Онлайн чтение книги «Мой бедный, бедный мастер…»
Глава 11 РАЗДВОЕНИЕ ИВАНА

Бор на высоком берегу реки, еще недавно освещенный майским солнцем, стал неузнаваем сквозь белую решетку, он помутнел, разма зался и растворился. Вода сплошною пеленой валила за окном. Вре мя от времени в небе вспыхивала нитка, небо лопалось, и тогда на мгновение трепещущим светом обливало всю комнату больного, и листки его, которые сдуло на пол порывом ветра, залетевшим за ре шетку перед началом грозы, и самого больного, сидящего на кровати.

Иван тихо плакал, глядя на смешавшийся бор и кипящую в пузы рях реку, а при каждом громовом ударе тихо вскрикивал и закрывал глаза руками.

Попытки Ивана сочинить заявление относительно страшного консультанта не привели ни к чему. Лишь только он получил бумагу и огрызок карандаша, он хищно потер руки и пристроился к столи ку, чтобы писать.

Он бодро вывел начало:

«Члена Массолита Ивана Николаевича Понырева заявление.

Вчера вечером я пришел с покойным Александром Александро вичем Мирцевым на Патриаршие пруды…»

И тут Иван запутался, именно из-за слова «покойный». Выходила сразу же какая-то нелепица: как это так – с покойным пришел на Патриаршие пруды? Покойники не ходят! «Еще, действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут», – думал Иван и стал исправлять написанное.

Вышло так: «…с А.А.Мирцевым, который попал под трамвай…» Это также не удовлетворило автора заявления, и он решил начать с чего-то самого сильного, что сразу остановило бы внимание читающего, и на писал про кота, садящегося в трамвай, потом про постное масло и отре занную голову. После этого он обратился к Понтию Пилату и для вящей убедительности решил весь рассказ изложить полностью, с того момен та, как Пилат шел шаркающей кавалерийской походкой на балкон.

Иван перечеркивал написанное и сверху строк надписывал и да же попытался нарисовать таинственного консультанта и кота с мо нетой в руке, но чем дальше, тем путанее и непонятнее становилось это заявление. И к тому времени, как появилась за рекой страшная туча с дымящимися краями и желтоватым мутным брюхом, и про ворчало далеко, и дунул ветер, Иван почувствовал, что обессилел, что с заявлением ему не совладать, и разлетевшиеся листки даже не стал поднимать и заплакал.

Добродушная женщина в белом неслышно вошла в комнату, уви дела, что поэт плачет, встревожилась, сказала, что сейчас же вызо вет доктора и что все будет хорошо.

И вот прошло часа два, и бор заречный опять изменился. Он вы рисовался до последнего дерева, и небо расчистилось до прежней голубизны, и успокоилась река, и лежал Иван, притихший и непла чущий, смотрел за решетку.

Доктор, вызванный женщиной, сделал укол в руку Ивану, собрал с полу листки и унес их с собою, уверив, что Иван больше плакать не будет, что его расстроила гроза, а теперь после укола все пройдет, все изменится в самом наилучшем смысле.

И оказался прав. Тоска оставила Ивана, пролежав до вечера, он как-то и не заметил, как и когда небо полиняло, как загрустило и по темнело, и как почернел бор.

Иван выпил горячего молока, прилег, опять приятно зевая, и сам подивился, до чего изменились его мысли.

Воспоминание о той женщине, что прокричала про постное мас ло и тем открыла тайну, уже не жгло больную душу Ивана, размазал ся в памяти кот под липами, не пугала отрезанная голова, и, вместо всего этого, стал размышлять Иван о том, что, по сути дела, в клини ке неплохо, что Стравинский очень умен, что воздух, текущий сквозь решетку, и сладостен после грозы, и свеж.

Дом скорби засыпал. В тихих коридорах потухли белые матовые лампы, вместо них загорелись дежурные слабые голубые ночники.

В комнатах засыпали больные, умолкали и бреды, и шепоты, все реже слышались осторожные шажки фельдшериц на резиновом по лу коридора, все реже они навещали своих больных. И только в сто роне от главного корпуса стоящий, не переставал светиться во всех окнах беспокойным светом корпус неудержимо буйных.

Иван лежал в сладкой истоме и, полуопустив веки, глядел, как льет свой свет поднимающаяся над черным бором луна, и думал о том, почему он, собственно, так взволновался из-за того, что Мирцев попал под трамвай?

– В конечном счете, ну его в болото! – прошептал Иван и даже усмехнулся. – Что я ему, кум или сват? Если как следует провентили ровать этот вопрос, то выходит, что я, в сущности, даже и не знал по койника. В самом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кро ме того, что он был лыс и красноречив до ужаса. И далее, товари щи, – продолжал кому-то свою речь Иван, – разберемся вот в чем: чего это я взбесился на этого загадочного консультанта, этого мага и профессора с пустым и черным глазом? К чему вся эта нелепая по гоня со свечечкой в руках и дикая петрушка в ресторане?

– Но, но, но! – вдруг сказал где-то прежний Иван новому Ива ну. – Про то, что голову отрежет, он знал заранее! Как же не взволно ваться?

– Об чем, товарищ, разговор! – возражал новый Иван Ивану прежнему, ветхому. – Здесь дело нечисто, личность он, вне сомне ний, незаурядная и таинственная. Но ведь в этом-то самое интерес ное и есть! Человек видел Пилата! Это ли не интересно! Вместо то го чтобы устраивать дикую бузу с криками, беготней, а потом и с дра ками, лучше было бы расспросить о том, что было дальше и с этим арестованным Га-Ноцри, и с Пилатом. А я чепухой занялся! Важное, в самом деле, происшествие – редактора задавило. Ну, будет другой редактор, в чем дело!

Подремав еще немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:

– Так кто же я такой, в этом случае?

– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни од ному из Иванов и очень похожий на бас консультанта. Иван, почемуто не только не обидевшись, но даже приятно изумившись слову «ду рак», хихикнул в полусне, и померещилось ему, что пальма перед ним появилась на толстейшей ноге и качнула шапкой, и кот пришел веселый и не страшный, и сон уже совсем было накрыл его созна ние, как вдруг балконная решетка двинулась в сторону и возникла на балконе таинственная от луны фигура в белом и, таинственно погро зив Ивану, севшему без всякого испуга на кровати, пальцем, прошеп тала:

– Т-сс!