Онлайн чтение книги Молодость Мазепы
XLI

Наступили сумерки, но огня не зажигали; комнату освещал отблеск от пылавших в очаге дров. Марианна и Мазепа присели к огню.

— Но скажи мне, Мазепа, — обратилась к нему Марианна, — а если Бруховецкий не согласится на твою пропозицию, что тогда?

Мазепа принялся объяснять ей все планы Дорошенко.

— Если Бруховецкий откажется, тогда Дорошенко думает под защитой турецкого протектората добывать Левобережную Украину войной, но он, Мазепа, собственно, против такого плана. Конечно, турки сильные и дальние соседи, но под владычеством их не будет никогда мира; следует вспомнить только то, что сам закон их велит искоренять всех христиан. Если нельзя будет уже обойтись без всякой протекции, то надо искать еще какого-нибудь более дальнего протектората и, главное, интересы которого не сталкивались бы с нашими; татары ведь подданцы турок, а нам, например, надо прежде всего отбросить татар от берегов Черного моря и занять все приморские города. Украина стеснена отовсюду сильными государствами, ей надо укрепиться, а для того, чтоб укрепиться, надо занять весь морской берег. Та сторона только и сильна, и богата, которая стоит близко к морю, для нее открыты все Дороги. Вот, например, ангелейцы, земля их гораздо меньше нашей, а как они укрепились, как обогатились, — куда против них Польше и Москве. — Мазепа увлекался все больше и больше.

Да, отбросить татар… Украинцы все способны к морскому делу, запорожцы сами природные и отважные моряки; Украйна богата землями, лесами, реками; казацкие войска прославились своей отвагой по всему свету. Какое великое будущее могло бы ожидать отчизну! Прилучить к себе Молдавию, Валахию, заселить до самого Дона широкие степи, оградить себя крепостями, оттеснить турок, а дальше, дальше… Чего! только нельзя было бы достичь впереди!

И все это так возможно, так близко! Ведь вот освободились же, например, единой своей силой от гишпанцев голландцы и засновали свое «власне панство», а ведь у них не было таких казацких полков, какие есть у нас! Только бы укрепиться Украйне, только бы водворить внутри себя строгий и крепкий порядок, а тогда уже никто из соседей не согнул бы ее.

Мазепа говорил с жаром, увлекаясь сам картиной грандиозного будущего. Марианна слушала его с увлечением; она с интересом расспрашивала его о том, как живут, как управляются другие народы, расспрашивала его и о его жизни, но о себе говорила мало и неохотно. Мазепа только и узнал, что во время избиения всех женщин в Трилисах она, будучи еще совсем малым ребенком, тоже находилась там и спаслась каким-то чудом, так как мать запрятала ее в погреб, и с тех пор отец, боясь оставить ее, брал с собою во все походы.

За время их разговора Андрей входил несколько раз в светлицу — то он искал забытую шапку, то обращался с каким-нибудь вопросом к Марианне. Увлеченный своей беседой, Мазепа не обращал на него внимания.

До позднего вечера проговорили они так с Марианной.

Прощаясь с ним после вечери, Марианна сказала ему:

— Вернись, я буду ждать тебя.

Мазепа уснул, еще более очарованный загадочной девушкой.

Проснулся он рано утром и сейчас же велел собираться к отъезду. За ранним сниданком полковник повторил ему снова предостережения насчет Бруховецкого, посоветовал остановиться у Варавки, верного им лавника, и сообщил, что его проведут до опушки Марианна и Андрей и укажут дорогу.

Мазепа поблагодарил всех за гостеприимство и, попрощавшись, вышел в сопровождении хозяев на замковый двор.

Весь отряд его уже был готов к отъезду. Отдохнувшие люди и лошади глядели бодро. Мазепа еще раз поклонился полковнику и вскочил на подведенного ему коня. Марианна и Андрей отправились провожать их до опушки бора.

Несколько раз Мазепа начинал разговор, но он как-то обрывался.

Марианна отвечала сухо и отрывисто, то она уносилась вперед на своем турецком скакуне, то заставляла его перепрыгивать через рвы и обрывы, то снова возвращалась назад. Мазепа любовался ее смелой ездой и стройной статной фигурой. Андрей был тоже как-то сосредоточен и неразговорчив.

Так, в молчании, доехали они до опушки леса: здесь Марианна и Андрей распрощались с Мазепой.

— Береги себя! — произнесла отрывисто Марианна и, круто повернув коня, скрылась в лесу. Андрей последовал за нею.

Задумчивый, озадаченный всеми этими быстро набежавшими событиями, продолжал Мазепа свой путь. Уже и зубчатая стена леса, окружавшего замок полковника, скрылась за горизонтом, когда его вывел из задумчивости голос подъехавшего Лободы.

— Что случилось? — обернулся к нему Мазепа.

— Да вот забыл было совсем, при выезде какой-то казак сунул мне в руку эту «цыдулку» и сказал, чтоб я ее твоей милости в дороге отдал.

Мазепа взял из его рук свернутый листочек бумаги и с изумлением развернул его.

На записке стояло всего несколько слов:

«Прошу пана на гонор казацкий не возвращаться сюда».

Подписи не было.

Приехавши в Гадяч, Мазепа без особого труда разыскал лавника Варавку. Когда добрый седой старичок прочел письмо Гострого и узнал, что Мазепа едет от Дорошенко, то радости его не было границ. Варавка был одним из богатейших горожан города Гадяча, а потому Мазепа и весь его отряд нашли у него все необходимое. Старик решительно не знал, чем бы оказать свое наибольшее внимание Мазепе. После первых хлопот о размещении отряда, жена Варавки, польщенная прибытием столь важных гостей, занялась с помощью челяди приготовлением достойного обеда, а Мазепа с Варавкой поместились в ожидании его в богатом покое пана лавника. Узнавши, что Мазепа состоит ротмистром у Дорошенко и только для предосторожности переоделся купцом, а своих казаков одел мещанами, Варавка весьма одобрил эту меру и сообщил Мазепе, что он должен немедленно прописаться у воеводы гадячского, так как вследствие последнего Андрусовского договора, собственно для того, чтобы удержать приезд заднепрян, постановили здесь гетман и воеводы, что с правого берега на левый дозволяется приезжать только купцам, а приехавши в какой город, они должны сейчас же прописываться у городского воеводы.

— Вот и гаразд, что полковник усоветовал тебя ко мне пожаловать, — пояснил он, — ты можешь, пане ротмистре, сказать воеводе, что привез товар ко мне, а у меня под ратушей «крамныця» и в складе как раз еще тюки товаров лежат: золотая камка, сукна фалявдышевые, златоглав, альтамбас. Вот он, воевода, ни с которой стороны к тебе и не привяжется.

Мазепа поблагодарил от души радушного старика и сообщил ему, что ему собственно надо бы во что бы то ни стало увидеться с Бруховецким, а потому не может ли он сообщить ему, как это лучше сделать.

Это сообщение Мазепы привело старика в большое смущение.

— Ох, ох, что-то выйдет из того! — заговорил он, покачивая головой. — Недоброе ты выбрал время, недоброе…:

— Почему? — изумился Мазепа.

— А вот почему: гетман наш, как уже ведомо всему свету, зело зол, корыстен, да лукав; приход к нему всегда был тяжек, а теперь и того хуже стал. Видишь ли, послал было гетман в Москву полковника одного с жалобой, думал, что тут его сейчас и в Сибирь зашлют, а на тот час было в Москве два патриарха вселенских, вот он, полковник, и ударился к ним с просьбою, они и заступились за него и пришла теперь гетману грамота из Москвы, что полковника того наградили, а на і гетмана наложили еще клятву святители за неправедный донос. Ну, так вот он, гетман наш, как узнал об этом, — пришел в неслыханную фурию, с кем и говорит, так с великою яростью, а уж сколько от него людей невинных пострадало… и…и! — старик только махнул рукою и добавил:. — Видишь ли, думал он, что в Москве теперь все по его слову будет делаться, а дело выходит так, что не кажи, мол, гоп, пока не перескочишь! Опять, и с воеводами он не в мире живет. Ох, ох! Верно говорит пословица: «Паны дерутся, а у мужиков чубы болят».

Но к полному недоумению Варавки, сообщение его не только не смутило Мазепу, но наоборот, привело его в наилучше настроение духа.

После приготовленного на славу обеда, которому гости отдали должную честь, Мазепа отправился, по совету Варавки, к воеводе и записался у него. Никаких препятствий по этому поводу не случилось, и Мазепа, довольный тем, что все, по-видимому, предвещало ему отличный исход дела, вышел в отличном настроении от воеводы, и так как времени до вечера оставалось еще довольно много, то он отправился пошататься по городу, в надежде выудить еще какую-нибудь интересную новость относительно гетмана и его предприятий.

Мазепа вышел из верхнего города, собственно замка гадячского, в котором находился и дом воеводы, и спустился в нижний город. Внизу, подальше от гетмана и его стражи, языки, очевидно, ворочаются свободней, решил он, да и самому лучше прежде времени не показываться на глаза.

Нижний город Гадяч располагался у подножия возвышенности, на которой находился замок, заключая его в своих пределах. После неприглядных осенних дней выглянуло, наконец, солнышко; облака на западе разорвались, растянулись по небу длинными белыми пасмами, сквозь которые проглянула всюду ясная лазурь.

Ветер утих, в воздухе почувствовалась сухая теплота; солнце заходило тихо и плавно, обещая на завтра погожий день.

День был субботний, а потому на улицах виднелось довольно много народа.

У ворот своих домов сидели на лавочках, греясь на солнце, почтенные горожанки в чистых белых «намитках» и передавали друг другу дневные новости. По улицам, по направлению к церкви, проходили степенные горожане в темных длиннополых одеждах, в сопровождении своих супруг и молоденьких, быстроглазых дочерей. То там, то сям проходил казак, молодецки подмаргивая закрытым намитками горожанкам, или проносился на коне пышно разодетый телохранитель гетмана. Крамари торопливо закрывали свои крамницы; издали слышался колокольный звон.

Пройдя так по узеньким улицам города, Мазепа зашел в один из городских шинков. Народу в нем оказалось немного; говорили все вполголоса, постоянно оглядываясь по сторонам, о гетмане же и о совершающихся кругом событиях никто не упоминал ни словом. Видимо, все здесь держались настороже, опасаясь шпионов гетмана, которые сообщали ему решительно обо всем, что совершалось в городе.

Убедившись в том, что здесь ему не придется ничего услышать, Мазепа выпил свою кружку пива, заплатил за нее и поспешил выйти.

Так зашел он в другой шинок и в третий, и всюду его постигала та же неудача. Однако он решил еще раз попытать счастья и зашел в один из лучших шинков города, находившихся под городской ратушей, но здесь его ожидало еще худшее разочарование.

В шинке, кроме хозяина, был всего только один посетитель, степенный пожилой горожанин, ведший беседу с хозяином. Горожанин доказывал хозяину, что чаровница гораздо страшнее колдунов и что вообще нечистая сила охотнее входит в сношения с женщинами; хозяин охотно соглашался с ним. Но и этот разговор скоро прекратился; горожанин допил свое пиво, распрощался с хозяином и вышел из шинка.

Раздосадованный Мазепа собирался уже тоже последовать его примеру, когда входные двери распахнулись от чьего-то сильного толчка и в шинок вошли два казака в богатых кунтушах и жупанах. Судя по их сердитым лицам и резким движениям, Мазепа заключил, что они взбешены чем-то до последней степени; в душе его шевельнулась надежда услыхать от них что-нибудь, а потому он отодвинул поспешно от себя наполовину опорожненную кружку и, склонившись головой на руки, постарался изобразить сильно опьяневшего человека.

Прибывшие потребовали венгржины, за которой хозяину пришлось выйти из хаты.

Осмотревшись подозрительно кругом и увидевши только одного пьяного человека, первый обратился вполголоса ко второму:

— И ты «певен» в том?

— Еще бы! — отвечал тот. — Вот только что говорил с ними, вчера вернулись из Москвы.

— Ну?

— Не ну, а но, да не цоб, а цабэ![28]Цоб и цабэ — возгласы, которыми крестьяне погоняют волов. Цабэ — налево, а цоб — направо.

— Как так?

— А так. С ляхами, чуешь, «панькалысь», «трактовалы» их, как наилучших гостей, а гетману передали строгий наказ, чтобы жил с воеводами в мире, а на допросы их: правда ли, мол, что и Левобережную Украину отдадут ляхам, — отвечали им так, что гетману-де и всей старшине казацкой смотреть войско и его снаряды, а о войне и мире не хлопотать, в наших же договорах с ляхами написано то, что ладно, а на худо никто не пойдет. А для того, чтоб наши люди никакого страха от ляхов не имели, пришлем мы еще вам десять тысяч стрельцов и ратных людей и они учнут рядити народом и жаловать его.

— Ну, что ж теперь он? — произнес первый, понижая голос.

— Роет землю! Да о нем что! «Катюзи по заслузи!» Вот нам надобно поразмыслить, как свои души уберечь.

— Да как же? Что тут придумаешь?

— Есть способ, — понизил голос второй собеседник и, нагнувшись к первому, произнес совершено тихо, — переменить «покрышку».

В это время послышались шаги хозяина; собеседники умолкли.

Но Мазепе больше ничего и не нужно было; подождавши, пока они распили молча свою пляшку венгржины и вышли из шинка, он также встал и, довольный донельзя приобретенными им сведениями, отправился по направлению к дому Варавки.

Было уже позднее время; давно уже прозвонили на гашенье огня[29]В XVI и XVII веке в городских ратушах звонили вечером на «гашенье огня», после чего все горожане должны были тушить у себя огонь., а потому все двери и ворота горожан были уже заперты крепкими запорами, но эта пустынность не смущала Мазепу.

— Итак, я приехал в самую счастливую минуту, — рассуждал Мазепа, шагая по темным узким улицам, — гетман раздосадован, обижен и напуган. Ха, ха! Подуло сибирным ветерком! Все это на руку! Отлично, отлично! Пожалуй, он поверит, что Москва хочет отдать правый берег ляхам! Что ж, и то гаразд! Ай да гетман-боярин, думал, что зажил вон до какой суды да славы, а выходит, что брехней-то свет пройдешь, да назад не воротишься!

С такими веселыми мыслями Мазепа вернулся в дом Варавки и тотчас же заснул крепким и глубоким сном.