Онлайн чтение книги Муж и жена
ПРОЛОГ. БРАК ПО-ИРЛАНДСКИ

Часть первая

ВИЛЛА В ХЭМПСТЕДЕ

1

Одним летним утром лет тридцать или сорок тому назад две молодые девушки горько плакали в объятиях друг друга на борту ост-индского парусника, отплывавшего из Грейвзенда[3]Г р е й в з е н д — порт в устье Темзы. в Бомбей. Девушек связывала долгая и нежная дружба. Одну звали Анна, другую Бланш. Обеим минуло восемнадцать, обе только что выпорхнули из одного пансиона. Родители девушек, люди бедные, не могли платить за их обучение, и обе, вместо платы, учили младших пансионерок. Им и дальше предстояло думать о хлебе насущном. На этом сходство кончалось. Бланш была миловидная рассудительная девушка — и только. Анна обладала редким умом и редкостной красотой. Родители Бланш, люди добропорядочные, полагали главной своей заботой будущее дочери. Родители Анны, жестокосердные и порочные по натуре, думали только о том, как выгоднее употребить себе на пользу красоту и талант дочери.

Разное будущее ожидало девушек. Бланш уезжала в Индию. Ей было обещано место гувернантки в семье судьи: жена судьи любезно согласилась взять ее под свое покровительство. Анна пока оставалась дома в ожидании оказии — дешевого переезда в Милан, где ей предстояло совершенствоваться в музыке и пении, чтобы по возвращении в Англию поступить на сцену и кормить талантом свое нищее семейство.

Вот что было назначено судьбой этим девушкам, которые сидели сейчас в каюте океанского парусника и, проливая слезы, шептали друг другу слова прощания, экзальтированные и восторженные, но рвущиеся из глубины сердца, — как и подобает юным особам прекрасного пола в такие минуты.

— Бланш, ты выйдешь в Индии замуж. Обещай, что уговоришь мужа привезти тебя назад в Англию.

— Анни, вдруг тебе разонравится сцена. Дай слово, что приедешь ко мне в Индию.

— В Англии или Индии, замужем или нет, но мы непременно встретимся, какой бы долгой ни была разлука. И всегда будем любить друг друга как родные сестры, как самые верные друзья. Поклянись, Бланш!

— Клянусь, Анни!

— Клянись всей душой и сердцем!

— Клянусь всей душой и сердцем!

Ветер уже надул паруса, корабль заскользил по воде, а девушки все не могли расстаться. Позвали капитана, с твердостью в голосе и вместе ласково обратился он к Анне, обняв ее за плечи:

— Не сердитесь на старика, у меня такая же дочь. Но вам пора возвращаться на берег.

Анна припала к груди старого моряка. Он сам усадил ее в шлюпку, которая тотчас отчалила. Через пять минут корабль уже шел на всех парусах; шлюпка вернулась к причалу, последний прощальный взгляд — и Бланш с Анной расстались на долгие годы.

Эти события происходили летом одна тысяча восемьсот тридцать первого года.

2

Двадцать четыре года спустя летом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года в Хэмпстеде сдавалась со всей обстановкой богатая вилла.

Хозяева виллы еще жили в ней. Однажды вечером — с него и начинается повествование — в уютной столовой за столом сидела дама и два джентльмена. Даме было сорок два года, но черты ее лица, несмотря на немолодой уже возраст, отличались редкостной красотой. Муж был несколькими годами моложе ее, он сидел напротив, храня угрюмое молчание, и ни разу во все время обеда даже случайно не взглянул на жену. Третий за столом был гость. Хозяина звали Ванборо, гостя — Кендрю.

Обед близился к концу. Фрукты и вино были уже поданы. Мистер Ванборо молча подвинул гостю бутылки. Хозяйка дома оборотилась к вошедшему лакею.

— Позовите детей, — сказала она.

Дверь отворилась, и в комнату вошла девочка лет двенадцати, ведя за руку девочку лет пяти. Обе были одеты в хорошенькие белые платьица и одинаковые голубые фартучки. Но в лицах у них вы не нашли бы сходства, какое бывает между родными сестрами. Старшая была хрупкое, изящное создание с бледным, нервическим личиком. Младшая — белокурый розанчик с пухлыми румяными щеками и живыми веселыми глазками — прелестное дитя, воплощение здоровья и счастья.

Мистер Кендрю с любопытством взглянул на младшую.

— Кто эта юная леди? — спросил он. — Я никогда прежде не видел ее в этом доме.

— Не видели, потому что и вас чуть ли не год не было видно, — ответила миссис Ванборо. — Это крошка Бланш, единственное дитя моей лучшей подруги. Последний раз мы виделись с ней — даже страшно сказать — лет двадцать назад. Мы тогда были бедные пансионерки, не знающие жизни. Бланш — подруга назвала дочь своим именем — уехала в Индию. Там через много лет вышла замуж. Вы, должно быть, слыхали о ее муже, знаменитом полковнике сэре Томасе Ланди. Да, да, тот самый Томас-богач, как его называют в вашем кругу. Леди Ланди едет в Англию, первый раз с тех пор, как покинула родину. Я ждала ее вчера, жду сегодня, она может появиться здесь с минуты на минуту. Помню, на борту парусника, что увозил ее в Индию, мы дали клятву любить друг друга и обязательно встретиться, сколько бы лет ни длилась разлука. Милое далекое время! Вообразите, какие перемены мы найдем друг в друге, встретившись после стольких лет.

— А пока, я вижу, ваша подруга прислала вместо себя дочь, — заметил мистер Кендрю. — Далекий путь пришлось проделать маленькой путешественнице.

— Год назад врачи в один голос заявили, что климат Индии губителен для девочки, — ответила миссис Ванборо. — И предписали отправить ее в Англию. Сэр Томас сам в то время недомогал, и Бланш не могла оставить его одного. Ей пришлось отправить дочку одну с оказией. И конечно, она отправила ее ко мне. Посмотрите на девочку, мистер Кендрю, и скажите, разве не пошел ей на пользу английский воздух. Знаете, мы с Бланш повторились в дочерях. Моя дочь — единственное мое дитя. У Бланш тоже одна дочь. Мою зовут Анни, как звали когда-то меня. Дочь подруги зовут Бланш. Но самое главное, девочки полюбили друг друга, как мы когда-то с Бланш в далекие дни юности. Говорят, что ненависть передается от родителей детям. Но, видно, и любовь тоже передается.

Гость хотел что-то ответить, но вмешался молчавший до сей минуты хозяин:

— Кендрю, вам, наверное, наскучили сентиментальные излияния. Выпейте лучше бокал вина.

В этих словах прозвучало нескрываемое презрение к жене. Миссис Ванборо вспыхнула, но промолчала, подавив раздражение. Потом тихо спросила мужа с явным желанием успокоить его:

— Ты сегодня плохо себя чувствуешь, дорогой?

— Я буду чувствовать себя гораздо лучше, если дети перестанут так громко стучать ножами.

Девочки срезали кожицу с яблок. Младшая продолжала как ни в чем не бывало, старшая тотчас отложила нож в сторону и взглянула на мать. Миссис Ванборо подозвала к себе Бланш и махнула в сторону сада, куда вела высокая стеклянная дверь.

— Посмотри, Бланш, как хорошо в саду, — ласково сказала она. — Не хочешь ли ты взять яблоко и пойти туда?

— Хочу, если Анни пойдет со мной.

Анна встала из-за стола, и девочки, взявшись за руки, отправились в сад. Мистер Кендрю благоразумно заговорил о другом.

— Этим юным леди будет не хватать сада, — сказал он. — Жаль все-таки, что вы отказываетесь от этого прелестного уголка.

— Уехать отсюда — еще не самое страшное, — вздохнула миссис Ванборо. — Джону далеко ездить из Хэмпстеда в Лондон. И мы, конечно, съедем отсюда. — Хуже то, что мы сдаем дом.

Мистер Ванборо с раздражением посмотрел на жену.

— А тебе какая забота, что дом сдается? — спросил он.

Миссис Ванборо улыбнулась, пытаясь рассеять тучи, сгустившиеся на семейном горизонте.

— Джон, милый, — мягко сказала она, — ты весь день у себя в конторе, а я весь день дома. И я волей-неволей должна говорить с людьми, которые приходят смотреть дом. Вы бы видели, что это за люди! — воскликнула она, обращаясь к мистеру Кендрю. — Они подвергают сомнению все, начиная от скребка у входной двери, кончая печной трубой на крыше. Являются в самое неподходящее время. Задают самые оскорбительные вопросы и всем своим видом дают понять, что не верят ни одному моему слову, одна грубиянка спросила, подозрительно принюхиваясь: «Вы уверены, что у вас в порядке канализация?» А один нахал усомнился в прочности дома. Не дождавшись моего ответа, подпрыгнул на своих огромных ножищах, так что все стекла зазвенели. Никто не верит, что почва у нас песчаная, что фасад дома выходит на юг. Никому не нужны все наши усовершенствования. Услыхав об артезианском колодце, изображают чуть ли не водобоязнь. А увидев курятник, забывают свою любовь к омлету.

— Представьте себе, и мне пришлось испытать нечто подобное, — рассмеялся мистер Кендрю. — Человек, снимающий дом, — лютый враг того, кто этот дом сдает. Экая, право, несообразность, не правда ли, мистер Ванборо?

Но и мистеру Кендрю не удалось рассеять мрачное расположение духа хозяина.

— Должен признаться, — буркнул мистер Ванборо, — я не слыхал ваших слов.

На этот раз ответ прозвучал почти грубо. Миссис Ванборо бросила на мужа удивленный и вместе обеспокоенный взгляд.

— Что с тобой, Джон? Ты не болен? — спросила она.

— Человека, кроме болезней, может угнетать и забота.

— Огорчительно слышать, что ты чем-то угнетен. Это касается твоих дел?

— Да, дел.

— Посоветуйся с мистером Кендрю.

— Жду, когда мне предоставят эту возможность.

Миссис Ванборо немедленно встала.

— Позови, дорогой, когда захотите кофе, — сказала она, проходя мимо мужа, остановилась на миг, легкой ладонью коснулась его лба и тихонько проговорила: — Если бы я могла разгладить эти морщинки.

Мистер Ванборо нетерпеливо тряхнул головой. Вздохнув, миссис Ванборо пошла к двери. Не успела она переступить порог, как муж окликнул ее:

— Присмотри за тем, чтобы нам никто не мешал.

— Разумеется, Джон, — и, взглянув на мистера Кендрю, открывшего дверь, прибавила, через силу улыбнувшись: — Не забудьте о лютых врагах. Им все нипочем, могут явиться даже в столь поздний час.

Джентльмены остались вдвоем за бокалом вина. Внешностью и характером они разительно отличались один от другого. Мистер Ванборо был высок и темноволос; блестящий красавец с энергическим выражением лица — таким его видел свет, но только проницательному взору открывалась под внешним лоском врожденная порочность. Мистер Кендрю, напротив, был коренаст, неловок и медлителен, если ничто не побуждало к действию. Глядя на Кендрю, свет замечал только невзрачного коротышку; проницательный же взор различал под бесцветной внешностью натуру добрую и благородную, ставящую понятия чести и справедливости превыше всего.

Первым заговорил мистер Ванборо.

— Если вы когда-нибудь решитесь жениться, Кендрю, — сказал он, — не будьте так опрометчивы, как я. Не женитесь на актрисе.

— Если бы я встретил женщину, похожую на вашу жену, — возразил гость, — будь она актриса, я бы завтра на ней женился. Красавица, умница, самых высоких правил и любит вас искренне. О, человек! Чего еще тебе надобно!

— Очень многое. Мне нужна жена знатного происхождения и со связями, которая могла бы принять избранное общество и дать мужу положение в свете.

— Положение в свете! — воскликнул мистер Кендрю. — Вот человек, коему отец оставил полмиллиона при условии, что он встанет во главе одного из самых крупных торговых домов в Англии. А он мечтает о положении в свете, словно младший клерк в его конторе. Чего ему не хватает? Куда устремлены его честолюбивые помыслы?

Мистер Ванборо осушил бокал и твердо поглядел в глаза друга.

— Парламент — вот куда устремлены мои честолюбивые помыслы, — отчеканил он. — А моя вожделенная цель — палата лордов. И единственное препятствие у меня на пути — красивая и добродетельная жена.

Мистер Кендрю предостерегающе поднял руку.

— Вы, верно, шутите, — проговорил он. — Я таких шуток не понимаю и не приемлю. Ежели вы говорите всерьез, то я вынужден заподозрить такое, о чем боюсь и помыслить. Так что давайте переменим разговор.

— Нет, не переменим! Я хочу наконец поставить точки над I. Так что же вы заподозрили?

— То, что вы разлюбили вашу жену.

— Ей сорок два, мне тридцать пять, я женат на ней уже тринадцать лет. Вам это хорошо известно. И вы всего-навсего заподозрили! О, святая простота! Вы, кажется, что-то еще хотите сказать?

— Раз уж вы настаиваете на продолжении разговора, то извольте, на правах старого друга я выскажусь. Вы дурно относитесь к вашей жене. Вот уже два года, как вы продали дело во Франции и вернулись сюда на похороны отца. Но, кроме меня и еще двух-трех старых друзей, вы никому не представили своей жены. Ваше новое положение открыло вам двери лучших домов Лондона. Вы всюду бываете, но никуда не берете с собой жену. Вы выезжаете в свет как холостой человек. И у меня есть основания подозревать, что ваши новые знакомые вас таковым и почитают. Простите мне мою прямоту, я говорю то, что думаю. Недостойно джентльмена держать взаперти жену, точно вы стыдитесь ее.

— А я и правда ее стыжусь.

— Опомнитесь, Ванборо!

— Одну минуту! Я вас слушал, послушайте теперь вы меня. Давайте заглянем в прошлое. Тринадцать лет назад я влюбился в красавицу актрису и женился на ней, чем прогневил моего отца. И нам пришлось поселиться за границей, где ничто не омрачало нашу жизнь. Перед смертью отец простил меня, и мы вернулись в Англию. И тут все переменилось. Передо мной открылось блестящее будущее, я принят в свете, а у меня на шее камнем висит женщина, чья родня — и вам это хорошо известно — самого низкого происхождения. Женщина, у которой недостает манер, чьи интересы не идут дальше детской, кухни, пения и ее книг. Разве может такая жена создать мужу положение в обществе? Разве под силу ей проложить ему путь в палату лордов? Клянусь Юпитером, если есть жены, которых следует держать взаперти, так это моя жена! И если уж говорить начистоту, я потому и сдаю этот дом, что не могу здесь запереть ее от общества. Моя жена обладает проклятым свойством заводить знакомства, где бы она ни поселялась. Еще немного, и она соберет вокруг себя уйму друзей, новых и старых, тех, что помнят ее оперной дивой. Они будут постоянно сталкиваться с ее отцом, мерзавцем из мерзавцев. Вечно пьяный, вечно клянчит подачку! Да, моя жена погубила мое будущее. Что толку перечислять ее добродетели! Она жернов у меня на шее со всеми ее добродетелями. Какой же я был идиот! Ведь стоило подождать совсем немного, и я бы женился на женщине из высшего света, которая была бы мне полезна…

Мистер Кендрю вдруг прервал хозяина, коснувшись его руки.

— На женщине вроде леди Парнелл?

Мистер Ванборо приметно вздрогнул и первый раз опустил глаза под взглядом друга.

— Что вы знаете о леди Джейн? — спросил он.

— Ровным счетом ничего. Я не принадлежу к ее кругу. Но я бываю иногда в опере. И видел вас вчера вечером у нее в ложе. Случайно до меня долетели слова моих соседей. Вас называли счастливым избранником леди Джейн, говорили, что она отличает вас среди своих многочисленных поклонников. Представьте, что будет, если эти слухи дойдут до вашей жены. Вы поступаете дурно, Ванборо. Дурно, с какой стороны ни глянь. Вы встревожили, огорчили и разочаровали меня. Видит бог, я не искал этого объяснения, но раз уж мы заговорили об этом, выскажусь со всей откровенностью. Измените свое поведение, возьмите назад все, что произнесли сейчас, иначе я перестану считать вас своим другом. Но довольно, я умолкаю. Мы оба погорячились и можем наговорить друг другу такого, о чем оба потом пожалеем. Еще раз предлагаю, переменим разговор. Вы пригласили меня посоветоваться насчет важного дела. В чем оно состоит?

Мистер Ванборо молчал. Лицо его выражало смущение. Он налил себе бокал вина, залпом осушил его. И только тогда ответил:

— Мне трудно говорить. Для меня полная неожиданность ваше отношение к моей жене.

Мистер Кендрю удивленно поднял брови.

— А что, дело касается вашей жены?

— Да.

— Она о нем знает?

— Нет.

— Вы таитесь от нее, потому что не хотите расстроить ее?

— Да.

— Имею ли я право советовать вам в этом деле?

— Да, имеете, по праву старого друга.

— Тогда почему вы не хотите объяснить мне прямо, в чем оно состоит?

На лице мистера Ванборо опять изобразилось смущение.

— Вы услышите о нем очень скоро из уст третьего лица. Сию минуту пожалует еще один гость. Он посвящен во все подробности и сумеет изложить суть лучше, чем я.

— Кто этот гость?

— Мой друг Деламейн.

— Ваш поверенный?

— Он младший партнер фирмы «Деламейн, Хопс и Деламейн». Вы его знаете?

— Да, мы знакомы. Я хорошо знал семью его жены до того, как она вышла за Деламейна. Я его недолюбливаю.

— На вас сегодня не угодишь! Деламейн человек с будущим. Силы характера ему не занимать, так что карьера ему обеспечена. Он намерен расстаться с фирмой и вступить на адвокатское поприще. Ему предсказывают успех. Что вы имеете против него?

— Ровным счетом ничего. Порой встречаются люди, которых не любишь, и все тут.

— Любите или нет, но сегодня вечером вам придется потерпеть его общество. Он вот-вот будет здесь.

Деламейн не заставил себя ждать. Дверь отворилась, и слуга объявил:

— Мистер Деламейн.

3

Мистер Деламейн, стряпчий, мечтающий об адвокатском поприще, выглядел именно так, как и должен выглядеть человек, уверенный в своем будущем. Его жесткое, чисто выбритое лицо, серые, настороженные глаза, тонкие, плотно сжатые губы — все решительно заявляло: я намерен пойти далеко, и если вы окажетесь мне помехой, пеняйте на себя. Мистер Деламейн был всегда безукоризненно вежлив, но никто, даже близкие друзья не слыхали от него ни одного слова, сказанного в шутку. Человек исключительных способностей, безукоризненно честный, во всяком случае по правилам чести, принятым в свете, он, однако, ни в ком не вызывал желания дружески похлопать его по плечу. Вы никогда не попросили бы у него взаймы ни цента, но доверили бы ему миллион. Если у вас личные неурядицы, вы никогда не обратитесь к нему за сочувствием. Если же вас волнуют общественные вопросы, увидев его, вы скажете: «Вот кто мне нужен. Этот своего добьется. Стоит только взглянуть на него и станет ясно — этот своего добьется».

— Кендрю, мой старый друг. — Мистер Ванборо представил стряпчему друга. — Все, что вы имеете сказать, говорите в его присутствии. Вина хотите?

— Нет, благодарю вас.

— Вы привезли новости?

— Да.

— Письменное заключение двух юристов?

— Нет.

— Почему?

— В этом нет надобности. Если факты таковы, как они тут изложены, дело с точки зрения закона бесспорное.

С этими словами Деламейн вынул из кармана исписанный лист бумаги и положил его на стол перед собой.

— Что это? — спросил Ванборо.

— История вашей женитьбы.

Услыхав эти слова, Кендрю оживился и первый раз выказал интерес к разговору, смысл которого он пока не улавливал. Мистер Деламейн взглянул в его сторону и продолжал:

— История вашей женитьбы, записанная с ваших слов клерком моей конторы.

Мистер Ванборо опять начал раздражаться.

— С какой стати снова все ворошить? Ведь вы навели справки и убедились в справедливости моего заявления?

— Да, навел.

— И у вас нет ни тени сомнения в том, что я прав?

— Сомнения нет, если, конечно, верны факты. И я хотел бы удостовериться, что клерк не ошибся, записывая ваши слова. Дело ваше очень серьезное. Я взял на себя ответственность высказать по нему свое профессиональное мнение, а это может иметь далеко идущие последствия. Вот почему я должен лишний раз убедиться, что мое мнение покоится на прочной основе. У меня есть к вам несколько вопросов. Наберитесь, пожалуйста, терпения и выслушайте меня. Это не займет много времени.

Мистер Деламейн уставился в листок и задал первый вопрос:

— Вы женились в Инч-Маллоке в Ирландии тринадцать лет тому назад?

— Да.

— Ваша жена, в девичестве мисс Анна Сильвестр, католического вероисповедания?

— Да.

— Ее отец с матерью тоже католики?

— Да.

— Ваши родители протестанты? Вы были крещены англиканской церковью?

— Все так.

— Мисс Анна Сильвестр не хотела стать вашей женой, потому что вы принадлежите другой церкви?

— Да.

— И чтобы добиться ее согласия, вы решили стать католиком?

— Для нее это было важно, а мне все равно.

— И вы приняли католичество?

— Да, принял, полностью совершил весь обряд.

— Здесь или за границей?

— За границей.

— Сколько времени спустя вы вступили в брак?

— Спустя шесть недель.

Тщательно сверяясь с бумагой, на этом вопросе мистер Деламейн задержался долее, чем на других.

— Все верно, — сказал он наконец и продолжал спрашивать: — Священник, который сочетал вас браком, был некто Амброз Рэдмен, молодой человек, недавно посвященный в сан?

— Да.

— Он спросил вас, какого вы оба вероисповедания?

— Да.

— А еще что-нибудь спрашивал?

— Больше ничего.

— Он не спросил вас, больше ли года вы оба принадлежите к католической церкви?

— Нет.

— Вы это точно помните?

— Точно.

— Возможно, он забыл спросить. А возможно, просто не знал, как это важно. Ведь он тогда был еще новичок в своем деле. Но может, вы или мисс Сильвестр догадались сказать ему о вашем недавнем обращении в католическую веру?

— Ни мне, ни мисс Сильвестр это и в голову не пришло.

Мистер Деламейн аккуратно сложил листок и опустил его в карман.

— Все верно до мельчайших деталей, — сказал он.

При этих словах загорелое лицо мистера Ванборо стало пепельно-серым. Он искоса глянул на мистера Кендрю и опять отвернулся.

— Ну так выкладывайте свое мнение, — обратился он к стряпчему. — Что говорит об этом закон?

— Закон говорит, и в этом нет никакого сомнения, — сказал стряпчий, — что ваш брак с Анной Сильвестр не является браком. Дело это бесспорное, другого мнения по нему быть просто не может.

Мистер Кендрю вскочил на ноги.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул он в сильнейшем волнении.

Преуспевающий служитель закона поднял брови, изобразив вежливое удивление. Стоит ли так горячиться? Если мистера Кендрю что-то интересует, можно спросить не повышая тона.

— Вы хотите знать правовую сторону дела? — отнесся он к мистеру Кендрю.

— Да, хочу.

И мистер Деламейн принялся излагать соответствующую статью закона о браке, как она существует и по сей день к стыду и поношению английского законодательства и всей просвещенной английской нации.

— Согласно Ирландскому кодексу Георга II, — вещал он, — брак, совершенный католическим священником между католиком и протестантом или между двумя протестантами, перешедшими в католичество менее чем за год до бракосочетания, считается недействительным. А согласно двум другим законам, принятым в то же царствование, священник, заключивший такой брак, считается виновным в совершении уголовного преступления. На ирландских священников других вероисповедании действие этих законов не распространяется. Они имеют силу только для священнослужителей римско-католической церкви.

— Неужели такое возможно в девятнадцатом веке! — воскликнул Кендрю.

Мистер Деламейн усмехнулся. Он уже давно утратил лелеемые обществом иллюзии относительно нынешнего века.

— Ирландский брачный кодекс имеет еще и другие странности. С одной мы уже столкнулись: брак, заключенный католическим священником, оказался недействительным, а такой же брак, соверши его англиканский, пресвитерианский или нонконформистский священник, будет неоспоримо иметь законную силу. Но это не все; согласно другому закону, один и тот же брак будет действительным, если его заключил католик, и недействительным, заключи его служитель англиканской церкви. И наконец, существуют еще браки, которые англиканский священник имеет право заключать, а пресвитерианский или нонконформистский не имеют. Вопиющая нелепость. Иностранцы подобное положение сочли бы позорным. Нас же оно нимало не волнует. Но вернемся к нашему случаю. Закон говорит о нем одно: мистер Ванборо — холост, миссис Ванборо — не замужем, их ребенок — незаконнорожденный, а священник Амброз Рэдмен должен быть привлечен к суду и наказан как человек, совершивший преступление.

— Постыдный закон!

— Но закон, — коротко и внушительно возразил Деламейн.

Во время этого разговора ни одно слово не сорвалось с уст хозяина дома. Он сидел, уставившись в стол, стиснув зубы, и напряженно думал. Мистер Кендрю, оборотившись к нему, первый нарушил молчание.

— Если я правильно понял, вы хотите услышать мой совет относительно этого дела?

— Да.

— Стало быть, наперед зная суть разговора и предвидя, что скажет мистер Деламейн, вы колебались, какое вам принять решение? Неужели вы хоть на миг усомнились, что должны немедля исправить столь чудовищную ошибку и сделать вашу жену — ибо она жена ваша перед богом и людьми — женой и в глазах закона?

— Если вам угодно видеть дело в таком свете… — сбивчиво начал Ванборо, — …если вы не хотите принять в соображение…

— Я жду от вас прямого ответа: да или нет.

— Позвольте мне объясниться. Человек имеет право высказать свою точку зрения…

Кендрю взглядом, полным презрения, остановил его.

— Можете не затруднять себя объяснениями. Я покидаю ваш дом. Вы преподали мне урок, милостивый государь, который мне никогда не забыть. Оказывается, можно знать человека с детства и не видеть, что он всю жизнь носит на себе личину. Мне стыдно, что я считал вас своим другом. С этой минуты мы с вами незнакомы.

С этими словами мистер Кендрю встал из-за стола и навсегда покинул дом человека, преступившего закон чести.

— Какой вспыльчивый господин, — заметил Деламейн. — Если не возражаете, я, пожалуй, выпью бокал вина.

Ничего не ответив, Ванборо поднялся из-за стола и быстрыми шагами заходил по комнате. Каким бы негодяем он ни был, правда, пока еще в помыслах, потеря старого друга на миг выбила его из колеи.

— Дело очень щекотливое, Деламейн, — наконец вымолвил он. — Что бы вы мне посоветовали?

— Я не берусь советовать. Моя обязанность — изложить юридическую сторону дела, не более.

Ванборо опять сел за стол, мозг его сверлила мысль: воспользоваться открывшейся свободой или нет. У него пока не было времени хорошенько обдумать свое новое положение. Если бы не жизнь на континенте, он, без сомнения, давно бы узнал о том, что его брак недействителен. Подозрение возникло у него летом во время случайного разговора с Деламейном. И вот теперь он знает наверняка — Анна Сильвестр не жена ему.

Какое-то время гость и хозяин сидели молча: один потягивал вино, другой думал свою нелегкую думу. Безмолвную сцену нарушило появление слуги. Увидев слугу, Ванборо вдруг взорвался.

— Что тебе надо? — рявкнул он.

Слуга был старой английской выучки, другими словами, не человек, а машина, которая, если однажды ее завести, будет изо дня в день исправно делать свою работу. Теперь ей полагалось говорить, и она заговорила:

— Пожаловали-с дама. Желают-с осмотреть дом.

— Скажи ей: так поздно мы никого не пускаем.

Машине, однако, велено было кое-что сообщить хозяевам. И она не могла ослушаться повеления.

— Дама приносит свои извинения, сэр. У нее очень мало времени. Этот дом был последний в списке, который ей дал ее агент. А кучер по глупости никак не мог найти дом в незнакомом месте.

— Попридержи свой язык и вели даме убираться к черту.

На этот раз Деламейн не выдержал и вмешался: его клиент явно действовал в ущерб своим интересам.

— Вы ведь, кажется, желаете сдать дом, и как можно скорее? — спросил он.

— Разумеется.

— По-моему, неблагоразумно, поддавшись минутному раздражению, забывать о делах.

— Благоразумно или нет, но я терпеть не могу, когда в мой дом вторгаются посторонние.

— Как вам угодно, не буду вмешиваться. Я только хотел заметить, на случай, если вы заботитесь о моем удобстве, что меня это вторжение нимало не обеспокоит.

Слуга ждал распоряжений с непроницаемым лицом, и Ванборо сдался, не скрывая, впрочем, недовольства.

— Ладно. Проводи ее сюда. Да скажи, что ей только покажут комнату, а если она хочет узнать что-нибудь, пусть обращается к агенту.

Мистер Деламейн опять вмешался, на этот раз подумав о хозяйке дома.

— Не мешает позвать и миссис Ванборо, вы ведь пока еще ничего не решили.

— Где хозяйка?

— Где-то в саду. Точно не знаю, где.

— Не можем же мы искать ее по всей усадьбе. Пошли за ней горничную и пригласи даму.

Слуга удалился. Деламейн налил себе второй бокал вина.

— Превосходный кларет, — заметил он. — Вы получаете его прямо из Бордо?

Ответа не последовало. Ванборо опять углубился в решение своей дилеммы — сбросить с себя ненавистные узы или узаконить их. Упершись локтем в стол, он ожесточенно грыз ногти. «Что делать? Что делать?» — то и дело бормотал он сквозь зубы.

Из сеней донесся свистящий шелест шелковых юбок. Дверь отворилась, и в комнату вплыла дама, желающая снять дом.

4

Она была высока ростом, стройна и изысканно одета. Платье ее являло собой счастливое сочетание простоты и великолепия. Легкая летняя вуалетка скрывала ее лицо. Она изящным движением подняла вуаль и с непринужденной учтивостью светской дамы попросила прощения за столь поздний визит, нарушивший беседу двух джентльменов, засидевшихся за бокалом вина.

— Прошу простить меня за столь позднее вторжение. Мне, право, совестно беспокоить вас. Я только взгляну на комнату.

Дама обращалась к Деламейну, сидевшему ближе к ней. Оглядев комнату, она бросила случайный взгляд на Ванборо и воскликнула в изумлении:

— Вы! Боже правый, кто бы подумал, что я встречу вас здесь!

Ванборо поднялся из-за стола как громом пораженный.

— Леди Джейн! — воскликнул он. — Возможно ли это?

Приветствуя леди Джейн, Ванборо не глядел на нее. Глаза его виновато устремились к двери, ведущей в сад. Положение было поистине ужасно и в том случае, если жена его обнаружит существование леди Джейн, и в том, если леди Джейн узнает о существовании его жены. На лужайке перед домом никого не было видно. По милости судьбы у него есть минута-другая избавиться от нежданной гостьи. Гостья же, находясь в блаженном неведении о затруднительном положении, в котором очутился Ванборо, весело протянула ему руку.

— Первый раз в жизни я поверила в месмеризм. Вот вам пример магнетического притяжения, мистер Ванборо. Одна моя приятельница, женщина очень больная, решила снять меблированный дом в Хэмпстеде. Я обещала помочь ей. И в тот самый день, что я отправилась на поиски дома, вы отправились обедать к своему другу. У меня в списке остался всего один дом, я долго ищу его, и в этом доме нахожу вас. Поразительно! — с этими словами леди Джейн повернулась в Деламейну: — Я говорю с хозяином дома, не так ли? — спросила она и, не успели оба джентльмена раскрыть рта, продолжала: — Какой прелестный сад! А в саду, я вижу, хозяйка дома? Надеюсь, не мое вторжение лишило вас ее приятного общества, — и, обернувшись, спросила Ванборо: — Это жена вашего друга?

Леди Джейн на секунду умолкла, ожидая ответа. Но что мог ответить ей злополучный мистер Ванборо?

Миссис Ванборо было уже не только видно, но и слышно: она отдавала распоряжения дворне, и ее тон и манеры не оставляли сомнения насчет ее положения в доме. Допустим, он ответит: «Нет, не жена». Подстрекаемая женским любопытством, леди Джейн тотчас спросит: «А кто же она?» Допустим, он сумеет придумать правдоподобное объяснение. На это уйдут драгоценные минуты, войдет жена, и существование леди Джейн откроется. Взвесив все это, Ванборо избрал самый смелый и самый короткий ход: он молча кивнул головой, в мгновение ока превратив миссис Ванборо в миссис Деламейн и не произнеся при этом ни слова, чтобы Деламейн паче чаяния не услышал.

Но от зорких глаз поверенного не укрылось легкое движение головы хозяина.

Не сразу справившись с вполне понятным изумлением, вызванным столь неслыханной наглостью, мистер Деламейн не без основания решил, что Ванборо ведет нечестную игру и пытается впутать своего поверенного, что должно пресечь без всякого промедления. И он встал, полный решимости опровергнуть клиента, какими бы мотивами тот ни руководствовался.

Но говорливая леди Джейн опять не дала ему рта раскрыть.

— Я хочу спросить только одну вещь, — щебетала она. — Эта комната выходит на юг? Что я спрашиваю, конечно, на юг! Можно было догадаться по солнцу. На первом этаже три комнаты, эта и еще две? А здесь тихо? Ну конечно, тихо! Очаровательный дом! По-моему, он очень понравится моей больной приятельнице. Вы не могли бы подождать ответа до завтра?

Тут леди Джейн остановилась, чтобы перевести дух. И Деламейн не преминул воспользоваться этой счастливой возможностью вставить слово.

— Прошу прощения, — начал он, — но я, право же, никак не могу…

— Ради бога, не выдавайте меня. Сюда идет моя жена, — прошептал Ванборо, приблизившись к нему вплотную, и поспешил к двери, выходящей в сад.

Леди Джейн тем временем перевела дух и бросилась в новую атаку на Деламейна, все еще принимая его за хозяина дома.

— Вы, я вижу, колеблетесь? Вам нужны рекомендации? — Насмешливо улыбнувшись, она обратилась за помощью к своему другу — Мистер Ванборо!

Ванборо, подвигавшийся к двери, был одержим одной мыслью: любой ценой не пустить жену в комнату, в силу чего не видел и не слышал леди Джейн. Она подошла к нему и резко хлопнула его по плечу зонтиком.

В эту минуту в дверях появилась миссис Ванборо.

— Я помешала вам? — спросила она мужа, холодно оглядев леди Джейн. — Эта дама, я вижу, твоя старая приятельница?

В ее голосе слышался сарказм, вызванный несомненно фамильярным обращением леди Джейн с ее мужем и грозивший перейти в ревность.

Леди Джейн, однако, нимало не смутилась. Она позволяла себе несколько вольное обращение с мужчинами по праву светской дамы и молодой красивой вдовы. Поклонившись миссис Ванборо с учтивостью, отличающей природных аристократок, она с любезной улыбкой спросила:

— Я говорю с хозяйкой дома?

Миссис Ванборо холодно ответила на поклон и, переступив порог, коротко промолвила: «Да».

— Представьте меня, — обратилась леди Джейн к Ванборо, снизойдя до условностей, принятых в среднем классе общества.

Ванборо, не глядя на жену и не называя ее, повиновался.

— Леди Джейн Парнелл, — сказал он, стремясь как можно скорее окончить этот фарс представления. — Позвольте мне проводить вас до кареты, — прибавил он, предлагая руку леди Джейн. — Обещаю вам содействие. Вашего решения до завтра подождут. Доверьтесь мне.

Но нет! Леди Джейн привыкла всюду оставлять по себе самое приятное впечатление. Она умела очаровывать и сильный, и слабый пол, но, разумеется, разными способами. Социальный опыт высшего класса Англии можно суммировать в двух словах: благорасположение ко всем и вся. И леди Джейн вздумала перед уходом растопить лед неприязни, которым веяло на нее от хозяйки дома.

— Я должна еще раз принести свои извинения за столь поздний визит, — отнеслась она к миссис Ванборо. — Мое появление, по-видимому, расстроило какие-то планы этих двух джентльменов. У мистера Ванборо такой вид, будто он хочет, чтобы я немедленно очутилась за сто миль отсюда. Что касается вашего мужа, — тут леди Джейн обратила взор на Деламейна, — простите, что я говорю с вами в таком фамильярном тоне, но я покуда не имею удовольствия знать его имени.

Потеряв от изумления дар речи, миссис Ванборо проследила взгляд леди Джейн и заметила поверенного, которого видела первый раз в жизни.

Тут уж Деламейн не упустил представившейся возможности высказаться.

— Прошу меня простить, — начал он. — Произошло недоразумение, в коем я нимало не повинен. Я не муж этой дамы.

На этот раз изумилась леди Джейн и с немалым изумлением воззрилась на Деламейна. Но напрасно. Деламейн восстановил попранную справедливость, остальное его не касалось. Он молча взял стул и сел в дальнем углу комнаты. Леди Джейн ничего не оставалось, как обратиться к Ванборо.

— Виной этому недоразумению — вы, — сказала она. — Вы положительно дали мне понять, что эта дама — жена вашего друга.

— Что?! — воскликнула миссис Ванборо, не поверив своим ушам.

Леди Джейн почувствовала что-то неладное. Сквозь тонкий покров воспитанности стала проступать природная гордость высокородной дамы.

— Могу повторить громче, если хотите, — сказала она. — Мистер Ванборо уверил меня, что вы жена этого господина.

— Ступай сейчас же в сад. Это недоразумение, — яростно зашептал жене Ванборо.

Миссис Ванборо прочитала в лице мужа смятение и страх; и негодование уступило место предчувствию беды.

— Как ты смотришь на меня! Как говоришь со мной! — задыхаясь проговорила она.

— Ступай в сад, — шепотом повторил он.

Леди Джейн, видя эту сцену, подумала то же, что Деламейн минутами двумя раньше: на вилле в Хэмпстеде творится что-то неладное. Эта женщина, по-видимому, занимает в доме ложное положение. А так как дом принадлежит другу мистера Ванборо, то, стало быть, друг мистера Ванборо и виноват во всем.

Придя к этому разумному, хоть и ложному заключению, леди Джейн взглянула на миссис Ванборо с таким утонченным презрением и любопытством, что самая кроткая женщина пришла бы в ярость. Нанесенное оскорбление точно ножом полоснуло чувствительную душу миссис Ванборо. Она повернулась к мужу и спросила на этот раз безо всяких церемоний:

— Кто эта женщина?

Леди Джейн достойно встретила неожиданный выпад. Надо было видеть, с каким самообладанием опустила она забрало своей добродетели: лицо ее не выражало ни гордости, ни снисхождения.

— Мистер Ванборо, — бесстрастно промолвила она, — вы предлагали проводить меня до кареты. Я вижу, что должна была тотчас принять ваше предложение. Дайте мне вашу руку.

— Постойте! — вмешалась миссис Ванборо. — Взгляд этой дамы полон презрения, слова ее нельзя истолковать иначе как оскорбление. Я вижу, вокруг меня плетется какая-то грязная, непонятная интрига. Но я никому не позволю оскорблять меня в моем доме. После того, что вы сейчас сказали, я запрещаю моему мужу подать вам руку.

Ее мужу!

Леди Джейн устремила растерянный взгляд на мистера Ванборо, на того мистера Ванборо, которого любила, которого искренне считала неженатым, и до этой минуты подозревала только в том, что он неловко пытается скрыть грешки своего друга. Куда девался ее уверенный светский тон, куда девались ее аристократические манеры. Нанесенная ей обида (если эта женщина не лжет), муки ревности (если эта женщина действительно его жена) сорвали с нее маску, обнажив уязвимое человеческое естество. Глаза у нее вспыхнули гневом, щеки залил румянец.

— Если вы способны говорить правду, — высокомерно произнесла она, обращаясь к Ванборо, — говорите. Я жду вашего объяснения. Вы вели себя перед всем светом, предо мной так, как будто вы холосты, со всем, что отсюда вытекает. Правда, что эта женщина ваша жена?

— Взгляните на нее! Вы слышите, что она говорит? — в свою очередь обратилась к мужу миссис Ванборо. Но вдруг отшатнулась от него, задрожав с ног до головы. — Он медлит, — прибавила она тихо, точно про себя: — Господи, он не отвечает!

— Эта женщина ваша жена? — повторила вопрос леди Джейн.

Все самое черное поднялось со дна души этого человека.

— Нет, — выговорил он наконец роковое слово.

Миссис Ванборо отступила еще на шаг, ухватившись за белую портьеру, чтобы не упасть, и оборвала ее. Судорожно сжимая ткань, она взглянула на мужа. «Кто из нас сошел с ума, — застучало у нее в голове, — он или я?»

Леди Джейн вздохнула с облегчением. Слава богу, не женат. Всего-навсего легкомысленный повеса. Это, конечно, ужасно, но не смертельно. Надо будет строго отчитать его и потребовать полного исправления. А потом можно и простить и выйти за него замуж. И леди Джейн повела себя в высшей степени благоразумно. Выказала холодность в настоящем, но не лишила надежды на будущее.

— Я сделала горькое для себя открытие, — посмотрела она с укором на Ванборо. — От вас зависит, смогу ли я забыть этот вечер. Прощайте!

Последние слова леди Джейн сопроводила долгим выразительным взглядом, приведшим миссис Ванборо в бешенство. Она бросилась к двери и преградила леди Джейн дорогу.

— Так просто вы отсюда не уйдете!

Ванборо почел должным вмешаться, но остановился, пригвожденный к полу отчаянным, полным презрения взглядом жены.

— Этот человек солгал, — отчетливо проговорила она. — И я вам сейчас это докажу.

Взяв со стола колокольчик, миссис Ванборо позвонила и сказала вошедшему слуге:

— Подите в мою комнату и принесите шкатулку с бумагами.

Она ждала возвращения слуги, отвернувшись от мужа и вперив горящий взор в леди Джейн. Одинокая, беззащитная, стояла она у осколков своей семьи, возвысившись над предательством мужа, бесстрастием служителя закона, презрением соперницы. В эту страшную для нее минуту красота ее засияла с прежней силой. Великая актриса, заставлявшая публику, затаив дыхание, следить за происходящей на подмостках драмой, она играла теперь последний акт своей драмы перед этими тремя людьми, и они, затаив дыхание, ожидали, пока она снова заговорит.

Вернулся слуга со шкатулкой. Миссис Ванборо вынула бумагу и протянула ее леди Джейн.

— Я когда-то пела на сцене, — сказала она. — Молва не щадит актрис, и я озаботилась получить документ, который подтвердил бы законность моего брака. Документ этот неоспорим. Даже высший свет, мадам, с уважением относится к таким документам.

Леди Джейн взяла протянутую бумагу. Это было брачное свидетельство. Смертельная бледность разлилась по ее лицу.

— Так, значит, вы обманули меня, — едва проговорила она.

Ванборо бросил взгляд в дальний угол комнаты, где сидел его поверенный, наблюдавший за ходом событий.

— Не откажитесь подойти сюда на секунду, — отнесся он к Деламейну.

Деламейн поднялся со стула и подошел.

— Прошу вас выслушать моего поверенного, — обратился Ванборо к леди Джейн. — У него нет причин обманывать вас.

— Надеюсь, от меня потребуется только изложить факты?

— Ничего больше.

Напряженно вслушиваясь в этот разговор, миссис Ванборо сделала шаг вперед. Уверенность в собственной правоте, дающая силы противостоять брошенному в лицо оскорблению, вдруг заколебалась, миссис Ванборо почувствовала — надвигается что-то неведомое и страшное. И сердце у нее бешено заколотилось.

Леди Джейн протянула бумагу поверенному.

— В двух словах, сэр, что это такое?

— В двух словах, — отвечал поверенный, — это пустая бумажка.

— Значит, он не женат.

— Не женат.

Секунду помедлив, леди Джейн поворотилась к миссис Ванборо, стоявшей у нее сбоку, взглянула на нее и в ужасе отпрянула.

— Увезите меня отсюда! — воскликнула она при виде устремленных на нее огромных горящих, полных смертельной муки глаз. — Увезите меня отсюда! Эта женщина меня убьет.

Ванборо взял ее под руку и повел к двери. В комнате воцарилась тишина. Миссис Ванборо следила за уходящей парой тем же отчаянным взглядом. Наконец дверь захлопнулась. Деламейн, оставшийся наедине с оскорбленной, брошенной женщиной, молча положил бесполезное свидетельство на стол. Миссис Ванборо перевела взгляд с него на ненужную бумажку и, не издав крика, не сделав никакого защитного движения, упала без чувств у его ног.

Деламейн поднял несчастную женщину, положил на софу. И стал ждать, вернется ли Ванборо домой. Глядя на прекрасное, бездыханное лицо, он должен был признать — с этой женщиной обошлись жестоко. Да, этот сухарь, успешно делающий карьеру, на этот раз позволил шевельнуться чувствам — с этой женщиной обошлись жестоко.

Но закон есть закон. Случай бесспорный. Санкционированный законом.

За окном послышалось цоканье копыт, скрип колес экипажа. Леди Джейн уезжала прочь от этой юдоли скорби. Вернется ли муж? Вот она, сила привычки. Даже Деламейн все еще называл его мужем, несмотря на закон, несмотря на неоспоримые факты. Верно, уж не вернется. Прошло пять, десять минут, Ванборо и след простыл.

Неблагоразумно поднимать в доме шум. Нежелательно — лично ему — оповещать слуг о случившемся. Однако хозяйка дома все еще лежит без чувств. В открытую дверь дунул прохладный вечерний ветерок и заиграл лентами ее кружевного чепца, выбившимися на плечо локонами, — женщина, любившая его, мать его ребенка, лежит без чувств одна и без помощи.

И Деламейн протянул руку к звонку позвать слуг.

Тишину вечера снова нарушил шум приближавшегося экипажа. Рука его замерла на звонке. Шум становился громче. Зацокали копыта, заскрипели колеса. Вот уже экипаж совсем близко, вот он остановился у ворот дома.

Неужели вернулась леди Джейн?

Неужели вернулся муж?

Громко звякнул входной колокольчик, захлопали двери, зашуршали в сенях юбки. Дверь в комнату отворилась, и вошла женщина, одна, без провожатых. Не леди Джейн, нет. Это была незнакомка, гораздо старше леди Джейн. При других обстоятельствах женщина вполне заурядная, но сейчас ее светящееся счастьем лицо было почти красиво.

Она увидела женскую фигуру, распростертую на софе. Она подбежала к ней, из груди вырвался крик, в котором звучали узнавание и ужас. Она упала на колени перед софой, приподняла безжизненную голову, поцеловала сестринским поцелуем холодную, белую как полотно щеку,

— Анни, родная моя, — прошептала она. — Вот как мы с тобой встретились.

Да, вот как встретились школьные подруги после того давнего расставания на борту океанского парусника, не позабыв и не разлюбив друг друга после стольких лет разлуки.

Часть вторая

НЕУКРОТИМЫЙ БЕГ ВРЕМЕНИ

5

Продвигаясь от дней минувших к дням нынешним, Пролог прощается с летом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года. Коротко задержавшись на промежутке в двенадцать лет, он расскажет нам о судьбе участников драмы, разыгравшейся на вилле в Хэмпстеде: кто из них жив, кто умер, кто процветает, кто впал в убожество. После чего оставит читателя на первой странице повествования, действие которого начнется весной тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года.

Рассказ свой Пролог начинает со свадьбы — свадьбы мистера Ванборо и леди Джейн Парнелл.

Не прошло и три месяца с того достопамятного дня, когда поверенный мистера Ванборо уведомил его, что он свободный человек, а мистер Ванборо уже обрел жену, о которой мечтал, жену, что могла бы служить украшением его стола и способствовать его продвижению в свете — благо верным сообщником его предательства и преступления было почтенное английское законодательство.

Он был избран в парламент. Он давал, благодаря жене, шесть великолепных обедов и два самых роскошных бала в сезон. Он произнес с большим успехом свою первую речь в палате общин. Он не пожалел крупного пожертвования в пользу церкви одного бедного прихода. Он опубликовал статью, привлекшую внимание, в «Куотерли ревью». Он раскрыл, заклеймил и искоренил вопиющее злоупотребление, допущенное распорядителями благотворительных фондов. Он принимал, разумеется благодаря жене, в своем загородном имении членов королевской семьи во время осенних парламентских каникул. Таковы были славные вехи на его пути к пэрству в первый год после женитьбы. Оставалась одна милость, которую судьба могла даровать своему баловню, — и судьба даровала ее. На чести мистера Ванборо имелось пятно, которое ничто не могло смыть, пока жива была женщина, предательски им брошенная. На исходе первого года смерть унесла ее, и пятно было смыто.

Она встретила безжалостный удар, обрушившийся на нее, с редким терпением, с достойным восхищения мужеством. Надо отдать должное мистеру Ванборо — разбив сердце женщины, которую называл когда-то женой, в материальном отношении он повел себя безупречно, назначив через поверенного солидное обеспечение ей и ее дочери, что было без малейшего колебания отклонено. Она с презрением отвергла его имя и его деньги. Среди тех, кто сохранил верность матери и дочери, затерявшимся в море житейском, она была известна под своим девическим именем, которое было когда-то у всех на устах.

Она отказалась от имени и денег не из ложной гордости. Миссис Сильвестр (так она теперь называла себя) с благодарностью приняла помощь своей дорогой подруги. Леди Ланди приютила ее вместе с дочерью и осталась верна до конца старой дружбе. Они пользовались ее гостеприимством месяца три, пока Анна не окрепла настолько, что могла зарабатывать на кров и еду уроками пения. По виду она совсем оправилась, опять стала собой. Жизнь медленно входила в колею; окружающие относились к ней с уважением и участием, как вдруг, когда худшее, казалось, позади, что-то подкосило ее. Никто ничего не понимал. Мнение медиков разделилось. Строго говоря, наука не видела причин, почему она должна была умереть. Сказать вслед за леди Ланди, что смертельный удар нанесло ей предательство мужа, значит просто употребить метафору — объяснение, неприемлемое для здравомыслящего человека. Но факт оставался фактом, сколько ни пожимай плечами. Вопреки науке, которая мало что значит, вопреки ее мужеству и силе духа, которые значат очень много, Анна Сильвестр вдруг слегла, и очень скоро ее не стало.

В последние дни у нее помутилось сознание. Леди Ланди, сидя у изголовья подруги, слушала, как та разговаривает сама с собой. Она воображала себя в каюте парусника, в преддверье неведомого будущего, и к ней вернулись вдруг голос и чуть ли не самый вид юной пансионерки, канувшие, казалось, в невозвратное прошлое.

— Мы встретимся, дорогая, и будем любить друг друга как родные сестры, — говорила она так же, как целую жизнь назад.

Перед самым концом сознание вернулось к ней. Она мягко попросила доктора и сиделку уйти ненадолго, чем очень их удивила. Когда дверь за ними затворилась, Анна взглянула на подругу, точно проснулась после долгого сна.

— Бланш, — сказала она, — ты позаботишься о моей дочери?

— Я буду ей матерью, Анни.

Анна умолкла, погрузившись в свою тяжелую думу. Вдруг по ее телу пробежала дрожь.

— Пусть для всех останется тайной то, что я тебе сейчас скажу, — прошептала она. — Я очень боюсь за свое дитя.

— Боишься? После того, что я тебе обещала?

Анна медленно и внятно проговорила:

— Я очень боюсь за свое дитя.

— Почему?

— Моя Анни очень на меня похожа.

— Да, милая.

— Она любит твою дочь, как я любила тебя.

— Да, Анни.

— Она носит имя матери, Бланш. Она так же, как я, Анна Сильвестр. Вдруг ее ожидает та же судьба?

Бедняжка проговорила эти слова, задыхаясь, едва шевеля губами. Было ясно: смерть может прийти за ней в любую минуту. Леди Ланди, пышущая здоровьем, вдруг почувствовала, как мороз подирает ее по коже.

— Не думай об этом. Ради всего святого, не думай! — Она сжала слабеющую руку.

Беспамятство опять стало заволакивать взор умирающей. Руками она пыталась делать какие-то знаки, леди Ланди наклонилась к ней и разобрала еле внятный шепот:

— Воспитай ее не так, как воспитали меня. Пусть она будет гувернанткой. Пусть сама зарабатывает свой хлеб. Пусть не идет на сцену, не учится петь, не будет актрисой, как ее мать!

Голос ее прервался; секунду-другую она молчала, потом слабо улыбнулась и заговорила прежним девическим голосом с тем же давним выражением: — Поклянись, Бланш!

Леди Ланди поцеловала подругу и ответила, как тогда, в каюте парусника:

— Клянусь, Анни.

Голова умирающей упала на подушку, и она уже больше не подняла ее. В помутневших глазах вспыхнула последняя искра жизни и погасла. В тот же миг губы Анны опять дрогнули. Бланш приблизила ухо и опять расслышала ужаснувшие ее слова:

— Она так же, как я, Анна Сильвестр. Вдруг ее ожидает та же судьба?

6

Минуло еще пять лет. И жизнь трех джентльменов, сидевших в тот давний вечер за столом в доме Ванборо, стала являть признаки перемен, подчиняясь ходу времени и человеческим усилиям.

Мистер Кендрю, мистер Деламейн, мистер Ванборо — в таком порядке мы и посмотрим, что стало с каждым по прошествии этих пяти лет.

Как отнесся мистер Кендрю к предательству мужа, читатель уже знает. Как он пережил смерть покинутой жены, узнает из последующих строк. Молва, которой ведомы все тайные извивы человеческого сердца, с наслаждением выворачивает его наизнанку для всеобщего обозрения. Так вот, молва всегда утверждала, что в жизни. мистера Кендрю есть некая тайна и что тайна эта — безнадежная любовь к красавице, вышедшей замуж за его друга. При жизни женщины нельзя было найти никаких доказательств этой тайной любви, ибо мистер Кендрю никогда не обмолвился о ней ни самой женщине и никому другому. После ее смерти молва опять заговорила, более уверенно, выставляя в качестве доказательства против мистера Кендрю его собственное поведение.

Он приехал на похороны, хотя не был в родстве с усопшей. Он сорвал несколько травинок с могильного холмика, полагая, что его никто не видит. Он перестал посещать клуб. Он отправился путешествовать. Вернулся. Сказал приятелям, что Англия стала ему невыносима. И был назначен в одну из колоний. О чем все это говорит? Ясно как божий день, что со смертью любимой женщины привычный ход жизни ему опостылел. Догадки с гораздо меньшим на то основанием выдавались за правду и попадали в цель. Одно несомненно — мистер Кендрю покинул Англию, чтобы никогда больше не возвращаться на родной остров. Еще один человек погиб для общества, — заключила молва, — очень, очень жаль, ведь человек этот — один на тысячу. К чести молвы, на этот раз она не ошиблась.

Затем — мистер Деламейн.

Преуспевающий поверенный мистера Ванборо расстался с конторой стряпчего и поступил учиться в одну из адвокатских школ. Три года его не было ни видно, ни слышно. Говорили, что он с головой ушел в занятия и блестяще переходит с курса на курс. И вот наконец он принят в коллегию адвокатов. Его бывшие партнеры знали, что он человек надежный, и доверили ему дела фирмы. Через два года он приобрел известность в суде, а еще через два его известность вышла за пределы суда. Он был назначен помощником адвоката в «знаменитом деле», от решения которого зависела судьба крупнейшего поместья и честь одной из самых древних английских фамилий. Накануне слушания дела заболел адвокат. Защищал ответчика мистер Деламейн и выиграл дело. Ответчик спросил: «Что я могу для вас сделать?» — «Проведите меня в парламент», — ответил Деламейн. Ответчик был крупным землевладельцем, он отдал соответствующее распоряжение. И пожалуйста, мистер Деламейн — член парламента.

В палате общин новоиспеченный парламентарий опять встретился с мистером Ванборо.

Они сидели на одной скамье и принадлежали одной партии. Мистер Деламейн заметил, что Ванборо постарел, поседел и как-то весь ссохся. Он расспросил о старом знакомом у одного сведущего человека. Тот покачал головой: мистер Ванборо — богат, у мистера Ванборо — большие связи благодаря жене, мистер Ванборо во всех отношениях человек преуспевающий, но в обществе его не любят. В первый год он далеко шагнул и остановился. Он был бесспорно умен, но в палате производил неприятное впечатление. Он давал блестящие приемы, но свет не был расположен к нему. Члены его партии уважали его, но при распределении наград его всегда обходили. Если говорить прямо, он был человек с норовом; и хотя ничего дурного за ним не водилось, скорее наоборот — все говорило в его пользу, к приятельству он не располагал и друзей у него не было. Раздражительный человек. И дома, и в обществе — раздражительный и желчный.

7

Еще пять лет кануло в вечность с того дня, как покинутая жена упокоилась в могиле. Шел уже одна тысяча восемьсот шестьдесят шестой год. Жизнь готовила все новые перемены.

Как-то весной в разделе новостей лондонских газет одно за другим появилось два сообщения: о присвоении пэрства и о самоубийстве.

Преуспев в адвокатуре, Деламейн еще больше преуспел в парламенте. Он стал одним из самых видных ораторов палаты общин. Говорил всегда ясно, вразумительно, скромно — и коротко. Умел держать внимание палаты, тогда как люди более талантливые зачастую утомляли ее. Партийные лидеры начали поговаривать: «Пора что-то сделать для Деламейна». И при первой возможности сделали. Товарищ министра юстиции получил повышение, и освободившийся пост предложили Деламейну. Убеленные сединой члены адвокатской коллегии подняли вопль протеста. Министр ответил: «Нам нужен человек, который может завладеть вниманием палаты. И у нас такой человек есть». Газеты поддержали назначение. Разгорелся яростный спор, и скоро при ликующих криках прессы Деламейн занял министерское кресло. Враги криво усмехнулись: «Этак через годик-другой он станет лорд-канцлером». Домашние добродушно посмеивались, но не возражали. Друзья советовали сыновьям Деламейна Джулиусу и Джеффри осмотрительнее выбирать знакомства: шутки шутками, а ведь и правда в одно прекрасное утро могут проснуться сыновьями лорда. Примерно в это же время, подтверждая поговорку «удача любит счастливых», умерла богатая тетка и оставила ему наследство. Летом шестьдесят шестого освободилась вакансия генерального судьи. Предыдущим назначением все в министерстве были недовольны. На должность министра имелся приемлемый кандидат, и место генерального судьи было предложено Деламейну. Деламейн отказался, не желая расставаться с палатой общин. Министерство не приняло отказа. На ушко ему шепнули: «Согласитесь, получите пэрство». Деламейн посоветовался с женой и принял пэрство. Лондонская «Газетт» сообщила миру о новоявленном бароне Холчестере из Холчестера. Друзья семьи, потирая руки, воскликнули: «Ну, что мы говорили? Наши юные друзья Джулиус и Джеффри сыновья лорда!»

А что же сталось с нашим старым знакомым мистером Ванборо? Ровным счетом ничего. Он лелеял те же честолюбивые помыслы, у него были те же большие связи, и только. В парламенте он держался особняком, в обществе держался особняком, никто не любил его, и друзей у него по-прежнему не было. Все та же старая песня, с одной разницей — желчь разливалась чаще, седины в волосах прибавилось, и норов его становился все более невыносим.

Жена его жила на своей половине, он на своей; хорошо вышколенные слуги следили, чтобы муж с женой не столкнулись невзначай на лестнице. Детей у них не было. Виделись они лишь у себя на званых обедах и балах. Гости отдавали дань искусству их повара, танцевали в роскошных залах их дома и в один голос утверждали, что на приемах Ванборо скучища смертная. Шаг за шагом поднимался вверх бывший поверенный мистера Ванборо, пока наконец пэрство не распахнуло для него объятия — последняя ступень общественной лестницы и венец всех его упований. А мистер Ванборо, стоя маршем ниже, взирал на этот головокружительный взлет, имея столько же шансов занять место в палате лордов при всем своем богатстве и связях, сколько имеет любой смертный, вроде нас с вами, дорогой читатель.

Его карьера была кончена. И в тот день, когда пэрство было объявлено, Ванборо свел свои счеты с жизнью.

Прочитав газету, он молча отложил ее в сторону и вышел из дома. Карета отвезла его в дальний уголок на северо-западе Лондона, где еще сохранились отдельные полосы возделанных полей. Тропинка, ведущая в Хэмпстед, привела его к вилле, где он жил когда-то с женщиной, которой нанес тягчайшую обиду. Виллу окружали теперь новые дома — часть большого сада была продана и застроена. Секунду помедлив, он подошел к калитке и дернул колокольчик. Дал вышедшему слуге свою визитную карточку. Хозяину дома было знакомо его имя, оно принадлежало члену парламента и владельцу огромного состояния. Он вежливо осведомился, какому счастливому случаю обязан посещением столь важного гостя. Мистер Ванборо ответил просто и коротко:

— Я когда-то здесь жил. У меня связаны с этим домом воспоминания, которыми я не хотел бы вас обременять. Моя просьба может показаться странной. Я хотел бы, с вашего позволения, пройти в столовую и побыть там немного, если, разумеется, я не буду никому помехой.

Странные просьбы богачей принято почитать за честь, хотя бы потому, что богач наверное не попросит денег. Мистера Ванборо провели в столовую. Хозяин дома, втайне удивляясь, наблюдал за поведением гостя.

Ванборо прошел прямо к двери, ведущей в сад, в двух шагах от нее он молча остановился, опустил голову на грудь и задумался.

Кажется, здесь она стояла, когда он видел ее в последний раз перед тем, как навсегда уйти из дома. Да, здесь. Постояв минуту-другую, он оглядел комнату каким-то затуманенным отрешенным взглядом. Сказал, что место очень приятно, поблагодарил хозяина, в дверях еще раз обернулся и поспешил уйти. Вернулся к карете, которая ожидала его. Велел ехать к лорду Холчестеру, где оставил визитную карточку. Затем возвратился к себе домой. Секретарь напомнил ему, что через десять минут у него деловое свидание. Он поблагодарил секретаря с тем же отрешенным видом, с каким благодарил хозяина виллы в Хэмпстеде, и поднялся к себе в гостиную. Пришел посетитель, которому было назначено свидание. Секретарь послал слугу постучать мистеру Ванборо. На стук никто не ответил. Попробовали открыть дверь — она оказалась запертой изнутри. Пришлось дверь взломать: Ванборо неподвижно лежал на софе. Подошли поближе — он был мертв, оборвав жизнь собственной рукой.

8

Завершая экскурс в прошлое, Пролог обращается наконец к двум юным девушкам, чтобы поведать читателю, какие перемены произошли в их судьбе.

Леди Ланди сдержала слово, данное умирающей подруге. Она оградила Анну от всех соблазнов, которые могли бы пробудить в ней желание пойти на сцену; ее обучили всем искусствам и наукам, необходимым гувернантке, не жалея никаких денег. И первой, единственной ее воспитанницей стала маленькая Бланш, дочь леди Ланди. Разница в возрасте — Бланш была на семь лет младше, и любовь, становившаяся с годами сильнее, способствовали как нельзя лучше этому первому опыту. Анна Сильвестр-младшая была подругой и наставницей крошки Бланш, и ее девичья жизнь протекала безмятежно и счастливо в лоне добропорядочного и состоятельного семейства. Невозможно вообразить большей разницы между ее юностью и юностью ее матери. Так что вопрос, который так мучил Анну Сильвестр в последние минуты жизни «вдруг ее ожидает та же судьба?», нельзя было воспринимать иначе, как бред умирающей.

В описываемые здесь годы два события нарушили мерное течение жизни этого доброго семейства, В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году ко всеобщей радости из Индии вернулся сэр Томас Ланди. В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году сэр Томас опять отправился в Индию, взяв с собой жену.

Последний год здоровье леди Ланди стало внушать опасение. Посоветовавшись, ученые-медики решили, что исцелить ее может лишь морское путешествие. Сэр Томас как раз в это время готовился отплыть в Индию. Отплытие ненадолго отложили, чтобы леди Ланди могла собраться в дорогу. Имелось одно серьезное затруднение, как быть с Бланш и ее гувернанткой.

Опять пригласили медиков, те объявили, что Бланш нельзя везти в Индию, тамошний климат может пагубно повлиять на ее здоровье в этом опасном возрасте. Тут же от близкой и дальней родни посыпались приглашения, сердобольные тетушки наперебой приглашали к себе юную девушку и ее подругу. Со своей стороны сэр Томас обещал привезти жену домой самое большее через два года. Леди Ланди, повинуясь материнскому чувству, долго противилась, не желая оставлять дочь. Но наконец все-таки поддалась уговорам, хотя на сердце у нее было тревожно и будущее представлялось в самых мрачных тонах.

В последнюю минуту она отозвала Анну Сильвестр в сторону, чтобы поговорить с ней наедине. Анне в ту пору было двадцать два года, Бланш только что исполнилось пятнадцать.

— Анни, милая, — просто начала леди Ланди, — я должна сказать тебе одну вещь, которую не могу сказать ни сэру Томасу, ни Бланш. Я уезжаю в Индию с тяжелым сердцем. Я знаю, что никогда больше не вернусь домой. Когда меня не будет, сэр Томас, конечно, женится. Много лет назад твоя матушка говорила мне перед смертью, как она боится за твое будущее. И вот сейчас я в таком же страхе за будущее Бланш. Я обещала любимой подруге, что заменю тебе мать. И это успокоило ее. Успокой и ты меня, обещай, что всегда будешь любить Бланш как родную сестру.

Леди Ланди протянула руку, Анна с переполненным сердцем поцеловала ее и свято обещала исполнить просьбу.

9

А через два месяца тяжелое предчувствие, томившее леди Ланди, сбылось. Она умерла на борту парусника и была похоронена в море.

Через год сбылось и второе предчувствие. Сэр Томас женился во второй раз. Он привез свою новую жену в Англию на исходе тысяча восемьсот шестьдесят шестого года.

На первых порах никакие перемены, казалось, не грозили установившемуся быту семейства сэра Томаса. Он помнил, как доверяла его первая жена Анне Сильвестр, и распорядился оставить в доме все, как есть. Леди Ланди-вторая, благоразумно согласуя свои желания с желаниями мужа, даже не пыталась изменить заведенный порядок. В начале тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года между Анной и Бланш были отношения сестринской любви и преданности. Будущее казалось лучезарным.

К этому времени из всех участников драмы, разыгравшейся на вилле в Хэмпстеде двенадцать лет назад, троих уже не было на белом свете, четвертый влачил жизнь в добровольной ссылке. На сцене остались Анна и Бланш, которые были тогда детьми, и преуспевающий стряпчий мистер Деламейн, обнаруживший изъян в брачном контракте Ванборо и ставший теперь лордом Холчестером.