Онлайн чтение книги На берегах Ярыни
4

Домовой зарецкого мужика Ипата Савельева был вполне доволен хозяином хаты, в которой обитал. Можно было бы сказать — жил с ним душа в душу, если бы Ипат не сомневался несколько в существовании души у своего домашнего покровителя.

Домовой был, по природе своей, добрый малый, хотя, подобно Савельеву, любил иногда полениться. Лошади стояли у них нечищеными по целым неделям; соседняя ведьма Аниска, пользуясь беспечностью оберегателя Ипатова добра, пробиралась порой в хлев и выдаивала коров.

В одну темную февральскую ночь на двор к крестьянину чуть было не забралась Коровья Смерть, с явно недобрыми намерениями. По счастью, одна из собак Савельева, почуяв беду, громко залаяла, и заспанный Домовой успел вовремя выскочить и прогнать злую старуху. Ему удалось настигнуть бесовку, когда та, перелезая через огородный плетень, зацепилась за один из кольев грязною юбкой. Сильным ударом в затылок Домовой сшиб ее в снег по ту сторону изгороди и не без удовольствия смотрел, как непрошеная гостья потом убегала, быстро перебирая коровьими своими ногами…

Не слишком ревностно охранял Домовой и огород, хотя и оттуда случалось ему выпугивать в летние и осенние месяцы деревенских мальчишек. Зато он строго следил, чтобы хорьки и ласки не душили кур и цыплят. Изредка мел даже двор и прибирал навоз. Характера вообще был смирного, поведения трезвого и довольствовался малым.

— То ись не Домовой у меня, а клад! — говаривал, бывало, под пьяную руку нетребовательный Ипат Савельев соседям своим во время какого-нибудь деревенского празднества.

Не раз даже и переманить пытались у него Домового завистливые люди, но покровитель Ипатова хозяйства был тверд и на посулы не соблазнялся.

Однажды, в самом начале февраля, когда небо чуть-чуть только начинало светлеть, а семья Ипата Савельева еще храпела на всю избу, Домовой отправился на свой утренний дозор.

На дворе все было спокойно.

Но когда верный сторож савельевского добра вошел в хлев, там сидела на корточках голая ведьма Аниска и доила пеструю корову. Заслышав легкий шорох шагов, она вскочила, оглянулась и, при виде домового, звонко рассмеялась.

— Ага, сам пожаловал! Что так рано проснулся? — как ни в чем не бывало спросила она.

Анисью на деревне далеко не все признавали за ведьму. Большинство считало ее обыкновенной молоденькой разбитною бабенкой, очень бойкой на язык и не вполне чистой на руку солдаткой.

Беззаботный смех ее озадачил Домового. Он даже попятился.

— Ты как сюда попала? — спросил он несколько смущенным голосом.

Домовой был от природы несколько застенчив, и его смущение, при виде неодетой Аниски, было вполне понятно.

— Глуп ты, как я вижу! Не знаешь разве, что мы, ведьмы, во всякую дыру пролезть можем. Тебе бы лешим быть, а не домовым… Пас вы себе зайцев, право, да лес караулил…

Домовой обиделся на такую речь и решил, в свою очередь, сказать что-либо неприятное Аниске.

— Ты зачем чужое молоко выдаиваешь? Я тебе вот наломаю бока!

— Мне-то? — И ведьма опять рассмеялась и лукаво посмотрела на Домового. — Ну где тебе, старому хрену, со мной совладать?!

— Вот я тебе покажу, какой я старый хрен!

Быстрым прыжком, какого трудно было ожидать от его почтенного возраста, предприимчивый дедушка оказался возле Аниски. Не успела та отскочить, как сильные волосатые руки схватили ее под мышки, а нагая спина ведьмы почувствовала прикосновение мохнатого тела Домового.

Хотя Аниска и была натерта жирною волшебною мазью, помогавшею ей перекидываться сорокой, крысой или жабой, все ее попытки вы скользнуть из объятий пылкого старика оказались неудачными. Упорная, молчаливая борьба показала ведьме, что мохнатый дедушка гораздо сильнее ее. Схваченная сзади, она вынуждена была упасть на колени, чувствуя, что еще немного, и противник ее восторжествует победу. Аниска решила тогда прибегнуть к хитрости.

— Не вали ты меня, голубчик, в навоз! Стыдно ведь мне потом с замаранной спиной будет по селу бежать… Ты хоть соломки или сена подстели! — жалобным голосом взмолилась она.

Доверившись примирительным нотам голоса противницы, Домовой несколько ослабил тиски своих рук и на ухо пропыхтел ей:

— А уважишь?

— Уж так уважу, что… сам увидишь. Я и на ноги подыматься не буду, подстели только чего-нибудь!

Не сходя с места (так как он не вполне доверял Аниске), Домовой выпрямился во весь рост и стал тянуть вниз настланную над скотом для тепла на жердях солому. Не успел он надергать и охапки, как стоявшая на четвереньках Аниска быстро перекувырнулась несколько раз через голову и, приняв после этого вид сороки, полетела затем в окно, где слабо брезжило сероватое предрассветное небо.

С разинутым ртом и с удивлением на лице смотрел ей вслед обманутый Домовой. Бросив затем гневным движением наземь солому, раздосадованный старик прыгнул наконец в погоню за беглянкой, но задержавшаяся в маленьком узком окне лукавая птица качнула насмешливо длинным черным хвостом, обернулась назад головой и в тот миг, когда враг вновь был готов овладеть ею, вспорхнула и скрылась из виду…

В хлеву стало совсем тихо. Слышно было только, как пережевывают свою жвачку коровы. Почесывая затылок, Домовой вышел на двор. Собака Жучка выползла из конуры и помахала ему хвостом. Но потерпевший неудачу старик решительным шагом прошел в избу и спустился в подполье.

Там, притаясь в уголку, просидел несчастливец весь день. Непрестанно вспоминалось ему упругое горячее тело сопротивлявшейся ведьмы и ее белая спина, мерцавшая в темноте коровьего хлева. Звонкий хохот Аниски не выходил из ушей.

В ночь на 5 февраля в трубе Ипатовой избы кто-то завозился, пища и хлопая невидимыми крыльями. Чуткий Домовой проснулся, вылез из-за печки и принялся за дознание. Он не любил, когда его беспокоили, а потому был мрачен.

— Кто там? Чего надо? — недовольно проворчал он, просунув голову в отверстие печи.

— Это я, дяденька. Пусти погреться! — послышался в ответ писк, сопровождаемый беспокойным царапаньем.

— Да кто ты-то? Чего незваный в избу лезешь? Здесь уже занято…

— А я и сам, дяденька, хорошо не знаю, кто я. Говорят, вроде будто кикиморы. Пусти погреться! Нас сейчас только из пекла выпустили. Страсть холодно с непривычки! Пусти!..

— Да, как же, так сейчас и пущу! Жди!.. Говорят тебе, что занято. Знаю я вашего брата. По голосу — страсть смирный, а пусти его — сейчас горшки переколотить, весь дом переполошить, а я за вас отвечай… Сказано — не пущу! Проваливай!

— Ишь ты какой строгий! А небось ведьме Аниске не посмел бы так сказать!.. Знаем мы вас, строгих-то!

В трубе кто-то засмеялся тоненьким голоском, и все стихло. Домовой смутился. Он действительно был неравнодушен к молоденькой ведьме Аниске и уже не раз караулил ее по утрам в коровьем хлеву, надеясь поймать ее, когда она примется выдаивать молоко.

Старик выглянул в окно и подумал, что теперь самое время идти караулить Анисью. Решительным шагом направившись к выходу, он сдернул мимоходом тулуп, которым покрывался старший мальчишка Ипата. Запечный дедушка сделал это вовсе не по злобе, а так, чтобы паренек почувствовал, что есть в доме сила, которую следует иной раз уважить.

Пройдя сени, Домовой вышел во двор. Напавший за ночь снежок слегка захрустел под его чуть слышными шагами.

В хлеву не было никого. Домовой забился в угол и ждал. Все кругом было тихо…

Но вот в другом углу завозились, подрались и побежали по хлеву крысы. Все они щипали и преследовали одну из своих товарок. Домовой хотел было пугнуть их, как вдруг обижаемая крыса кувырнулась через голову, и посредине хлева неожиданно очутилась Аниска. Длинные черные волосы ее были разбросаны по нагим плечам и спине. Ведьма топнула ногою на убегавших испуганно крыс и медленно направилась к коровам.

Тут чьи-то мохнатые руки неожиданно охватили ее сзади, и так крепко, что Анисья не в силах была вырваться.

— Попалась, голубушка! — прохрипел Домовой, и его мягкая борода защекотала шею пойманной ведьмы.

— Ах ты, старый пес!.. Как ведь неслышно подкрался-то!..

Но Домовой не отставал…

Аниска была настроена весьма мрачно. Ей очень нравилось молоко Ипатовых коров, но и сама она, на свое несчастье, слишком понравилась ипатовскому Домовому, который каждую ночь караулил ее, то спрятавшись в овсяной соломе, то притаясь в темном углу хлева. Непрошеные ласки его были для молодой ведьмы прямо противны.

Анисья гордилась тем, что к ней два раза уже прилетал Огненный Змей, и на Домового поэтому смотрела несколько свысока, во всяком случае предпочитая ему деревенских парней, ничуть не боявшихся слухов, ходивших про Анисью.

"Эка важность, что ее верхом на свинье видали! Мало ли кто на ком ездит!.. Да и врут, поди", — говорили они.

Хотя недавний знакомый молодой ведьмы, Огненный Змей, и обещался научить ее, как доить чужих коров, не выходя из дому, но обещания своего еще не сдержал, и Аниске приходилось или иметь дело с Домовым, или воздерживаться от посещения охраняемых им коров.

Она избрала последнее, чем и ввела в сильную тоску упорно караулившего ее старика.

Оберегатель ипатьевского двора похудел, облез, стал какой-то лохматый, и только глаза его стали еще ярче светиться в темноте. Жена Ипата, увидевши раз в сарае два горящих зеленоватым светом зрачка, опрометью выскочила оттуда и долго не могла опомниться от страха.

Домовой стал беспокойным и раздражительным…

Между тем солнышко стало подогревать снег. Из лесу доносилось порою чуфырканье разгорячившихся косачей; наступил первый месяц весны. Весь этот месяц Домовой с досады мучил коров, просиживая ночи во хлеву, заезжал лошадей и путал им гривы.

Тридцатого марта он окончательно взбесился. Ночью он душил не только жену Ипата Савельева, но и самого Ипата. Разбил пару чашей, опрокинул все горшки с молоком, поймал и безжалостно избил кошку на крыше. Пойманная так неистово кричала, что перебудила всех в доме и заставила мальчишек выйти на двор. Домовой, отпустив кошку, успел подкатиться одному из них под ноги. Паренек полетел с крыльца и сильно расшибся. Перепуганное семейство Ипата заперлось в избе в ожидании событий. Взбесившийся Домовой, позабыв свои возраст и важность, вихрем носился в предрассветном сумраке по двору и больно укусил подвернувшуюся ему собаку. Ипат видел в окно, как та завизжала и спряталась в конуру.

Затем Домовой направился, вероятно, в курятник, ибо оттуда послышалось вдруг такое кудахтанье, что жена Ипата не выдержала и, схватив кочергу, бросилась с воинственным криком туда же. Тщетно удерживал ее супруг. Он видел в окно, как разъяренная баба, махая кочергой, скрылась в курятнике, из которого послышалась ее звонкая неистовая ругань.

Затем дверь в курятник снова распахнулась настежь, и Савельев увидел, как что-то, словно мохнатый клубок, прокатилось оттуда по направлению к воротам.

Минуту спустя на пороге появилась раскрасневшаяся хозяйка, очевидно, выдержавшая нешуточную борьбу. Лицо ее было несколько растерянно, повойник сбит на сторону, кофта расстегнулась, но рука по-прежнему сжимала заметно погнувшуюся кочергу…

Что она видела в курятнике и как выгнала взбесившегося Домового, этого баба рассказать не умела или не хотела. Кажется, она била врага не только кочергой, но и висевшим в курятнике на веревочке камнем, который называется куричьим богом. Во всяком случае Домовой окончательно покинул избу и двор Ипата Савельева…

Пьяный мужик Микита, возвращавшийся под утро из города, рассказывал, будто видел недалеко от околицы бегущего на четвереньках нечистого с высунутым на четверть аршина красным языком.

Микита хвастался даже, что он успел огреть кнутом эту нежить, но ему никто не поверил.