Онлайн чтение книги Моя Теодосия My Theodosia
I

В шесть часов утра в поместье Аарона Бэрра Ричмонд-Хилл уже шли суматошные приготовления к званому обеду, дававшемуся в честь дня рождения Теодосии.

В огромных кухнях усердно трудились слуги под недремлющим оком Пегги; из маслобойни доносилось ритмичное «хлоп-хлоп», вперемежку с далекими звуками – топотом и ржаньем с конюшен.

Утреннее солнце таяло в дымке, освещая белые колонны фасада. Его лучи сверкали на поверхности Гудзона, медленно катившего свои воды всего в нескольких ярдах от дома. Река пестрела белыми парусами шлюпок, шхун и пакетботов, которые, преодолевая течение, шли наверх к Олбэни.

В полумиле, где-то в Гринвич Виллидж, мычала корова, которую забыли подоить. Этот звук донесся до Ричмонд-Хилла и разбудил дочь Аарона, Теодосию Бэрр, которая, открыв глаза, стала оглядываться в поисках источника аромата, наполнившего белую комнату. Сады были расположены слишком далеко, чтобы сюда доносился их запах, к тому же в воздухе не было даже самого легкого ветерка.

Охваченная сонной истомой, Теодосия решила, что пахнет розами. Дамастовые занавески полога были чуть отодвинуты, словно навстречу теплому июню, и она могла видеть синее небо, не вставая с постели.

Луч света скользнул по постели и окрасил локоны Теодосии в огненно-красный цвет. В зависимости от освещения они всегда меняли окраску: то темно-каштановые, то рыжие, но всегда с красноватым отливом.

«У тебя волосы цвета портвейна, Тео», – заметил как-то Джон Вандерлин, работая над очередным из бесчисленного множества ее портретов, заказываемых отцом.

Тогда ее это очень развеселило, отчасти потому, что в тринадцать лет комплименты всегда лишь забавляют, – если это можно назвать комплиментом, – и еще по той причине, что тон и манеры голландца сами по себе вызывали смех. С тех пор, однако, Вандерлин провел четыре года, обучаясь живописи во Франции, и вот теперь вернулся, полностью оправдав надежды отца Теодосии, и стал настоящим художником. «Джилберт Стюарт великолепен во всем, если только вам нравится этот разухабистый стиль в создании портретов, – заметил как-то Аарон, – но, на мой взгляд, Вандерлин создаст нечто большее». И, сделав характерный для него широкий жест, он отправил молодого мазилу за границу.

Джон Вандерлин был определенно способен на большее, чем махать малярной кистью, с удовольствием думала Тео. На прошлой неделе они ездили встречать его на пристань Саут-стрит. Когда Вандерлин сошел с брига, который шесть недель боролся со штормами на пути из Гавра, Тео не сразу узнала его. Он превратился в настоящего щеголя – в темно-фиолетовом шелковом сюртуке, тщательно завязанном галстуке, в сверкающих башмаках и с аккуратно уложенными волосами, раньше частенько представлявшими собой просто нечесаные лохмы. Вандерлин поцеловал ей руку со всем изяществом французского придворного, вроде самого Талейрана, произнеся:

– Ах, славная Тео! Вы поистине великолепны! Красивее любой из тех прекрасных дам, что я встречал во Франции! – его слова звучали с той ноткой изысканной галантности, которая выдавала человека, повидавшего мир. Но в его голубых голландских глазах промелькнуло искреннее восхищение.

Аарон благодушно рассмеялся.

– Моя маленькая принцесса превратилась в настоящую красавицу? Надеюсь, это не вскружит ей голову, иначе все мои теории воспитания девушек пойдут прахом.

Тео уставилась на отца, который ответил ей одновременно и серьезным, и подзадоривающим взглядом. Она состроила гримасу, и беспокойная тень в сверкающих черных глазах Аарона исчезла. Они правильно поняли друг друга. Любовь и гордость отца словно обдали ее теплой большой волной, всепоглощающей, неостановимой. И она радостно плавала в этом потоке, и, если вдруг казалось, что его забота о ее благосостоянии или развитии чрезмерно усиливалась или становилась в тягость, она просто делала над собой усилие, чтобы не разочаровать отца. О подобном и мысли быть не могло.

Она старалась радовать отца. Вытянувшись на подушках и положив руки под голову, Тео вспомнила прочитанную вслух на прошлой неделе тысячу строк Плавта, которые, равно как и ее вдохновенная интерпретация одного из менуэтов Габриэля-Мари на новом фортепиано, восхитили его.

– Прекрасно, дорогая, – сказал он с нежной улыбкой, предназначенной для нее одной. – Теперь ты с чистой совестью можешь покататься на лошади.

Она покаталась на лошади, но совесть ее была не совсем чиста, потому что именно тогда ей встретился тот странный юноша, у Бельведер-Таверн на берегу Ист-Ривер.

Приятные мысли о юноше и предстоящей прогулке вместе с ним были прерваны боем часов, стоявших на каминной доске. Они пробили семь раз, и Тео в испуге подскочила. Уже так поздно! Простит ли отец пропущенные ради дня рождения полтора часа? Ведь ей предстояло разобрать пятьдесят строк Вергилия и записать в тетрадь для критического ока Аарона.

Тео соскользнула с кровати на вощеный дубовый пол, приятно холодивший ее крошечные ступни. Бросив на постель сорочку, она повернулась и, наконец, увидела источник загадочного благоухания.

Большая тростниковая корзина, полная французских роз, стояла рядом с кроватью. Желтые, как сливочное масло, лепестки обрамляли красную сердцевину цветов, источавших густой аромат. Тео с радостным криком зарылась в них лицом, и записка вовсе не нужна была ей, чтобы понять, кто проник в комнату, пока она спала, знакомые строки все же растрогали ее.

«С днем рождения, моя Тео. Валяешься в постели, упуская самые прекрасные часы дня. Но уж на этот раз я не стал будить тебя, и не стану тебя укорять. Если поищешь, найдешь в корзинке мой подарок.

Твой любящий отец А. Бэрр».

Записка была точь-в-точь в духе Аарона, дышащая любовью, с долей нравоучения и загадочности.

Тео нетерпеливо порылась в дебрях зеленых стеблей. Отец никогда не забывал устроить ей особенный сюрприз на день рождения. И, наконец, она нащупала пальцами это – серебряную шкатулочку, привязанную к стеблю одного из цветков. Когда Тео открыла коробочку, у нее захватило дух.

На черном бархате сверкало изящное ожерелье из бриллиантов и топазов, выточенных в форме бутонов роз. Держа подарок в дрожащих руках, Тео поднесла его к свету.

– Милый папа! – прошептала она. Желтый и белый, ее любимые цвета, и розы, ее любимые цветы, – все это составляло узор ослепительной красоты.

Ожерелье было восхитительным, ничего подобного Тео не видела ни у леди Кита Дьюер, ни у миссис Гамильтон. Должно быть, Аарон заказал Вандерлину привезти его из Франции. Нью-йоркские ювелиры вряд ли способны на такое. И как же это похоже на него: устроить целую церемонию из вручения маленького подарка! Его подарок превращался для окружающих в дар, наделенный своей драматической историей. Временами он становился так изобретателен – так удивительно изобретателен.

Тео вздохнула, прижав ожерелье к щеке. Теперь кредиторы усилят нажим, но это, казалось, нисколько не волновало отца. Будучи в Ричмонд-Хилле, он давал им неосторожные обещания и иногда платил по счетам. Но во время его поездок в Олбэни Тео пыталась сама управиться с хозяйством. На содержание поместья уходили тысячи долларов: на великолепный винный погреб, на конюшни, на уход за садом, на плату двадцати слугам, и черным, и белым. Тру, Пегги, Алексис и Том были рабами, однако остальные должны были получать свои восемь долларов в месяц.

Она пыталась сократить расходы, но Аарон проверял ее. Сам он ел мало и скудно, но его гости – а ведь обеда без гостей не бывает – должны были быть накормлены на славу.

Ну, впрочем, они с этим справятся. Кроме того, впереди открывалась великая… великолепная возможность!..

Аарон редко обсуждал с Тео свои политические планы, как, впрочем, и с другими. Он полагал, что от нее требуется лишь царить за столом, очаровывая всех, кого он решит пригласить.

– Политика не к лицу женщинам, – сказал он как-то ей. Его пухлый подвижный рот скривился в задорной улыбке, и одна бровь взвилась вверх. – Более того, милая моя, ты слишком юна и нежна для всех перипетий этой игры.

Но теперь она, как и множество людей во всех шестнадцати штатах, знала, что с приближением майских выборов в Нью-Йорк-сити влиятельность ее отца увеличилась во сто крат, а во время осенних выборов Аарон имел шанс обойти президента Адамса.

«Первая леди страны!» – при этой мысли у Тео учащенно забилось сердце. Не удержавшись от насмешки над собой, она все же подошла к зеркалу в раме из вишневого дерева, висевшему над ее туалетным столиком, и сбросила с себя длинный муслиновый халат. Оставшись в одной прозрачной сорочке, она надела на шею ожерелье. Нижняя часть его достигала выпуклостей ее маленьких грудей, оттеняя молочную белизну кожи, по которой рассыпались темно-рыжие волосы. Одной рукой Тео приподняла волосы, другой расстегнула сорочку. Смеясь одними глазами своей игре, она элегантно поклонилась маленькой фигурке в зеркале.

– Здравствуйте, госпожа президентша.

Дверь комнаты внезапно распахнулась, и Тео обернулась, услыхав вопль ужаса.

– Боже мой, моя дорогая, ты сегодня утром совсем сошла с ума!

Натали Делаж, сводная сестра Тео, стояла на пороге, округленными глазами взирая на скандальное зрелище полураздетой девушки в ожерелье. Натали, продукт «старого режима», бежавшая от революции во Франции, была ярой противницей «неприличий».

Тео со смехом подхватила халат.

– Я пока не сошла с ума, Натали, но сейчас июнь и мой день рождения, и смотри-ка, что мне подарил папа. Ну разве он не самый умный из всех мужчин?

Француженка изучала ожерелье.

– Чудесно, – согласилась она. – Прекрасный подарок. Ты будешь блистать на приеме.

Тео принялась причесывать свою непокорную шевелюру.

– Я надеюсь. На мне будет платье из индийского муслина с золотой вышивкой, то, что так нравится папе. Оно будет хорошо смотреться с его подарком. Я очень надеюсь, что папа будет доволен.

Натали издала слабый стон, с некоторой досадой глядя на собеседницу. Ведь она была еще ребенком – эта Теодосия во всем, кроме умственного развития. Голова-то у нее работала очень даже хорошо. Своей образованностью мисс Бэрр была знаменита от Филадельфии до Олбэни.

Но ее чувства, подумала Натали, то, что касается флирта, любви, волнующего умения выбирать и ускользать, – все это было пока недостаточно развито. Даже ее тело, несмотря на правильные формы, еще не созрело, на взгляд француженки. Тео сильно выросла за прошедший год, у нее появилась живость и очарование. Появились и несколько поклонников, но отношение девушки к ним было каким-то странным. Она, судя по всему, не подозревала о тех изменениях, которые с ней произошли.

Натали со вздохом опустилась на софу, набитую конским волосом.

– Послушай, милая, мне нужно серьезно поговорить с тобой. Теперь тебе уже семнадцать, ты – женщина. Ненормально всегда думать «понравится ли это папе?». Должен быть кто-то моложе твоего отца, кто заставил бы твои глаза сиять так же. Твой отец чудесный человек, несомненно, но ты больше не девочка. Ты красива и остроумна, говоришь на трех языках, играешь на арфе, фортепиано, пишешь письма и эссе, словно Монтень, и к чему все это? Для того, чтобы обрадовать папу!

Отложив щетку, Тео уныло замотала головой. Все это она не раз слышала.

– Если мне встретится человек, достойный того, чтобы его радовать, я сделаю, как ты говоришь, – она улыбнулась. – Ну, пожалуйста, Натали. Не занимайся сегодня проповедями, и не смотри так угрюмо. Еще есть время подумать о замужестве, если я вообще должна выходить замуж.

– О небо! – воскликнула шокированная Натали. – Разумеется, должна. Представь, остаться навсегда девой, без положения, просто дочерью своего отца! Ты неразумна, моя дорогая, а раз у тебя нет матери, чтобы говорить тебе все это, то вместо нее скажу я.

Тео растроганно взглянула на нее. Добрая Натали! В свои неполные двадцать лет она была заботлива, как наседка. Она не забыла щедрость, проявленную Бэррами, когда пять лет назад Аарон открыл двери своего дома перед нищей маленькой эмигранткой.

– Натали, позвони, пожалуйста, – сказала Тео, отвернувшись к зеркалу. – Я хочу, чтобы Дина причесала меня.

Натали подняла было руку к звонку, но снова опустила ее.

– Я сама сделаю тебе прическу, малышка. Дина занята на кухне вместе с другими слугами. О-ла-ла! Там все так заняты подготовкой к празднику.

– Надеюсь, отец уже позавтракал?

Натали рассмеялась.

– Давно. Он не мог дождаться, пока оседлают Селима, и тут же стрелой понесся в город. Думаю, как всегда, в таверну Брома Мартлинга.

– О, да, – к этим из Таммани, – рассеянно произнесла Тео. – У него много дел с ними… Скажи, если я заколю волосы выше, вот здесь, я стану казаться выше и старше?

Они принялись обсуждать этот вопрос, пока Тео не достала из пахнущего лавандой кофра костюм для верховой езды.

Натали нахмурилась.

– Ты и сегодня будешь кататься верхом? В такую жару?

– Ну и что же, что жарко. Галоп на Минерве охладит меня. Кроме того… – она сделала паузу, подняв бровь и не подозревая, что в этот момент подражает отцу, и весело округлила глаза, – вот ты так хочешь, чтобы я была романтической девушкой, ну так слушай, – и она с видом заговорщика зашептала: – В роще на острове я встречусь с одним очень красивым молодым человеком!

– Тео! – воскликнула Натали, но тут же рассмеялась. – Ты невозможна. Что за молодой человек? Кто вас познакомил? Ну-ка, все выкладывай!

Тео весело взвизгнула, неожиданно и выразительно засмеявшись. Прежде чем ответить, она расправила серую шелковую юбку и поправила на себе шляпку с плюмажем.

– Никто нас и не знакомил, – сказала она беззаботным тоном. – Просто повстречались. И хотя я в этом не уверена, но, по-моему, это младший брат доктора Питера Ирвинга.

Отвесив пораженной Натали немного дерзкий поклон, она вышла из комнаты и стала спускаться вниз, оставив француженку стоять с прижатыми к ушам ладонями.