Онлайн чтение книги Избранное - Романы. Повесть. Рассказы Misc
Глава пятая

— Ой, но это же мисс Броди! — воскликнула Сэнди. — Она ужасно похожа на мисс Броди!

Затем, сообразив, что пока сорвавшиеся с ее губ слова долетели до ушей мистера и миссис Ллойд, они успели приобрести вполне определенное значение, добавила:

— Хотя, конечно, это Роз. Она гораздо больше похожа на Роз. Да, ужасно похожа на Роз.

Тедди Ллойд передвинул портрет так, чтобы свет падал на него с другой стороны. И все равно лицо на портрете напоминало лицо мисс Броди.

Диэдри Ллойд сказала:

— Мисс Броди? По-моему, я с ней не знакома. Она блондинка?

— Нет, — хрипло ответил Тедди Ллойд. — У нее темные волосы.

Сэнди увидела, что на портрете изображена светловолосая голова. Это действительно был портрет Роз. Роз, в гимнастическом костюме, сидела в профиль у окна, положив руки на колени ладонями вниз. Что же у портрета было общего с мисс Броди? Может быть, профиль, может быть, лоб, а может быть, выражение, приданное голубым глазам Роз, смотревшим так же властно, как карие глаза мисс Броди. Портрет имел очень большое сходство с мисс Броди.

— Да, это действительно Роз, — сказала Сэнди, и Диэдри Ллойд взглянула на нее с недоумением.

— Портрет тебе нравится? — спросил Тедди Ллойд.

— Да. Прелесть.

— Ну что ж, это самое главное.

Сэнди продолжала смотреть своими очень маленькими глазками на портрет, и Тедди Ллойд небрежным взмахом единственной руки набросил на картину кусок белой ткани.

До встречи с Диэдри Ллойд у Сэнди не было среди знакомых женщин ни одной, одевавшейся под крестьянку, а мода на крестьянский стиль должна была продержаться еще лет тридцать, а то и больше. Диэдри носила довольно длинную присборенную темную юбку, ярко-зеленую блузку с закатанными рукавами, крупные раскрашенные деревянные бусы и серьги, как у цыганки. Талия была стянута ярко-красным широким поясом, на ногах — сандалии из темно-зеленой замши. В этом и разных других подобных нарядах Диэдри была запечатлена на полотнах, расставленных по всей мастерской. У нее был приятный голос, звучавший так, будто она вот-вот рассмеется. Она сказала:

— У нас есть еще один портрет Роз. Тедди, покажи Сэнди тот, новый.

— Его пока рано показывать.

— Тогда, может быть, «Красный бархат»? Покажи его Сэнди. Прошлым летом Тедди написал роскошный портрет Роз. Мы закутали ее в красный бархат и сам портрет назвали тоже «Красный бархат».

Тедди Ллойд достал картину из-за стоявших у стены подрамников и поставил на мольберт ближе к свету. Сэнди посмотрела на картину своими крохотными глазками — было бы по меньшей мере странно, если бы такие глазки внушили кому-нибудь доверие.

Портрет был похож на мисс Броди. Сэнди сказала:

— Мне нравятся краски.

— Она здесь похожа на мисс Броди? — спросила Диэдри Ллойд голосом, в котором звенел смех.

— Мисс Броди — женщина в расцвете лет, — ответила Сэнди, — но вы вот сказали, и я теперь вижу, что некоторое сходство действительно есть.

— Роз тогда было всего четырнадцать, — заметила Диэдри Ллойд. — Портрет ее взрослит, но она и на самом деле вполне созрела.

Темно-красный бархат был прилажен на Роз так, что достигался сразу двойной эффект: Роз казалась однорукой, как и автор портрета, а ее грудь на вид была более развитой, чем даже сейчас, когда Роз уже исполнилось пятнадцать. Кроме того, портрет напоминал мисс Броди, и это было самым главным; в этом крылся самый большой секрет. У Роз было скуластое бледное лицо. У мисс Броди были маленькие скулы, но большие глаза, нос и рот. Невозможно было понять, как Тедди Ллойд умудрился придать бледному лицу Роз сходство со смуглым римским лицом мисс Броди, но ему это удалось.

Сэнди еще раз окинула взглядом другие недавно написанные портреты, стоявшие в мастерской: жена Тедди Ллойда, его дети, какие-то незнакомые ей люди. Никто из них не был похож на мисс Броди.

Затем на рабочем столе Ллойда она увидела рисунок, лежавший сверху на куче бумаг. С рисунка, прислонясь к фонарному столбу на Лаунмаркет, смотрела мисс Броди в накинутой на плечи шали, какие носят фабричные работницы. При ближайшем рассмотрении это оказалась скуластая и длинноносая Моника Дуглас. Сэнди сказала:

— Я не знала, что Моника вам позировала.

— Я сделал всего пару набросков. По-моему, такой антураж весьма подходит Монике, тебе не кажется? А вот Юнис в костюме Арлекина: мне понравилось, как она в нем смотрелась.

Сэнди обозлилась. Ни Моника, ни Юнис не рассказывали остальным членам клана, что они позировали учителю рисования. Но теперь, когда им всем было по пятнадцать, они о многом не сообщали друг другу. Она внимательнее пригляделась к портрету Юнис.

Юнис была одета в костюм Арлекина, сшитый для школьного спектакля. Несмотря на подтянутость, маленький рост и остренькое личико, на портрете она была похожа на мисс Броди. Запутавшаяся в противоречиях Сэнди была прежде всего восхищена экономностью метода Тедди Ллойда — четыре года назад ее точно так же привели в восторг вариации мисс Броди на тему ее любовной трагедии, когда она наделяла своего первого, времен войны, возлюбленного качествами учителя рисования и учителя пения, вышедших на ее орбиту совсем недавно. Метод подачи, применявшийся Тедди Ллойдом, был аналогичным, тоже экономным, и Сэнди в последующие годы всегда казалось, что в тех случаях, когда возникает необходимость выбрать тактику, самый экономный метод и есть самый лучший, потому что в данный, конкретный момент он будет наиболее полно и точно отвечать всем поставленным целям. Она руководствовалась именно этим принципом, когда ей пришло время предать мисс Броди.

Дженни неважно сдала последние экзамены и сейчас вот уже несколько дней в основном сидела дома, занимаясь зубрежкой. Сэнди чувствовала, что клан, не говоря уже о самой мисс Броди, сбивается с прежнего курса. Ей пришло в голову, что, вероятно, было бы не так уж плохо, если бы клан вовсе распался.

Где-то внизу завопил один из детей Ллойдов, затем еще один, затем все сразу. Диэдри, колыхнув крестьянской юбкой, выскочила из мастерской и побежала к своим отпрыскам. Ллойды были католики, и религия вынуждала их иметь много детей.

— Когда-нибудь, — сказал Тедди Ллойд, складывая наброски в кучу перед тем, как повести Сэнди вниз пить чай, — я хотел бы написать всех девочек Броди, сначала по отдельности, а потом вместе.

Он тряхнул головой, откидывая со лба золотистую прядь.

— Было бы здорово написать всех вас вместе и посмотреть, какой у меня получится групповой портрет.

Сэнди показалось, что эта идея маскирует попытку сохранить клан Броди в целости, пожертвовав только что проявившимися индивидуальностями. Она повернулась к Ллойду и с неожиданным раздражением, часто закипавшим в ней с недавних пор, сказала:

— Полагаю, мы вместе были бы похожи на одну большую мисс Броди.

Он радостно засмеялся и посмотрел на нее пристальнее, будто видел в первый раз. Она ответила ему таким же пристальным взглядом маленьких глазок, почти шантажируя его своей дерзкой осведомленностью. Тогда он поцеловал ее долгим влажным поцелуем и хрипло сказал:

— Это тебе будет урок, чтоб больше так не глядела на художников.

Она рванулась к двери, на ходу вытирая рот, но он поймал ее своей единственной рукой.

— Можешь не убегать. Такой уродины, как ты, я, наверное, за всю свою жизнь не видел.

Он вышел, оставив ее в мастерской одну, и ей волей-неволей пришлось вслед за ним спуститься по лестнице. Диэдри крикнула из гостиной: «Иди сюда, Сэнди!»

За чаем она пыталась проанализировать ощущения, вызванные недавним эпизодом, но это было трудно, потому что дети за столом все время приставали к гостье. Старший сын Ллойдов — ему было восемь лет — включил радио и под аккомпанемент оркестра Генри Холла в жеманной английской манере затянул: «Пой, цыган!» Остальные дети галдели каждый свое. Сквозь весь этот шум Диэдри Ллойд попросила Сэнди называть ее не миссис Ллойд, а просто Диэдри. Так что у Сэнди не было возможности толком разобраться, какой отклик вызвали в ее душе поцелуй Тедди Ллойда и его слова, и решить, оскорбилась она или нет. А тут еще он нагло заявил: «Вне школы ты можешь звать меня Тедди». Между собой девочки и так уже звали его Тедди Мазила. Сэнди поочередно взглянула на супругов Ллойд.

— Я столько слышала от ваших девочек про мисс Броди, — говорила в это время Диэдри. — Я просто обязана пригласить ее на чай. Как ты думаешь, она придет?

— Нет, — ответил Тедди.

— Почему же? — спросила Диэдри безразличным тоном, будто ее это совершенно не интересовало. Она была такая томная, и у нее были такие длинные руки! Не вставая с низкой табуретки, Диэдри взяла тарелку с печеньем и протянула ее всем по кругу.

— Если вы сейчас же не прекратите базар, я вас выгоню из комнаты, — пригрозил Тедди детям.

— Приведи к нам в гости мисс Броди, — обратилась Диэдри к Сэнди.

— Она не придет, — сказал Тедди, — верно, Сэнди?

— Она ужасно занята, — ответила Сэнди.

— Дай мне сигарету, — попросила Диэдри.

— Она все еще присматривает за Лоутером? — спросил Тедди.

— Ну, как сказать, в общем — да… слегка…

— Лоутер, должно быть, пользуется успехом у женщин, — сказал Тедди, размахивая единственной рукой. — За ним ухаживает половина наших школьных дам. Почему бы ему не нанять экономку? У него куча денег, он не женат, детей у него нет, и за дом он не платит — он у него собственный. Почему он не наймет настоящую экономку?

— Мне кажется, ему нравится мисс Броди, — сказала Сэнди.

— Но она-то в нем что нашла?

— Он ей поет, — неожиданно резко ответила Сэнди.

Диэдри засмеялась.

— По-моему, ваша мисс Броди с причудами. Сколько ей лет?

— Джин Броди, — сказал Тедди, — великолепная женщина в самом расцвете.

Он встал из-за стола, тряхнул головой, откидывая со лба прядь, и вышел из комнаты.

Диэдри задумчиво выпустила облачко дыма и потушила сигарету, а Сэнди сказала, что ей пора.

За последние два года мистер Лоутер доставил мисс Броди массу волнений. Временами казалось, он помышляет жениться на мисс Алисон Керр, а иногда создавалось впечатление, что он дарит свою благосклонность мисс Эллен, при этом продолжая быть влюбленным в мисс Броди, которая отказывала ему во всем, разделяя с ним только постель и заботы о питании.

Ему наскучила еда, потому что он от нее толстел, делался вялым и терял голос. Ему хотелось иметь жену, с которой можно играть в гольф и для которой можно петь. Он хотел провести медовый месяц на Эйге, одном из Гебридских островов, рядом с Рамом, а потом вернуться с женой в Крэмонд.

В разгар этого периода смутного недовольства Эллен Керр и обнаружила дорогую ночную рубашку, аккуратно сложенную под подушкой по соседству с подушкой мистера Лоутера на двуспальной кровати, ко всему тому на той самой, на которой мистер Лоутер родился.

И тем не менее мисс Броди по-прежнему отказывалась стать его женой. Он впал в меланхолию из-за отставки с поста регента хора и церковного старосты, а девочки думали, он грустит, потому что догадывается, что мисс Броди никак не может привыкнуть к его коротким ногам и все тоскует по длинным ногам Тедди Ллойда.

Почти всем этим мисс Броди в завуалированной форме делилась с девочками, которым между тем исполнилось четырнадцать, а потом и пятнадцать лет. Но она не говорила им даже в завуалированной форме, что спит с учителем пения, так как все еще проверяла их, чтобы выбрать ту, на кого, как она говорила, можно положиться. Она не хотела, чтобы у их родителей возникли тревожные подозрения. Мисс Броди всегда очень следила за тем, чтобы произвести нужное впечатление на родителей своих избранниц, старалась завоевать их расположение и благодарность. Поэтому она делилась с девочками только тем, что казалось целесообразным в данный момент, в то же время зорко присматриваясь к своему клану, чтобы выбрать из девочек ту. с которой можно будет делиться абсолютно всем и чье любопытство будет сильнее желания произвести сенсацию своей осведомленностью; она пыталась найти среди них ту, которая, стремясь услышать от мисс Броди все новые и новые признания, никогда не разгласит того, что уже знает. В силу необходимости таким доверенным лицом могла стать только одна девочка — довериться двум было бы опасно. С почти иезуитской проницательностью мисс Броди остановила выбор на Сэнди, но даже и тогда не говорила с ней о своих интимных делах.

Летом тысяча девятьсот тридцать пятого года всех учениц школы по случаю Серебряного юбилея заставили носить в петлице жакета трехцветные розетки из красных, синих и белых ленточек [33]В 1935 г. в Англии широко праздновалось двадцатипятилетие правления короля Георга V; красный, синий и белый — цвета английского флага.. Роз Стэнли потеряла свою розетку и сказала, что, вероятно, обронила ее в студии Тедди Ллойда. Это случилось вскоре после того, как Сэнди побывала дома у учителя рисования.

— Что ты собираешься делать на каникулах, Роз? — спросила мисс Броди.

— Отец повезет меня на две недели в горы. А что потом, я еще не знаю. Наверное, буду иногда позировать мистеру Ллойду.

— Прекрасно, — сказала мисс Броди.

Когда прошли каникулы, мисс Броди начала делиться с Сэнди своими сокровенными мыслями. Ранней солнечной осенью они после школы часто играли вдвоем в гольф.

— Все мои помыслы, — сказала мисс Броди, — сосредоточены на тебе и Роз. Только не говори об этом остальным девочкам, они будут завидовать. Я возлагала определенные надежды и на Дженни — она такая хорошенькая; но Дженни стала теперь совсем скучной, тебе не кажется?

Это был умно сформулированный вопрос, так как он четко выражал то, что уже зрело в мозгу Сэнди. За прошлый год Дженни ей надоела, и теперь она чувствовала себя одинокой.

— Тебе не кажется? — повторила мисс Броди, глядя сверху на Сэнди, которая готовилась к удару по мячу из впадины.

Сэнди крутанула клюшкой.

— Да, пожалуй, — ответила она.

Мяч вяло прокатился по краю лунки, описав полукруг.

— Я возлагала надежды и на Юнис, — сказала мисс Броди, — но, кажется, она увлечена каким-то мальчиком, с которым они занимаются плаванием.

Сэнди все еще стояла во впадине. Порой, когда мисс Броди начинала витийствовать, было трудно понять, куда она клонит. В таких случаях надо было терпеливо ждать, пока все не станет ясно само. Сэнди подняла голову и посмотрела на мисс Броди, стоявшую на бугре, возвышавшемся над полем. Мисс Броди в твидовом костюме цвета голубоватого вереска, с лицом, еще хранившим теплый загар недавних каникул в Египте, была восхитительна. Разговаривая с Сэнди, она глядела на раскинувшийся внизу Эдинбург.

Сэнди вылезла из впадины.

— Юнис остепенится и выйдет замуж за какого-нибудь бизнесмена, — продолжала мисс Броди. — Может быть, мое воспитание в чем-то принесло ей пользу. Мэри… ах… что до Мэри, то я никогда не обольщалась надеждами. Когда вы были детьми, я думала, что из Мэри все-таки может что-нибудь выйти. Она была довольно трогательной. Но она так действует мне на нервы! Я скорее предпочту иметь дело с мошенниками, чем с дураками. Моника, без сомнения, получит свою степень бакалавра с отличием, но у нее нет того, что я называю прозорливостью высшего порядка, и поэтому…

В этот момент подошла очередь мисс Броди играть, и она решила повременить с разговорами. Отмерив расстояние и ударив клюшкой по мячу, она продолжала:

— …и поэтому у нее плохой характер, она разбирается только в своих значках, символах и расчетах. Ничто так не выводит человека из себя, как отсутствие у него прозорливости высшего порядка, Сэнди, и вот почему мусульмане такие уравновешенные люди — они прозорливы в высочайшей степени. Мой драгоман в Египте никак не соглашался с тем, что для мусульман пятница — день божий. «Каждый день — это день божий», — сказал он мне. Мне это показалось очень глубокой мыслью, и я почувствовала себя ничтожной мошкой. Мы распрощались с ним за день до моего отъезда, Сэнди, и вдруг, когда я уже сидела в поезде, смотрю: по платформе идет мой драгоман и несет мне изумительные цветы! Этот человек держался поистине с достоинством. Сэнди, у тебя ничего не получится, если ты будешь горбиться над клюшкой. Расправь плечи и нагибайся ровно. Он был совершенно великолепен и прекрасно знал себе цену.

Они подобрали мячи и перешли к следующей метке.

— Вы когда-нибудь играли с мисс Локхарт? — спросила Сэнди.

— А она играет в гольф?

— Да, довольно прилично.

Однажды воскресным утром Сэнди, к собственному удивлению, застала на поле учительницу естествознания за игрой в гольф с Гордоном Лоутером.

— Хороший удар, Сэнди. Я очень мало знаю о мисс Локхарт, — сказала мисс Броди. — По мне, занималась бы она лучше своими колбами и газами. Преподавательницы в средней школе, все до одной, — грубые материалистки: все они — члены Фабианского общества [34]Фабианское общество — политическая социал-реформистская организация, возникшая в 1884 г. и пацифистки. Именно против подобных убеждений восстают мистер Лоутер, мистер Ллойд и я сама, когда у нас остается время от борьбы с толпой ограниченных недоучек в начальной школе. Сэнди, я готова голову отдать на отсечение, что ты близорука — ты всегда щуришься, когда на кого-то смотришь. Тебе нужны очки.

— Ничего подобного, — раздраженно ответила Сэнди. — Так только кажется.

— Это нервирует собеседника, — сказала мисс Броди. — Да, Сэнди, дорогая, все мои помыслы сосредоточены на тебе и Роз. Ты наделена прозорливостью, может быть, правда, не высшего порядка, но ты — глубокая девочка, а у Роз есть инстинкт. Да, у Роз есть инстинкт.

— Может быть, правда, не высшего порядка, — вставила Сэнди.

— Да, ты права. Благодаря этому инстинкту Роз ждет большое будущее.

— Благодаря этому инстинкту она знает, как позировать для портретов, — заметила Сэнди.

— Вот именно, я же говорю, что ты прозорлива, — ответила мисс Броди. — А кому это знать, как не мне, — ведь пора моего расцвета одарила меня и инстинктом, и прозорливостью.

Стремясь полностью осознать свое место в мире, Сэнди часто ходила к Толбутской церкви и собору Сент-Джайлз и подолгу рассматривала два этих здания, символизирующих мрачное и жуткое спасение души, в сравнении с которым языки огня, поджаривающего грешников, казались куда веселее и предпочтительнее. Ни дома у Сэнди, ни в школе никто никогда не говорил о кальвинизме, а если о нем и упоминали, то не иначе как о шутке, которую когда-то приняли всерьез. В то время Сэнди еще не понимала, что районы, где живут люди ее социального уровня, лишены какого бы то ни было внешнего своеобразия, столь явственного в кварталах, населенных эдинбуржцами, стоящими на общественной лестнице чуть выше или — и тогда это своеобразие обнаруживается особенно ярко — чуть ниже ее класса. У нее не было вообще никакого ощущения классовых различий. Первые пятнадцать лет своей жизни Сэнди могла прожить, не чувствуя никакой внешне выраженной разницы, в любом пригороде любого другого города на Британских островах; ее школа с системой разобщающих детей отрядов могла бы находиться, например, в Илинге [35]Илинг — пригород Лондона.. Пока что Сэнди сознавала одно: в Эдинбурге существует и другая, особая жизнь, присущая исключительно Эдинбургу и идущая своим чередом мимо нее. И какой бы неподходящей ни была эта жизнь, Сэнди страдала оттого, что у нее отняли ее; какой бы неподходящей ни была эта жизнь, Сэнди страстно желала узнать, что она собой представляет, и не хотела, чтобы сведущие люди защищали ее от этой жизни.

Но на самом деле чувство обделенности возникло у Сэнди потому, что у нее отняли религию Кальвина, вернее, возможность признать — пусть даже с оговорками — существование этой религии. Сэнди требовалось, чтобы кальвинизм признали хотя бы по праву рождения, и тогда его можно было бы отмести как нечто определенное. Кальвинизм распространялся вокруг постольку, поскольку это допускалось его неприятием. Мисс Скелетт и сестры Керр, во многих отношениях самые земные и трезвые люди из всех, кого знала Сэнди, ничуть не скрывали своей убежденности, что бог почти всем людям на свете еще до их рождения уготовил гнусный сюрприз, поджидающий их после смерти. Позднее, когда Сэнди прочитала Жана Кальвина, она обнаружила, что, хотя принятая трактовка кальвинизма кое в чем ошибочна, именно в этой концепции никакой ошибки не было, — такой подход действительно отражал пусть не полное, но все-таки достаточное понимание основного положения Кальвина о том, что богу доставляет удовольствие вводить некоторых людей в заблуждение, даря им иллюзию спасения и радости, чтобы сюрприз, ждущий их в конце пути, был еще омерзительней.

Сэнди была не в состоянии сформулировать эти волнующие ее гипотезы, тем не менее она чувствовала, что они носятся в воздухе, которым она дышит; она видела их подтверждение в той необычной, отчаянной дерзости, с которой некоторые не соблюдали воскресенье; она чуяла их правомочность, следя за похождениями мисс Броди в пору ее расцвета. Теперь Сэнди разрешали гулять одной, и она бродила по явно запретным районам Эдинбурга, разглядывала почерневшие памятники и слушала невообразимую ругань пьяных мужчин и женщин. Сравнивая их лица со знакомыми ей лицами обитателей Морнингсайда и Мекистона [36]Районы Эдинбурга, где в основном живут люди среднего достатка. и испытывая новые, тревожащие душу уколы кальвинистской вины, она видела, что разница невелика.

И точно так же, почти бессознательно, она уже догадывалась, что кроется за поступками мисс Броди, собственной властью отпустившей себе все грехи и избравшей особую жизнь, которая доставляла ей гораздо больше экзотического наслаждения самоубийцы, чем она испытала бы, просто начав пить, подобно многим другим отчаявшимся старым девам.

Было ясно: мисс Броди хочет, чтобы наделенная инстинктом Роз подготовилась к роли любовницы Тедди Ллойда, а наделенная прозорливостью Сэнди выполняла бы обязанности осведомителя и держала мисс Броди в курсе романа. Ради этой-то конечной цели Сэнди и Дженни в свое время и попали в число избранниц, в сливки общества. От такого замысла попахивало дымком адской серы, но именно этот аромат и притягивал Сэнди с ее теперешним взглядом на вещи. Кроме того, пока все это оставалось лишь абстрактной идеей. А время еще было, так как мисс Броди предпочитала разрабатывать свои планы не спеша — основное удовольствие она получала как раз от приготовлений. Более того, даже если эти планы были ясны самой мисс Броди не хуже, чем Сэнди, девочки были еще слишком юны. И тем не менее, когда им исполнилось по шестнадцать, мисс Броди стала часто говорить своему клану: «Из Сэнди может выйти первоклассный тайный агент, великая шпионка», а в разговорах с Сэнди с глазу на глаз неоднократно повторяла: «Роз станет великой любовницей. Она возвышается над принятыми нормами морали, они неприменимы к ней. Но не надо, чтобы об этом слышали те, кто не наделен прозорливостью».

На протяжении более чем года Сэнди постепенно проникалась духом этого плана, так как часто бывала в гостях у Ллойдов и потом сообщала мисс Броди, как продвигается работа Тедди над портретами Роз, столь очевидно напоминавшими мисс Броди.

— Роз, — говорила мисс Броди, — похожа на героиню из романа Дэвида Лоуренса. У нее есть инстинкт.

Но на самом деле интерес учителя рисования к Роз был чисто профессиональным: она была хорошей натурщицей. У Роз хватало инстинкта довольствоваться этой ролью, и в конечном итоге с Тедди Ллойдом переспала Сэнди, а Роз сообщила об этом мисс Броди.

Но все это произошло позже, а пока что мисс Броди, забросив мистера Лоутера в его Крэмонде, старалась проводить как можно больше времени с Роз и Сэнди, обсуждая с ними проблемы живописи, а затем и вопрос о том, как надо позировать художнику, и какое будущее ждет Роз на поприще натурщицы, и насколько важно для Роз понять, какая в ней таится сила; это ведь особый дар, а она — исключение из всех правил, то самое исключение, которое только подтверждает правило. Мисс Броди была слишком осторожна и не вдавалась в уточняющие детали, а Роз лишь смутно догадывалась, к чему клонит мисс Броди, потому что в это время, по сведениям Сэнди, Роз поступала, как ей подсказывал инстинкт, и начинала завоевывать славу своей сексапильностью среди мальчиков-старшеклассников, часто неуклюже стоявших с велосипедами на безопасном расстоянии от школьных ворот. Роз пользовалась огромной популярностью у этих мальчиков и только поэтому приобрела репутацию секс-бомбы, хотя, в общем, никогда не говорила о сексе и уж тем более не имела в этом вопросе практического опыта. Она следовала инстинкту во всем, и потому, слушая мисс Броди, считала необходимым делать вид, будто соглашается с каждым ее словом.

— Когда тебе будет семнадцать или восемнадцать, Роз, в твоей жизни произойдет величайшее событие.

— Да, мисс Броди, я и сама так думаю.

Страсть Тедди Ллойда к Джин Броди ярко проявлялась во всех написанных им портретах девочек клана. Как-то зимой он написал их групповой портрет. На нем все девочки были в панамах, и на каждой панама сидела по-своему, но из-под каждой панамы с холста смотрела магически преображенная Джин Броди, принявшая облик Роз, Сэнди, Дженни, Мэри, Моники и Юнис. Однако больше всех на нее походила Роз — она от природы была хорошей натурщицей, и Тедди Ллойд платил Роз по пять шиллингов за каждый сеанс, что было ей весьма кстати, так как она была помешана на кино.

Сэнди иногда проникалась к мисс Броди душевной теплотой, видя, как та заблуждается в своем представлении о Роз. В подобные минуты мисс Броди выглядела прекрасной и хрупкой, с ней происходило то же самое, что порой случалось с тяжелым, мрачным Эдинбургом, когда необычный жемчужно-белый свет падал на одну из изящно вычерченных улиц и весь город неожиданно становился воздушно-легким. Точно таким же образом властные черты мисс Броди казались Сэнди мягкими и нежными, когда она видела в своей учительнице лишь женщину, увлеченную пустым капризом; и много лет спустя Сэнди вспоминала мисс Броди с наибольшей теплотой, когда думала о ней как просто о глупенькой бедняжке.

Но мисс Броди как вождь клана, мисс Броди как римская матрона, мисс Броди как просветитель-реформатор была по-прежнему сильна. Далеко не всегда было желательно, чтобы в школе о тебе говорили в связи с мисс Броди. Уже одного того, что клану не хватало чувства локтя и хоккею или волейболу девочки предпочитали гольф — да и гольф интересовал их лишь постольку поскольку, — было достаточно, чтобы они выделялись из общей массы, и при этом им даже не надо было заминать тульи панам и опускать или подымать поля с разных сторон. Выйти из клана Броди они не могли, потому что в глазах всей школы все равно оставались кланом. Формально они входили в отряды Холируд, Мелроуз, Аргайл и Биггар, но было хорошо известно, что девочки клана Броди не болеют ни за чью команду и им наплевать, какой отряд получит вымпел. Им не разрешалось относиться к этому иначе. Их безразличие стало своего рода общественным институтом, который следовало уважать так же, как и систему отрядов. Что касается их самих, то, не закрепись за ними подобная репутация, к тому времени, как им исполнилось по шестнадцать и они учились в четвертом классе средней школы, все шесть девочек давно бы пошли каждая своей дорогой.

Но пути назад не было, и, понимая это, они извлекали максимальную выгоду из создавшегося положения, вдобавок они видели, что им очень завидуют. Все считали, что девочкам клана с их визитами в Крэмонд, посещениями студии Тедди Ллойда, походами в театр и сборами дома у мисс Броди живется гораздо веселее, чем другим. И это действительно было так. А сама мисс Броди даже в глазах школьниц, не входивших в ее клан, всегда оставалась фигурой, окруженной романтическим ореолом.

С годами война мисс Броди с начальством из-за ее просветительских принципов принимала все более ожесточенный характер, и мисс Броди сумела внушить девочкам, что каждый раз, когда в этой борьбе назревает кризис, их моральный долг — выступать единым фронтом. В подобных случаях она после уроков находила своих любимиц, чаще всего болтавших с мальчиками-велосипедистами, и велосипеды мгновенно уносили мальчиков прочь, а девочки приглашались к ней на ужин на следующий день.

Они пошли с ней на трамвайную остановку.

— Мне снова намекнули, что будет лучше, если я перейду в одну из экспериментальных школ, где мои методы более уместны, чем здесь. Но я не собираюсь искать вакансию в какой-нибудь новомодной школе. Я останусь здесь, на этой фабрике массового просвещения, как того требует мой долг. Им тут нужна свежая струя. Дайте мне девочку в соответствующем нежном возрасте, и она — моя на всю жизнь. У этой шайки ничего не выйдет.

— Конечно, — сказали все, — конечно, не выйдет.

Директриса пока еще не совсем отказалась от попыток выудить у девочек то, что они знали о мисс Броди. От огорчения, что ее планы не дают результатов, она подвергала девочек репрессиям, когда это удавалось делать под благовидными предлогами, которые, кстати, возникали не часто.

— Если они не попытаются подсидеть меня, опорочив мою просветительскую деятельность, они постараются бросить тень на мою личную жизнь, — однажды сказала мисс Броди. — Как ни печально, но действительно из-за моих отношений с бедным мистером Лоутером имеются обстоятельства не в пользу моей репутации. Как вам хорошо известно, девочки, я положила немало сил, заботясь о здоровье мистера Лоутера. Я к нему прекрасно отношусь. А почему бы и нет? Разве мы не должны любить ближнего? Я ближайший друг мистера Лоутера, его доверенное лицо. В последнее время я, к сожалению, его забросила, но я по-прежнему для него дороже всего на свете, и мне достаточно пошевелить мизинцем, чтобы он был тут как тут. Злые языки извращают природу наших отношений…

Мисс Броди вот уже несколько месяцев как забросила учителя пения, и девочки больше не проводили субботние дни в Крэмонде. Сэнди решила, что мисс Броди перестала спать с Гордоном Лоутером потому, что передоверила удовлетворение своих плотских желаний Роз, предназначенной в любовницы Тедди Ллойду.

— Мне пришлось вынести массу инсинуаций, перечеркивающих все то полезное, что я делала в Крэмонде, — сказала мисс Броди. — Но ничего, я это как-нибудь переживу. Если бы я захотела, он бы на мне женился хоть завтра.

Наутро после этого заявления газета «Скотсмен» сообщила о помолвке Гордона Лоутера с учительницей естествознания мисс Локхарт. Этого никто не ожидал. Мисс Броди была совершенно ошеломлена и сперва, опережая события, страдала, думая, что ее предали. Но, кажется, ей удалось заставить себя вспомнить, что настоящая любовь ее жизни — отвергнутый Тедди Ллойд, а Гордон Лоутер был просто временно удобен. Вместе со всей школой она внесла деньги на фарфоровый чайный сервиз, который вручили жениху и невесте на последнем в семестре общем собрании. Мистер Лоутер произнес речь, называя присутствующих «девоньками» и время от времени робко поглядывая на мисс Броди, которая любовалась облаками за окном. Иногда он бросал взгляды на свою будущую жену, а та спокойно стояла рядом с директрисой в центре зала и ждала, когда он закончит речь, чтобы они с мисс Маккей могли подойти к нему. Как и всем остальным, мисс Локхарт внушала ему доверие: она не только хорошо играла в гольф и водила машину, но и могла взорвать школу своей банкой с порохом, хотя никогда об этом не помышляла.

Карие глаза мисс Броди были устремлены на облака, она выглядела очень красивой и хрупкой, и Сэнди неожиданно пришло в голову, что, может быть, она отвергла Тедди Ллойда, сознавая, что не в силах сохранить свою красоту навсегда: ее красота была непостоянна и то вспыхивала, то вновь угасала.

В следующем семестре, когда мистер Лоутер вернулся после медового месяца с острова Эйг, мисс Броди вложила высвободившуюся энергию в разработку плана действий Сэнди и Роз с их прозорливостью и инстинктом, а энергию, которая у них оставалась сверх этого, она теперь направила в русло политических идей.