Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
Глава 22 ПРИ СВЕЧАХ

Ровное гудение машины, летящей высоко над землей, убаюкивало Маргариту, а лунный свет ее приятно согревал. Закрыв глаза, она от дала лицо ветру и думала с какой-то грустью о покинутом ею неизве стном береге реки, которую, как она чувствовала, она никогда более не увидит. После всех волшебств и чудес сегодняшнего вечера она уже догадывалась, к кому именно в гости ее везут, но это не пугало ее. Надежда на то, что там ей удастся добиться возвращения своего сча стья, сделала ее бесстрашной. Впрочем, долго мечтать в машине об этом счастье ей не пришлось. Грач ли хорошо знал свое дело, маши на ли была хороша, но только вскоре Маргарита, открыв глаза, уви дела под собою не лесную тьму, а дрожащее озеро московских огней. Черная птица-шофер на лету отвинтил правое переднее колесо, а за тем посадил машину на каком-то совершенно безлюдном кладбище в районе Дорогомилова.

Высадив ни о чем не спрашивающую Маргариту возле одного из надгробий вместе с ее щеткой, грач запустил машину, направив ее прямо в овраг за кладбищем. В него она с грохотом обрушилась и в нем погибла. Грач почтительно козырнул, сел на колесо верхом и улетел.

Тотчас из-за одного из памятников показался черный плащ. Клык сверкнул при луне, и Маргарита узнала Азазелло. Тот жестом пригла сил Маргариту сесть на щетку, сам вскочил на длинную рапиру, оба взвились и никем не замеченные через несколько секунд высади лись около дома № 302-бис на Садовой улице.

Когда, неся под мышкой щетку и рапиру, спутники проходили подворотню, Маргарита заметила томящегося в ней человека в кеп ке и высоких сапогах, кого-то, вероятно, поджидавшего. Как ни бы ли легки шаги Азазелло и Маргариты, одинокий человек их услыхал и беспокойно дернулся, не понимая, кто их производит.

Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у шестого подъезда. И опять повторилась та же история. Шаги… Человек беспокойно обернулся и нахмурился. Когда же дверь открылась и закрылась, кинулся вслед за невидимыми входя щими, заглянул в подъезд, но ничего, конечно, не увидел.

Третий, точная копия второго, а стало быть, и первого, дежурил на площадке третьего этажа. Он курил крепкие папиросы, и Марга рита раскашлялась, проходя мимо него. Курящий, как будто его кольнули, вскочил со скамейки, на которой сидел, начал беспокой но оглядываться, подошел к перилам, глянул вниз. Маргарита со сво им провожатым в это время уже была у дверей квартиры № 50. Зво нить не стали, Азазелло бесшумно открыл дверь своим ключом.

Первое, что поразило Маргариту, это та тьма, в которую она попа ла. Было темно, как в подземелье, так что она невольно уцепилась за плащ Азазелло, опасаясь споткнуться. Но тут вдалеке и вверху зами гал огонек какой-то лампадки и начал приближаться. Азазелло на хо ду вынул у Маргариты из-под мышки щетку, и та исчезла без всякого звука в темноте. Тут стали подниматься по каким-то широким ступе ням, и Маргарите начало казаться, что конца им не будет. Ее поража ло, как в передней обыкновенной московской квартиры может помес титься эта необыкновенная невидимая, но хорошо ощущаемая беско нечная лестница. Но подъем кончился, и Маргарита поняла, что она стоит на площадке. Огонек приблизился вплотную, и Маргарита уви дела освещенное лицо мужчины, длинного и черного, держащего в руке эту самую лампадку. Те, кто имел уже несчастье в эти дни по пасться на его дороге, даже при этом слабом свете язычка в лампадке, конечно, тотчас же узнали бы его. Это был Коровьев, он же Фагот.

Правда, внешность Коровьева весьма изменилась. Мигающий огонек отражался не в треснувшем пенсне, которое давно пора было бы выбросить на помойку, а в монокле, правда, тоже треснувшем. Усишки на наглом лице были подвиты и напомажены, а чернота Коровьева объяснялась очень просто – он был во фрачном наряде. Белела только его грудь.

Маг, регент, чародей, переводчик или черт его знает кто на самом деле – словом, Коровьев – раскланялся и, широко поведя лампадой по воздуху, пригласил Маргариту следовать за ним. Азазелло исчез.

«Удивительно странный вечер, – думала Маргарита, – я всего ожидала, но только не этого! Электричество, что ли, у них потухло? Но самое поразительное – размеры этого помещения. Каким обра зом все это может втиснуться в московскую квартиру? Просто-на просто никак не может!»

Как ни мало давала свету коровьевская лампадка, Маргарита по няла, что она находится в совершенно необъятном зале, да еще с ко лоннадой, темной и по первому впечатлению бесконечной. Возле ка кого-то диванчика Коровьев остановился, поставил свою лампадку на какую-то тумбу, жестом предложил Маргарите сесть, а сам помес тился подле в живописной позе – облокотившись на тумбу.

– Разрешите мне представиться вам, – заскрипел Коровьев, – Коровьев. Вас удивляет, что нет света? Экономия, как вы, конечно, подумали? Ни-ни-ни! Пусть первый попавшийся палач, хотя бы один из тех, которые сегодня, немного позже, будут иметь честь прило житься к вашему колену, на этой же тумбе оттяпает мне голову, ес ли это так! Просто мессир не любит электрического света, и мы да дим его в самый последний момент. И тогда, поверьте, недостатка в нем не будет. Даже, пожалуй, хорошо было бы, если б его было по меньше.

Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня по действовала на нее успокоительно.

– Нет, – ответила Маргарита, – более всего меня поражает, где все это помещается. – Она повела рукой, подчеркивая этим необъят ность зала.

Коровьев сладко ухмыльнулся, отчего тени шевельнулись в склад ках у его носа.

– Самое несложное из всего! – ответил он. – Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помеще ние до желательных пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов! Я, впрочем, – продолжал болтать Ко ровьев, – знавал людей, не имевших никакого представления не только о пятом измерении, но вообще ни о чем не имевших никако го представления и тем не менее проделывавших совершеннейшие чудеса в смысле расширения своего помещения. Так, например, один горожанин, как мне рассказывали, получив трехкомнатную квартиру на Земляном Валу, без всякого пятого измерения и прочих вещей, от которых ум заходит за разум, мгновенно превратил ее в че тырехкомнатную, разделив одну из комнат пополам перегородкой.

Засим эту он обменял на две отдельных квартиры в разных райо нах Москвы – одну в три и другую в две комнаты. Согласитесь, что их стало пять. Трехкомнатную он обменял на две отдельных по две ком наты и стал обладателем, как вы сами видите, шести комнат, правда, рассеянных в полном беспорядке по всей Москве. Он уже собирался произвести последний и самый блистательный вольт, поместив в га зете объявление, что меняет шесть комнат в разных районах Моск вы на одну пятикомнатную квартиру на Земляном Валу, как его дея тельность, по не зависящим от него причинам, прекратилась. Воз можно, что он сейчас и имеет какую-нибудь комнату, но только смею вас уверить, что не в Москве. Вот-с каков проныра, а вы изволите толковать про пятое измерение!

Маргарита, хоть и не толковала вовсе про пятое измерение, а тол ковал о нем сам Коровьев, весело рассмеялась, прослушав рассказ о похождениях квартирного проныры. Коровьев же продолжал:

– Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна. Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин.

Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой.

– Ну, вот-с, вот-с, – говорил Коровьев, – мы враги всяких недо молвок и таинственностей. Ежегодно мессир дает один бал. Он на зывается весенним балом полнолуния, или балом ста королей. Наро ду!.. – Тут Коровьев ухватился за щеку, как будто у него заболел зуб. – Впрочем, я надеюсь, вы сами в этом убедитесь. Так вот-с: мессир холост, как вы, конечно, сами понимаете. Но нужна хозяйка, – Коровьев развел руками, – согласитесь сами, без хозяйки…

Маргарита слушала Коровьева, стараясь не проронить ни слова, под сердцем у нее было холодно, надежда на счастье кружила ее го лову.

– Установилась традиция, – говорил далее Коровьев, – хозяйка бала должна непременно носить имя Маргариты, во-первых, а вовторых, она должна быть местной уроженкой. А мы, как изволите видеть, путешествуем и в данное время находимся в Москве. Сто двадцать одну Маргариту обнаружили мы в Москве, и, верите ли, – тут Коровьев с отчаянием хлопнул себя по ляжке, – ни одна не под ходит! И, наконец, счастливая судьба…

Коровьев выразительно ухмыльнулся, наклоняя стан, и опять по холодело сердце Маргариты.

– Короче! – вскричал Коровьев. – Совсем коротко: вы не отка жетесь принять на себя эту обязанность?

– Не откажусь, – твердо ответила Маргарита.

– Кончено! – сказал Коровьев и, подняв лампаду, добавил: – Про шу за мной.

Они пошли между колоннами и наконец выбрались в какой-то другой зал, в котором почему-то сильно пахло лимонами, где слыша лись какие-то шорохи и где что-то задело Маргариту по голове. Она вздрогнула.

– Не пугайтесь, – сладко успокоил Коровьев, беря Маргариту под руку, – бальные ухищрения Бегемота, ничего более. И вообще я позволю себе смелость посоветовать вам, Маргарита Николаевна, никогда и ничего не бояться. Это неразумно. Бал будет пышный, не стану скрывать от вас этого. Мы увидим лиц, объем власти кото рых в свое время был чрезвычайно велик. Но, право, как подумаешь о том, насколько микроскопически малы их возможности по сравне нию с возможностями того, в чьей свите я имею честь состоять, ста новится смешно и даже, я бы сказал, грустно… Да и притом вы са ми – королевской крови.

– Почему королевской крови? – испуганно шепнула Маргарита, прижимаясь к Коровьеву.

– Ах, королева, – игриво трещал Коровьев, – вопросы крови – самые сложные вопросы в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутаци ей смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна. Я ничуть не погрешу, если, говоря об этом, упомяну о причудливо тасуемой колоде карт. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами. Намекну: одна из французских коро лев, жившая в шестнадцатом веке, надо полагать, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что ее прелестную прапрапраправнучку я по прошествии многих лет буду вести под руку в Москве по бальным залам. Но мы пришли!

Тут Коровьев задул свою лампаду, и она пропала у него из рук, и Маргарита увидела лежащую на полу перед нею полоску света под какою-то темною дверью. И в эту дверь Коровьев тихо стукнул. Тут Маргарита взволновалась настолько, что у нее застучали зубы и по спине прошел озноб.

Дверь раскрылась. Комната оказалась очень небольшой. Марга рита увидела широкую дубовую кровать со смятыми и скомканны ми грязными простынями и подушками. Перед кроватью стоял ду бовый, на резных ножках стол, на котором помещался канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап. В этих семи золотых ла пах горели толстые восковые свечи. Кроме этого, на столике была большая шахматная доска с фигурками, необыкновенно искусно сделанными. На маленьком вытертом коврике стояла низенькая скамеечка. Был еще один стол с какой-то золотой чашей и другим канделябром, ветви которого были сделаны в виде змей. В комнате пахло серой и смолой. Тени от светильников перекрещивались на полу.

Среди присутствующих Маргарита сразу узнала Азазелло, теперь уже одетого во фрак и стоящего у спинки кровати. Принарядивший ся Азазелло уже не походил на того разбойника, в виде которого яв лялся Маргарите в Александровском саду, и поклонился он Маргари те чрезвычайно галантно.

Нагая ведьма, та самая Гелла, что так смущала почтенного буфет чика Варьете, и, увы, та самая, которую, к великому счастью, вспуг нул петух в ночь знаменитого сеанса, сидела на коврике на полу у кровати, помешивая в кастрюле что-то, от чего валил серный пар.

Кроме этих, был еще в комнате сидящий на высоком табурете пе ред шахматным столиком громаднейший черный котище, держа щий в правой лапе шахматного коня.

Гелла приподнялась и поклонилась Маргарите. То же сделал и кот, соскочивши с табурета. Шаркая правой задней лапой, он уро нил коня и полез за ним под кровать.

Все это замирающая от страху Маргарита разглядела в коварных тенях от свечей кое-как. Взор ее притягивала постель, на которой сидел тот, кого еще совсем недавно бедный Иван на Патриарших убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати.

Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый, с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как вход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глу бокие, параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Во ланда как будто бы навеки сжег загар.

Воланд широко раскинулся на постели, был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече. Одну го лую ногу он поджал под себя, другую вытянул на скамеечку. Колено этой темной ноги и натирала какою-то дымящейся мазью Гелла.

Еще разглядела Маргарита на раскрытой безволосой груди Волан да искусно из темного камня вырезанного жука на золотой цепочке и с какими-то письменами на спинке. Рядом с Воландом на постели, на тяжелом постаменте, стоял странный, как будто живой и осве щенный с одного бока солнцем, глобус.

Несколько секунд длилось молчание. «Он изучает меня», – поду мала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в но гах.

Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего его искристый глаз как бы вспыхнул:

– Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мой до машний наряд.

Голос Воланда был так низок, что на некоторых слогах давал от тяжку в хрип.

Воланд взял с постели длинную шпагу, наклонившись, пошевелил ею под кроватью и сказал:

– Вылезай! Партия отменяется. Прибыла гостья.

– Ни в каком случае, – тревожно свистнул по-суфлерски над ухом Маргариты Коровьев.

– Ни в каком случае… – начала Маргарита.

– Мессир… – дохнул Коровьев в ухо.

– Ни в каком случае, мессир, – справившись с собой, тихо, но яс но ответила Маргарита и, улыбнувшись, добавила: – Я умоляю вас не прерывать партии. Я полагаю, что шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если б имели возможность ее напечатать.

Азазелло тихо и одобрительно крякнул, а Воланд, внимательно поглядев на Маргариту, заметил как бы про себя:

– Да, прав Коровьев. Как причудливо тасуется колода! Кровь!

Он протянул руку и поманил к себе Маргариту. Та подошла, не чувствуя пола под босыми ногами. Воланд положил свою тяже лую, как будто каменную, и в то же время горячую, как огонь, руку на плечо Маргариты, дернул ее к себе и посадил на кровать рядом с со бою.

– Ну, уж если вы так очаровательно любезны, – проговорил он, – а я другого ничего и не ожидал, так будем без церемоний. – Он опять наклонился к краю кровати и крикнул: – Долго будет продолжаться этот балаган под кроватью? Вылезай, окаянный Ганс!

– Коня не могу найти, – задушенным и фальшивым голосом ото звался из-под кровати кот, – ускакал куда-то, а вместо него какая-то лягушка попадается.

– Не воображаешь ли ты, что находишься на ярмарочной площа ди? – притворяясь рассерженным, спрашивал Воланд. – Никакой лягушки не было под кроватью! Оставь эти дешевые фокусы для Ва рьете. Если ты сейчас же не появишься, мы будем считать, что ты сдался, проклятый дезертир.

– Ни за что, мессир! – заорал кот и в ту же секунду вылез из-под кровати, держа в лапе коня.

– Рекомендую вам… – начал было Воланд и сам себя перебил: – Нет, я видеть не могу этого шута горохового. Посмотрите, во что он себя превратил под кроватью!

Стоящий на задних лапах и выпачканный пылью кот тем време нем раскланивался перед Маргаритой. Теперь на шее у кота оказался белый фрачный галстух бантиком, а на груди перламутровый дам ский бинокль на ремешке. Кроме того, усы кота были вызолочены.

– Ну что же это такое! – воскликнул Воланд. – Зачем ты позоло тил усы? И на какой черт тебе нужен галстух, если на тебе нет шта нов?

– Штаны коту не полагаются, мессир, – с большим достоинст вом ответил кот. – Уж не прикажете ли вы мне надеть и сапоги? Кот в сапогах бывает только в сказках, мессир. Но видели ли вы когда-ли бо кого-нибудь на балу без галстуха? Я не намерен оказаться в коми ческом положении и рисковать тем, что меня вытолкают в шею! Каждый украшает себя, чем может. Считайте, что сказанное отно сится и к биноклю, мессир!

– Но усы?..

– Не понимаю, – сухо возражал кот, – почему, бреясь сегодня, Азазелло и Коровьев могли посыпать себя белой пудрой, и чем она лучше золотой? Я напудрил усы, вот и всё! Другой разговор был бы, если б я побрился! Бритый кот – это действительно уж безобразие, тысячу раз согласен признать это. Но вообще, – тут голос кота обидчиво дрогнул, – я вижу, что ко мне применяют кое-какие придирки, и вижу, что передо мною стоит серьезная проблема – быть ли мне вообще на балу? Что скажете вы мне на это, мессир?

И кот от обиды так раздулся, что казалось, еще секунда, и он лоп нет.

– Ах, мошенник, мошенник, – качая головой, говорил Воланд, – каждый раз, как партия его в безнадежном положении, он начинает заговаривать зубы, подобно самому последнему шарлатану на мосту. Садись немедленно и прекрати эту словесную пачкотню.

– Я сяду, – ответил кот, садясь, – но возражу относительно по следнего. Речи мои представляют отнюдь не пачкотню, как вы изво лите выражаться в присутствии дамы, а вереницу прочно упакован ных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знато ки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель.

– Шах королю, – сказал Воланд.

– Пожалуйста, пожалуйста, – отозвался кот и стал в бинокль смот реть на доску.

– Итак, – обратился к Маргарите Воланд, – рекомендую вам, донна, мою свиту. Этот валяющий дурака – кот Бегемот. С Азазелло и Коровьевым вы уже познакомились, служанку мою Геллу рекомен дую. Расторопна, понятлива, и нет такой услуги, которую она не су мела бы оказать.

Красавица Гелла улыбалась, обратив к Маргарите свои с зеленью глаза, не переставая зачерпывать пригоршней мазь и накладывать ее на колено.

– Ну, вот и все, – закончил Воланд и поморщился, когда Гелла особенно сильно сжала его колено, – общество, как вы видите, не большое, смешанное и бесхитростное. – Он умолк и стал поворачи вать перед собою свой глобус, сделанный столь искусно, что синие океаны на нем шевелились, а шапка на полюсе лежала как настоя щая, ледяная и снежная.

На доске тем временем происходило смятение. Совершенно рас строенный король в белой мантии топтался на клетке, в отчаянии вздымая руки. Три белых пешки-ландскнехты с алебардами расте рянно глядели на офицера, размахивающего шпагой и указывающе го вперед, где в смежных клетках, белой и черной, виднелись чер ные всадники Воланда на двух горячих, роющих копытами клетки конях.

Маргариту чрезвычайно заинтересовало и поразило то, что шах матные фигурки были живые.

Кот, отставив от глаз бинокль, тихонько подпихнул своего коро ля в спину. Тот в отчаянии закрыл лицо руками.

– Плоховато дельце, дорогой Бегемот, – тихо сказал Коровьев ядовитым голосом.

– Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, – отозвался Бегемот, – больше того: я вполне уверен в конечной победе. Стоит хорошенько проанализировать положение.

Этот анализ он начал производить довольно странным способом, именно, стал кроить какие-то рожи и подмигивать своему королю.

– Ничего не помогает, – заметил Коровьев.

– Ай! – вскричал Бегемот. – Попугаи разлетелись, что я и пред сказывал!

Действительно, где-то вдали послышался шум многочисленных крыльев. Коровьев и Азазелло бросились вон.

– А, черт вас возьми с вашими бальными затеями! – буркнул Воланд, не отрываясь от своего глобуса.

Лишь только Коровьев и Азазелло скрылись, мигание Бегемота приняло усиленные размеры. Белый король наконец догадался, чего от него хотят. Он вдруг стащил с себя мантию, бросил ее на клетку и убежал с доски. Офицер брошенное королевское одеяние накинул на себя и занял место короля.

Коровьев и Азазелло вернулись.

– Враки, как и всегда, – ворчал Азазелло, косясь на Бегемота.

– Мне послышалось, – ответил кот.

– Ну, что же, долго это будет продолжаться? – спросил Воланд. – Шах королю.

– Я, вероятно, ослышался, мой мэтр, – ответил кот, – шаха коро лю нет и быть не может.

– Повторяю, шах королю.

– Мессир, – тревожно-фальшивым голосом отозвался кот, – вы переутомились: нет шаха королю!

– Король на клетке г-два, – не глядя на доску, сказал Воланд.

– Мессир, я в ужасе! – завыл кот, изображая ужас на своей мор де. – На этой клетке нет короля!

– Что такое? – в недоумении спросил Воланд и стал глядеть на доску, где стоявший на королевской клетке офицер отворачивался и закрывался рукой.

– Ах ты подлец, – задумчиво сказал Воланд.

– Мессир! Я вновь обращаюсь к логике, – заговорил кот, прижи мая лапы к груди. – Если игрок объявляет шах королю, а короля меж ду тем уже и в помине нет на доске, шах признается недействитель ным.

– Ты сдаешься или нет? – прокричал страшным голосом Воланд.

– Разрешите подумать, – смиренно ответил кот, положил локти на стол, уткнул уши в лапы и стал думать. Думал он долго и наконец сказал: – Сдаюсь.

– Убить упрямую тварь, – шепнул Азазелло.

– Да, сдаюсь, – сказал кот, – но сдаюсь исключительно потому, что не могу играть в атмосфере травли со стороны завистников! – Он поднялся, и шахматные фигурки полезли в ящик.

– Гелла, пора, – сказал Воланд, и Гелла исчезла из комнаты. – Но га разболелась, а тут этот бал… – продолжал Воланд.

– Позвольте мне, – тихо попросила Маргарита.

Воланд пристально поглядел на нее и пододвинул к ней колено.

Горячая, как лава, жижа обжигала руки, но Маргарита, не мор щась, стараясь не причинять боли, втирала ее в колено.

– Приближенные утверждают, что это ревматизм, – говорил Во ланд, не спуская глаз с Маргариты, – но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьде сят первом году в Брокенских горах, на Чертовой Кафедре.

– Ах, может ли это быть! – сказала Маргарита.

– Вздор! Лет через триста это пройдет. Мне посоветовали мно жество лекарств, но я по старинке придерживаюсь бабушкиных средств. Поразительные травы оставила в наследство поганая ста рушка, моя бабушка! Кстати, скажите, а вы не страдаете ли чем-ни будь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу тоска?

– Нет, мессир, ничего этого нет, – ответила умница Маргари та, – а теперь, когда я у вас, я чувствую себя совсем хорошо.

– Кровь – великое дело, – неизвестно к чему весело сказал Во ланд и прибавил: – Я вижу, что вас интересует мой глобус.

– О да, я никогда не видела такой вещицы.

– Хорошая вещица. Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие-то девушки, не внятно произносящие названия мест. Кроме того, каждая третья из них немного косноязычна, как будто таких нарочно подбирают. Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точ но. Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет оке ан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась война. Если вы приблизите глаза, вы увидите и детали.

Маргарита наклонилась к глобусу и увидела, что квадратик земли расширился, многокрасочно расписался и превратился как бы в рель ефную карту. А затем она увидела и ленточку реки, и какое-то селе ние возле нее. Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка. Внезапно и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробочки ничего не осталось, кроме кучечки, от которой валил черный дым. Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ре бенка.

– Вот и всё, – улыбаясь, сказал Воланд, – он не успел нагрешить. Работа Абадонны безукоризненна.

– Я не хотела бы быть на той стороне, против которой этот Абадонна, – сказала Маргарита, – на чьей он стороне?

– Чем дальше говорю с вами, – любезно отозвался Воланд, – тем больше убеждаюсь в том, что вы очень умны. Я успокою вас. Он на редкость беспристрастен и равно сочувствует обеим сражающимся сторонам. Вследствие этого и результаты для обеих сторон бывают всегда одинаковы. Абадонна! – негромко позвал Воланд, и тут из сте ны появилась фигура какого-то худого человека в темных очках. Эти очки произвели на Маргариту такое сильное впечатление, что она, тихонько вскрикнув, уткнулась лицом в ногу Воланда. – Да пере станьте! – крикнул Воланд. – До чего нервозны современные лю ди! – Он с размаху шлепнул Маргариту по спине, так что по ее телу прошел звон. – Ведь видите же, что он в очках. Кроме того, никогда не было случая, да и не будет, чтобы Абадонна появился перед кемнибудь преждевременно. Да и, наконец, я здесь. Вы у меня в гостях! Я просто хотел вам его показать.

Абадонна стоял неподвижно.

– А можно, чтобы он снял очки на секунду? – спросила Маргари та, прижимаясь к Воланду и вздрагивая, но уже от любопытства.

– А вот этого нельзя, – серьезно ответил Воланд и махнул рукой Абадонне, и того не стало. – Что ты хочешь сказать, Азазелло?

– Мессир, – ответил Азазелло, – разрешите мне сказать. У нас двое посторонних: красавица, которая хнычет и умоляет, чтобы ее оставили при госпоже, и, кроме того, с ней, прошу прощения, ее боров.

– Странно ведут себя красавицы, – заметил Воланд.

– Это Наташа, Наташа! – воскликнула Маргарита.

– Ну, оставить при госпоже. А борова – к поварам.

– Зарезать? – испуганно вскрикнула Маргарита. – Помилуйте, мессир, это Николай Иванович, нижний жилец. Тут недоразумение, она, видите ли, мазнула его кремом…

– Да позвольте, – сказал Воланд, – на кой черт и кто станет его резать? Пусть посидит вместе с поварами, вот и всё! Не могу же, со гласитесь, я его пустить в бальный зал!

– Да уж… – добавил Азазелло и доложил: – Полночь приближает ся, мессир.

– А, хорошо. – Воланд обратился к Маргарите: – Итак, прошу вас… Заранее благодарю вас. Не теряйтесь и ничего не бойтесь. Ни чего не пейте, кроме воды, а то вы разомлеете и вам будет трудно. Пора!

Маргарита поднялась с коврика, и тогда в дверях возник Коровьев.