Онлайн чтение книги Молодость Мазепы
LV

— Панове, вот у меня какая думка заворушилась в башке, коли одобрите, да Бог поможет, то авось и удастся наше дело, — проговорил, после некоторого раздумья, Чортовий.

— А что же ты, пан-товарищ, придумал? — спросила с оживленным интересом Марианна.

— А вот что, панно полковникова. Я пойду сейчас с жидом в корчму, как проезжий, или лучше, как бежавший от преследования Дорошенко казак. Конечно, такому и Бог велел примазаться к чужим казакам, поискать в них покровительства, побрататься. А брататься без оковитой нельзя, — это тоже всякой христианской душе известно. Ну я их и начну накачивать, да с таким расчетом, чтобы они еле добрались до своего гнезда…

— Если накачивать, так ты уж так накачай их, чтоб замертво остались в корчме, — добавил повеселевший Андрей.

— Ой, ой, как еще можно! — поднял обе руки в знак полного утверждения жид, — как свиньи лежать будут.

— Нет, это мне не расчет! — возразил Чортовий. — Если они останутся здесь, то за ними пришлют кого-либо… Заберут этих, а остальных больше не пустят. А мне нужно, чтоб все перепились, чтоб трезвых осталось два, три человека на нас шесть!

— Эх, славный ты казак! — воскликнула с чувством Марианна.

— Я еще, панно полковникова, вот что хочу сделать, — продолжал развивать свой план Чортовий, — одного-то я напою «до мертвяка», а остальных до такой меры, чтоб доползли еще до городка… Вот я с этого, что здесь останется, и сниму одежу, переряжусь в нее, да с пьяными и отправлюсь в крепостцу; притворюсь так пьяным, упаду где-нибудь и захраплю, а за мною, полагаю, и мои собутыльники расползутся под окопами и лягут трупами до позднего утра. А вот когда за этой сменой явится сюда в корчму другая, то нужно, чтобы взялся кто и другую смену свалить с ног «оковытою», тогда бы вышло расчудесное дело!

— Слично, слично! — одобрил с восторгом этот план жид, быстро ходя по комнате и подбрасывая от удовольствия заложенными за спину руками свой «лапсердак»: он уже считал в уме, сколько потребуется для выполнения этого плана «оковытой» и меду, и какие перепадут в его карман барыши.

— Да я берусь перепоить их, — откликнулся на вызов Андрей.

— Нет, пане хорунжий, — возразил Чортовий, — не подобает тебе пить, ведь невозможно же напоить до «мертвяка» других и не нахлестаться самому?.. А ты нам, пане, нужен будешь трезвым, да еще как будешь нужен! На эту потребу, сдается нам, и Лунь годится: он коли поусердствует, то всех перепьет; всех «мертвякамы» уложит… Тогда-то ты, пане Андрию, с панной полковниковой и «рушайте» в городок смело, захватив остальных и Луня, — значит пятерых, да я буду шестой, — и ворота отворю вам… А сколько же найдется за окопами трезвых? — Наиболее три-четыре души… Так разве тогда мы с ними не справимся?

— Справимся, еще как! — подхватил Андрей.

— Ой, вей! — потер руки корчмарь.

Марианна, затаив дыхание, слушала Чортовия, и когда он замолчал, при одобрениях жида и Андрея, она торжественно произнесла:

— Да благословит тебя Господь за твою «пораду», исполни же ее, а мы за тобою всюду пойдем, и верь, что никогда не забудем твоих услуг, — ни я, ни отец мой! — и она искренне пожала казаку руку.

Андрей обнял горячо Чортовия и вышел с ним быстро из конурки; он спешил удостовериться, где разместилась его команда, чтобы сделать ей нужные распоряжения, а Чортовий направился прямо в корчму; жид же, с развевающимися полами «лапсердака», словно вампир, бесшумно полетел вперед среди темноты ночи на свою наживу, забывая в эту минуту, что выгодный гешефт может окончиться для него и печально.

Оставшись одна, Марианна почувствовала какое-то изнеможение: действительно, постоянное напряжение за последние дни ее нервов переутомило, наконец, и этот сильный организм.

Хотя и волновали Марианну в настоящую минуту нахлынувшие разные чувства, — и радость, что нашли, наконец, после стольких неудач, несчастного пленника, и тревога перед предстоящей последней попыткой освободить его из когтей Тамары, но все эти волнения потеряли остроту и не жгли сердца едкой болью, а только заставляли его тихо трепетать, замирая. Марианна прилегла на неуклюжий топчан, стоявший в углу комнаты, и начала думать о том, какую она даст блаженную минуту Мазепе, когда крикнет ему, что он свободен! Да, но эта минута, пожалуй, и для нее будет не менее счастливою. — Почему же? — поставила она себе вопрос и над ним сладко задумалась. — Да потому, — успокоилась она на одном решении, — что он наверное сослужит для родины великую службу. Конечно, эта уверенность и подкупила целиком ее сердце, а пережитые, ради нового друга, тревоги и муки сроднили ее с несчастным страдальцем. Потом фантазия начала рисовать ей картины ее встречи с растроганным отцом и с благодарным гетманом… далее и эти картины стали тускнеть и обрываться, мысли спутались и Марианна уснула крепким, молодым сном.

Долго ли она спала, или нет, она не сознавала, а разбудил ее только громкий оклик Андрея:

— Пора, панно, вставать! Все уладилось!

Марианна вскочила и не сразу поняла, где она и в чем дело; только через несколько мгновений придя в себя, она встрепенулась радостно и почувствовала, что сон совершенно освежил ее силы. Бодрая и возбужденная предстоящим исходом последних усилий, она поспешно вышла вслед за Андреем и нашла свою команду за корчмой. Темный силуэт жида двигался в стороне тревожно, то приседая, то припадая даже к земле, чтобы увериться, не слышно ли подозрительного шума.

— Я, ясный грабя, все для вашей милости делаю, — заговорил он вкрадчивым шепотом, когда приблизились к нему Марианна с Андреем, — уж такого делаю, такого, какого ни один жидок не насмелится, и даже дурмана подмешал в «оковыту» для большей «певности» Я знаю, что панская милость меня не обидит. А все-таки, я доведу вашу команду до ворот городища — покажу вам их, а сам назад… потому что… ой, вей!.. Да и на что я там панству? Там уже и без меня будет «справа», а у меня «балабуста» — жена и дети…

— Ну, ну, ступай! Укажи лишь дорогу, а там хоть и к «балабусте»! — сказал раздражительно Андрей, и все двинулись вслед за жидком в сырой, непроницаемый мрак темной осенней ночи. Жид, впрочем, на всякий случай, шел под конвоем двух казаков с обнаженными саблями.

Хотя эта уединенная крепостца находилась и в близком расстоянии от корчмы, но путникам нашим показалась дорога к ней бесконечной: путалась она из стороны в сторону, тянулась то вверх, то вниз по страшным неровностям и прерывалась рытвинами. По резкому, холодному ветерку Андрей догадывался, что близок уже рассвет, а они все колесят по степи: у него зашевелилось в груди подозрение относительно жида. Не высказывая его Марианне, он подошел к нему и, приставив к виску его пистолет, спросил сдавленным голосом:

— Где же этот городок, шельма? Если не будет его сейчас, так башка твоя разлетится в черепья!

— Ой, панюню! — отшатнулся жид. — Ой, не «жартуй», бо черт может всего «накоить»… а городок вот перед вашим носом.

— Где, где? — спросил один из конвойных, перепивший всю смену, — Лунь; у него теперь уже не было в голове и капли хмелю. — Ой, черт бы тебе в зубы, — вскрикнул он через минуту, — «трохы-трохы» не угодил в ров!

Все двинулись вперед осторожно. Действительно, перед ними тянулся дугой широкий ров, за которым среди темной мглы выделялся едва заметно черный силуэт окопов. Все притаились и прислушались. За окопами царила мертвая тишина. Лунь приставил кулак к губам и завыл по-волчьи; недалеко от них, немного вправо, послышался в отклик такой же вой, за которым вдали отозвался еще один.

— Чортовий отозвался, — прошептал Лунь.

— И собака, — добавил другой казак.

— Ворота должны быть направо, — соображал Андрей. — Осторожнее, за мною, да берегитесь рва!

— А жида все-таки не пускай! — распорядился он шепотом.:

— И коли только что, так чтоб и с места не двинулся!

На это приказание послышался было вопль, но он моментально был подавлен.

Вскоре направо показался не то перекидной мост, не то просто «гребля», а за нею в глубине и ворота; они были полуотворены и впереди них стояла какая-то тень, призывавшая к себе всех энергическими жестами: то был Чортовий.

Он сообщил шепотом Андрею, что пришедшая с ним партия спит непробудно, да и перевязана еще им, что у «льоха» стоит один «вартовый», и что комендант с двумя товарищами спит в дальней землянке.

Тихо прокрались наши путники во двор городка и начали держать короткий совет, как поступить с «вартовым»: убить ли его, или связать и заткнуть паклею глотку?

— Если возможно освободить узников без кровопролития, то наилучше, — сказала Марианна, — тут ведь стража хотя и, ненавистника нашего Бруховецкого, но из нашего же брата — казаков; но если эта стража набросится на нас, то не щадить ее: смерть за смерть! Хоть нас перебьют, хоть их «вытием», а не пожалеем себя для спасенья узников, жизнь которых нужна для Украины!

— Костьми ляжем, панно полковникова, а своих не выдадим! — ответили дружно все.

— Только вот что, ясновельможная пани, — заметил Чортовий, — нельзя без оглядки всех и вырезать: а ну, пан Мазепа окажется в другом «льоху»… Говорят, что в этих «льохах» неисходимых проходов и закоулков тьма… то где тогда достанем мы языка?

— Так, это верно, — согласился Андрей, — командира нужно приберечь, и я из жил его вымотаю признание.

Все двинулись воровски вслед за Чортовием, успевшим уже высмотреть, где «льох» и где «вартовый».

Марианна осталась с двумя казаками в засаде, а Андрей с Чортовием и Лунем поползли ко входу подземной темницы. Марианна превратилась вся в слух и дрожала от охватившего ее волнения; кругом было беззвучно, только близко от нее что-то равномерно стучало, словно билась в клетке пойманная птица; но панна не могла уже сообразить, что это трепетало ее собственное сердце.

Наконец вдруг послышался ей торопливый шорох, кто-то тихо вскрикнул и грузно упал на землю; но звук тотчас же был заглушен и превратился в глухой задавленный стон.

— Приприте, братцы, колком двери в землянке, — раздался голос Андрея, — ты, Лунь, посторожи, на всякий случай, там у дверей, а мы здесь распорядимся и сами.

Марианна со своими казаками выскочила смело из засады и присоединилась к Андрею. Бросились ко входу в «льох», но на дубовых, окованных дверях висело два замка почтенных размеров.

— Что же делать? — раздумывал вслух Андрей, повертывая в руках десятифунтовые привески, — этакой цацки и обухом не расшибешь, а ключи, очевидно, хранятся у коменданта…

— Добыть, во что бы то ни стало, — скомандовала Марианна.

— Постойте, братцы, — отозвался Чортовий, — я вот еще захватил на всякую «прыгоду» эту штуку, так попробуем, — и он вытянул из-под полы тяжелый «подосок», могший заменить с успехом добрый лом.

Заложили этот своеобразный лом за болты; все поднажали дружно на другой конец рычага: болты подались, согнулись и начали выходить из своих гнезд; наконец, с треском и звяком они упали, и дверь, заскрипев, подалась внутрь, раскрыв черный свой зев, из которого пахнуло сырым, затхлым холодом.

— Не бойтесь! Мы ваши друзья! — крикнула нетерпеливо Марианна в открывшуюся дыру.

Раздался гулко ее голос, прогремел, как бы в пустой бочке, и замер, но через несколько мгновений из глубины донесся далекий, стонущий отзвук.

— Марианна! Осторожней! — остановил ее порывистое движение Андрей. — Без «свитла» можно свернуть себе голову. Гей, добудьте, братцы, огня! — обратился он к товарищам.

Посыпались искры в одном и другом месте, и вскоре запылал импровизированный факел, освещая красноватым, мигающим светом мрачное, длинное устье подвала.

По крутым земляным ступеням спустились освободители в глубину, прошли еще довольно длинный коридор и наткнулись снова на дверь с висячим замком; отбить последний было уже легко и через минуту все очутились в низком и душном подвале.

Андрей поднял высоко горящую головню, в углу задвигались три тени, а два человека стояли уже посреди подвала: оба были пожилых лет, бледно-зеленые, с впалыми щеками.

— Кто вы такие? — спросил Андрей.

— Посланцы гетмана Дорошенко, — ответил более высокий.

— Я — Куля, а то мои товарищи.

— А где же Мазепа? — перебила его страстно Марианна.

— Мазепа? — переспросил болезненным голосом Куля. — За ним-то нас и послали.

— Так его здесь нет? — вскричала Марианна не своим голосом.

— Нема и звания! — раздался в ответ чей-то голос.

Марианна пошатнулась, схватилась рукой за мокрую, холодную стену и тихо опустилась на землю…