Онлайн чтение книги Моя Теодосия My Theodosia
XI

На пятый день после кризиса Теодосия села, и Джозеф с облегчением обнаружил, что она чувствует себя гораздо лучше. Он придвинул стул к ее кровати и решил поговорить о происшедшем.

– Венера все мне рассказала, моя дорогая, и я был очень сердит на нее. Я сказал ей, что она некоторое время не будет служить в доме. В наказание она останется в негритянской деревне, пока не поймет, что натворила.

Тео смотрела на него в изумлении:

– Но, Джозеф, – неужели ты не понимаешь, что она сделала? Она не должна оставаться на плантации. Я хочу, чтобы ты продал ее. О, как ты не понимаешь – эта девушка ненавидит меня.

– Это неблагоразумно, Тео, – сказал он терпеливо. – Эта девушка не собиралась красть твои вещи, у нее слишком много здравого смысла для этого. Она просто примеряла их; очень дерзко, конечно, но едва ли это можно назвать преступлением. Она очень хорошенькая для негритянки и, смею сказать, обладает женским тщеславием, как и другие представительницы ее пола.

Тео тяжело опустилась на подушки, в глазах у нее стояли слезы. Неужели он не понимает, что платье и ожерелье были не просто случайными вещами из ее большого гардероба. Венера это знала, вот почему она выбрала именно их. И теперь они были осквернены.

Но объяснять это было бесполезно: Джозеф никогда не поймет. У нее не было сил спорить с ним. Однако одну вещь она должна была сказать:

– Я полагаю, ты поступишь с Венерой так, как захочешь, кроме одного: она никогда не будет служить в доме, который занимаю я, никогда. – Она помолчала минуту. – Джозеф, я думаю, папа может прислать мне французскую горничную. Я бы хотела говорить с кем-то по-французски. И также французского повара, может быть. Ты знаешь, что у губернатора Дрейтона французский повар и у некоторых друзей твоего отца в Чарлстоне, – добавила она быстро.

– Что тебе не нравится в стряпне Фебы? – спросил он недовольно.

«Действительно, что? – подумала Тео. – Помимо того, что она никогда не готовит ничего, кроме риса, жареной свинины и зелени, плавающей в жире».

– Феба готовит достаточно хорошо, Джозеф, но иногда нужно что-то более изысканное, я имею в виду, когда мы принимаем гостей. Я думаю, что папа смог бы добыть нам повара, – сказала Тео, уже обсудившая это с Аароном.

Джозеф молчал. Он порицал ее явную неспособность справляться с неграми и считал глупым привозить дорогих белых слуг с Севера, но, с другой стороны, нельзя перечить женщине в ее положении, и к тому его тщеславие щекотала мысль о французских слугах.

Он зажег толстую черную сигару, откинулся на спинку стула и сменил тему:

– Когда твой отец приезжает на Юг? Ты знаешь?

Она неожиданно улыбнулась, ее напряженные глаза смягчились.

– Конечно, я знаю.

Бессознательно она коснулась груди, и Джозеф увидел уголок письма через открытый ворот ее ночной сорочки.

Гнев охватил его. Он нетерпеливо постучал ногой.

– Так когда?

– Первого мая. До родов еще останется много времени. В любом случае дитя не должно появиться до середины месяца. – Она отвернулась, добавив очень тихо, как бы для себя: – Я знаю, что я не переживу это, если его здесь не будет.

Джозеф выпустил струю дыма.

– Это ерунда, Тео! Смешно! Какое он имеет к этому отношение? Нескромно, когда в такое время рядом находятся мужчины. – Он швырнул сигару в камин и хмуро посмотрел на нее.

Почему она всегда должна отличаться от других женщин? Почему она не может принять это нормальное женское дело естественным образом, как миссис Элстон, и его сестра, и все другие женщины, о которых он слышал? Они держались в подобных ситуациях как можно незаметнее, не суетясь, пока в нужный момент тихо не исчезали с мужских глаз, чтобы появиться потом с новым прибавлением к семье.

Правда, иногда они больше не появлялись. Джозеф вдруг вспомнил, что его кузина Мэри умерла при родах. Накатившаяся волна страха погасила его раздражение.

Он с беспокойством осмотрел Тео, как будто видел ее в первый раз. Молодая женщина выглядела плохо: ее маленькое лицо было отекшим, ее чудесные глаза потеряли свою яркость, а щеки были белыми, как недавно оштукатуренная стена за нею. Его сердце сжалось.

– Моя дорогая.

Она подняла глаза, удивленная его нежностью:

– Да, Джозеф?

Он смущенно смотрел на нее сверху вниз, потом неловко дотронулся до ее руки.

– Тео, мы поедем в Чарлстон, как только ты сможешь путешествовать. У тебя будет… – Джозеф колебался: семья будет явно шокирована. Он сглотнул и продолжал:

– У тебя будет доктор Дебоу, если хочешь. Я не могу позволить, чтобы ты беспокоилась. Ты должна заботиться о себе, я… – Он поморщился и раздраженно воскликнул: – Черт возьми! Почему ты не заботилась о себе лучше? Ты совсем не принимала лекарство, что мома Кло приготовила для тебя. Посмотри, вот бутылка – полная!

Он сердито указал на вязкую микстуру из болотного корня и нарезанной змеиной кожи, которую повивальная бабка Элстонов прислала в Оукс.

Тео мягко покачала головой, ее глаза блестели, когда она улыбалась ему.

– Бедный Джозеф, я действительно причиняю тебе много хлопот, не так ли? Ты так добр ко мне, – она подняла руки и, притянув его голову ближе к себе, нежно прижалась бледными губами к его щеке.

Шесть дней спустя Теодосия и Джозеф отправились в Чарлстон. Это было не так тяжело, как она боялась. Помпи и Като отнесли ее на носилках через лес к ручью, где их ждала огромная плоскодонка. Удобно устроившись на ней, они доплыли до реки Вэккэмоу, а затем на тяжелом судне вниз по течению – до Джорджтауна, где их ждала шхуна, уже груженная ценным рисом для продажи в Чарлстоне. Тео отнесли на борт, и «Лив-Оук» поплыла, едва касаясь воды, с попутным ветром на все шестьдесят миль.

Они вошли в Купер-Ривер, когда огни Чарлстона начали появляться желтыми точками на фоне темнеющего весеннего неба. Поскольку по традиции все плантаторы проводили по меньшей мере два месяца в году в Чарлстоне и поскольку Джозеф свободно мог себе позволить это, Тео убедила его купить собственный дом на Черч-стрит. Но он, конечно, еще не был готов для них. Так что волей-неволей им пришлось ехать к семейному особняку. К огромному облегчению Тео, они нашли там одного полковника Вильяма.

– Счастлив видеть тебя, мой мальчик. И тебя, Теодосия, как прекрасно ты выглядишь! – Он смотрел не на нее вовсе, а на какую-то точку над ее головой. – Жаль, что вы разминулись с остальными! Они уехали вчера в Салливен. Вы, несомненно, присоединитесь к ним через день или два.

«О нет, ни в коем случае, – подумала Тео. – Я не собираюсь рожать в этом набитом людьми прибрежном коттедже, в компании миссис Элстон, ее шестерых детей и Марии с Шарлоттой».

– Слуги проводят вас в комнату, – продолжал полковник рассеянно. – Как вам понравилось на Вэккэмоу? Я через пару дней поеду туда. Хабберт пишет, что столбы на дальних западных полях в Клифтоне нуждаются в ремонте. Ведь нельзя допустить, чтобы молодые ростки риса залило раньше времени!

Тео избежала этого разговора и поднялась наверх. Ее свекор был добр и вежлив, но он был такой скучный. У него было три темы разговора – рис, его боевые дни под командованием генерала Мэриона и его скаковые лошади. Все они успели ей наскучить, хотя она довольно успешно скрывала это. Во время скачек в феврале она притворялась, что разделяет возбуждение, явно охватившее всю Южную Каролину. В действительности она не считала важным, что лошадь полковника Вильяма не победила во время скачки на денежный приз Жокейского клуба. Однако для Элстонов, включая Джозефа, это казалось полнейшей трагедией. Они не говорили ни о чем другом в течение недели.

Невозможно было представить Аарона, проигравшего президентство с легким изяществом и юмором, ввергнутым в глубочайшее уныние потерей пустякового денежного приза. В жизни было так много вещей, белее интересных, чем скачки.

Она вздохнула, медленно поворачивая свое громоздкое тело в постели, выискивая более прохладное место. Мелодичный звон церковных колоколов несся над городом. Сен-Мишель, Сен-Филипп и Гугенотская церковь одна за другой пробили время. Только девять часов, и впереди длинная ночь. В последние дни, несмотря на то, что она постоянно чувствовала себя уставшей, Тео никак не могла уснуть.

«Я хотела бы, чтобы приехал папа, – думала она тоскливо, – он так мне необходим».

Она с трудом выбралась из постели и взяла маленькую кожаную коробку, в которой хранила его письма, чтобы перечитать последнее. «Почему ты не отправилась в горы, как я советовал? – писал он. – На морском побережье Каролины сейчас очень жарко и можно заболеть лихорадкой в это время года».

Джозефу он писал более сурово:

«С большой долей сожаления я узнал, что горный план отвергнут… С северной конституцией Теодосии она принесет Вам хилое отродье, которое не доживет до следующего лета, но в Ваших горах можно ожидать, что ребенок будет карабкаться по обрывам, когда еще не достигнет трех недель отроду. Я говорю серьезно и хочу знать, было ли Ваше решение результатом раздумья или инертности».

Джозеф был особенно возмущен этой попыткой контролировать его поступки. Разве он не проявил уже чрезмерную предусмотрительность, привезя Тео в город задолго до того, как это было необходимо, и, согласившись проконсультировать ее у доктора? Более того, он намеревался перевезти ее на Салливен-Айленд, как предложил его отец. И Джозеф был изумлен, обнаружив, что Тео делать этого не собирается, противопоставляя всем его аргументам тихую непреклонность. Она будет рисковать подцепить лихорадку, останется в плавящей жаре, но она не покинет Чарлстон до приезда Аарона.

Знаменитый доктор Дебоу посетил молодую миссис Элстон через два дня после ее приезда. Тео чувствовала себя все хуже и очень рассчитывала на визит врача, на его совет и помощь.

– Я так рада, что вы пришли, доктор! – воскликнула она. – Я неважно себя чувствую и уверена, что вы сможете мне помочь.

Доктор поклонился. У него были летящие белые волосы, и в своем черном одеянии с меховым воротником он выглядел очень представительно и напоминал священника.

– Ваше доверие делает мне большую честь, мадам. Это естественно для леди в вашем деликатном состоянии. Вы не должны волноваться, моя дорогая миссис Элстон. – Он покачивался на пятках, скрестив пальцы на животе, и смотрел на нее благожелательно.

– Точно, – сказал Джозеф, – именно то, что я ей говорю.

– О, я знаю, – сказала Тео печально. – Я не собираюсь суетиться без причины, но у меня постоянные головные боли, и я стала хуже видеть. Как будто маленькие черные крапинки плывут перед моими глазами.

– Ах, это обычные визуальные нарушения, мадам. Вы должны укреплять себя. Побольше хорошего сочного мяса, обильные дозы хорошего вина между приемами пищи. Вы должны питаться за двоих, видите ли. – Он тяжело раскачивался, сияя улыбкой.

– Но я не могу есть больше, – возразила Тео. – Мне плохо от еды, я и так все толстею.

Он вежливо кивнул:

– Совершенно естественно, совершенно. Дородность – ободряющий признак.

– Возможно, – согласилась она неуверенно. – Однако мои ноги и руки так распухли, что я не могу носить ни туфли, ни перчатки. Когда я нажимаю, смотрите… – Она высунула маленькую опухшую ступню из-под одеяла и коснулась туго натянутой белой кожи. Ямка от ее пальца оставалась несколько секунд.

Джозеф издал нетерпеливый звук и повернулся к окну, но глаза доктора забегали, его улыбка на мгновение соскользнула.

– Возможно, легкая отечность. Природа, целительная и всемогущая Природа-мать, позаботится обо всех небольших неудобствах, на которые вы жалуетесь, – сказал доктор, делая широкий размашистый жест. – Я составлю вам бальзам Джайлида, великолепное средство от нервного расстройства. Принимайте его и помните, – он покачал толстым пальцем, – в здоровом теле – здоровый дух.

Он раскланялся, уверив ее, что будет ожидать вызова.

– В любое время, то есть когда вы станете подозревать о новом развитии событий.

Джозеф проводил доктора до парадной двери и, вернувшись к Тео, сказал:

– Теперь, когда он успокоил твои страхи, я надеюсь, что ты проявишь немного больше силы воли. Столько лежать в постели – едва ли это принесет тебе пользу.

Она тускло улыбнулась:

– Хорошо, Джозеф, я попытаюсь.

Теодосия кое-как пережила следующую неделю, заставляя себя есть и пить, борясь с постоянным пульсированием в висках и еще более частыми периодами головокружения.

Шестого мая она почувствовала себя лучше и, казалось, совсем ожила, когда получила письмо от Аарона. Он прибыл в Клифтон, где ее свекор развлекал его, и будет у нее через три дня.

Тео немедленно занялась приготовлениями. Собрав слуг, она внушила им важность этого события и сама руководила уборкой и украшением комнаты Аарона. Она изводила повариху, составляя меню свыше всякого понимания этой черной женщины, и, наконец, в отчаянии заказала на четверг лучшего поставщика провизии в городе.

– Ты мучаешь себя, – сказал Джозеф сердито. – Твой отец едва ли ожидает такого изысканного приема.

Они сидели в гостиной второго этажа, так как Тео предпочитала эту комнату другим. Здесь она ощущала некоторый покой. Комната всегда казалась прохладной, так как кипарисовые панели стен были выкрашены в бледно-голубой цвет, а золотые парчовые занавеси смягчали безжалостную жару, льющуюся из пяти высоких окон.

Тео склонилась над маленьким ореховым письменным столом, проверяя списки. Она не слышала замечание Джозефа.

– Папа не любит этот сорт мадеры. Если это все, что есть в подвале, мы должны заказать больше, – сказала она и сделала пометку.

Джозеф растянулся на софе, жуя кончик сигары, так как он, конечно, не мог курить в гостиной. Он вынул сигару и нахмурился:

– Эта мадера достаточно хороша для моего отца, и я не понимаю, почему должен возражать полковник Бэрр.

Тео подняла глаза и улыбнулась:

– О, Джозеф, не выходи из себя. Просто я хочу, чтобы папа увидел, как мы хорошо живем, какой роскошью и изяществом ты окружил меня.

Джозеф хмыкнул, снова сунув в рот сигару.

– Мы должны устроить прием в его честь, – продолжала она. – Губернатор Дрейтон, Ричардсоны, Пинкни, Рутледжи, они все будут рады встретиться с вице-президентом. И эта комната очень подойдет для этой цели! – Она видела ее наполненной красиво одетыми гостями, смехом, музыкой, цветами и Аарона стоящего опершись на черный мраморный камин.

– Неужели ты собираешься появиться в обществе в таком виде? – воскликнул Джозеф.

Тео вспыхнула. Она действительно на какое-то время забыла о своем положении.

– Полагаю, вечер может состояться после, – медленно сказала она, положив ручку. – После того, как эта странная вещь, исказившая мое бедное тело, болезненно вырвется из меня. После того, как я буду освобождена и снова стану сама собой.

Но что, если этого «после» не будет? Что тогда? Эта комната останется точно такой же. Здесь будут смех, и музыка, и цветы – но для других.

– В чем дело, Тео? – Джозеф поднялся с софы и подошел к ней. – Почему ты так говоришь?

– Я боюсь, – сказала она. – Боюсь родов.

Его лицо прояснилось, и он ободряюще похлопал ее по плечу:

– Ерунда. Ты в прекрасном состоянии, доктор Дебоу так сказал. В конце концов, это случается каждый день. Каждый смертный пришел в мир таким путем и…

– Такие страхи естественны в моем состоянии, – закончила она с кривой усмешкой. – Я постараюсь вести себя хорошо.

В последующие дни Тео говорила мало, избавляя Джозефа от своих мрачных предчувствий. В четверг днем ожидали Аарона. Она тяжело ходила по своей комнате и пыталась привести себя в порядок. Она спрятала свою располневшую фигуру под вышитый индийский муслиновый шарф и сделала несколько попыток собрать свои волосы в кокетливую массу локонов, которые привык видеть Аарон. Но она не могла поднять руки так высоко, а маленькая черная горничная, заменившая Венеру, была глупа и неуклюжа.

Когда Тео была готова, она прошла в гостиную, задержавшись перед огромным резным зеркалом, занимавшим одну из стен. «Как безобразно я выгляжу, – подумала она, – и какой старой!»

Сегодня было тепло, даже в этой комнате. Тео тяжело опустилась на софу, пытаясь услышать первый стук копыт на Кинг-стрит, но постепенно шум в ушах, так давно беспокоивший ее, заглушил все остальные звуки. Ее тяжелая голова склонилась на спинку софы. Она задрожала. Как странно, что ей стало холодно! Как-то она должна преодолеть эту болезненную вялость. «Я не должна спать», – подумала она и тут же провалилась в оцепенение, такое тяжелое, что даже не услышала приезда Аарона, который, войдя в дом и бросившись вверх по массивной дубовой лестнице впереди Джозефа, нашел ее в таком состоянии.

– Господи, сэр, что вы с нею сделали! – закричал он, в ярости набрасываясь на Джозефа.

Лицо Джозефа потемнело.

– Я не знаю, что вы имеете в виду. Она спит. Она много спит.

– Посмотрите на нее, болван! Она больна, страшно больна!

– Это ее состояние, вы не видели ее раньше. Ничего страшного.

Аарон бросил на него взгляд, полный ярости, и склонился над дочерью.

– Теодосия, – позвал он с нежностью, показавшейся разгневанному Джозефу почти женственной.

Длинная конвульсивная дрожь сотрясла ее тело. Ее губы шевельнулись, но она не проснулась.

Аарон поднял ее. Он и теперь уже встревоженный Джозеф перенесли ее через холл в спальню. Когда ее голова коснулась подушки, ее мускулы сжались, она стала дергаться из стороны в сторону, дыхание остановилось, лицо стало пугающе темно-синим.

– Что с нею? – выдохнул Джозеф. – С нею ничего подобного раньше не было.

Аарон резко выпрямился.

– Не стойте как истукан! Вызовите доктора! Принесите горячую воду, бренди, одеяла! – Он с нежностью наклонился над Тео, растирая ее холодные руки, зовя ее.

Вбежали возбужденные слуги, принеся все необходимое. Аарон брызнул бренди ей в лицо, влил несколько капель между губами и накинул на нее одеяла.

– Соберите все грелки, которые есть в доме, и быстро наполните их горячими углями. Мы должны согреть ее.

Понемногу Тео расслабилась, синеватый оттенок начал переходить в розовый.

Когда Джозеф вернулся с доктором Дебоу, она тихо дышала, а Аарон ходил взад и вперед по комнате рядом с кроватью, и его лоб блестел от пота.

Доктор пыхтел, его летящие волосы растрепались, меховой воротник перекосился, но, несмотря на тревогу и неуверенность в глазах, он все же выдавил свою вежливую улыбку, размашисто поклонившись Аарону.

– Мистер вице-президент, это большая честь…

– Моя дочь очень больна, сэр. У нее были конвульсии. На этот раз она преодолела их, но я очень боюсь, что у нее будут другие. В чем причина и что можно сделать?

Доктор сделал глубокий вдох, поправил очки и направил на Тео напыщенно мрачный взгляд. Он пощупал ее пульс своими толстыми пальцами, простучал ее грудную клетку.

– Следует ожидать, – заметил он, наконец, – что при некоторых непредвиденных обстоятельствах может произойти, неожиданное истечение газов или желчи в циркуляционную систему…

– Вы болван, сэр, – Аарон выплюнул эти слова, – дурак и шарлатан. Вы не знаете ничего. Вы свободны.

Он повернулся на пятках и обратился к Джозефу:

– Этот толстый болтун – лучший врач, которого может предложить ваш город?

Джозеф, мертвенно-бледный, несчастный и испуганный, начал что-то говорить. Аарон прервал его:

– Приведите их всех ко мне немедленно. Я опрошу их всех.

У Джозефа отвисла челюсть, он колебался. Аарон сжал плечи своего зятя.

– Мой мальчик, разве вы не понимаете, что ваша жена в серьезной опасности? Я слышал об этих конвульсиях, сопровождающих иногда роды. Они почти точно доказывают… – Его голос осел. Он сжал губы, быстро прошел к окну и закончил предложение холодно и бесчувственно: – Вы потеряете и жену и нерожденного ребенка, если не случится чуда.

Но чудо свершилось, и свершил его Аарон. Из четырех врачей в городе он выбрал единственного, кто показался ему достаточно знающим и умным, чтобы помочь Теодосии, – доктора Рэмсея.

Этого доктора устроили в доме, и он находился под неусыпным оком Аарона. Аарон наблюдал за всем, что делали для Тео, держал тазик для кровопускания, мыл и ухаживал за нею, спал в кресле в ее комнате, настороженно прислушиваясь к самому слабому ее крику.

Доктор Рэмсей считал, что виной тому временный отказ функции почек.

– Тогда она должна пить, – воскликнул Аарон, – чтобы растворять яды. Но городская вода грязная. Я давно заметил, что те, кто пьет чай, меньше болеют. Это более полезная жидкость.

И он заставлял Тео пить слабый чай. Постепенно опухоли ее конечностей опали, голова прояснилась, вернулось немного сил, и в один из дней, ближе к сумеркам, – начались схватки.

Через волну новой боли она слышала приглушенные шумы суматохи в доме, беготню слуг, выкрикиваемые приказания, постоянный звон колоколов. Там были лица, много лиц. Смутно она узнала свою свекровь и Марию, шепчущихся и нервно поглядывавших на нее.

«Они, должно быть, ожидают, что я умру, если они вернулись с Салливен-Айленд» – подумала она спокойно. Смерть больше не казалась ей чем-то страшным. Как-то, в промежутке между болями, она услышала диалог у двери между Марией и Аароном.

– Полковник Бэрр, я понимаю, что Теодосия в опасности, но я должна просить вас оставить ее комнату. Ваше присутствие здесь совершенно излишне в такое время. Мой отец и миссис Элстон очень расстроены, они просили меня поговорить с вами.

Тео слабо воскликнула:

– Нет, отец! Не оставляй меня, пожалуйста!

– Я совсем не собираюсь оставлять тебя, мое дорогое дитя. Леди Нисбет, я сожалею о всех ранах, которые могу нанести вашей чувствительности, но я буду делать то, что считаю для своей дочери наилучшим.

– Если какой-то мужчина и должен быть с нею, то это ее муж, – сердито возразила Мария.

– Когда Теодосия захочет видеть своего мужа, я позову его немедленно. Пока еще она его не звала. – В его холодной речи был слабый оттенок удовлетворения.

Да, она не звала Джозефа: он не мог дать ей силу, как ее отец, не мог удержать ее от соскальзывания в бездонную пропасть.

Так что Джозеф сидел один в столовой внизу. Его лицо было закрыто руками, и только иногда, когда резкий крик проникал сквозь потолок с верхнего этажа, он тянулся к уже полупустой бутылке бренди на столе.

Когда майским утром колокола церкви Сен-Мишель пробили шесть раз, доктор Рэмсей решил, что миссис Элстон больше не выдержит. Он поискал в своей пыльной черной сумке пару железных хирургических щипцов.

Аарон моргнул, уголки его ноздрей резко вдавились.

– Это необходимо? – прошептал он.

Доктор кивнул:

– Да. Уверяю вас, что не стал бы вмешиваться без серьезной необходимости. Но обстоятельства таковы, что мы должны рискнуть.

Тео облизала пересохшие губы:

– Папа, я не могу. Больше не могу… я не могу выдержать…

Аарон быстро подошел к изголовью кровати. Он взял ее влажную руку в свою.

– Крепись, Теодосия. Чему быть, того не миновать. Ты выдержишь это. – Он говорил холодным покровительственно-властным голосом – голосом, который приказывал ей всю жизнь. И был возможен лишь один ответ – повиновение.

Она издала приглушенный мяукающий крик, сжимая его руку, затем утихла. Аарон сидел рядом с ее подушкой, отвернув голову, неподвижный, как будто отлитый из свинца, пока невероятный, звук не раздался в комнате – капризный плач новорожденного.

Рука Тео разжалась, освобождая его, она вздохнула и, повернувшись немного, сразу же глубоко заснула.

Доктор поднял глаза, его потное лицо торжествовало.

– Все хорошо, полковник Бэрр. Прекрасный здоровый мальчик. Будьте так добры, позовите одну из женщин заняться им.

Аарон встал и прошел к сложенным гнездом простыням, в которые доктор положил ребенка.

Крошечный и темно-красный, он замолчал, когда дед посмотрел вниз. Его серо-голубые глаза смотрели не мигая. Аарон наклонился ближе. Глубоко в его сердце шевельнулась странная радость. Ребенок был похож на Теодосию, а значит, на него – вылитый Бэрр, ни намека на Элстонов.

Аарон сделал глубокий бесшумный вдох, его глаза смягчились.

– Наконец у меня есть сын! Я подниму их над всеми простыми смертными. Я сделаю их великими – Теодосию и ее ребенка.

Он повернулся, подошел к окну и невидящими глазами посмотрел на крыши пробуждающегося города. Пути и средства были еще неясны, но можно не спешить, можно контролировать судьбу. Нет ничего невозможного, если обладаешь сильной волей. Ничего.