Онлайн чтение книги Мы карелы
НА КОРДОНЕ

Время приближалось к полуночи, когда Рийко въехал в Кесяярви. Деревня уже спала, только в избушке Липкина, у которого Рийко собирался переночевать, горел свет.

Липкин немного удивился, увидев Рийко в новенькой, облегающей его тонкую талию командирской шинели. Шла демобилизация, многие уже разъехались по домам. А Рийко, оказывается, получил повышение: его назначили начальником заставы на границе, и он направляется на место службы. Правда, его обещали демобилизовать сразу, как найдут ему подходящую замену.

Поспать Рийко так и не пришлось. У них с Лишенным было о чем поговорить, было о чем вспомнить. Они перебрали всех знакомых, кто остался в живых, кто погиб и где похоронен. Так проговорили до самого утра.

Как только развиднелось, Рийко направился дальше. Липкин дал ему хорошую лошадь и послал кучером своего соседа, Матвея Микунена. Уступил он Рийко и свой дорожный тулуп: хоть шинель и новая, а ехать все же в ней холодно. Правда, январь в этом году, выдался не такой морозный, как в прошлом, двадцать втором. Но зима есть зима.

Устроившись на санях и укутавшись в тулуп, Рийко задремал. Матвей Микунен что-то рассказывал. Рийко невпопад кивал головой, вскоре захрапел.

Выглянуло солнце, начало подниматься, но потом словно раздумало и снова спряталось за лесом.

Рийко и Матвей остановились в маленькой деревушке, чтобы покормить лошадь и самим согреться и перекусить.

Едва увидев Рийко, хозяйка дома, толстая кругленькая бабка, всплеснула руками и запричитала:

— А-вой-вой! Опять? Да когда ты, господи, дашь нам покой? Неужто ты, боже наш, конец света устроишь или по одному нас, грешных, убивать собираешься? Неужто мы еще мало беды да горя видели? Неужто слез людских да крови человеческой мало пролито? Господи…

Рийко растерялся. Он не понимал, что плохого он сделал хозяйке.

— Я пойду в другой дом… — пробормотал он.

— Да иди ты хоть в другой, в третий, — продолжала хозяйка. — А беду одну ты несешь всюду. Летом небось помнишь, чего сулил? Мир, говорил, теперь будет. Так вот они, твои посулы да твой мир. Опять на войну собрался, опять пришел мужиков забирать. А брать-то уже некого. Кого возьмешь, а? Уж и сон мне снился, будто…

Наконец Рийко понял. Летом он приезжал сюда, выступал с докладом: после разгрома белобандитов повсюду, даже в самых отдаленных деревнях, развернулась широкая агитационная работа. Докладчиков, владеющих карельским языком, не хватало, поэтому привлекали и военных. Именно в этой деревушке он заверил своих слушателей, что скоро тоже снимет военную форму, демобилизуется. А приехал теперь в командирской форме, с огромным маузером на боку, весь в ремнях да портупеях.

— Хозяюшка, милая… Я же не на войну иду и никого на войну не собираюсь гнать. Я на границу еду, чтобы охранять ее.

Хозяйка оглядела еще раз шинель Рийко, его ремни, маузер в деревянной кобуре.

— Врешь ведь? Перекрестись, что войны не будет. Ну!

— Хоть в бога я не верую, а в том, что войны не будет, могу побожиться.

Чтобы удостовериться в его словах, бабка сходила на улицу и спросила на всякий случай у Матвея, кормившего лошадь, не врет ли Рийко.

— Спустить бы с тебя портки да ремешком постегать, чтобы не пугал тут честной народ. Ишь вырядился! — ворчала хозяйка, вернувшись в избу. — Лезь на печь, согрейся. Сейчас самовар поставлю.

В Совтуниеми приехали за полночь. Здесь Рийко должен был встретиться с Евсеем Павловым и Нифантьевым, которых по его просьбе направили служить на его заставу. Евсею, правда, хотелось домой, но что поделаешь, все по дому истосковались. Лишь в одной избе горел чуть заметный огонек. Возле крыльца стояли с поднятыми вверх оглоблями сани, на которых при свете луны можно было разглядеть прикрытый мешковиной пулемет. По очертаниям Рийко узнал «максим». В санях были также ящики с патронами, мешки с мукой. «Раззявы!» — нахмурился Рийко, подойдя к саням.

— Руки вверх!

Позади стоял Нифантьев. Он был без шинели и без винтовки.

— Пока ты бежал из избы, я успел бы открыть огонь из твоего пулемета, — ворчал Рийко.

— Попробуй. Давай открывай огонь, — Нифантьев сбросил мешковину с пулемета. Рийко приподнял крышку и обнаружил, что в пулемете нет замка. — Он у нас в избе. Мы у окна караулим. По очереди, — успокоил Нифантьев.

— Из окна! — усмехнулся Рийко. — А ты знаешь, что это за деревня? Здесь начался мятеж.

— Знаю. Больше не начнется.

— А где Евсей?

— Спит.

— Ну ладно. Беги в избу. А то простудишься.

Изба была тесная, без горницы. Нифантьев про себя удивлялся, почему Рийко выбрал именно этот дом для их встречи. Неужели в Совтуниеми не нашлось более просторной избы, чем эта развалюха Приваловых, Рийко попрощался с Матвеем, который решил заночевать у своих дальних родственников.

— Спасибо, — Рийко крепко пожал руку. — Передай Липкину привет. И вот возьми его тулуп.

— Ну что ж, как говорится, да будет с вами бог, — пожелал Матвей.

В избе Рийко ждали. Самовар стоял уже на столе, а возле него сидела молодая девушка, дочь хозяев дома.

— Здравствуй, Вера.

— Здравствуй, Рийко.

Фитиль лампы был подвернут так, чтобы свет не мешал спавшим на кровати родителям Веры. Это было кстати и потому, что теперь Рийко не видел, как сильно девушка покраснела.

— Приехал, Рийко?

— Приехал, Вера.

Они молчали, словно не зная, о чем говорить. Нифантьев догадался, что скрывается за этим молчанием, и осторожно спросил:

— Мне дежурить или как?

— Ложись спать. Я подежурю, — ответил Рийко. — Вместе с Верой. Так ведь, Вера?

— Загалдели тут. Спать не дают, — заворчал Евсей, устроившийся на лежанке.

— Спи, спи, — успокоил его Рийко, усмехнувшись. Он понимал Евсея: наверно, тоже не прочь был бы подежурить с Верой, может быть и пытался, да ничего не вышло, очень уж голос у Евсея обиженный. Рийко забыл, что прошлую ночь он совсем не спал и как его всю дорогу клонило ко сну.

Нифантьев залез на печку. Рийко и Вера остались у окна сторожить сани. Они сидели у окна, перешептывались и, наверно, не столько смотрели на сани, сколько друг на друга. Караулить пулемет они предоставили одинокому месяцу, под которым плыли легкие, словно съежившиеся от стужи облака.

Пограничная застава находилась на возвышенности за рекой. Со стороны застава была почти незаметна, и, лишь подойдя к ней вплотную, посторонний человек мое увидеть среди леса утопавшую в снегу низкую избушку. От избушки уходили три лыжни — одна вдоль границы на север, другая на юг, третья вела к наблюдательному пункту, сооруженному на высокой сосне.

На другом берегу, почти у самой границы, стояла деревенька в несколько изб. Занесенная снегом, словно пребывающая в зимней спячке, она казалась вымершей. По утрам над тремя избами курились дымки, в их окошках светились слабые огоньки, от их дворов шли следы к прорубям. Остальные две избы смотрели черными проемами выбитых окон, и возле них не было видно ничьих следов.

Короткие промежутки светлого времени между утренней и вечерней темнотой были заполнены той же метелью и снегом, что и долгие ночи. Железная печка в избушке была раскалена докрасна, но поодаль от нее без шинели было холодно. На столе тускло горела керосиновая лампа.

Рийко был встревожен. В восемь вечера вернулся с обхода южный дозор. Ничего подозрительного они не обнаружили. Ребята так устали, что, поужинав, сразу завалились спать. Северный дозор обычно возвращался на час позже. Но в девять он не пришел. Не пришел и в десять. Рийко уже несколько раз выходил во двор послушать, звонил через каждые полчаса на вышку. Наблюдатель отвечал, что пока ничего не видно и не слышно. Видеть, конечно, в такую тьму невозможно, а услышать можно лишь то, что происходит поблизости. А все, что происходит в глубине леса, пусть даже речь идет о чьей-то жизни или смерти, остается тайной, сокрытой дремучей тайгой.

Если даже и случилось бы какое-то ЧП, то надеяться на помощь соседних застав бессмысленно: слишком далеко они расположены, да и людей на них раз-два и обчелся. При осмотре контрольной лыжни дозоры нередко обнаруживали следы чьих-то лыж. То они вели к границе, то от границы. Но захватить нарушителей пока не удавалось. Неделю назад один из пограничников с соседнего кордона пошел преследовать нарушителя и как в воду канул. Поисковая группа, застигнутая пургой, заблудилась в лесу и вернулась лишь через сутки. Слава богу, хоть сами вернулись…

В двенадцать с вышки позвонили, что с северной лыжни слышен скрип лыж. Скоро из пурги вынырнуло четыре фигуры. В дозор ушли трое. Значит, взяли нарушителя.

— Товарищ начальник, задержали нарушителя, государственной границы, — доложил Павлов, старший дозора. — Пришла из Финляндии.

Нарушитель оказался пожилой женщиной с кошелем за плечами. Она заговорила по-карельски:

— Век свой хожу в гости к сестре. И она ко мне ходит. И никогда нам не было дела до того, где граница и зачем она. Ох, дожили мы… Ну и времена настали…

Рийко осмотрел кошель. В нем были баранки, мешочек соли и пачка чая.

— А ты кто такая?

— Да я вон из той деревни. Татьяной меня зовут. Спроси у людей. Они знают меня.

— А ты разве не знаешь, что граница закрыта? На собрании об этом вам объявили.

— Есть у меня время сидеть на ваших собраниях, — проворчала Татьяна.

Рийко вернул ей кошель и, записав фамилию, отпустил.

— Но чтобы это было в последний раз, — предупредил он. — Если еще раз попадешься, пеняй на себя. Плохо тебе будет. Иди домой. Поди, ждут тебя.

— Некому там ждать. Одни тараканы за печкой сидят, — ответила старушка и, не попрощавшись, вышла.

— Евсей, уж не эта ли твоя красавица? — начали подтрунивать ребята над Павловым. — Чего же ты отпустил свою фею? Хоть бы обнял!..

— Обнимайте эту старую каргу сами! — огрызнулся Евсей. — Торопитесь, а то убежит.

— За эту вашу фею я вам еще задам взбучку! — пригрозил Рийко. — Всем спать. Отбой!

Но Евсей уже разошелся:

— Зачем ты ее отпустил? Мы часа четыре гнались за ней, пока догнали. А ты ей сразу — иди домой. В следующий раз я за бабами гоняться не буду. Если надо, лови их сам. А по мне, пусть идут хоть к черту. И вот что я тебе скажу, товарищ начальник: если меня не демобилизуют, то я сбегу. Осточертело уже.

— Хочешь под суд?

— Я бы им сказал — потаскайте с мое винтовку, повоюйте пять лет подряд, из них два года в этом котле, поштурмуйте всякие Келлосалми, Коккосалми и прочие салми, их тут до дьявола, а потом послужите на границе…

Рийко не стал спорить с Павловым, но решил про себя, что действительно надо ходатайствовать о демобилизации Евсея. Парень устал и очень тоскует по дому.

— Ложись спать! — приказал Рийко.

Рийко долго не мог заснуть. Как там Вера? А где же невестки Анни и Иро с детишками? Павлов уже пять лет своих не видел. Затоскуешь тут… Нифантьев на наблюдательном пункте, наверно, замерз… И снова который раз вспомнил, как он съездил в Тахкониеми, увидел родной дом пустым и заброшенным, совсем загрустил. Сходил на могилу матери. Окахвиэ рассказала, как она нашла Маланиэ мертвой на холодной печи с охранной грамотой от красных на груди. Потом мысли перешли к женщине, задержанной на границе. Как этим старухам внушить, что граница теперь закрыта? Фея… Что же это за фея? Очень уж тепло, с нежностью ребята рассказывают о ней. Вряд ли она действовала бы так открыто, если бы переходила границу по чьему-нибудь заданию. Скорее всего, просто озорство взбалмошной девчонки.

Впервые «фея» появилась чуть ли не на первой неделе службы Рийко здесь. Ребята шли с обхода. Вдруг с той стороны выбежал испуганный чем-то олень с упряжкой и устремился прямо в чащу. Нарты ударились о дерево, сидевшая в них девчонка вывалилась в снег. Олень умчался обратно за границу, а девчонка осталась сидеть в снегу, потирая ушибленное колено. Пограничники бросились к ней на помощь. Она вытерла белыми варежками слезы с глаз и начала на ломаном русском языке ругать своего оленя. Говорила, что сама вырастила его, всегда с рук кормила, а он оказался таким нехорошим. Ребята рассказывали, что девчонка очень интересная. Они назвали ее «феей». Посоветовавшись, ребята решили не вести ее на заставу. Границу «фея» нарушила не по своей воле. Чего ее допрашивать? Вся загвоздка была в том, как девчонке добраться до дому. Снег глубокий, такая птичка-невеличка с головой утонет. Тогда Евсей по-рыцарски предложил свои лыжи. Девчонка обещала вернуть их, хотя ребята категорически запретили это.

Вернувшись на заставу, ребята доложили все, как было, начальнику. Рийко формы ради пожурил ребят за то, что они отпустили нарушителя границы, даже не установив, кто она и откуда, но про себя подумал, что слишком хлопотно было бы возвращать случайного нарушителя границы официальным путем.

На следующий день ребята обнаружили лыжи Евсея воткнутыми в снег около контрольной лыжни. Они даже вздрогнули, когда из-за деревьев выскочила на лыжах сама «фея». «Навязалась на нашу голову», — ребята сердито смотрели на девчонку. А она как ни в чем не бывало, смеясь, расстелила на снегу свой платок и стала выкладывать из рюкзака копченую оленину, свиное сало, хлеб.

— Вы должны немедленно уйти, — велел старший по дозору.

Но девчонка сразу стала такой печальной, что ребята уступили и отведали ее угощения. Она весело смеялась и говорила не переставая. Рассказала, что зовут ее Кертту, что дом их стоит почти у самой границы, в нескольких сотнях метров от контрольной лыжни, по которой ходят ребята. Что все эти места ею исхожены вдоль и поперек. Раньше тут не знали никакой границы. Вот там, на склоне горы, хороший черничник. А вот, совсем рядом, хороший ягельник, где она в детстве играла с оленями. Ребята с сочувствием слушали ее. Конечно, печально, что Кертту не может больше свободно ходить по тропам своего детства, но граница на замке, и тут ничего не поделаешь — Кертту должна вернуться на свою сторону и больше не приходить сюда. «Фея» огорчилась, попросила не гнать ее до наступления темноты, потому что ей не хочется попадаться в лапы финским пограничникам.

— А как же ты сюда прошла?

Девчонка рассмеялась.

— Вы не знаете финнов… Увидит меня солдат — сперва жвачку переложит языком за другую щеку, потом поскребет затылок, потом почешет спину…

Она так живо описала медлительность финских пограничников, что ребята до слез смеялись.

Потом «фея» вскочила и описала вокруг ребят круг на лыжах.

— Догоняйте! Кто догонит, тот получит меня. Как в сказках.

Но где ребятам было догнать ее.

Несколько дней «феи» не было видно. Потом она появилась по ту сторону границы. Помахала пограничникам, примчалась к контрольной лыжне и, звонко смеясь, умчалась обратно. Что с ней поделаешь, с озорницей. Не стрелять же… А если броситься догонять ее, то смеху не оберешься. Поймать не поймаешь, а смеяться будут по обе стороны границы.

«С шалостями этой девчонки надо покончить, — решил Рийко. — Но как?»

Шли дни. «Фея» больше не появлялась, и Рийко забыл о ней. Настали новые заботы. Пропал Евсей. Как-то вечером, вернувшись с вышки, Рийко заметил отсутствие Павлова. Ребята сказали, что Евсей взял лыжи и пошел прогуляться. Ничего странного в этом не было. В часы отдыха ребята ходили кататься на лыжах с близлежащих горушек, иногда охотились на тетеревов. Но Евсей не возвращался подозрительно долго. Рийко забеспокоился. Подходило время заступать Павлову в наряд, а его все не было. Начиналась пурга. Пришлось объявить тревогу и отправить ребят на поиски пропавшего бойца. Евсея искали несколько дней, но так и не нашли.

Тогда Рийко решил сам отправиться на поиски Павлова.

Однажды утром он надел старую, потрепанную шинель, такую же поношенную буденовку, выбрал залатанные валенки и, передав Нифантьеву командование, неторопливо пошел к деревне.

Утро было морозное, желтое февральское солнце светило сзади, и впереди Рийко по лыжне шла неуклюжая тень. Со стороны можно было подумать, что он плохо ходит на лыжах. Он медленно приближался к деревне, в окошках которой пылали отблески солнца, словно в избах занимался пожар. Морозная дымка рассеивалась, и снег заблестел так, что больно было глазам. Рийко вдыхал опьяняющий морозный воздух, и ему хотелось понестись по насту так, чтобы дух захватывало. Но он по-прежнему плелся, неуклюже переставляя лыжи. Курить ему не хотелось, но он остановился и долго раскуривал цигарку, в то же время осторожно оглядывая окрестности. Поперхнувшись дымом, закашлялся и, кашляя, успел заметить что-то синее, мелькнувшее в лесу на другом берегу реки.

Впереди река круто, сворачивала налево, и было совершенно естественно, что Рийко, шедший все время по прямой, спустился к реке, и направился к правому берегу. Он чувствовал, что кто-то следит за ним. Глядя на носки своих лыж, Рийко продолжал идти и вышел к берегу возле мыса, круто спускающегося к реке. Он оглянулся, лишь услышав шуршание снега под лыжами и раздавшийся рядом вскрик. В нескольких шагах от него в сугробе барахталась девушка в синей куртке. Одна лыжа осталась у нее на ноге, а другая пронеслась мимо Рийко и укатилась на реку. Рийко засмеялся. Видя, что девушке не выбраться из сугроба, он подошел к ней. Она схватилась за его плечо и встала на ноги.

— Спасибо, — сказала девушка, все еще держась за плечо Рийко.

«Фея»! Это была она. В ярко-синей вязаной куртке, в серых лыжных брюках, в сбившейся на затылок белой шапочке, уши которой были спереди связаны узлом. Ребята, конечно, преувеличивали, говоря, что она совсем дитя. «Фее» было лет девятнадцать. Правда, на морозе, с раскрасневшимися круглыми щеками, она выглядела моложе своих лет.

— Подожди, — сказал Рийко по-русски и пошел догонять укатившуюся лыжу.

— Я сама, — девушка на одной лыже пронеслась мимо него. Вернувшись с реки, она спросила с озорной улыбкой: — Хорошо? — И показала палкой на сверкающие на солнце снега. Ее ярко-синие глаза тоже лучились радостью.

Рийко улыбнулся в ответ. Девушка сняла варежку и застегнула верхнюю пуговицу на его шинели. Рийко не хотел оставаться в долгу. Он тоже сбросил рукавицу и стал поправлять шапочку на голове девушки. Они стояли почти вплотную. Рука Рийко лежала на плече девушки. Он осторожно привлек ее к себе, она послушно прильнула к его груди, но тут же отпрянула и игриво погрозила пальцем.

— Тебе надо уходить, — с сожалением сказал Рийко и показал на финскую сторону.

— Не гони меня, — попросила девушка.

Рийко заколебался.

— Спирт хочешь? — шепотом спросила девушка.

— Спирт? Где?

— Ты меня не выдашь? Обещай.

— Обещаю. Я принесу сахару, консервов, Где есть спирт?

— Вечером приходи в деревню. В Татьянин дом. Он стоит в стороне. Знаешь? Ни у кого ничего не спрашивай. Приди со стороны леса. Хорошо?

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Кертту. А тебя?

— Иваном, — ответил Рийко.

— Смотри, чтобы ваш начальник не узнал про спирт. А то он у вас, говорят, хитрый карел.

«Фея» быстро взбежала на горушку и помахала оттуда рукой.

…Татьянин дом стоял в полверсте от деревни. К нему вели две лыжни, одна из деревни, другая со стороны леса. Когда Рийко подошел к избе, в окошке не было света. Но его наметанный глаз сразу заметил, что окно занавешено чем-то плотным, видимо одеялом, сквозь которое чуть просвечивает синеватый свет.

Попытавшись найти в темных сенях дверь, Рийко услышал, что кто-то в избе идет открывать ему. Это была Кертту. В избе было тепло, на углу камелька горела керосиновая лампа без стекла.

Так вот оно какое, твое гнездышко, «фея»!

А девушка в длинном пальто, наброшенном на плечи, с распущенными волосами, улыбалась парню, помогая снять ему шинель.

— А ты почему в пальто? — удивился он.

Девушка сбросила пальто. На ней была надета лишь ночная рубашка. Рийко решил, что в его роль входит обнять ее, но она выскользнула из-под его рук и села за стол.

— Садись к столу.

На столе стояла бутылка с какой-то прозрачной жидкостью, две чашки, нарезанное ломтиками, сало, печенье. Входя в роль бывалого гуляки, Рийко сел за стол.

Девушка налила ему чашку спирта.

— А себе?

— Не бойся — не отравлю. Какие вы недоверчивые… Всего боитесь, — засмеялась девушка, залпом осушила чашку со спиртом и, запив его водой, снова наполнила чашку. — Пей.

— Успею. А где же твоя Татьяна?

— Пошла в деревню. Не бойся — она не выдаст. Она сестра моей покойной мамы.

— Так ты карелка?

— Да, по матери. Отец у меня был финн. Ну, пей. Остальное возьмешь с собой.

Рийко выпил и пытался обнять девушку. Она прильнула к нему, но тут же встала.

— Ты раздевайся и ложись. Я сейчас приду.

Оставшись один, Рийко подошел к кровати. Сунул руку под подушку, потом под матрац. Под периной оказался браунинг. Он сдернул простыню. Перина была в больших пятнах неотмывшейся крови.

— Можно? — спросила девушка из сеней. — А то мне холодно.

— Входи.

Увидев, что простыня сдернута с перины, девушка метнулась к кровати, сунула руку под перину и, вскрикнув, бросилась в ярости на Рийко. В руке у нее сверкнул откуда-то взявшийся финский нож.

Рийко перехватил ее занесенную руку, вывернул нож.

— Садитесь! — приказал он по-фински и сдернул с окна одеяло. Это был сигнал своим.

Когда пришли Нифантьев и два бойца, Рийко велел осмотреть весь дом.

Искаженное злобой лицо уже не напоминало лицо ребенка. Дрожащими руками она налила в чашку спирта и залпом выпила.

— Дайте мне папиросу, — попросила девушка. Закурив, отшвырнула поданную ей папиросу. — Тьфу, противные. Все у вас противное! Ну, спрашивайте. А то мне некогда.

Бойцы обыскали весь дом, но ничего не нашли.

— Где Павлов?

— В проруби! — выкрикнула девушка. — Жаль, что вы спаслись.

— Одевайтесь, — Рийко бросил девушке пальто.

Но она возвела глаза к потолку и сказала отрешенным голосом:

— В таком виде я служила господу, и такой я предстану перед ним.

— Она что, помешанная? — спросил Нифантьев.

— Фанатичка, — ответил Рийко. — Одевайтесь. А то нам придется вести вас в таком виде. А там мороз.

— Убивайте тут! — заявила девушка, но стала одеваться.

— Вас зовут Кертту? — спросил Рийко.

— Для вас я Кертту. Перед богом я Импи Мухтонен.

— Мухтонен? Вы не дочь оленьего короля? — Рийко слышал это имя.

— Да, я дочь человека, геройски павшего за свободу Карелии. Моя мать тоже погибла под Коккосалми. Я мщу за них.

— Импи?[5] Импи  — девственница. Имя вам дали неподходящее.

— Меня зовут Импи, и я умру достойной этого имени. Воистину, я явлюсь к избраннику моему Иисусу Христу чистой и непорочной.

…Все чаще выглядывало солнце. С крыши заставы свисали длинные хрустальные сосульки. Дни стали светлее.

После гибели Павлова ребята сильно переменились, стали подтянуты, строже к себе, они более тщательно чистили оружие, более бдительно несли службу. Заучивали положения устава, понимая, что это нужно не для того, чтобы ответить командиру, если тот спросит, а для несения службы по охране мира и безопасности своей страны.

Дни, когда приходила почта, были как праздники. Рийко получал письма от Веры. Иногда ему приходило от нее сразу два письма. Вера посещала кружок ликбеза, и Рийко наряду со школьным учителем, руководившим этим кружком, мог следить за успехами девушки в овладевании грамотой.

Пришло Рийко письмо и от Михаила Петровича. Он писал с Урала, из дома. Узнав о судьбе семьи Рийко, Михаил Петрович не мог простить себе того, что не посоветовал Маланиэ с невестками и внучатами спрятаться куда-нибудь на то время, пока не пройдут белые. Далее он писал:

«Да, мы тут тоже птичек ловим», — подумал Рийко и вздохнул.