Онлайн чтение книги Убийство на Эйфелевой башне Mystere rue des Saints-Pères (=Murder on the Eiffel Tower)
ГЛАВА ПЯТАЯ

Понедельник 27 июня, утро

Вчерашний день выдался утомительным: инвентаризация в магазине, сортировка новых приобретений. «Эдак философом станешь, — заметил Кэндзи. — Сегодня только и говорят, что обо всех этих книгах, а завтра, глядишь, они лежат на лотках у набережной, и никто их не берет…» Охая от прострела в пояснице, Виктор в который раз шагал по улице Круа-де-Пти-Шам, мимо нескольких торговок, кативших по мостовой телеги с зеленью. Невзирая на сохранившуюся с минувшего вечера усталость, он помнил обещание, данное Мариусу, — написать литературную хронику и маленький анонс, — и все это только в надежде увидеть Таша. К тому же воображение работало исправно, и он вполне мог рассчитывать, что ему удастся проявить некое подобие виртуозности пера. «А не начать ли мне самому писать книги?» — подумал он, перечитывая статью. Но тут же вспомнил слова Кэндзи: «Эдак философом станешь…»

Духота усиливалась — собиралась гроза, — и он на мгновение остановился перед цветочным магазинчиком, в котором две женщины расставляли гвоздики в вазах. Если он не встретит Таша в газете, можно принести цветы прямо к ней домой и оставить у дверей с маленькой смешной записочкой, в которой будет приглашение к обеду. «Нет, дурень эдакий, ты постучишь, и уж тогда…» Он пожал плечами. Мечтать о таких перспективах было слишком рано.

В газете царила суматоха, а Эдокси Аллар и Исидор Гувье, замерев, стояли возле линотипов и следили за каждым движением наборщиков.

Виктору пришлось хлопнуть Гувье по плечу, чтобы на него обратили внимание. Старик поднял к нему бульдожье лицо с круглыми глазами, и пышные усы над погасшей сигарой слегка дрогнули.

— Ах, здравствуйте, мсье Ленуар!

— Легри.

— Простите, такая тут работенка — голова идет кругом. Эдокси…

Секретарша, одетая в темное шелковое платье, подчеркивавшее ее образ вдовушки-сердцеедки, рассеянно взглянула на Виктора и едва заметно кивнула.

— Пойду добивать хронику, — заявила она папаше Гувье, который ее не слышал.

Она отошла к боковой двери, повернулась и посмотрела на Виктора таким взглядом, точно, разглядывая на витрине товар, составила о нем определенное мнение. Коснувшись своих волос цвета воронова крыла, другой рукой потеребив приколотую на груди брошку, она замерла на пороге. Почувствовав, что на него смотрят, Виктор, в свою очередь, тоже уставился на нее. Секретарша изобразила робкое подобие улыбки и улетучилась, как испуганная девственница.

— Хотите, я вам объясню? — бормотал папаша Гувье. — Вот, взгляните, этот кусок мрамора — не что иное, как поверхность для заливки шрифтов. В нем четыре формочки по размерам газетного листа. Внутри этих формочек — отвесные свинцовые штырьки, а на них большие буквицы и оттиски рисунков.

Виктор рассеянно смотрел, как метранпаж несколько раз повернул ключ, чтобы заблокировать движение отвесов, и формочки поползли под пресс. Папаша Гувье откашлялся:

— Так, а теперь берем сырой картонный макет и накладываем на…

— Мариус здесь? — перебил его Виктор.

— Минутку, я еще не закончил, — проворчал старик. — Картонный макет выходит из-под пресса сухим, видите? И в него глубоко впечатана страница. А сейчас пройдем через двор и отнесем это к печатнику. Там Клюзель, он вместо Бонне, тот ушел на прием в честь принца Уэльского. Идемте со мной!

Опираясь на ротационную машину, в английском костюме, Антонен Клюзель, покусывая гаванскую сигару, придирчиво просматривал передовицу.

— Основное блюдо первосортное, я про эту парочку трупов, тут ничего не скажешь, мы оказались на высоте! — бросил он Виктору, который, не говоря ни слова, протянул ему две странички литературной хроники.

Клюзель пробежал листки глазами, выдавил смущенный смешок, выплюнул сигару на пол и раздавил носком ботинка.

— Блистательная диатриба против ссор между представителями разных направлений, очень забавно, вы удачно обыгрываете «куриную шейку» и «Панамский перешеек», а также сочетаете литературные «измы» и «ставить друг другу клизмы». Но увы, слишком поздно печатать это в сегодняшнем выпуске, статья может выйти только завтра.

— Тогда прилепите к ней вот это.

Клюзель бросил взгляд на маленькое объявление.

— Чудесно, чудесно, Эдокси откроет вам счет!

— Есть новости?

— Навалом! Установили личность человека, который умер на колониальной выставке: Кавендиш, американец. Тоже от укуса пчелы. Гувье осаждал префектуру, но его связи нам ничего не дали. Полиция в рот воды набрала, совсем как наши армейские генералы! Всем выгодно придерживаться версии пчел-убийц. А знаешь, эти медоносицы очень даже изящные!

— Следует остерегаться упрощенных подходов, — поддакнул Гувье. — За три дня два покойника в одном и том же месте, и еще это анонимное письмо, черт бы его побрал!

— Э, они-то хотят нам информацию по капле из пипетки выжимать, ну погодите же, я выдам всем новости на эту тему, и уж точно не в час по чайной ложке! — произнес Клюзель, занервничав. — Я тут порылся и нашел нечто весьма примечательное. — Он взял передовицу и громогласно прочел: — «Сообщают, что приступы эпилепсии у отдельных индивидуумов со слабым здоровьем могут быть вызваны укусами перепончатокрылых. Единственный смертельный исход был зафиксирован одним колониальным врачом три года назад, когда два африканских ребенка скончались от столбняка, возникшего вследствие пчелиного укуса».

— Столбняк? — нахмурив брови, повторил Виктор. — Я не эксперт, однако… Ведь эта инфекция действует непосредственно после травмы?

— К чему я и веду! Инкубационный период столбняка длится от нескольких часов до двух недель, только потом появляются первые симптомы. А наши два покойника отбросили копыта сразу, упав и только разок ими дрогнув. А посему — столбняк исключается! И тогда одно из двух: либо это действительно убийства, и тогда прав Гувье, в пользу такой гипотезы склоняет и анонимное письмо. Или мы имеем дело с первыми проявлениями загадочной эпидемии. В обоих случаях власти опасаются паники: идет выставка! Они сознательно преуменьшают значение происходящего, вынуждая людей оставаться беззащитными перед налетевшим роем пчел! Не в первый раз интересы большинства приносятся в жертву интересам крупных воротил, захвативших власть.

— Полагаю, вы слишком цинично рассуждаете, — сухо заметил Виктор.

— Вызывать дискуссии, мсье Легри, — таково предназначение прессы! Вот, вот где все написано как есть! — воскликнул он, потрясая «Пасс-парту»: — «Смерть рыщет на Эйфелевой башне и во Дворце колоний»! Заголовок что надо, не так ли? Тиражи вырастут сногсшибательно. Послушайте: «Прибыв из Лондона 20 июня, Джон Кавендиш остановился в „Гранд-Отеле“, в номере 312. Четыре дня спустя, сразу после обеда он…»

Виктор вдруг перестал слышать, что говорил ему Клюзель. Широко раскрыв глаза, он силился оживить воспоминания. J.C…John Cavendish… Гранд-Отель… Номер… J.C.?.. Джон Кавендиш? Нет, невероятно!

Он вдруг резко подался вперед.

— «Гранд-Отель»? Который? — почти выкрикнул он.

— Да он только один и есть, на бульваре Капуцинок, тот самый, где всегда останавливаются янки, да такие, у которых кругленький счет в банке, ведь там за ночь надо заплатить столько, что можно было бы жить пару недель!

— Мне надо идти, скажите Мариусу, я вернусь.

Клюзель протянул ему руку, но Виктор не вынул руки из карманов, потому что они тряслись.

Оставшись одни, журналисты обменялись недовольной гримасой.

— Надо поработать в самом пекле, только тогда просечешь, как устроена журналистика, — прокомментировал Гувье.

«Номер… Номер… Какой?» — мучительно думал Виктор, спеша укрыться под галереей Веро-Дода, когда раздались первые раскаты грома. Гроза разразилась, едва он вышел на улицу Круа-де-Пти-Шам. Способ обрести уверенность только один: надо было возвращаться в книжный магазин. Он совсем забыл про Таша.

Впервые за несколько дней покупатели так и толпились вокруг Жозефа, у которого голова пошла кругом, и он позвал на помощь Кэндзи. Когда в дверь протиснулся насквозь промокший Виктор, оба взглянули на него с надеждой, но тот, не обратив на них внимания, быстро пробежал наверх, пробормотав что-то невразумительное.

Сбросив промокшие башмаки, Виктор вошел к Кэндзи и сразу направился к дубовому столу: «Фигаро на башне» там уже не было.

Недовольный собой, он стал ходить взад-вперед по комнате. Потом открыл ящик, закрыл, открыл другой, но так и не совладал со своей нерешительностью. Какого дьявола, не может же он шпионить за Кэндзи! Даже если ему удастся в конце концов найти то, что его интересует, все равно останется противное чувство. Уже сдавшись, последним нервным жестом Виктор приподнял бювар. Газета была там: «R.D.V. J.C. 24-6 12.30 Гранд-Отель № 312».

312. Подавленный, сжав кулаки, он тупо уставился на эти цифры. 312, ошибки быть не могло, тут соединялись все факты, и вывод, который из них напрашивался, оказывался тропинкой, ведущей в пропасть. Кэндзи встречался с Джоном Кавендишем. Придя в себя, Виктор поставил на место бювар и быстро вышел.

Если обстановка в квартире Кэндзи свидетельствовала о стараниях хозяина перенять известный французский стиль, ограничивающийся эпохой Людовика XIII, то жилище Виктора Легри говорило о явной ностальгии по стране, в которой он вырос, то есть Англии.

В столовой, где стоял массивный стол в окружении шести стульев, спальне, где преудобно располагались кровать с высоким изголовьем, шкаф и комод, и рабочем кабинете, где стояли цилиндрической формы конторка, стол, за которым можно работать с бумагами, и застекленный книжный шкаф, — всюду безраздельно царило красное дерево. Под потолком висели люстры на керосине, пол был покрыт коврами с неопределенным восточным орнаментом. На стенах висели акварели Констебля и два портрета Гейнсборо, доставшиеся в наследство от отца, Эдмона Легри, ровно ничего не понимавшего в искусстве, а по части того, куда вкладывать деньги, слушавшего советов жены. Над кроватью висел выполненный сангиной портрет очень красивой женщины в овальной рамке. Единственной уступкой Франции была серия застекленных эстампов по обе стороны конторки, на которых изображался фаланстер Фурье, нарисованный пером в разных ракурсах. Дядя Эмиль, убежденный утопист, прежде чем завещать племяннику книжный магазин, в последние минуты своей жизни взял с него клятву, что Виктор ни за что на свете не разлучится с этими набросками, так же как с привычным кавардаком и книгами, предусмотрительно спрятанными в подвале.

Сев за конторку в своем крошечном рабочем кабинете, где в окошко было видно лишь тяжело нависшее небо, Виктор решил опробовать подарок Одетты — лампу Рочестера. Он налил туда масла и, повернув выключатель, поднес фитиль. Абажур озарился изнутри бойким голубоватым светом, и это на мгновение отогнало прочь тревоги. Ему вспомнилось зимнее утро вскоре после похорон отца и чувство облегчения. Он вновь представил себе безжизненное лицо человека, которого называл не иначе, как «мсье». Прошел двадцать один год, но при мысли об отце его по-прежнему охватывал ужас. В обществе Кэндзи он с каждым днем все больше проникался вкусом к жизни. При свете канделябров, блиставших всеми свечами, в маленькой гостиной над салоном книжного магазина на Слоан-сквер, Кэндзи читал ему рассказы о приключениях, учил каллиграфии и искусству вырезать фигурки из бумаги, а снизу в это время доносился мелодичный голосок матери, тихонько напевавшей английскую песенку. В один прекрасный вечер до Виктора дошло, что прежде он никогда в жизни не слышал, как поет его мать.

С тошнотворным чувством он схватил валявшийся на столе черный блокнот, чтобы записать туда фразу из «Фигаро на башне». Остро отточенным карандашом принялся набрасывать вопросы, по нескольку раз обводя буквы. На мгновение свет лампы замигал. Защитить Кэндзи. Что бы тот ни совершил, позаботиться о нем так же, как Кэндзи заботился о Викторе начиная с 1863 года, когда отец взял на работу слугу, молодого японца, только что приехавшего в Лондон. Прежде всего во всем разобраться самому, развеять подозрения, которые, скорее всего, беспочвенны. Вдруг новая мысль поразила его. «Кафе де ля Пэ» — «Гранд-Отеля». Тот брюхатый господин с моноклем, пришедший купить у Кэндзи гравюры, — Кавендиш? В котором часу это было? В половине одиннадцатого, в одиннадцать? Точно не в полдвенадцатого, он прекрасно помнил, потому что сам в это время ел картофель на набережной Конти, а потом пошел на эспланаду.

Он снял вымокший редингот, надел твидовый пиджак, сухие туфли и спустился вниз. Заинтригованный Кэндзи оставил ненадолго рантье, аккуратно перелистывавших атлас XVIII века, и буквально вырос перед ним, загородив дорогу.

— Что, возникли какие-то проблемы?

— Все в порядке, срочно убегаю, завтракайте без меня!

— А зонтик?

— Дождь уже кончился!

Кэндзи подошел к витрине и проводил взглядом молодого человека, во всю прыть шагавшего к бульвару Сен-Жермен.

Это был даже не дворец, нет — настоящий город. Раскинувшиеся на пяти этажах восемьсот роскошных номеров, где сновало воинство грумов, камеристок, прислуги, и все с единственной целью: обеспечить комфорт состоятельной клиентуры, съехавшейся сюда со всего мира. У гостей из-за океана «Гранд-Отель» обладал непревзойденной репутацией: очень дорогой, с прекрасным выбором вин, помпезным банкетным залом, гостиной для чтения, музыкальным салоном, американским баром, где посетителей развлекали цыганские скрипки, обменником и парикмахерской. Казалось, тут можно прожить всю жизнь, тем более что и природы тоже хватало — в виде пальмовых джунглей и стройных рядов каучуковых деревьев в горшках.

Когда Виктор проник в этот караван-сарай, ему показалось, что он оказался на борту огромного пассажирского лайнера. Он словно ощутил даже не легкое головокружение, но чуть ли не настоящую океанскую качку. Виктор встал у стойки и подождал, пока один из служащих в черной ливрее обратит на него внимание. Тогда он спросил господина Бело, Антуана Бело, прибывшего этим утром из Лиона. Имя, как и положено, тут же принялись разыскивать в регистрационной книге, затем попросили несколько раз повторить, чтобы проверить, что правильно его расслышали, наконец, обменявшись озадаченными взглядами, администраторы покачали головами.

— Весьма жаль, мсье, у нас нет гостя под таким именем. Минутку, я проверю бронь… Нет, мсье Бело у нас не останавливался.

— Вы уверены? — спросил Виктор. — Да быть того не может! Я вчера вечером получил от него телеграмму. Мсье Бело назначил мне встречу в этом отеле, номер 312, мы договорились вместе позавтракать в «Кафе де ля Пэ».

— В 312-м? Но это невозможно, мсье.

— Как невозможно? Номер 312, мсье Бело, торговля спиртными напитками. Ну что мне, телеграмму вам предъявить?

Виктор произнес эти слова с такой убежденностью, что сам почти поверил в существование Антуана Бело! Не дождавшись ответа, он вынул бумажник. Служащий едва заметно посмотрел на коллегу, и тот немедленно вмешался в разговор.

— Уберите, мсье, нет никаких сомнений, что это ошибка. У нас нет ни одной свободной комнаты, все забронировано на месяцы вперед. Выставка, сами понимаете. А в 312-м был… американец, мсье Кавендиш, тот самый…

— Тот самый?! Мсье Кавендиш? Тот Джон Кавендиш, о котором писали в газете? — вскричал Виктор. — Ну, это уж просто безумие… Хотите мне втюхать, будто Антуан делил ложе… с покойником?

Служащий с тревогой посмотрел вокруг, перегнулся через стойку и сказал, понизив голос:

— Э-э… видите ли, мы стараемся не афишировать эту нашумевшую историю. Простите мою назойливость, мсье, но не может ли так случиться, что ваш друг остановился в «Гранд-Отеле» на бульваре Капуцинок? Это в двух шагах отсюда и… если вы еще минутку подождете, мы сейчас туда позвоним…

— Должно быть, вы правы, я все перепутал! Как глупо!

Отступив немного, Виктор открыл бумажник и сделал вид, что сверяется с какой-то бумажкой.

— Господи боже мой, это же несносно, мне скоро придется в очках ходить! Тут действительно написано «Гранд-Отель» на бульваре Капуцинок.

Облегченно вздохнув, служащий изобразил на лице живейшее сочувствие и широким жестом указал на дверь.

— Это немного выше по улице, дом 37.

Виктор пошел по бульвару, потом быстро свернул на улицу Дону. На авеню де ль’Опера он зашел в ресторан и заказал дежурное блюдо, кролика в горчичном соусе. Сомкнув ресницы, он представил себе труп ковбоя с моноклем в глазу, лежащий на тарелке под гарниром из зеленого горошка. Ковбой, ковбой, кто недавно произносил это слово? Он овладел собой и откинулся на спинку кресла. «Кэндзи, что означают все эти несуразицы? С кем ты встречался в „Кафе де ля Пэ“? Почему твоя встреча с Джоном Кавендишем была за несколько часов до его смерти? Ты с ним только повидался? Ты наверняка знаешь, что его убили, так почему же не говоришь об этом со мной, ведь я мог бы тебя утешить, помочь, придумать тебе алиби…»

Официант поставил перед ним тарелку с дымящимся блюдом и кувшинчик с красным вином. Вид мяса вызвал тошноту, и он принялся выковыривать вилкой ломтики картофеля. Ломтик, Кэндзи не убийца, еще ломтик, как можно удостовериться в этом? Третий ломтик, у Кэндзи есть секреты, любовница, прошлое, о котором ты понятия не имеешь, еще один ломтик, придется тебе уплетать быстрей, гарсон наблюдает с интересом.

Он кое-как проглотил гарнир, но что до кролика… Улучив момент, когда официант отвернулся, он накрыл мясо салфеткой.

— Мсье желает мороженого? Включено в счет.

Вонзив ложечку в пломбир, Виктор повернулся к соседу справа и попытался прочесть первую полосу газеты, которую тот держал перед собой.

«УМЕРШИЙ ВЧЕРА ВО ДВОРЦЕ КОЛОНИЙ — НЕ КТО ИНОЙ, КАК ПУТЕШЕСТВЕННИК ДЖОН КАВЕНДИШ», — гласил заголовок, набранный крупными буквами. Посетитель опустил газету, бросил на блюдце несколько монет и встал.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил Виктор.

— Генерал Буланже отказался покинуть Лондон, а ведь стоит ему только захотеть, и у него во Франции сыщется множество приверженцев… Такой человек нам и нужен, сами видите, вот и еще самоубийства из-за Панамы. Самое печальное в том, что последнюю рубашку отбирают у обычных мелких вкладчиков. Вечная история, они разместили в этих акциях все, что у них было, а канал-то — фук! — и теперь они прогорели. Эх, мсье, как все это некрасиво! — сказал человек, кладя газету перед Виктором. — Возьмите, я вам оставляю.

— Желаете что-нибудь еще? — осведомился гарсон, бросив неодобрительный взгляд на почти не тронутое мороженое.

— Чашечку кофе и счет.

Он пробежал глазами статьи, где говорилось о Кавендише. Приехавший на Всемирную выставку по приглашению министра иностранных дел, американский натуралист в день своей смерти должен был стать кавалером ордена Почетного легиона и членом Географического общества. Его многочисленные отчеты о путешествиях, переведенные на французский, регулярно печатались в изданиях «Вокруг света», «Новый журнал о путешествиях», причем первые появились еще в начале 1857-го года.

Затем кратко излагалась биография. Родился в Бостоне в 1828-м, в 1852–1860 годах проехал Малайзию, Камбоджу, Сиам, Бирму, собирая там образчики растений, пригодных для фармакологической промышленности. В 1863-м прочел курс лекций в Лондоне. Оставался в Англии до 1867 года, занимаясь редактированием многочисленных трудов, посвященных его экспедициям. По возвращении в Америку выполнял поручения правительства по классификации флоры и фауны Аляски, большой территории, недавно купленной Соединенными Штатами у России…

Виктор отложил газету. Отец нанял Кэндзи в 1863-м. Значит, тот жил в Лондоне в то же самое время, что и Кавендиш. До этого тоже изъездил всю Азию, юность Виктора вскормлена рассказами о его странствиях, так что в конце концов в голове перемешались даты и события. Говоря по правде, туману напустил сам Кэндзи, стараясь увлечь юного английского барчука рассказами об охоте на тигра или кораблекрушении в Китайском море. Виктор открыл записную книжку, отметил под фразой из «Фигаро»: «Кэндзи, Кавендиш, путешествия, до 1863-го»? У него было чувство, что он почуял верный след, это и воодушевляло и тревожило. Он расплатился и вышел.