Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
ЧТО СНИЛОСЬ БОСОМУ

С того самого момента, как Никанора Ивановича Босого взяли под руки и вывели в ворота, он не сомневался в том, что его ведут в тюрьму.

И странное, никогда еще в жизни им не испытанное, чувство ох ватило его. Никанор Иванович глянул на раскаленное солнце над Садовой улицей и вдруг сообразил, что прежняя его жизнь кончена, а начинается новая. Какова она будет, Никанор Иванович не знал, да и не очень опасался, что ему угрожает что-нибудь страшное. Но Никанор Иванович неожиданно понял, что человек после тюрь мы не то что становится новым человеком, но даже как бы обязан им стать. Как будто бы внезапно макнули Никанора Ивановича в котел, вынули и стал новый Никанор Иванович, на прежнего совершенно не похожий.

Вот это-то и есть самое главное, а вовсе не страхи, иногда не оп равдывающиеся. Понял это и Никанор Иванович, хотя был, по се крету говоря, тупым человеком. Первые ожидания Никанора Ива новича как будто оправдались: спутники привезли его на закате солнца на окраину Москвы к неприглядному зданию, о котором Никанор Иванович понаслышке знал, что это тюрьма. Следующие впечатления тоже были как будто тюремные. Никанору Ивановичу пришлось пройти ряд скучных формальностей. Никанора Ивано вича записали в какую-то книгу, подвергли осмотру его одежду, при чем лишили Никанора Ивановича подтяжек и пояса. А после этого все пошло совершенно не так, как представлял себе Никанор Ива нович.

Придерживая руками спадающие брюки, Никанор Иванович, вслед за молчаливым спутником, пошел куда-то, по каким-то коридо рам и не успел опомниться, как оказался голым и под душем. В то время, пока Никанор Иванович намыливал себя и тер мочалкой, одежда его куда-то исчезла, а когда настало время одеваться, она вер нулась, причем была сухая, пахла чем-то лекарственным, брюки ста ли короче, а рубашка и пиджак съежились, так что полный Никанор Иванович не застегивал больше ворота.

А далее все сложилось так, что Никанор Иванович впал в полное изумление и пребывал в нем до тех пор, пока не сообразил, что ви дит сон.

Именно Никанора Ивановича повели по светлым, широким ко ридорам, в которых из-под потолка лампы изливали ослепитель ный, радостный и вечный свет.

Никанору Ивановичу смутно показалось, что его подвели к большим лакированным дверям, и тут же сверху веселый гулкий бас сказал:

– Здравствуйте, Никанор Иванович! Сдавайте валюту!

Никанор Иванович вздрогнул, поднял глаза и увидел над дверью черный громкоговоритель. Затем Никанор Иванович очутился в большом зале и сразу убедился, что это театральный зал. Под золо ченым потолком сияли хрустальные люстры, на стенах – кенкеты, была сцена, перед ней суфлерская будка, на сцене большое кресло малинового бархата, столик с колокольчиком и черный бархатный задний занавес.

Удивило Никанора Ивановича то, что все это безумно пахло кар боловой кислотой.

Кроме того, поразился Никанор Иванович тем обстоятельством, что зрители, а их было по первому взгляду человек полтораста, сиде ли не на стульях, а просто на полу – довольно тесно.

Тут смутно запомнил Никанор Иванович, что все зрители были мужеского пола, все с бородами и с усами, отчего казались несколь ко старше своих лет.

На Никанора Ивановича никто не обратил внимания, и тогда он последовал общему примеру, то есть уселся на пол, оказавшись меж ду худым дантистом, как выяснилось впоследствии, и каким-то здо ровяком с рыжей бородой, бывшим рыбным торговцем, тоже как уз налось в свое время.

Глядя с любопытством на сцену, Никанор Иванович увидел, как на ней появился хорошо одетый, в сером костюме, гладко выбри тый, гладко причесанный молодой человек с приятными чертами лица.

Зал затих при его появлении, глядя на молодого человека с ожи данием и весельем.

– Сидите? – спросил молодой человек мягким баритоном и улыб нулся залу.

Многие улыбнулись ему в ответ в зале, и послышались голоса:

– Сидим… сидим…

– И как вам не надоест? – удивился молодой человек. – Все люди, как люди, ходят по улицам, прекрасная погода, а вы здесь торчите! Ну, ладно!

И продолжал:

– Итак, следующим номером нашей программы – Никанор Ива нович Босой, председатель домового комитета. Попросим его!

И тут громовой аплодисмент потряс ярко освещенный зал.

Никанор Иванович странно удивился, а молодой человек по манил его пальцем, и Никанор Иванович, не помня себя, очутил ся на сцене. Тут ему в глаза ударил яркий цветной свет снизу, из рампы.

– Ну, Никанор Иванович, покажите нам пример, – задушевно за говорил молодой человек, – и сдавайте валюту.

Зал затих.

Тут Никанор Иванович вспомнил все те страстные, все убеди тельные слова, которые он приготовил, пока влекся в тюрьму, и вы говорил так:

– Богом клянусь…

Но не успел кончить, потому что зал ответил ему негодующим криком. Никанор Иванович заморгал глазами и замолчал.

– Нету валюты? – спросил молодой человек, с любопытством глядя на Никанора Ивановича.

– Нету! – ответил Босой.

– Так, – отозвался молодой человек, – а откуда же появились триста долларов, которые оказались в сортире?

– Подбросил злодей переводчик! – со страстью ответил Босой и застыл от удивления: зал разразился диким негодующим воплем, а когда он утих, молодой человек сказал с недоумением:

– Вот какие басни Крылова приходится выслушивать! Подброси ли триста долларов! Все вы, валютчики! Обращаюсь к вам как к спе циалистам! Мыслимое ли дело, чтобы кто-нибудь подбросил триста долларов?

– Мы не валютчики, – раздались голоса в зале, – но дело это не мыслимое.

– Спрошу вас, – продолжал молодой человек, – что могут под бросить?

– Ребенка! – ответил в зале кто-то.

– Браво, правильно! – сказал молодой человек. – Ребенка могут подбросить, прокламацию, но таких идиотов, чтобы подбрасывали триста долларов, нету в природе!

И, обратившись к Никанору Ивановичу, молодой человек сказал печально:

– Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я на вас надеялся! Итак, номер наш не удался.

Свист раздался в зале.

– Мерзавец он! Валютчик! – закричал кто-то в зале, негодуя. – А из-за таких и мы терпим невинно!

– Не ругайте его! – сказал добродушно молодой человек. – Он раскается. – И, обратив к Никанору Ивановичу глаза, полные слез, сказал:

– Не ожидал я от вас этого, Никанор Иванович!

И, вздохнув, добавил:

– Ну, идите, Никанор Иванович, на место.

После чего повернулся к залу и, позвонив в колокольчик, громко воскликнул:

– Антракт, негодяи!

После чего исчез со сцены совершенно бесшумно.

Потрясенный Никанор Иванович не помнил, как протекал ант ракт. После же антракта молодой человек появился вновь, позвонил в колокольчик и громко заявил:

– Попрошу на сцену Сергея Герардовича Дунчиль! Дунчиль ока зался благообразным, но сильно запущенным гражданином лет пя тидесяти, а без бороды – сорока двух.

– Сергей Бухарыч, – обратился к нему молодой человек, – вот уж полтора месяца вы сидите здесь, а между тем государство нуждается в валюте. Вы человек интеллигентный, прекрасно это понимаете и ничем не хотите помочь.

– К сожалению, ничем помочь не могу, валюты у меня нет, – от ветил Дунчиль.

– Так нет ли, по крайней мере, бриллиантов, – спросил тоскливо молодой человек.

– И бриллиантов нет, – сказал Дунчиль. Молодой человек пе чально повесил голову и задумался. Потом хлопнул в ладоши.

Черный бархат раздвинулся, и на сцену вышла дама, прилично одетая, в каком-то жакете по последней моде без воротника.

Дама эта имела крайне встревоженный вид. Дунчиль остался спо койным и поглядел на даму высокомерно.

Зал с величайшим любопытством созерцал неожиданное и един ственное существо женского пола на сцене.

– Кто эта дама? – спросил у Дунчиля молодой человек.

– Это моя жена, – с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на длинную шею без воротника с некоторым отвращением.

– Вот какого рода обстоятельство, мадам Дунчиль, – заговорил молодой человек, – мы потревожили вас, чтобы спросить, нет ли у вашего супруга валюты.

Дама встревоженно дернулась и ответила с полной искренно стью:

– Он все решительно сдал.

– Так, – отозвался молодой человек, – ну что ж, в таком случае мы сейчас отпустим его. Раз он все сдал, то надлежит его немедлен но отпустить, как птицу на свободу. Приношу вам мои глубокие из винения, мадам, что мы задержали вашего супруга. Маленькое недо разумение: мы не верили ему, а теперь верим. Вы свободны, Сергей Герардович! – обратился молодой человек к Дунчилю и сделал цар ственный жест.

Дунчиль шевельнулся, повернулся и хотел уйти со сцены, как вдруг молодой человек произнес:

– Виноват, одну минуточку!

Дунчиль остановился.

– Позвольте вам на прощание показать фокус! – и молодой чело век хлопнул в ладоши.

Тут же под потолком сцены вспыхнули лампионы, черный за навес распахнулся, и вздрогнувший Никанор Иванович Босой увидел, как выступила на помост красавица в прозрачном длин ном балахоне, сквозь который светилось горячим светом ее тело. Красавица улыбалась, сверкая зубами, играя черными мохнатыми ресницами.

В руках у красавицы была черная бархатная подушка, а на ней, разбрызгивая во все стороны разноцветные искры, покоились брил лианты, как лесные орехи, связанные в единую цепь. Рядом с брил лиантами лежали три толстые пачки, перевязанные конфетными ленточками.

– Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золо том, – объявил молодой человек при полном молчании всего теат ра, – хранились у Сергея Герардовича Дунчиль в городе Харькове в квартире его любовницы, – молодой человек указал на красави цу, – Иды Геркулановны Косовской. Вы, Сергей Герардович, охму ряло и врун, – сурово сказал молодой человек, уничтожая Дунчиля огненным взглядом, – ступайте же теперь домой и постарайтесь ис правиться!

Тут дама без воротника вдруг пронзительно крикнула: «Него дяй!» – и, меняясь в цвете лица из желтоватого в багровый, из багро вого в желтый, а затем в чисто меловой, Сергей Герардович Дунчиль качнулся и стал падать в обмороке, но чьи-то руки подхватили его. И тотчас по волшебству погасли лампионы на сцене, провалилась в люк красавица, исчезли супруги Дунчиль.

21/VI.35. В грозу И опять наступил антракт, ознаменов

Раскисший в собственном поту Никанор Иванович открыл глаза, но убедился, что продолжает спать и видит сны. На сей раз ему при снилось, что появились между зрителей повара в белых колпаках и стали раздавать суп. Помнится, один из них был веселый круглоли цый и, черпая суп громадной ложкой, все приговаривал:

– Сдавайте, ребята, валюту. Ну чего вам тут на полу сидеть!

Похлебав супу без аппетита, Босой опять вынужден был зажму риться, так как засверкали лампионы на сцене.

Вышедший из бархата молодой человек звучно объявил, что из вестный артист Прюнин исполнит отрывки из сочинения Пушки на «Скупой рыцарь». Босой хорошо знал фамилию сочинителя Пушкина, ибо очень часто слышал, да и сам говорил: «А за кварти ру Пушкин платить будет?» – и поэтому с любопытством уставился на сцену.

А на ней появился весьма пожилой бритый человек во фраке, тот час скроил мрачное лицо и, глядя в угол, заговорил нараспев:

– Счастливый день!..

Фрачник рассказал далее, что сокровища его растут, и делал это столь выразительно, что притихшей публике показалось, будто дей ствительно на сцене стоят сундуки с золотом, принадлежащим фрач нику. Сам о себе фрачный человек рассказал много нехорошего. Бо сой, очень помрачнев, слышал, что какая-то несчастная вдова под дождем на коленях стояла, но не тронула черствого сердца артиста. Затем фрачник стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе отвечал, причем у Босого все спуталось, потому что артист называл себя то государем, то баро ном, то отцом, то сыном, то на «вы», то на «ты». И понял Босой толь ко одно, что артист умер злою смертью, выкликнув: «Ключи! Ключи мои!» и повалившись после этого на колени, хрипя и срывая с себя галстук.

Умерев, он встал, отряхнул пыль с фрачных коленей, улыбаясь поклонился и при жидких аплодисментах удалился.

Молодой человек вышел из бархата и заговорил так:

– Ну-с, вы слышали, граждане, сейчас, как знаменитый ар тист Потап Петрович со свойственным ему мастерством прочи тал вам «Скупого рыцаря». Рыцарь говорил, что резвые нимфы сбегутся к нему и прочее. Предупреждаю вас, дорогие граждане, что ничего этого с вами не будет. Никакие нимфы к вам не сбегут ся, и музы ему дань не принесут, и чертогов он никаких не воз двигнет, и вообще он говорил чепуху. Кончилось со скупым рыца рем очень худо – он помер от удара, так и не увидев ни нимф, ни муз, и с вами будет тоже очень нехорошо, если валюты не сда дите.

И тут свет в лампах превратился в тяжелый красный и во всех уг лах зловеще закричали рупоры:

– Сдавайте валюту!