Онлайн чтение книги Милый Эп[Книжное изд.]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

«Сплотились, называется!.. Узнали друг друга! Черта лысого!.. Космос! Бездна! Тупость!» — мелькало у меня в голове, когда я сбегал по лестнице.

Тетя Поля была на месте. Она, что-то посасывая, пила чай из большой зеленой кружки. Я досадно поморщился, что и тут сейчас придется говорить, объяснять, втолковывать и уже собрался было в одном пиджаке выскочить наружу, но она узнала меня и молча распахнула раздевалку. И чуть погодя, когда я растворился среди стоек, донесся швыркающий голос:

— Опять что-нибудь?

— Да-а, — скривился я.

— Вот неймется людям!.. Сделай меня бог снова девчонкой да посади за парту, я бы не знаю какой была! Шелковый! По струнке бы ходила, получала один пятерки и молилась бы на всех! А вы?… И что ж ты натворил?

— Обозвал.

— Опять? Да ты что, сбесился, что ли? — поразилась тетя Поля. — И опять учителя?

— Нет, пацана.

— Ну, это нестрашно! И как же ты его?

— Дураком.

— Нестрашно! — повторила она. — Мало ли вы друг дружку на бегу обзываете! Это учителя нельзя! А друг дружку можете крестить как душеньке угодно!

— Я его не на бегу.

Я вдруг поймал себя на том, что медлю и не свою куртку ищу, а чужие перебираю, да и с тетей Полей разговорился, чтобы помедлить. Во мне еще кипело нутро и мысленно я еще закатывал форуму такие монологи, какие Садовкина не посмела бы записать, но тылы сознания уже натягивали вожжи — тпру, мол, погоди-ка. Может быть, вдогонку мне пошлют кого-нибудь, чтобы вернуть меня? Ведь я, действительно, ничего страшного не сделал! Я лишь проучил Печкина, потому что не вечно же тупоумным и бесчувственным ходить с по-хозяйски гордо задранной головой! По-моему, Анна Михайловна с Ниной Юрьевной и сами бы непрочь хватить Печкина по мозгам такой же дубинкой, но им дубиной нельзя, они педагоги, им веером можно, от которого Печкин только зевнет, а вот пусть-ка он теперь прочухается!.. И Забор одобрит меня, он жаждал встряски, наверное, не такой, но уж какая получилась. Замысли я что-то заранее, я бы все рассчитал, как по формулам, но вышло — тяп-ляп… Да и класс должен понять — вон он как напрягся, когда родители взревели, — словно двадцать восемь пружин!..

Послов не было. Я бы все равно, конечно, не вернулся, хотя мне и хотелось, но послы как-то бы взбодрили меня. Накинув куртку, я выскользнул в вестибюль, глянул на лестницу и прислушался, не сбегает ли кто. Но было тихо, только тетя Поля звякала чайником в своем закутке. Что ж!.. Я запахнулся плотнее и — на улицу. Почему-то решив, что за порогом так же метельно и холодно, как и в тот мой уход, я даже растерялся, когда окунулся в свежесть, теплынь и солнце.

У подъезда стоял отцовский уазик. Дядя Гриша, щерясь, яростно протирал тряпкой руки, только что откопавшись, видно, в моторе. Увидев меня, он крикнул:

— Здорово, Аскольд! Как оно?

— Вы куда сейчас?

— В гараж, если доеду. Расчихался. Дважды глох, поэтому опоздали. Пора на ремонтик. А что?

— Домой, если попутно.

— Говорильня кончилась?

— Нет, но я уже.

— Ну, садись!

Первый раз я убредал из школы на своих двоих, сейчас вот уезжаю, а если случится и третий кризис, то, наверно, улечу — куплю фанеры, построю аэроплан и улечу!

Кивнув направо, дядя Гриша спросил:

— Крюк давать будем?

— Зачем?

— А за той-то Красной Шапочкой!

— А-а, нет. Красную Шапочку волк съел.

Напомнил, услужливый дядя Гриша! И хотя форум заглушил мою сердечную боль, она все-таки живо отозвалась. Я вспомнил, как мы похитили Валю, как она сидела вот тут, на моем месте, опытно наклоняясь на поворотах — поднаторела с Толик-Явой, и стал хмуро следить за мотоциклами — сейчас у этих голубков самое прогулочно-розовое время….

У железнодорожных касс я выскочил и поспешил домой, надеясь, что если гонцов за мной не отправили, то хоть позвонят. Пусть дают нагоняй, пусть делают клизму, но скажут, что я там нужен. Мне ведь нужно быть кому-то нужным!.. В квартире было прибранно и пустынно. Раздевшись, я перещелкнул тумблер на «in», прошел к себе, и, повалившись в кресло, нащупал в подлокотнике холодные кнопки, но пускать магнитофон не стал. Сейчас бы тихо-тихо какого-нибудь Моцарта! И тотчас услышал, что у Ведьмановых играет пианино, именно так — тихо-тихо и заунывно. Наши с Нэлкой настроения оказались, видно, параллельными… Мне вдруг захотелось чаю, горячею, крепкого и густо с сахаром. Я обрадовался, что еще могу чего-то остро желать, сбегал на кухню, включил печку и вернулся с ощущением, что надо пошевелиться и что-то поделать. Я глянул на Мёбиуса и впервые уловил в нем уродское сочетание улыбки с однорукостью. Ему плакать надо, а он, бедняга, улыбается — мужественный робот, как роботам и положено. Ладно, Мёб прицеплю я тебе вторую руку, пусть она хоть так висит, для красоты.

И тут на подоконнике я увидел гусиный строй сосновых шишек. Вчера в жажде истребления я забыл про них, а то бы уничтожил, а сейчас вздрогнул от радости, осторожно, словно едва оперившегося птенчика, взял одну и посадил в проволочно-кудрявую шевелюру Мёба, а потом огляделся — не осталось ли где и шпаргалок. Но шпаргалок не осталось.

Брякнул телефон. Ага, вот оно, начинается! Нажав роботу нос, я ответил:

— Да.

— Эп? — Как молния сверкнул этот голос, и я онемел. — Эп!.. Алло! ты слышишь меня? — Я медленно опустил трубку, но быстро сорвал ее, когда телефон зазвонил опять. — Алло! Эп!.. Ты почему молчишь? — Как мне хотелось слушать и слушать ее, но я снова, почти через силу, положил трубку и снова поднял. — Эп! Ты же там! Я слышу твое дыхание!.. Что случилось? — все с большим волнением спрашивала Валя. — Почему ты молчишь?

Я, наконец, выдавил:

— Мне нечего сказать.

Валя звонила еще дважды, Мёб добросовестно отвечал, что это квартира Эповых, а я стоял рядом, снова подавленный, парализованный и убитый. Не помню, как я оказался в кресле и сколько времени так просидел, но двери вдруг распахнулись, и появилась Валя Стрельнув взглядом в кухню и гостиную, она вошла ко мне, прикрыла за собой дверь, прижалась к ней спиной, как тогда у них, при первой встрече, и прошептала, широко открыв полные тревоги глаза:

— Эп, что случилось?

— Ничего, — ответил я, охваченный какой-то мертвящей радостью, — Я вчера был у вашего дома.

— Когда?

— Вечером?

— И что? — насторожилась Валя.

— И все видел.

— Что все?

— И мотоцикл, и Толик-Яву, и гебя.

— Так, — сказала она потупившись.

— И еще я видел, как ты целовала его, — с трудом проговорил я.

— Врешь! — крикнула она и испуганно закусила пальцы, косясь по сторонам.

— Дома никого, — успокоил я.

— Врешь, Эп! — тише повторила она. — Ты не мог видеть, как я его поцеловала, потому что я не целовала его. — Валя шагнула к дивану и уперлась коленками в его валик.

— Или он тебя.

— И он меня не целовал! Он хотел только!.. Эп, — она чуть присела и издали заглянула в мои глаза, — признайся честно, что ты ведь не видел самого поцелуя.

В запальчивости я внушил себе, что видел все подробности, но тут вспомнил, что, действительно, самого-то поцелуя я не видел, и, почувствовав, что начинаю краснеть, опустил голову.

— Вот то-то! — Валя выпрямилась и даже чуть притопнула ногой. — А если ты был до конца…

— Не хватало мне быть до конца!

— И жаль! Ты бы видел, как я его треснула! С него даже шлем слетел и скатился в лужу!

Какое-то щемящее облегчение стало заполнять меня, но я, нарочно не поддаваясь ему, сказал:

— Это уже детали. Главное, существует сам Толик-Ява… Надеюсь, он-то не мираж?

— Вот с этого и надо было начинать, — проговорила Валя и, отвернувшись от меня, полусела на диванный валик. — Толик-Ява не мираж. Он был. И мы дружили. Почти три месяца. До вчерашнего дня. И я бы не скрыла от тебя, если бы ты спросил. Я все думала: вот-вот спросишь, вот-вот спросишь, а ты?.. Как будто нашел меня на необитаемом острове, одну-одинешеньку! А я жила среди людей! И я не кривая, не горбатая и не однорукая, как вон Мёбиус! За мной мальчишки табуном бегают и дерутся из-за меня!.. Толик-Яве и песку в бак насыпали, и колеса протыкали, и лупили. И он лупил. Знаешь, как они дерутся! — воскликнула она восторженно-боязливо, полуповернувшись ко мне. — И я за тебя опасалась. Пронюхают, узнают — и все! Ты же драться не умеешь!

— Кто тебе сказал? — нахмурился я.

— Чувствую!

Я хотел возразить, что, мол, за тебя бы сумел, но промолчал.

— Вот видишь, не умеешь!..

Да ты и сам вчера доказал. Я бы на твоем месте ему все глаза выцарапала! То есть не глаза, а так надавала бы, что!.. А ты сбежал!

Да, это был колючий упрек. Правда, я сбежал не потому, что испугался драки, нет — мне просто мысль эта не пришла в голову, а если бы пришла, то не знаю, кинулся бы я или нет. Зеф, мерзавец, сорвал мне ту стычку — я бы сейчас был уже опытным! Хотя дерутся, по-моему, не ради победы, а ради драки, чтобы поддержать собственное я. Сколько я видел потасовок, все они кончались ничьей, начистят противники друг другу физиономии и разойдутся, довольные, как два победителя.

Видя мои раздумья, Валя сказала:

— Ничего, Эп, все еще впереди.

— Что все?

— Все. — Она пересела на диван, рядом с валиком, одернула свою черную мини-юбочку и сцепила руки под коленями. — Нет у меня больше Толик-Явы, нег никого. Один ты… Вот это я и хотела тебе вчера сказать, что я теперь только твоя. Да, видишь, не успела. Говорю сейчас. Решай теперь сам.

И оба мы грустно уставились в пол, в одну, кажется, точку, так что мой взгляд, как бы отражаясь, переходил в Валин.

Я понял, что случилось чудо, что меня, как замороженную лягушку, погрузили в теплую воду, и вот я оттаиваю, медленно и верно, уже чувствуя, что буду жить, но еще не пытаясь шевелиться, чтобы случайно не хрупнули переохлажденные клетки. Валя, точно уловив мое состояние, не спешила тормошить меня, а продолжала отогревать тихим голосом.

— Я специально купила Свете и Николаю билеты в кино на восемь часов, чтобы остаться одной. И они ушли. А я села у приемника и стала ждать. И услышала. Правда, шум был и треск какой-то, но услышала. И сразу хотела позвонить, но тут он забибикал под окном. Мы договорились встретиться вечером. Ну, я ему и выложила, что, мол, все! Он, конечно, понял, что у меня кто-то появился, выпытывал, обещал выследить. Бoюcь я. У него дружков полно.

Словно очнувшись, я сказал:

— У меня тоже. Авга Шулин вон свистнет — и весь Гусиный Лог будет тут как тут!

— Правда?

— Конечно.

— Ой, да ну вас! Еще до резни дойдет!

— Все будет тихо! Хлопцы из Гусиного Лога не любят шуметь! — плел я святую ложь, чтобы только успокоить Валю, но, кажется, еще больше растревожил, а сам уже прикидывал возможные варианты действительной драки.

Мы сейчас были с Валей как бабушка с дедушкой, обсуждающие какие-то хозяйственные вопросы. Валя вдруг насторожилась, заводила головой, принюхиваясь, и сказала:

— Эп, утюгом пахнет!

— А-а! — воскликнул я, бросаясь со всех ног в кухню.

На левой, самой маленькой конфорке, куда я недавно ставил блестящий никелированный чайник, угрожающе-молча восседало мрачное фиолетово-пятнистое пугало. Я схватил его тряпкой и сунул под холодную струю. Чайник затрещал и с шипением пустил к потолку клубы пара и чада. Валя открыла форточку и полотенцем давай выгонять чад. как мух. Я выключил печку и замахал маминым передником, но сообразил, что проще открыть дверь на лестницу и все мигом вытянет.

Распахнув дверь, я обомлел: по лестнице, только что миновав четвертый этаж, во главе с Шулпным, Забровским и Зефом, поднималась целая ватага наших ребят, человек десять. Я выскочил на площадку, и закричал.

— Ура-а, послы!

— Вот он! — обернувшись, сказал Авга. — Я говорил, что дома! Раз Мёб отвечает, что «квартира Эповых, минуточку», значит, кто-то дома! А кому быть, если мать с отцом в школе!

— А вы звонили? — удивился я.

— Дважды, — сказал Васька.

— А-а! — протянул я, сообразив, что их звонки были сразу после Валиных, но я не брал трубку. — Не слышал!..

— Ну вот, он не слышал, а нам пришлось тащиться! Скорей давай пить. П-ить — умираем! — простонал Забор, но приободрился, увидев так с полотенцем и выходящую из кухни Валю. — О, да ты не один!.. Салют! А где хлеб-соль? Полотенце есть, а хлеб-соль где?

— А хлеб у вас, — ответила Валя.

Действительно, у всех в кулаках было по рваному куску хлеба, все жевали и дружно икали. Я представил им Валю, невольно оказавшуюся как в фокусе вогнутого зеркала. Она несколько раз стесненно кивнула, а Шулина радостно ухватила за рукав. Авга ухмыльнулся, видно, поняв, что раз она здесь, то что-то изменилось. Зеф, приблизившись к Вале почти вплотную и заглянув ей в самые зрачки, внушительно проговорил:

— Миша!.. Цыган! Хочешь, докажу? Пожалуйста! Ты не сестра Аскольда Эпова и не соседка. Твоя фамилия Снегирева! И ты учишься в седьмой школе! Все правильно?

— Все!

— Я тебе понравился?

— Да.

Мишка закрыл глаза и повалился. Его поймали, поставили и смеясь хлынули за Валей в кухню пить, отфукиваясь от космического запаха перекаленно-горелого железа. Я задержал Ваську в коридоре и удивленно спросил:

— Почему вы такие веселые?

— Это на нервной почве!

— А почему вы здесь!.. Как форум?.. Где остальные?.. Ничего не понимаю…

— Остальные внизу. Весь класс.

— Как? И вы?..

— Что мы?.. А-а, нет! Это ты кустарь-бунтовщик, а мы профессиональные дипломаты. Мы чуть выждали, и, когда родители въярились до предела, учителя сами попросили нас погулять с полчасика… Пусть одни поговорят.

— Значит, вы возвращаетесь? — спросил я.

— Не вы, а мы! — поправил Васька, припадая жадно к воде, которую подал ему Шулин и держа меня в пеленге своего безжалостного взгляда. — А-а, спасибо!.. И ты идешь! Заварил кашу — расхлебывай! Бунт теряет смысл, если ни к чему не ведет, а повисает в воздухе! Бунт, как хороший призыв, должен оканчиваться восклицательным знаком, а не многоточием. Каждому комсомольцу — по шишке! Восклицательный знак! И вот наше возвращение будет этим восклицательным знаком!

В дверь сунулась голова Вани Печкина и с напускной угрюмостью спросила:

— А дуракам дают пить?

— Заходи, заходи, — сказал я.

— Все мы тут дураки, — заметил Шулин.

— Это верно, что все мы дураки, — согласился Забор и хлопнул меня по плечу. — Так что давай собирайся!

— Я готов.

— Ну, пошли. Эй, орлы, айда!

— Я сейчас догоню вас, — сказал я.

Васька описал взглядом полукруг, на миг задержавшись на Вале, и стремительно вышел. За ним — остальные.

— Эп, а заниматься? — встревоженно спросила Валя.

— Будем. Только… Ты можешь не уходить? Можешь подождать меня здесь?.. Мы быстро. Делай пока уроки. Вон учебники, и в папке вот, Авга принес. Мне надо, чтобы это время ты была у нас. И у меня новость есть, приятная, — загадочно добавил я, имея в виду встречу с Амалией Викторовной, о которой мне хотелось рассказать Вале не на ходу и не просто так, а толком и, может быть, по-английски, словно сдавая ей экзамен.

Валя молча закивала.

Ну, и хорошо… Буллфинч. Гут бай! — прошептал я, пятясь перешагивая порог.

— Бай-бай! — тихо ответила она. Весь марш я спускался задом, не сводя глаз с полуоткрытых дверей, в которых замерла Валя, обметая кончиком косы свои губы, потом повернулся и обвалом ринулся вниз.

Апрель 1972 г. — октябрь 1973 г. г. Братск.