Онлайн чтение книги Моя Теодосия My Theodosia
XIV

На следующее утро после приезда в Вашингтон Тео проснулась очень рано. В июньском воздухе чувствовались свежесть и оживление. Она вскочила с кровати, побежала в другую комнату к колыбели и поцеловала спящего ребенка.

Элеонора подняла косматую голову с кровати, стоящей рядом, и сонно спросила:

– Мадам поднимается так рано?

– Да, Элеонора. Такой великолепный день. Иди и помоги мне одеться. Я собираюсь прогуляться.

Служанка, немного поворчав, повиновалась. Это было необычно для госпожи – вставать с восходом солнца. Находясь в Каролине, она часто проводила в постели все утро. Однако там, должно быть, еще жарко, да, жарко!

На Элеонору накатил острый приступ ностальгии по ее родному Турину, но он прошел. Она больше не могла представить себя в отрыве от госпожи и ее ребенка. Ради них она готова таскаться по стране на судах, в каретах и в лодках; ради них она готова терпеть, если надо, неудобства и лихорадку в Вэккэмоу.

– Все готово, госпожа, – сказала она, поправляя соломенную шляпку на голове Тео.

Тео поблагодарила ее и помахала на прощание рукой. Направляясь к реке, она что-то тихо напевала, наслаждаясь хорошим самочувствием, ярким июньским рассветом, чистыми трелями жаворонков, сливавшимися с ее собственным голосом: «Спелые вишни!.. Спелые вишни!..» Вишни уже созрели, подумала она, а Аарон очень любит их. Ей следует послать Элеонору посмотреть, продают ли их на рынке.

Она перешла мост, и дорога начала сужаться, по мере приближения к реке. Вскоре она увидела отблески голубой воды между стволами дубов и орешника.

Она вышла к полю с маргаритками. Охваченная воспоминанием детства, она нарвала охапку этих цветов и сплела из них венок. Белые лепестки были покрыты росой. Она приложила их к щекам. «Росинки раннего утра, – вспомнила она, – могут оживить красоту. Я верю, что цвет лица улучшится, а то отец будет ворчать». Внезапно послышался глухой стук копыт, приближающийся к ней по дороге. Тео быстро подняла голову и заметила огромную гнедую лошадь с высоким всадником в белой рубашке. «Еще кому-то с утра не спится», – подумала она безразлично, провожая всадника взглядом, и решила, что он промчится мимо и исчезнет в тихой красоте утра.

Но он не проехал мимо. Лошадь прерывисто и возмущенно фыркнула, так как всадник резко натянул поводья. Изумившись, она повернулась. Как только она узнала всадника, она открыла в изумлении рот, всплеснула руками, и венок, рассыпавшись, упал на траву.

Мужчина спрыгнул с лошади и встал, молча взирая на нее сверху вниз. Его губы скривились в усмешке.

Прошло три года с их последней встречи в Воксхолл-Гарден. Тео снова почувствовала трепетное наслаждение той сентябрьской ночи в Нью-Йорке. «Думала ли я, что это случится? – спрашивала она себя. – Для этого я проснулась такой радостной и счастливой сегодня? – И тотчас внутренний голос вмешался: – Я не повторю эту ошибку. Тогда я была глупым ребенком».

Она взяла себя в руки, усиленно пытаясь сохранить хладнокровие.

– Итак, мы снова встретились, капитан Льюис. Я понятия не имела, что вы служите в Вашингтоне. – Она говорила подчеркнуто холодно.

Льюис слегка поклонился и ответил безразличным тоном, хотя в нем звучали легкие нотки удивления:

– Конечно, госпожа Элстон, это нечаянная радость. Я не живу здесь постоянно. Я личный секретарь господина Джефферсона. Я веду жизнь беззаботную и бесполезную. Но ненадолго, как я полагаю.

– О, несомненно, – пробормотала она, недовольная тем, что его безразличный тон расстроил ее.

Уже не какой-то полевой офицер, а секретарь президента. Тео не могла придумать, что сказать. Она стояла с одеревеневшим лицом, как сельская девушка, и колени ее подгибались. «Какая я глупая», – подумала она сердито.

В нем не было ничего такого, что бы могло взволновать ее. В целом Льюис не был привлекательным: его черты были слишком грубые и мрачные и он был необычайно высок. Ей не нравились высокие и рыжие мужчины, а он сочетал в себе это. Одет он был весьма небрежно: без пальто, без жилета, ничего, кроме кожаных штанов, как у лесорубов, и батистовой рубашки, обнажавшей его мускулистую загорелую шею.

Гнедая нетерпеливо заржала.

Тео воспрянула, найдя тему разговора.

– Хорошее животное, капитан Льюис. Много ли вы здесь ездите верхом?

– Каждое утро. Этот Вайлдэр принадлежит господину Джефферсону. Помимо моих бумажных обязанностей, я должен тренировать гнедую. А вы, вы часто выходите гулять так рано?

– Нет. Но это утро было каким-то необычным. Мне захотелось посмотреть на восход солнца, взглянуть на реку. Я люблю реки… – она смолкла, не договорив. Что за чепуха!

Льюис неожиданно улыбнулся:

– Так же и со мной. Тогда давай погуляем и полюбуемся рекой.

Тео хотела сказать, что ей пора возвращаться, что ей несомненно будет приятно встретиться с ним как-нибудь во дворце президента, но промолчала и пошла рядом с ним вдоль дороги, а Вайлдэр обиженно брел следом.

Когда они достигли берега реки, Льюис привязал гнедую и бросил быстрый взгляд в кустарник. Тео услышала тихий шорох.

– Что это? – спросила она.

– Лиса. Маленькая рыжая лисичка. Смотри.

Она посмотрела в направлении, куда указывал его палец, но ее непривычный глаз не смог различить ничего, кроме зарослей кустов.

– Жаль, что у тебя нет ружья, – заметила она вежливо.

Льюис нахмурился:

– Зачем так? Я не стреляю в животных, если они не нужны мне для пищи. Я не считаю убийство спортом.

Она робко спросила:

– Но ты, наверное, убивал людей? Ты ведь солдат.

– Это другое. Люди должны беспокоиться о себе сами. И добрая часть человечества, – добавил он примиряюще, – должна быть застрелена.

– Господи помилуй! Как свирепо ты выражаешься! – воскликнула Тео. – Я убеждена, что ты не включил меня в это число, – сказала она уже с долей некоторого кокетства и заморгала глазами.

Он одарил ее долгим, холодным взглядом:

– Не кокетничай со мной, госпожа Элстон. Тебе это не идет.

Она покраснела и захлопала ресницами.

– Вы несносны, капитан Льюис.

Он угрюмо усмехнулся:

– Тогда я извиняюсь, но то, что было между нами, не допускает кокетства или ухаживаний.

Ее сердце тревожно забилось. Она напряглась, переплетя пальцы рук.

– Ты говоришь необдуманно. Между нами ничего не было. Я видела тебя только раз в моей жизни, никогда не вспоминала тебя с… – Она запнулась, вспомнив приступ странной тупой боли, вызванный насвистыванием матроса на «Интерпрайзе».

Он пожал плечами:

– Я верю тебе. Ты никогда не допускала мысли, не одобренной твоим отцом, не так ли?

Льюис говорил тихо и размеренно, но его слова больно ранили ее сердце.

– Ты, кажется, забыл, что, кроме отца, у меня есть муж и сын, – ответила она холодно. – Хотя ты, видимо, не знаешь, что у меня есть сын?

Он кивнул:

– Я слышал об этом.

Он молчал, глядя на чистую воду Потомака, и был неприятно поражен волнением, которое вновь охватило его при встрече с ней. Женщины не занимали места в его жизни. Он всегда насмехался над флиртом своих собратьев офицеров и испытывал откровенную тоску от неясного состояния, называемого «любовью».

Но эта девушка – для него она еще девушка – абсолютно завладела им. Она задела какую-то струну в его душе, которая была глубже и богаче, чем страсть. Когда он вновь столкнулся с ней, он почувствовал себя так же, как в те короткие сентябрьские часы, в которые они принадлежали друг другу.

Он нечасто вспоминал ее за годы, прошедшие после их единственной встречи. У него не было времени для этого, и он не был таким сентиментальным, чтобы страдать о девушке, отвергнувшей его. Однако время от времени Льюис слышал упоминания о ней за чашкой чая и бокалом вина, но в последнее время упоминание ее имени больше не волновало его. Он стал безразличен к этому. И все же вид ее маленькой грациозной фигуры в поле маргариток поднял в нем волнующее чувство. Не ее красота или хрупкая женственность были тому причиной. Несколько женщин, которые привлекали его внимание во время его суровой службы, были высокими, божественно великолепными, откровенными и недалекими – женщины малонаселенной страны, обреченные на тяжелую работу, податливые и не стесняющиеся желаний мужчин.

Теодосия не обладала ни одним из этих качеств, и, однако, он желал ее. Понимание этого раздражало Льюиса. Такие переживания были сейчас некстати, когда наконец замкнутая и не соответствующая его характеру жизнь в президентском дворце завершалась и когда он был близок к тому, чтобы вновь окунуться в опасное предприятие, для выполнения которого ему потребуется полное напряжение физических и духовных сил.

Даже теперь его ждет уйма дел. Президент заканчивает завтрак, и будет проявлять нетерпение, пока он слоняется здесь, около нее, как застенчивый школяр, не решающийся расстаться с ней.

– Расскажи о своей жизни, – сказал он внезапно. – Ты счастлива замужем?

Она вспыхнула румянцем.

– Конечно. – Она отвела взгляд, но не раньше, чем он заметил искру растерянности в их темной глубине.

– Мне кажется, что нет, – заметил он спокойно.

– Твои речи заходят далеко, капитан Льюис, и звучат нелепо. Ты забыл, что у меня есть ребенок.

Он коротко и принужденно рассмеялся:

– Любая пятидесятицентовая проститутка может иметь ребенка. Ты отдаешься мужу с восторгом? Твое тело, душа и сердце принадлежат ему? Чувствовала ли ты с ним то же самое, что мы с тобой в тот вечер в Нью-Йорке?

Он сжал губы и раздраженно отвернулся от нее. Что за необузданный порыв толкнул его к этим дурацким расспросам? Она была права, все в прошлом и больше ничего не может быть между ними? Зачем тогда это желание разорвать и влезть в оболочку, в которой она прячется? Он должен оставить ее в покое. Но он не может.

– Ты не ответила мне, Теодосия?

Она сделала глотательное движение. Ее широко открытые испуганные глаза смотрели мимо него. Она встала.

– Я вас не понимаю, сэр. Мне надо идти. Солнце высоко.

Он подошел к ней и положил свою крепкую ладонь на ее руку:

– Подожди!

Она стояла, дрожа, и смотрела на его руку.

– Ждать чего? – тихо спросила она.

Они оба не знали ответа на этот вопрос. Мириады звуков просыпающегося леса носились вокруг них, и каждый из них имел значения для Льюиса, когда он их слушал. Но сейчас он был глух ко всему, за исключением тяжелого стука крови в его жилах и голоса мучительного желания этой женщины, которая была вне пределов его понимания и досягаемости.

– Только ты одна можешь дать облегчение, – процитировал он, едва понимая, что он сказал. – Ты помнишь?

Тео зажмурила глаза:

– Я помню, но позволь мне идти, пожалуйста, пожалуйста…

Он отрицательно покачал головой и потянул ее к себе. Она почувствовала, что не в силах сопротивляться ему. Они взглянули друг другу в глаза и увидели зов страстного желания, их губы соединились в долгом поцелуе, заставившем забыть обо всем. Затем он отстранил ее от себя. «Чертова страсть, – взбешенно думал он. – Дело сделано, глупец! Почему я не дал ей уйти?»

– Мерни, – прошептала она, – я так счастлива.

Она смотрела на него сладкими томными глазами.

Теперь ее лицо казалось ему действительно прекрасным, сияющим великолепием любимой женщины. Он коснулся яркой глади ее рассыпавшихся волос, но голос его был грубым.

– Счастлива! – Он выдавил из себя это слово, как будто оно обожгло ему рот. – Ни одни из нас не отмечен знаком счастья, моя дорогая. Мы должны обходиться без этого.

Она резко возразила ему, едва понимая, что говорит:

– Но мы можем быть счастливы некоторое время: мы можем встречаться, можем быть часто вместе. Есть много разных способов…

Он вздохнул. Морщины на его щеках проступили четче.

– Теодосия, мы не какие-нибудь Джон и Салли из таверны, которые могут заниматься любовью в углу. Неужели мы опустимся до этого? – Он сделал паузу и продолжил: – Почему ты не слушала меня в Нью-Йорке, когда мы встретились? Это был наш шанс, но он упущен. Нам предназначено идти разными путями. Я через пару недель уезжаю на запад. Я буду отсутствовать несколько лет. Вполне возможно, что я никогда не вернусь.

– О, нет, – она испуганно отвернулась от него. – Что ты имеешь в виду? Какой поход на запад?

– На территорию Луизианы и дальше, до Тихого океана. Страна такая большая, что поражает воображение. Это теперь все наше, так как малый Совет Федерации продал это нам. Ты не знала этого?

Она покачала головой:

– Я только вчера приехала, а новости достигают Каролины очень медленно.

– В общем это еще не все знают, и многие критикуют, говоря, что Джефферсон разоряет казну, покупая миллионы акров непригодной пустыни, что он выставляет наше государство на посмешище. Но я так не считаю. Я верю, что эти новые гигантские территории – ключ к нашему будущему.

«Какое мне дело до будущего нации? – думала Тео. – Пусть она сама заботится о себе. Она – наше будущее, вот в чем суть. А наше настоящее…»

– Почему ты должен уйти, Мерни? – прошептала она. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

Он повернулся к ней:

– А если я останусь? Что мы будем делать? Я должен буду сделать тебя любовницей? Мы найдем какое-нибудь убежище в Александрии или Балтиморе, где скоротаем час вместе, дрожа от каждого звука? Или мне проводить тебя домой и вызвать твоего мужа… Я отлично стреляю из пистолетов! Или…

– Не надо!.. – Она закрыла своей ладонью его рот. – Ты знаешь, я не имела в виду ничего недозволенного. Но наверняка мы могли бы встречаться только здесь, у реки. Могли бы притворяться некоторое время, что мы только познакомились – как это было три года назад, быть вместе и беседовать. Я так мало знаю о тебе. Пожалуйста, Мерни.

Он обнял ее.

– Что ты за ребенок, Тео! – воскликнул он с нескрываемой нежностью. – А я что за глупец! Ну пусть будет, как ты хочешь. Встречай меня здесь завтра. – Он коротко улыбнулся. – Возможно, к завтрашнему дню звезды снова будут благосклонны к нам.

Он отпустил ее, подтянул узду гнедой и одним махом вскочил в седло. Он не обернулся назад.

Тео, с руками, скрещенными под грудью, стояла там, где он оставил ее, до тех пор, пока лучи солнца не пробились через листву над ее головой.