕТСТВА 12.04.13
Глава IV. МЫ ПОЙМАЛИ В МОРЕ ОЧЕНЬ СТРАННУЮ РЫБУ 12.04.13
Глава V. ДЕЦИМУС САКСОН В ГОСТЯХ У ОТЦА 12.04.13
Глава VI. ПИСЬМО ИЗ ГОЛЛАНДИИ 12.04.13
Глава VII. ВСАДНИК, ПРИБЫВШИЙ С ЗАПАДА 12.04.13
Глава VIII. НА ВОЙНУ 12.04.13
Глава IX. СТОЛКНОВЕНИЕ В „ГОЛУБОМ МЕДВЕДЕ“ 12.04.13
Глава Х. ОПАСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА РАВНИНЕ 12.04.13
Глава XI. ПУСТЫННИК И ЗОЛОТОЙ СУНДУК 12.04.13
Глава XII. ВСТРЕЧА ОКОЛО ВИСИЛИЦЫ 12.04.13
Глава XIII. ЗНАМЕНИТЫЙ РЫЦАРЬ СОРРЕЙСКОГО ГРАФСТВА, СЭР ГЕРВАСИЙ ДЖЕРОМ 12.04.13
Глава XIV. ХРОМОЙ ПАСТОР И ЕГО ПАСТВА 12.04.13
Глава XV. СТЫЧКА С КОРОЛЕВСКИМИ ДРАГУНАМИ 12.04.13
Глава XVI. ПРИБЫТИЕ В ТАУНТОН 12.04.13
Глава XVII. СБОР НА БАЗАРНОЙ ПЛОЩАДИ 12.04.13
Глава XVIII. ОБЕД У МЭРА 12.04.13
Глава XIX. НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ 12.04.13
Глава XX. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ИАКОВ МОНМАУЗ 12.04.13
Глава XXI. СОСТЯЗАНИЕ С НЕМЦЕМ 12.04.13
Глава XXII. ВЕСТИ ИЗ ХЭВАНТА 12.04.13
Глава XXIII. ЗАПАДНЯ НА ВЕСТОНСКОЙ ДОРОГЕ 12.04.13
Глава XXIV. ПРИЕМ В БАДМИНТОНЕ 12.04.13
Глава XXV. НЕОЖИДАННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ В СТАРОЙ БАШНЕ 12.04.13
Глава XXVI. СПОР В КОРОЛЕВСКОМ СОВЕТЕ 12.04.13
Глава XXVII. ДЕЛО ОКОЛО КЕЙНСКОГО МОСТА 12.04.13
Глава XXVIII. СВАЛКА В СОБОРЕ УЭЛЬСА 12.04.13
Глава XXIX. КРИК В ОДИНОКОЙ ХИЖИНЕ 12.04.13
Глава XXX. ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ КАМЗОЛЕ 12.04.13
Глава XXXI. БОЛОТНАЯ ДЕВОЧКА 12.04.13
Глава XXXII. СЕДЖЕМУРСКИЙ РАЗГРОМ 12.04.13
Глава XXXIII. ОПАСНОСТЬ, КОТОРОЙ Я ПОДВЕРГСЯ НА МЕЛЬНИЦЕ 12.04.13
Глава XXXIV. ПРИБЫТИЕ СОЛОМОНА СПРЕНТА 12.04.13
Глава XXXV. ДЬЯВОЛ В ПАРИКЕ И МАНТИИ 12.04.13
Глава XXXVI. КОНЕЦ ВЕНЧАЕТ ДЕЛО 12.04.13
Глава XXIX. КРИК В ОДИНОКОЙ ХИЖИНЕ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть