Онлайн чтение книги На Дальнем Западе
КРОВАВЫЙ 1863 ГОД

Этот год неизгладимо запечатлен на страницах истории Американского континента.

Тому, кто перелистывает эти страницы, кажется, будто они залиты алой человеческой кровью.

Задумаешься над рассказом о 1863 годе, и чудится, что кругом тебя реют грозные призраки, слышатся крики и стоны беспощадно истребляющих друг друга людей, грохочут выстрелы, звенят сабли, плачут стрелы, проносясь в воздухе в поисках намеченной жертвы. Стелется дым пожаров, пожирающих поселки, и жадно пьет оскверненная людьми мать-земля людскую кровь…

Год 1863-й был решающим в истории многовековой распри между белыми и краснокожими.

Если бы коренные обитатели Америки в дни, когда появились у ее берегов первые белые, поняли грозящую им опасность и соединились для совместного отпора общему врагу, то им было бы легко справиться с европейцами и отстоять свою независимость. Но Америка была поделена между отдельными племенами, каждое племя делилось на роды. Роды дробились в свою очередь, и на всем пространстве Америки кипела яростная междоусобная война, шло дикое взаимоистребление краснокожих. В результате, когда появились первые колонии европейцев, краснокожие дали им возможность окрепнуть и развиться. Белые истребляли ближайшие к их поселкам индейские племена и очень часто при этом пользовались услугами индейских же племен, посылая брата на брата.

В середине XIX века белые уже были полновластными хозяевами Американского континента, но в руках обнищавших, обескровленных, почти уничтоженных краснокожих, загнанных в глубь Америки, еще находились богатейшие области.

Начало второй половины XIX века ознаменовалось колоссальным наплывом переселенцев из Европы. Это было второе великое переселение народов. Сами североамериканцы словно сошли с ума: их манил на Дальний Запад роковой призрак — Золотой Молох. Чтобы попасть в обетованный край — Калифорнию, сотни тысяч людей двинулись через степи и горы, леса и реки, через территории индейцев — их последнее убежище. За искателями золота шел земледелец, лесоруб, торговец, ремесленник. Вдоль дорог, по которым шло сообщение между восточными и западными штатами, словно чудом вырастали бесчисленные поселки белых, вырубались леса, распахивалась степь, прокладывались линии железных дорог, строились мосты.

В сущности, если бы индейцы были способны перейти от своей кочевой охотничьей жизни к оседлому земледельческому быту, то места хватило бы для всех, даже с избытком. Но перестать быть охотником, перестать быть вольным воином, отказаться от права бродить по бесконечным равнинам следом за бесчисленными стадами бизонов, приняться за совершенно незнакомый тяжелый труд земледельца — это для индейцев означало перестать быть индейцами. Такая эволюция с целым народом, конечно, могла произойти, но для этого требуются столетия, а тут речь шла о необходимости перерождения многих сотен тысяч людей чуть ли не в два-три года. И требование переродиться предъявлялось пришельцами тем, кто еще так недавно сами были полными хозяевами целого континента.

В начале шестидесятых годов среди индейских племен наблюдалось явление, которое можно назвать пробуждением национального самосознания.

В прериях Северной Америки прозвучал лозунг: «Прерии для индейцев!»

Уже сами индейцы понимали, что фактически нет никакой возможности провозгласить другой лозунг, тот, который должен был бы прозвучать на несколько веков раньше: «Америка для коренного населения!»

Теперь многие миллионы белых людей по праву называли и считали себя американцами, так как были рождены в Америке и основали сильные государства.

Индейцам приходилось довольствоваться предъявлением своих прав хотя бы на последние владения на Великие равнины.

Надо отметить, что на протяжении многих десятилетий XIX века теснимые белыми индейцы осаждали Вашингтон просьбами об урегулировании их положения и защите их территорий от переселенцев. Но это не могло привести ни к чему, ибо и само американское правительство было бессильно приостановить наплыв стремящихся поселиться на безлюдных территориях скваттеров.

Даже когда Вашингтон давал какие бы то ни было обещания, представители обеих сторон подписывали взаимные обязательства и клялись сохранить мир, — конечно, «вечный мир», — в это время на Дальнем Западе шла та же кровавая борьба из-за земли: белые теснили краснокожих, краснокожие мстили белым.

История этой борьбы знает массу трагических эпизодов.

Бывали периоды, когда отряды индейцев устраивали настоящие бойни, истребляли многолюдные караваны, разрушали пограничные города, стирали с лица земли сотни отдельных ферм и иногда уничтожали хорошо вооруженные отряды не только ополченцев, но даже регулярных войск.

Но это не могло остановить потока скваттеров, и белые страшно мстили краснокожим.

Буду откровенен: если индейцы совершали ужасные жестокости, если во время своих набегов они подвергали пленных невероятным мучениям, убивали женщин и даже детей, если они украшали свои вигвамы, одежды и оружие скальпами белых, — то и белые в свою очередь не знали, что такое жалость и пощада, когда речь заходила о краснокожем.

Воин, взятый в плен в бою с оружием в руках или застигнутый врасплох безоружный путник, дряхлый старик или грудной ребенок, подросток, женщина, девушка, если только они были краснокожими и попадали в руки белого, — им не было пощады.

Там, где действовали регулярные войска или ополчение, краснокожих просто истребляли.

Кровавая борьба шла по всему фронту: в ней принимали участие целые отряды так называемых волонтеров, в ряды которых завербовывались, с одной стороны, родственники погибших от руки индейцев, охваченные жаждой мести, с другой — всякие авантюристы, которых гнала жажда наживы и страсть к приключениям.

И вот эти-то волонтеры сплошь и рядом совершали такие зверства, перед которыми бледнеет все содеянное индейцами.

У краснокожих было по крайней мере то оправдание, что они были дикарями. Какое же оправдание можно найти белым людям, осмеливавшимся на каждом шагу произносить имя Христа, говорить о цивилизации и культуре? Какое оправдание можем найти для людей, которые вели поход против индейцев будто бы во имя цивилизации?

Обострение отношений достигло своей крайней степени в 1862 году, а в следующем, 1863 году произошел давно ожидавшийся взрыв: три величайших индейских племени, сиу, чейены и арапахо, ранее всегда враждовавшие друг с другом, а теперь доведенные до отчаяния, перед лицом общей опасности наконец-то заключили общий союз, целью которого была борьба с белыми.

Война вспыхнула внезапно — никто не предвидел близкого ее начала. Войну начали сами индейцы, открыли военные действия одновременно в северных частях Колорадо, на востоке штата Канзас и на границах штатов Вайоминг, Юта и даже Невада.

Целые караваны эмигрантов, застигнутые индейцами в необозримых прериях, были вырезаны все до последнего человека. Почтовые фургоны захватывались и сжигались вместе со своими пассажирами. Все уединенные фермы, все плантации, принадлежавшие бледнолицым, — словом, все, что носило на себе печать чуждой индейцам культуры, было безжалостно разграблено, разрушено, опустошено.

Американское правительство, застигнутое врасплох этим взрывом ненависти, который грозил нанести серьезный вред эмиграции, надеялось сначала расправиться со взбунтовавшимися краснокожими путем посылки нескольких добровольческих отрядов, но скоро увидело, что жестоко обманулось в своих расчетах. Отряды эти таяли в схватках с индейцами, как весенний снег, и перевес в силе все время оставался на стороне краснокожих. Только один полковник Деванделль, далеко не в первый раз принимавший участие в войнах с дикими обитателями прерий, ухитрялся еще ускользать от индейцев, до тех пор пока правительство не поручило ему трудную и ответственную задачу — перекрыть сиу проход через горную цепь Ларами и тем самым дать время арканзасскому ополчению укрепиться настолько, чтобы выдержать натиск краснокожих воинов, угрожавших прорваться к берегам Миссисипи.

Зная, что из-за общего восстания индейских племен теперь легко натолкнуться на отряд если не сиу, то их союзников чейенов, Джон Мэксим, выбравшись из последнего каньона, устроил военный совет со своими спутниками, дабы уяснить, какой путь следует выбрать, какая дорога будет более безопасной.

На север раскинулась долина, покрытая высокой травой и усеянная там и сям небольшими рощицами или просто группами молодых дубков и ореховых кустарников, у подножия которых шумели, разбиваясь о камни, многочисленные ручьи. На юг простиралась необозримая прерия, покрытая роскошной растительностью, густой и пестрой, но не настолько высокой, чтобы скрыть всадника.

Первое направление казалось не вполне безопасным, потому что в многочисленных перелесках легко могла укрыться неприятельская засада. Не меньшую опасность, впрочем, представляла и прерия, так как в случае встречи с индейцами путникам с их лошадями вряд ли удалось бы скрыться в низкой траве от зорких глаз врага.

— Говоря откровенно, я предпочитаю эту лесистую долину прерии, — заметил индейский агент, внимательно осмотрев придирчивым взглядом расстилавшуюся на север и юг панораму. — В случае возможной встречи с индейцами эти кустарники могут сослужить нам добрую службу. Мы можем подняться через них вплоть до самой Кампы в относительной безопасности и нагнать последний караван, идущий к Соленому озеру.

— Хорошо, если этот караван еще цел! — скептически заметил Гарри. — Чейены рыщут там, вероятно, уже несколько недель, а они не станут бродить без дела, только для своего собственного удовольствия!

— Ну так что ж?! — возразил Джон. — Если нам не удастся нагнать караван или найти его остатки, мы просто-напросто продолжим путь сами по себе. Вот и все…

— Ладно! — согласился Гарри. — Через долину так через долину. По мне, решительно все равно! Если нам суждено попасть на ужин краснокожим, то это случится в любом случае, возьмем ли мы курс на прерию или же на эту лесистую равнину.

— Признаться, я гораздо охотнее предпочел бы прерию! — нерешительно сказал Джордж. — Здесь по крайней мере можно свободно пустить во весь опор своего коня… В случае опасности это может сыграть очень важную роль. Не правда ли, Джон?

Мэксим не знал, на что ему решиться. Но в тот момент, когда Джордж уже повернул своего мустанга в прерию, лошадь индейского агента вдруг тревожно зафыркала и звонко заржала.

— Стой! — воскликнул Джон, натягивая поводья, и дал трапперам знак взяться за винтовки. — Здесь поблизости есть кто-то посторонний. Моя лошадь за версту чует присутствие врага.

— Мой мустанг тоже беспокоится! — присоединился к нему Гарри. — Неужели тут где-нибудь по соседству скрывается банда краснокожих? Это было бы не очень приятным сюрпризом.

В этот момент из-за соседних кустов орешника как бы в ответ на этот разговор послышалось громкое ржание лошади, присутствие которой до сих пор нельзя было обнаружить благодаря густому кустарнику, скрывавшему ее от глаз наших путников.

Мэксим и его спутники остановились как вкопанные, ожидая, что будет дальше. Они взвели курки своих карабинов, готовые стрелять при первом признаке опасности.

Таинственное ржание повторилось.

— Что бы это могло значить? Быть может, какой-нибудь дикий мустанг? Но ведь мустанг, почуяв нас, давно бы убежал, — сказал Джон. — Обойдем кругом кустарник и посмотрим!

Они направились один за другим, едва сдерживая своих лошадей, которые артачились и сворачивали то вправо, то влево, словно чуя какую-то опасность.

С каждым шагом кустарник делался все гуще, продвигаться вперед становилось все труднее, и искусство наездников подвергалось весьма серьезному испытанию. Несколько минут спустя лошадь агента заупрямилась, потом шарахнулась в сторону, в то же мгновение из чащи вылетел мустанг, оседланный по-мексикански, с высоким жестким седлом и короткими стременами, который тотчас же скрылся в перелеске.

— Стой! — воскликнул Джон, успокаивая своего коня, дрожавшего всем телом. — Здесь кто-то скрывается. Надо разобраться.

При виде мустанга, скрывающегося в зарослях, черные глаза девочки заблестели, но с ее уст не сорвалось ни единого звука.

— Понимаете ли вы что-нибудь, Джон? — обратился к индейскому агенту Гарри.

— Пока нет. Но меня волнует беспокойство моего коня! — ответил Джон Мэксим.

— Да и наши тоже очень беспокойны и предпочли бы скорее удрать, чем идти напролом! — отозвался Джордж. В это время из кустов раздался отчаянный крик:

— На помощь! На помощь!

Следом прозвучали один за другим два выстрела, вероятно из небольших пистолетов.

— Вперед, друзья! — крикнул агент. — Там кого-то убивают! Проклятые индейцы! Вперед же!

Пришпоренные кони понеслись вихрем и через несколько секунд остановились на берегу небольшой речушки, замерли и тревожно заржали. Посреди реки, погрузившись в воду по пояс, отчаянно защищался от барибала, то есть черного медведя, какой-то человек, высокий и тощий, по всем признакам застигнутый хищником врасплох и потому не могущий дать зверю серьезного отпора.

Барибал, или мусква, как называют индейцы черных медведей Северной Америки, не так свиреп и ужасен, как гризли или серый медведь Скалистых гор, но и барибал очень опасен, когда голоден. Обычно он питается медом диких пчел, насекомыми, мелкой живностью, но в голодные дни, переставая бояться человека, он нападает и на вооруженных людей. Причем оказывается весьма опасным противником: почти два метра в длину, иногда даже больше, барибал очень силен, у него ужасные когти и зубы, способные перекусить железную штангу.

Беда тому неосторожному охотнику, который попадет в объятия барибала: он будет раздавлен, превращен в мешок изорванных мускулов и раздробленных костей в одну секунду.

Если несчастному и удастся вырваться из крепких объятий черного медведя, то всегда с ужасными ранами, нанесенными острыми кривыми когтями зверя. В большинстве случаев эти раны залечиваются с огромным трудом, причиняя неимоверные мучения. Они постоянно гноятся, часто вновь открываются, а заживая, оставляют страшные рубцы.

Нашим путникам представилась странная картина: стоявший по пояс в воде человек отбивался от наседавшего на него черного медведя длинным, острым охотничьим ножом, отступая перед зверем. Положение человека было отчаянным, медведь пытался схватить его передними лапами, грозя одним ударом размозжить ему череп. В то же время движения человека были скованы быстрым течением реки, грозившим свалить его с ног при малейшем неверном шаге, и тогда медведю ничего не стоило бы прикончить своего противника.

Мэксим и его спутники, держа карабины наизготовку, принялись кричать, чтобы привлечь к себе внимание медведя. И через мгновение барибал, оставив в покое незнакомца, с поразительной быстротой выбрался из воды и бросился на новую жертву. Первым на его пути был Джон — он едва успел отвести свою лошадь в сторону и всадить заряд карабина прямо в разинутую пасть зверя. Выстрел был сделан в упор, так что пуля, пыж и раскаленные газы из дула карабина вместе ворвались в глотку медведя, челюсти которого были буквально разворочены в пух. Свинцовый подарок остановил его на бегу, правда только на одно мгновение, но этого мгновения было достаточно, чтобы решилась участь свирепого животного. Трапперы в свою очередь выстрелили в него почти в упор, пули их карабинов прошили его тело, и медведь рухнул на землю, истекая кровью.

— Подох! — воскликнул Гарри, всаживая на всякий случай еще одну пулю в голову барибала. — Ну и зверюга же! У него, должно быть, дьявол сидел в печенке. Я на своем веку уложил немало медведей, но с таким бешеным иметь дело мне еще не приходилось! Зато у него, должно быть, чудесное мясо!

— Бросьте заниматься убитым зверем! Надо посмотреть, что сталось с человеком. Сойдем с лошадей! — распорядился индейский агент.

Пока они, сойдя с лошадей, привязывали их к ветвям ближайшего кустарника, защищавшийся от нападения зверя человек уже успел выбраться из воды на берег.

— Медвежий завтрак на двух ногах идет сюда, — пошутил кто-то из трапперов.

— Ну, завтрак не из самых аппетитных: кожа да кости! — отозвался другой. — У барибала, очевидно, плохой вкус!

В самом деле, спасшийся от медведя человек как нельзя более подходил под это определение: он был высок и очень худ, на его лице виднелись глубокие морщины, делавшие его похожим на старика, но по упругости его движений можно было предположить, что это человек очень крепкий, ловкий, обладающий редкой физической силой. Хотя на нем был живописный костюм гамбусино, то есть мексиканского искателя золота, но по его внешнему виду трудно было определить, к какой именно расе он принадлежит.

На его голове плотно сидела круглая шапка из бобрового меха, на плечах была куртка из голубой шерсти, перехваченная по талии широким поясом из оленьей кожи, на ногах «митассэас» — кожаные штаны, заправленные в мокасины индейского покроя.

Невольно рождалось предположение, что этот странный золотоискатель скорее принадлежит к индейцам, чем является каким-нибудь метисом: в пользу этого говорил бронзовый цвет морщинистой кожи на его лице, длинные черные, жирные волосы, орлиный нос, близко посаженные глаза, которые к тому же заметно косили.

С другой стороны, у него была борода, правда очень жиденькая, а кроме того, были брови, тогда как индейцы тщательно удаляют каждый волосок с подбородка и даже выщипывают брови.

— Добрый день, сеньоры! — сказал он, поднимаясь на берег и все еще держа в руках нож. Вода ручьями стекала с него, но он не обращал на это никакого внимания. — Привет вам! Прошу принять мою благодарность: я вам обязан жизнью!

— Пустяки! — ответил Джон, пожимая плечами. — В степях такой обычай — помогать друг другу против врагов, ходят ли они на двух или на четырех ногах. Вы, кажется, золотоискатель? По крайней мере так можно судить если не по вашему лицу, то по вашему костюму.

— Вы угадали, сеньор! — ответил незнакомец ворчливым голосом. — Моя специальность — разыскивать золотые россыпи.

— Но не работать в них? — несколько иронически перебил Максим. — Положим, в прериях можно найти искателей приключений всех сортов…

Гамбусино не отвечая пожал плечами. Если бы агент и трапперы были повнимательнее, они заметили бы, как взор гамбусино скользнул по лицу маленькой индианки и как Миннегага чуть заметно улыбнулась ему.

— Откуда вы пришли сюда? — спросил агент.

— Из окрестностей гор Ларами.

— А индейцы сиу не преследовали вас?

— Гнались, и довольно долго. Ну да мы, гамбусино, умеем спасать свою шкуру. Знаем все ходы и выходы! А вы, если не ошибаюсь, принадлежите к отряду полковника Деванделля, который загораживает выход индейцам сиу в прерию?

— Правильно! — ответил агент. — Но почему же вы, гамбусино, зная, что мы деремся с индейцами и нуждаемся в поддержке, не предложили своих услуг полковнику, а шляетесь здесь, в долине?

— Посмотрите на мое лицо! — хладнокровно ответил золотоискатель. — Долго ли до греха? Ваши милиционеры — народ скорый на расправу, а я все-таки сильно смахиваю на индейца, и, попади я им в руки, кто поручится, что они по ошибке не отправят меня на тот свет искать луга Великого Духа? Я же не испытываю пока ни малейшего желания отправиться в такое дальнее путешествие ни при помощи ваших товарищей, ни при помощи господ краснокожих, от которых мне удалось, слава Богу, благополучно отделаться!

— Но куда же вы направляетесь теперь? — задал вопрос авантюристу Джон Мэксим.

Гамбусино пожал плечами.

— Покуда я уносил ноги от краснокожих, мне было не до того, чтобы думать о дальнейшем. Лишь бы свой скальп спасти да живым уйти. А куда, если позволите вас спросить, направляетесь вы сами?

— К Кампе. Попробуем присоединиться к какому-нибудь каравану, идущему на Соленое озеро. Мы ведь тоже беглецы! — ответил Джон Мэксим.

Гамбусино посмотрел на него, улыбаясь несколько иронически.

— Солдаты, которые бегут от индейцев? — произнес он. — Прикажите поверить, так поверю! Но вероятней, что вы посланы с каким-нибудь важным поручением!

— Может быть! — ответил сухо индейский агент. — Но вас, надеюсь, это не касается?

— Само собой разумеется. Не люблю совать нос в чужие дела! У меня и своих собственных достаточно. Если сказал, то только так, между прочим. А на самом деле, бежали ли вы, отправляетесь ли с каким-либо поручением — мне что за дело? Вот что вы спасли меня, это я знаю, потому что это ближе всего касается моей собственной шкуры..

— Не хотите ли вы присоединиться к нам? — поинтересовался после некоторого колебания агент.

— Разумеется, если я только вам не помешаю! — торопливо ответил гамбусино.

— Не видели ли вы здесь близко индейских передовых отрядов?

— Пока еще нет. Я думаю, что ни чейены, ни арапахо не тронутся с места до тех пор, пока сиу не спустятся с гор Ларами в долину. Если и может встретиться кто-нибудь, так это будет просто случайная банда!

— Но как вы теперь себя чувствуете? Оправились ли вы от нагнанного на вас индейцами страха?

— Я никогда не позволяю страху слишком долго владеть мною! — ответил гамбусино, опять обмениваясь незаметно для трапперов быстрым взглядом с Миннегагой.

— А где же ваша лошадь? Я боюсь, что, пока мы здесь болтаем, она успела забраться туда, где ее никогда не отыщешь! — забеспокоился Мэксим.

— О нет! — возразил гамбусино. — Моя лошадь слишком привязана ко мне. Я уверен, что она находится на том самом месте, где я ее оставил.

— Ну, так сделаем вот что! Вы идите пока за вашей лошадью, а мы займемся здесь медвежьими окороками. Из них можно будет выкроить пару великолепных обедов.

— Вы думаете сейчас же двинуться в путь? — обернулся гамбусино на ходу.

— Да, нам нужно торопиться. Мы отдохнем как следует вечером, в «Монастыре крови». Думаю, что от него еще остались хоть стены!

— Хорошо! — ответил гамбусино. — Через пять минут я вернусь вместе с моим мустангом и с карабином, который я так неосторожно оставил притороченным к седлу.

Обменявшись еще раз быстрым взглядом с молодой дикаркой, он поправил висевший у пояса широкий мексиканский нож и быстро направился к кустарнику, насвистывая на ходу по-особому пронзительно-призывно.

Джон Мэксим внимательно смотрел вслед удаляющемуся гамбусино. Казалось, его мучило сомнение.

— Что ты думаешь обо всей этой истории, дружище? — обратился он наконец к Гарри, который, вооружившись своим охотничьим ножом, занялся разделкой медвежьих окороков: должно было выйти превосходное жаркое на завтрак и ужин. — Что это за странная личность, Гарри? Признаться, я предпочел бы совершенно не встречаться с этим гамбусино. Его физиономия не внушает мне большого доверия! — продолжал агент.

Гарри наклонил голову, сунул в рот небольшую плитку спрессованного табаку и вместо ответа промычал:

— Гм!

— Твое «гм» мне решительно ничего не объясняет! Гарри прожевал табак и, сплюнув на землю, наконец ответил:

— А что думаешь об этом ты, родившийся на свет Божий двенадцатью годами раньше меня и знакомый с прериями чуть ли не с пеленок?

— Гм!.. — замялся в свою очередь агент. — Говоря откровенно, я не знаю, что и думать. Мне кажется почему-то, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Правда, он, может быть, действительно гамбусино, потому что носит типичный для этого сорта бродяг костюм, но, с другой стороны, по виду он вылитый индеец.

— Ну…— усомнился Гарри. — Если бы он был индейцем, то с какой стати ему пришла бы в голову шальная мысль бежать подальше от восставших краснокожих? По-моему, это, скорее всего, какой-нибудь мексиканский бандит, одна из тех темных личностей, которых еще совсем недавно было полно в Колорадо.

Джон Мэксим погрузился на несколько минут в какие-то размышления.

— А, да черт с ним! — сказал он затем, решительно тряхнув головой. — Кто бы он ни был, хоть сам Вельзевул, выскочивший из ада, у нас нет никаких оснований бояться его. Нас трое, и если он вздумает устроить нам какую-нибудь гадость, то мы живо укажем ему его место. И потом до Кампы не так уж далеко! Там мы постараемся отделаться от него, если…— Не докончивши фразы, он резко обернулся назад, инстинктом почуяв за спиной присутствие кого-то постороннего.

Миннегага, которая до того момента прогуливалась в некотором отдалении по густой траве прерии, потихоньку подошла неслышными шагами к разговаривавшим и при последних словах индейского агента неслышно опустилась на траву всего в нескольких шагах от него.

— Что ты здесь делаешь, негодная?! — прикрикнул агент, нахмурив лоб и гневно сжимая кулаки. — Ты подслушивала наш разговор?!

— Хуг!.. — ответила девочка, пожимая плечами. — Миннегага слушала журчание ручья.

— Ты могла бы слушать его немного подальше отсюда.

— Мне все равно!

Индианка небрежно завернулась в свой мягкий шерстяной плащ, и, отойдя в сторону, уселась под большим камнем, лежавшим в нескольких десятках метров выше по течению речки.

Джон и Гарри обменялись взглядами.

— Вот сокровище, которое доставит нам больше забот, чем пользы! — сказал недовольным тоном агент.

— Да! — ответил Гарри. — Эта девочка — настоящий демон. Клянусь медвежьим окороком, который так вкусно пахнет, поджариваясь сейчас на вертеле, что ее глаза и эта ее дьявольская ухмылка способны нагнать страх.

В этот момент из рощицы показался гамбусино на своем красивом и выносливом коне андалузской породы, снаряженном по-мексикански.

— Ну, — сказал Джон, — дожидаться завтрака вам, ребята, уже не придется. Нужно поторапливаться, благо лошади уже немного отдохнули!

Гарри со вздохом поглядел на медвежий окорок и, не желая оставлять его в добычу степным хищникам, снял с вертела и подвесил к седлу своей лошади.

— Не удалось его съесть здесь, так съедим в другом месте! — проворчал бедняга.

Через несколько минут четверо всадников мчались по прерии, направляя своих коней к Кампе.

Время от времени из кустов выбегали с быстротою ветра стада грациозных антилоп, вспугнутых топотом копыт, или стаи койотов, трусливо прятавшихся в траве при приближении всадников, чтобы, когда кавалькада из всадников проедет, снова вынырнуть и долго смотреть им вслед, испуская жалобный, душераздирающий вой.

Вид такого количества животных успокаивал путешественников: все обитатели прерий как чумы боятся индейцев, в которых они не без основания видят своих злейших врагов. Если бы вблизи находился передовой отряд арапахо или чейенов, то на всей равнине не осталось бы больше ни одной зверюшки. Исчезли бы даже болтливые сороки, которые спокойно стрекотали на верхушках молодых деревьев.

Около полудня путники, не желая слишком загонять своих лошадей, сделали небольшой привал и организовали незатейливый завтрак, состоявший из маисовых галет и так называемой ямны — сорт луковиц, растущих в диком виде в траве прерий и довольно приятных на вкус, — добавленной к окороку барибала.

Отдых был потревожен появлением целой стаи больших черных волков, разместившихся на небольшом расстоянии от отряда с явным намерением с наступлением темноты тоже устроить себе сытный пир. Их появление, с одной стороны, также было хорошим признаком: волк, даже голодный, никогда не появляется там, где близко находится индеец. Но, с другой стороны, путешественники предпочли бы совсем не встречаться с этими хищными животными. Если индейцев и не было в округе, то пронзительный, заунывный вой волков легко мог издалека привлечь их внимание и навести таким образом на след отряда.

— А ведь эти твари собираются, кажется, поужинать нами сегодняшнею ночью! — полушутя-полусерьезно сказал Джордж ехавшему рядом с ним индейскому агенту, когда отряд продолжал путь.

— Пожалуй, им это и удалось бы сделать, если бы у меня не было на примете надежного убежища, где мы можем провести ночь! — ответил тот. — Я еще не знаю, каким я найду его, но, насколько мне помнится, в нем во времена оны была изжарена целая шайка разбойников.

— «Изжарена целая шайка»? Что это за история? Мне ничего не приходилось раньше слышать об этом!

— Сейчас не время заниматься болтовней. Если хочешь, я расскажу тебе эту историю, когда мы будем уже сидеть за вторым медвежьим окороком в безопасном месте.

— Правда, я давно уже не бывал в «Монастыре крови», как его называют, но тем не менее надеюсь, что мне удастся разыскать его сравнительно легко. У нас, трапперов, хорошая память на места!

К вечеру погода начала заметно меняться к худшему: подул резкий ветер, и покрывавшие горную цепь Ларами тучи стали понемногу спускаться в долину. Время от времени огненные зигзаги молний рассекали их сплошную пелену.

Не желая быть застигнутыми ураганом в открытом месте, всадники пришпорили лошадей и, пустив их в карьер, помчались вперед в указанном Джоном направлении. Лошади неслись, подгоняемые громким воем волчьей стаи, которая не только не отставала от путников, но с наступлением сумерек с еще большей наглостью приближалась к ним, заметно увеличиваясь в числе.

Едва только солнце скрылось за горизонтом, как придорожные деревья начали со свистом гнуться под первыми порывами приближающегося урагана. С обложивших небо серых туч посыпались первые тяжелые капли дождя.

— Скорей, скорей! — торопил своих спутников Джон Мэксим. — Монастырь уже должен быть близко. Смотрите! Волки начинают как будто отставать. Это верный признак, что убежище недалеко! Погоняйте лошадей!

Лошади уже мчались среди густого леса, где обычно царствовавший сумрак еще более усиливался темнотой надвигавшейся ночи. Если бы не вспышки молний, следовавшие почти непрерывно одна за другой, то всадники едва ли сумели бы ориентироваться в окружавшей их густой мгле.

Скакавший впереди отряда Мэксим начал было бормотать себе под нос какие-то забористые ругательства, как вдруг вспыхнувшая с необыкновенной силой молния, за которой последовал жуткий раскат грома, заставивший задрожать всю землю, высветила перед отрядом широкую поляну с разбросанными по ней в беспорядке остатками каких-то стен, посреди которых возвышалась полуразрушенная колокольня.

— «Монастырь крови»! — обрадованно воскликнул агент.

— Наконец-то! — проворчал Джордж. — Еще немного, и наши лошади свалились бы на землю от усталости!

— Какое, однако, гнусное имя носит это убежище! — заметил Гарри, скорчивши кислую гримасу. — Вероятно, здесь устроили какую-нибудь гадкую выходку краснокожие.

— Вовсе нет! — отозвался Джон. — Но об этом после! Берите-ка под уздцы лошадей, и посмотрим, не удастся ли нам спрятаться где-нибудь от дождя. Зажги факел, Джордж! Как порядочный траппер ты, разумеется, должен иметь его у себя в запасе.

При свете факела отряд обошел остатки стен монастыря и, обнаружив большую дверь, носившую на себе следы давнего пожара, через несколько минут очутился внутри монастыря.

Крыша его почти вся оказалась разрушенной и валялась здесь же, на полу, в виде целой груды обломков, однако часть ее сохранилась настолько, что под ней могли свободно укрыться от непогоды и сами путешественники, и их лошади.

Стены «Монастыря крови» пострадали от времени и пожара еще более, чем его крыша. В пролом свободно врывались потоки дождя, разгоняемые яростно дувшим ветром. В него же свободно могли проникнуть и преследовавшие путников волки, которые, судя по доносившемуся издали отрывистому вою, похожему на собачий лай, вовсе не думали отказываться от своих намерений.

При ярком свете факела, еще более сгущавшего и без того черные тени, лежавшие в закоулках здания, интерьер монастыря предстал перед путниками во всей своей неприглядной наготе и заброшенности.

— Приют, однако, из неважных! — недовольно пробормотал Гарри, оглядывая полуразрушенные, закопченные дымом стены и арку с частью уцелевшего над ней свода. — Впрочем, эти развалины все же во сто раз лучше, чем открытое небо прерий. По крайней мере, есть где укрыться от дождя!

— Мы могли бы спуститься вниз, в то самое подземелье, где с десяток лет тому назад мы уничтожили банду мексиканских разбойников! — заметил Мэксим. — Я думаю, их скелеты валяются там и по сей день.

— «Мы»? — удивился Джордж. — Разве и ты имел какое-нибудь отношение к этой истории?

— Разумеется! — не без самодовольства ответил Джон. — Не будь этого, я не заработал бы ста красивых новеньких долларов. Вы хотите знать, каким образом я их заработал? Хорошо, я расскажу вам об этом. Давайте только расположимся поудобнее. В подземелье спускаться, пожалуй, не стоит, так как оттуда нам трудно будет заметить приближение индейцев, если этой краснокожей братии придет в голову мысль искать убежища от непогоды здесь же, в развалинах этого монастыря. Хотя по всем приметам их не должно бы быть сейчас в этой части прерии, но осторожность никогда не мешает…

— Итак, — начал Джон Мэксим, когда лошади были поставлены в надежное место и предусмотрительно захваченный Гарри медвежий окорок весело затрещал над разложенным на полу костром, — как я уже сказал, мне довелось быть в этом самом монастыре примерно десять лет тому назад. Монастырь принадлежал тогда мексиканским монахам, которые построили его в этом сердце индейских владений с намерением нести в среду краснокожих вместе с христианской моралью также зачатки цивилизации белых людей. Говоря откровенно, задача эта была столь же безрассудна, сколь благородна. С одной стороны, проповедовать льву кротость и послушание. А с другой — в то время здесь было гораздо больше мексиканских разбойничьих шаек, чем индейских поселений.

Эти шайки хозяйничали здесь, вовсю грабя караваны, которым приходилось пересекать прерии в этих местах. Они не боялись даже нападать на курьеров американского правительства, отправляемых с разными, иногда очень важными, депешами.

— Да, мне не раз приходилось слышать об этих проделках, — вставил Джордж, заботливо поворачивая к огню еще недостаточно прожарившуюся сторону медвежьего окорока. — Эти негодяи применяли такие ужасные пытки, какие вряд ли позволяют себе даже индейцы при всей их дикости и кровожадности…

—А потом все эти жестокости приписывались индейцам! — вставил гамбусино, до сих пор молча сидевший в углу и с флегматичным видом посасывавший свою трубку.

— Да, индейцам немало пришлось принять на себя чужих грехов, — согласился Мэксим. — Ну так вот, в один прекрасный момент американскому правительству надоела вся эта канитель, и, убедившись в том, что виновниками большинства происходивших в прериях диких преступлений являются не краснокожие, а именно эти мексиканские бандиты, оно решило раз и навсегда покончить с ними. Организован был отряд добровольцев. Разумеется, мне, как знатоку прерий, было предложено принять участие в готовившейся экспедиции.

После трехмесячного беспрерывного скитания по равнинам Колорадо и Юты, после погони отряда за бандитами, во время которой обе стороны выказали большое искусство по части выслеживания друг друга и заметания следов, нам удалось наконец узнать, что водившая все время наш отряд за нос разбойничья шайка направилась в это самое место. О монастыре тогда ходили слухи, что он пользуется большим вниманием богатых мексиканок. Бандиты явно собирались разграбить его и затем подвергнуть уничтожению.

Мы прибыли к монастырю почти вслед за разбойниками и застали их как раз в тот момент, когда они целиком были поглощены грабежом. Нужно отдать им должное, они не очень-то растерялись, когда увидели, что со всех сторон окружены нашим отрядом. Выстрелы бандитов в ответ на нашу попытку штурмом взять монастырь были так удачны, что человек двенадцать из сотни наших молодцов тут же повалились на землю. Это заставило нас стать осторожнее и полагаться больше на меткость наших карабинов, чем на открытый штурм.

Перестрелка тянулась часа полтора, затем вдруг как-то неожиданно ответные выстрелы со стороны бандитов стали раздаваться все реже и реже и наконец совсем смолкли. Приняв все меры предосторожности, мы подошли к монастырю и, соорудив нечто вроде тарана, вышибли тяжелые ворота, будучи вполне уверены, что сейчас нам придется вступить в рукопашную схватку с оставшимися в живых бандитами. Каково же было наше удивление, когда, вломившись в дверь, мы нашли в монастырской зале вместо тех, кого ожидали увидеть, лишь человек двадцать монахов со скрученными руками и кляпами во рту.

— Эге! — вставил Джордж. — Монахи, значит, были оставлены в живых? Это до определенной степени рисует мексиканских разбойников с выгодной стороны!

— Подожди, — ответил Джон. — Дай мне кончить! Не теряя ни минуты мы освободили почтенных миссионеров от опутывавших их веревок и рассыпались по всему монастырю в поисках спрятавшихся бандитов. К нашей досаде, несмотря на самый тщательный осмотр, мы не нашли ничего, кроме нескольких трупов, валявшихся у окон, где их настигли пули. На расспросы о том, куда могли деваться разбойники, монахи отвечали, что они, вероятно, скрылись через тайный ход, который, к несчастью, никому из уцелевших монахов не известен и о котором знал один только настоятель монастыря, отсутствовавший в тот момент.

Пока мы шарили по всем закоулкам монастыря, монахи преспокойно удалились из него, заявив, что они хотят разыскать своего настоятеля и сообщить ему о случившемся несчастье. Разумеется, мы, как дураки, поверили им и отпустили. Спохватились мы, когда было уже поздно. Вы, конечно уж, догадались, кто были эти монахи?

— Бандиты? — спросил Гарри.

— Они самые. Оказывается, эти канальи перебили всех монахов, запрятали их тела в какую-то отдаленную келью (мы разыскали ее уже значительно позже) и, нарядившись в их одежды, устроили мистификацию, маскарад, который и ввел нас в заблуждение.

— Великолепно! — воскликнул Гарри.

— Да, прекрасный ход! — подтвердил гамбусино, который, казалось, был очень заинтересован рассказом Джона Мэксима.

— За этот прекрасный ход бандиты жестоко поплатились некоторое время спустя. Начальник нашего отряда, старый вояка Мак-Лелан, поклялся отомстить им за обман, и он сдержал-таки свое слово.

Месяца два ловко ускользнувшие из наших рук разбойники не подавали никаких признаков жизни, но затем нападения на караваны возобновились, и сопровождались они удвоенной жестокостью. Несмотря на все старания нашего отряда найти шайку, нам никак не удавалось напасть на ее след. Но однажды капитану Мак-Лелану пришла в голову прекрасная мысль. Он догадался, что хитрые мексиканцы избрали своим убежищем развалины монастыря в надежде, что после его разрушения мы и не подумаем больше заглядывать в его стены.

Был чертовский холод, бушевала вьюга. В общем, была такая проклятая погода, о которой у нас говорят, что в такой час добрый хозяин даже собаку на улицу не выгонит.

Но наш отряд, состоявший из ста волонтеров, отлично знавших, что за истребление разбойников назначена весьма приличная премия, радовался этой вьюге. Вой ветра, полумгла, собачий холод — все это, вместе взятое, могло способствовать успеху нашего предприятия, усыпив бдительность мексиканцев. И вот около полуночи мы добрались до развалин миссии. Кругом царила тишина, окна зияли черными дырами, и ни единый луч не освещал нашу дорогу, но это не обмануло нас: очень скоро мы обнаружили, что в обширном монастырском погребе беззаботно пирует за круглым столом, ломящимся под тяжестью яств и питий, вся шайка.

Они все были здесь, эти «степные волки», и ни один не ушел от давно заслуженной участи.

Надо сказать правду, держались они молодцами: не захотели сдаваться! Ну, да и то сказать, они отлично знали, что и со сдавшимися расправа будет короткой. Веревка на шею или пуля в лоб!

Так или иначе, но нам пришлось брать подступы к погребу под выстрелами мексиканцев, а когда мы добрались туда, то завязалась схватка грудь в грудь.

Мы стали выкуривать бандитов из подземелья, бросая в окна факелы, сухую траву, вспыхивавшую как порох. А кто выскакивал, мы попросту сталкивали его вниз, туда, где все превратилось в огромный костер. И все подбрасывали и подбрасывали хворост, пока не задохнулся и не изжарился последний из бандитов…

Джордж перебил рассказчика:

— Кончил? Ну и ладно, а то история слишком затянулась. И наше жаркое грозит совсем сгореть. Пожалуйте к столу,господа!

Словно в ответ на это приглашение снаружи раздались сотни голосов. В проломы полуразрушенных стен, в окна и двери просунулись десятки волчьих морд с горящими голодным огнем глазами. Волки оглашали округу жутким воем.

— Пожаловали незваные гости! — сказал Джон. — Но они слишком торопятся! Если они думают, что мы собираемся уступить им свой ужин, то они жестоко ошибаются: у нас тоже волчий аппетит!