Онлайн чтение книги На корабле утро
Глава 2. Немного бюрократии

14 августа 2622 г.

Город Синандж

Планета Тэрта, система Макран

Ненавижу писать отчеты.

Нет, «ненавижу» – это неправильное слово. Оно упирает на эмоцию. А я ненавижу писать отчеты не только эмоционально. Но еще и интеллектуально. И даже физически – стоит только мне сесть за планшет, тотчас начинает ломить виски и бурчать в животе.

Увы, именно из них, из этих отчетов, в значительной степени состоит служба любого командира.

Что же в них такого отвратительного?

Пожалуй, то, что в несколько казенных фраз нужно втиснуть множество важных, одна важней другой, деталей. Неясно, о чем писать, а о чем молчать. И почему ты пишешь об этом, а не о том. Всякий раз пропускаешь момент, когда начинаешь завираться…

В общем, писать отчет об операции – это как вручную разливать озеро Байкал в бутылки из-под одноименного прохладительного напитка.

– Параграф третий. Противодействие разведывательно-диверсионным группам противника. Перевод каретки, – диктовал я. – Седьмого ноль восьмого двадцать второго оперативное соединение мятежников «Сефид» в составе авианосца «Севашта», линкора «Камбиз» и четырех фрегатов вышло из Х-матрицы в районе планеты Урмия. В числе прочих набеговых действий противником в район моря Радуги были направлены четыре гидрофлуггера «Сэнмурв» с истребительным сопровождением. На момент обнаружения противника флуггерами «Кассиопея-Е» с космодрома Урмия-Промышленный «Сэнмурвы» успели совершить посадку на свободную ото льда поверхность моря Радуги. Три из четырех гидрофлуггеров были уничтожены силами эскадрильи И-03 второго гвардейского авиакрыла. Одному удалось вернуться на борт авианосца «Севашта». Цели, которые преследовали «Сэнмурвы», остались невыясненными. На поверхности моря Радуги не было обнаружено предметов, достойных внимания…

В этом месте я прервался. Ничего особенно радостного на ближайших страницах отчета не предвиделось. Откровенно говоря, больше всего на свете мне хотелось забыть об этом эпизоде навсегда. Но порядок есть порядок.

– …Спустя трое суток, десятого ноль восьмого двадцать второго космодром Урмия-Промышленный, расположенный у подножия горы Рангха с превышением над поверхностью метанового океана от пяти до сорока восьми метров, был внезапно атакован несколькими группами конкордианского спецназа «Скорпион». Спецназ появился на первом и третьем пирсах базы гидрофлуггеров и благодаря эффекту внезапности после короткого огневого боя с бойцами роты охраны смог прорваться на главное летное поле космодрома. Там конкордианцы уничтожили подрывными зарядами три транспортных «Андромеды» и захватили недавно прибывший люксогеновый танкер «Таганрог». Со всей очевидностью, именно танкер являлся главной целью их нападения. Противнику удалось поднять «Таганрог» в воздух и вывести его на орбиту…

На этом месте я вскочил и что было дури стукнул кулаком по столу – да так, что планшет подпрыгнул и едва не полетел на пол.

В официальных терминах все это было еще туда-сюда.

Но если вдуматься, ведь позор же, позорище!

Война закончена. Конкордия оккупирована. Победители раздают друг другу звания и награды, кутят по санаториям, обзаводятся женами и строят планы на будущий отпуск.

А в это время в одной не самой захолустной системе последняя горстка спецназовцев побежденного врага преспокойненько врывается на космодром первого класса и угоняет танкер, залитый «под пробку» драгоценным люксогеном.

И люксоген этот нужен им вовсе не на продажу – говорят, по сей день есть места, где можно нелегально продать целый танкер, – а для того, чтобы заправить свои боевые звездолеты.

То есть имеем самую настоящую войну в мирное время. А командование в это время клацает клювом!

И хотя к тому дню, когда я диктовал всё это своему планшету, с мятежной клонской эскадрой «Сефид» уже было покончено, ощущение того, что в системе Макран происходило, да и чего там, будет происходить впредь нечто невероятное, ни в какие ворота не лезущее, меня не покидало.

– Угон «Таганрога» обеспечивался двумя конкордианскими фрегатами, район ожидания которых, судя по всему, был приближен к системе Макран на расстояние менее одной световой недели. Получив кодовый сигнал с борта захваченного «Таганрога», фрегаты совершили Х-переход в район планеты Урмия. По счастливому стечению обстоятельств их люксогеновые двигатели находились на грани полной выработки ресурса, из-за чего дельта-радиусы возросли втрое и оба фрегата вышли из Х-матрицы на значительном удалении от расчетной точки рандеву. Это позволило группе «Андромед» под командованием капитан-лейтенанта Котова, возвращавшейся с минных постановок в районе Илана (крупнейший спутник Урмии), при помощи умелого опасного маневрирования на скрестных и встречных курсах с «Таганрогом» привести конкордианцев в замешательство и задержать разгон танкера. Благодаря этому эскадрилья И-03 2-го ГОАКР смогла нагнать танкер и прицельным огнем разрушить его орбитальные двигатели…

Я умолк и закрыл глаза.

Мною овладели воспоминания. Но не о перехвате «Таганрога», которого я не видел, а о двух других звездолетах, которые нам было приказано взять на абордаж над Паркидой в июне.

Транспорт снабжения «Хешт» и эскадренный тральщик «Югир» нарезали витки орбиты над планетой-гигантом Бирб. Прикрывшись кольцом Бирба, к клонским кораблям подкралась стая европейских тяжелых торпедоносцев «Корморан» и, красиво пройдя над ними в строю «колонна звеньев», засыпала добычу тысячами снарядов из подвесных пушек. «Хешт» попытался сойти с орбиты, но часть двигателей отказала и транспорт завертелся волчком. «Югир» поначалу показался более везучим – ему удалось достичь второй космической, и он начал удаляться от Бирба по параболе.

Мой взвод завороженно наблюдал за всеми этими эволюциями с борта авианосца «Николай Гулаев». Некоторые нервно жевали бутерброды, некоторые, как наш хатха-йог Щедролосев, довольствовались минеральной водой без газа. Но нервничали все без исключения. С минуты на минуту нам должны были поставить задачу на абордаж.

Но о каком абордаже могла идти речь в сложившихся условиях? «Хешт» вращался, как танцующий дервиш из Директории Ислам (таких частенько показывают по каналу «Цивилизация»), а «Югир» улепетывал во все лопатки – догонять его на «Кирасирах» не хотелось совершенно…

Мы с циклопами успели заключить несколько пари на предмет того, кто именно попадет нам в лапы – «Югир» или «Хешт», – а Щедролосев опростал двухлитровую бутыль «Загорской освященной», когда все разрешилось за какие-то полторы минуты.

Красавец «Хешт», всё так же кувыркаясь, вошел на космической скорости в стратосферу Бирба, вокруг него занялось огнистое сияние, еще несколько мгновений – и грянул взрыв. Был противник – и нет противника.

«Югир» не отставал от товарища. Когда казалось, что он вот-вот исчезнет в Х-матрице, все мы разом поняли, что его траектория неизбежно проходит через нижнее кольцо Бирба.

Помню, никто из нас не обронил ни слова – каждый боялся пропустить хотя бы одну деталь этого рокового зрелища. Наконец «Югир» потерялся на фоне бурого космического мусора, собранного гравитацией и временем в кольцо вокруг Урмии, а затем бледный проблеск взрыва обозначил место крушения клонского тральщика…

Учитывая, что «Таганрог» был расстрелян на низкой орбите, у него были все шансы разделить судьбу транспорта «Хешт». К счастью, обошлось.

Я вновь включил планшет на запись и продолжил:

– Затем последовал захват «Таганрога» силами трех взводов 92-й отдельной роты осназа. Операцией руководил капитан Плахов. В перестрелке на борту танкера были уничтожены девятнадцать бойцов спецназа «Скорпион». Еще шестеро были взяты в плен, все с ранениями средней тяжести. С нашей стороны потеряно убитыми восемь человек, ранены шестнадцать. Также убиты десять человек из экипажа танкера, включая капитана и старпома…

В дверь постучали.

Я радостно вскочил с кресла и понесся открывать – пульта под рукой как обычно не оказалось. Перспектива отвлечься от отчета хотя бы на минуту меня окрыляла.

На пороге стоял невысокий, очень смуглый человечек с черными, как шунгит, волосами. Человечек приветливо улыбался и нетерпеливо пританцовывал на месте.

– Чем могу? – поинтересовался я.

– Младший лейтенант Тхакур Кришнасвами. Стажер. Из Директории Хинду.

Я сделал приглашающий жест, он вошел.

– Капитан Лев Степашин, – отрекомендовался я, мы пожали друг другу руки. – По какому делу?

– Разве вас не предупреждали?

– Нет.

Тхакур набрал в легкие воздуха и без запинки выпалил (как видно, не раз до этого тренировался):

– В соответствии с договоренностью между Российской Директорией и Директорией Хинду, достигнутой на самом высоком уровне, двумстам нашим офицерам было разрешено направиться на тридцатидневную стажировку в указанные вашим Генштабом части, экипажи и гарнизоны.

– Это, положим, замечательно. А что вы делать-то тут будете? – поинтересовался я не без сарказма.

– Буду делать все, что вы прикажете!

– Я? Но почему я?

– Потому что вы исполняете обязанности командира 92-й отдельной роты осназа. А я ваш коллега по роду войск!

«Больно у тебя лицо приветливое для коллеги по роду войск», – подумал я. Но, конечно, вслух я проговорил нечто совсем иное:

– Так вы, значит, младший лейтенант… Гм… Тут вот в чем, понимаете ли, проблема… На командирскую должность я вас взять, сами понимаете, никак не могу… А в бой вас посылать мне тоже как-то не того… Все-таки договоренности… На самом высоком уровне…

Вместо того, чтобы обрадоваться, парень, похоже, обиделся.

– Почему в бой нельзя? При чем тут договоренности? – Его темные глаза сердито заблестели.

– Ну как… Погибнете тут мне еще! А с меня за это шкуру снимут: мол, не уберег!

– Я кшатрий! Я не боюсь смерти, хотя и не ищу ее! Условия моей стажировки предусматривают мое участие в боевых действиях наравне с русскими! То есть я хотел сказать, с вашими бойцами!

«А то и впрямь – отчего бы не взять? Эскадру „Сефид“ мы – тьфу-тьфу-тьфу – упокоили. А новая, хвала Ахура-Мазде, пока не нарисовалась. Есть все шансы прожить остаток августа и сентябрь без особых приключений. А значит, большой опасности для этого… как его… в общем, Кришны… и нет…»

– Мне по нраву ваш боевой дух, товарищ…

– Товарищ Кришнасвами, – подсказал стажер.

– Где вы русский так выучили? Неужели школа такая хорошая была? Или русские родственники есть?

– Школа так себе. Русский я учил методом гипнопедии. В храме Шивы, в Бенаресе… Мы предавались аскезе и молились, чтобы сеансы гипнопедии усваивались как можно лучше! – сияя, сообщил Тхакур.

– Нормально усвоились, – только и смог выдавить я.

А про себя подумал: «Интересно, а стрелять они там, в индийском осназе, тоже гипнопедией учатся?»

Еще когда ко мне только зашел Кришнасвами, мои чуткие осназовские уши уловили отдельные всплески разговора на повышенных тонах. Костер свары потрескивал где-то под открытым небом, за тонкими стенами штабного барака.

Я не придал этому значения – мало ли кто с кем и по какому поводу спорит. Но постепенно два голоса, бас и тенор, стали такими громкими, что их пиковые децибелы проникали в мой кабинет даже через закрытую дверь.

«Да что они там не поделили?! Ох и всыплю сейчас кому-то…»

– Хорошо, товарищ Кришнасвами, – торопливо сказал я. – На сегодня мы с вами считайте закончили. Идите на склад, получайте экипировку. Затем найдете лейтенанта Водопьянова… Вам написать или запомните?

Тхакур улыбнулся.

– Водопьянов. Пьяный от воды. Легко запомнить!

– Вот и отлично. Найдете, поступите в его распоряжение. Он составит программу вашей стажировки. И будет полный ажур.

Последние слова я проговорил уже стоя, поправляя на боку легкую кобуру с пистолетом ТШ-ОН.

– А сейчас, извините, должен идти. Служба.

Я пулей вылетел из кабинета, протопал по коридору, распахнул дверь на улицу.

И всё мгновенно понял.

Ой-ёй… Десантура…

– …Это ты мне сказал?! Мне?! – набычившись, кричал крупный сержант-десантник с пушечками артиллериста в петлицах.

– Да что ты разорался?! Чего разорался-то?! Ты успокойся! – орал ему в лицо сержант Намылин из моей роты.

За спиной десантника, напружинившись, застыли пятеро его сослуживцев – все рядовые. И тоже артиллеристы. Голубые береты, тельняшки… Полный порядок.

Полукольцом вокруг них собралось никак не меньше полутора десятков моих циклопов. Дело, судя по лицам десантников, шло к полноценной драке. И только заметный численный перевес осназа сдерживал их генетические инстинкты самбистов-разрядников.

– Отста-а-вить! – скомандовал я резко, но не очень громко. Негромко – это чтобы страшнее было. – Сми-и-ир-на! Сержант Намылин! Что здесь происходит?

Это такое правило: спрашивать для начала со своих подчиненных. Я десантников как бы не вижу пока что. Стеклянные такие десантники.

– Товарищ капитан! Я ему говорю, что нету самоходки, потому что ее уже забрали! А он говорит, что я эту самоходку за ящик консервов уступил! Дескать, знает он осназ!

– Вы кто вообще? – перевел я налитый кровью взгляд на десантника.

– Сержант Русинович! Командир самоходного миномета артбатареи! двести! двадцать! первого! о! дэ! ша! бэ! – Это у них характерная манера такая доклада, в десантуре, названия и аббревиатуры частей не выкрикивать даже, а скандировать. – Приданного! четырнадцатой! десантной! дивизии! Выполняю приказ комбата. – Десантник вернулся к некоему подобию нормальной человеческой речи. – Я с экипажем прибыл за своим минометом. Его сюда вам в ремонт сдавали.

– За минометом… Где командир вашей батареи?

– В расположении!

– Ведите.

Моя рота со всем своим хозяйством дислоцировалась на территории одного из клонских гарнизонных городков. Городок был, можно сказать, «привилегированным». Привилегированность заключалась в том, что у нас были казармы с видом на море. А где море, там и пляж.

Пляж, правда, был не первый сорт. Он примыкал к гидродрому, где у пирсов были ошвартованы конкордианские гидрофлуггеры «Сэнмурв» – теперь наша, военфлотская собственность.

Соответственно не успевал ты войти в воду и толково «занырнуть», как очередной «Сэнмурв» под управлением пилота Сидорова—Петрова—Кузнецова с маху плюхался в воду. Глиссирующая громадина проносилась перед тобой в жалком полукабельтове. Ясное дело, в физиономию била крутая, чертовски энергичная волна. А еще, бывало, поднырнешь под нее – а по ушам тут же стеганет рев другого «Сэнмурва», который как раз выползает на взлет…

Так вот, привилегированный гарнизонный городок занимали привилегированные части. Во-первых, мы, то есть осназ. И во-вторых, наши ближайшие конкуренты: десантно-штурмовой батальон.

Испокон веку осназовцы и десантники – антагонисты. Мы – разные рода войск, цели и задачи у нас – разные.

Но мы – элита, и они – элита.

И хотя делить нам, казалось бы, нечего, склоки между моими циклопами и десантурой случались часто. Играло ретивое.

Начальником сержанта-скандалиста оказался старлей удивительно располагающей внешности. Я его видел до этого пару раз мельком. Фамилия у него была Горичный.

То ли он выглядел старше своих лет, то ли был за какую-то провинность понижен в звании, но на типичный лейтенантский возраст он никак не тянул. Я бы дал ему двадцать восемь, если не тридцать.

По моему мнению, его подчиненный, сержант Русинович, нуждался в хорошей порке, поэтому, представившись, я сразу же расшумелся:

– Ну и куда это годится?! Пришел, устроил скандал! На ровном месте! Вы его засадите на гауптвахту! Чтобы хорошенько подумал над своим поведением!

– Погодите, капитан. Так что с нашим самоходным минометом?

– Его экипаж из вашей же дивизии забрал. Вчера. Сказал, что по приказу комдива.

– Так это же моя машина. Моей батареи.

– Ну это вы со своим комдивом решайте. Моим подчиненным в ремвзвод поступил самоходный миномет на базе БТР «Тарпан». Вы почему-то собственную колесную базу ремонтировать не умеете. А мы – умеем. Мы вам его, можно сказать, по дружбе отремонтировали. А ваш…

– Да, отремонтировали… Спасибо! А потом отдали неизвестно кому!

– Почему же неизвестно? В другую батарею вашей дивизии. Наверное, ваше начальство решило, что там он нужнее… В общем, я не вижу оправданий поведению вашего сержанта! И прошу его примерно наказать! И имейте в виду: я за этим прослежу!

Старлей вздохнул и посмотрел на меня каким-то «неслужебным» взглядом, как на чужого докучливого ребенка. Будто я от него, от лейтенанта, полдня домогаюсь: «А почему небо синее?»

– А это не вы тот самый Степашин, который первым саркофаг ягну нашел? На Беренике? – внезапно спросил он.

Я опешил.

– А откуда?.. Разве рассекретили?

– Не только рассекретили, но уже и в книгах пишут! Я «Памятку о ксенорасе ягну» читал, так там сплошной Степашин…

Свежую «Памятку о ксенорасе ягну» я взял в руки один раз, позавчера. Но тогда нас сдернули по тревоге, эскадру «Сефид» душить, так что прочесть успел едва ли полстраницы.

– Ну уж прямо «сплошной».

– Про ГАБ там, конечно, больше написано… Но и про вашего брата-осназовца немало. Прямо завидно! И вот я еще думал, когда читал: «Смелый человек этот Степашин!» А смелые люди – они веселые. Улыбнитесь, капитан! Вы чего злой такой?

– Да при чем тут злой! – вспылил было я. Но спохватился, что веду себя и впрямь не очень адекватно. – Извините, старлей. Наверное, это вы злиться должны. В самом деле, надо было за вами послать, когда ваш миномет забирали…

– Надо было… Ладно, это наша головная боль, не ваша. Слушайте, я еще вас про Беренику спросить хотел. Можно? Вы садитесь, – пригласил он.

Наш разговор происходил в глухом закутке ангара, где в ряд стояли самоходные минометы и другие машины батареи. Сбоку от крайнего стояночного места была воздвигнута кустарная стена. Тем самым непоседливой десантуре удалось выкусить из ангара небольшую комнатенку. В нее поместились стол, три походных раскладных стула и неизбывный железный шкаф стиля «День М».

Вот на свободные раскладные стулья лейтенант и кивнул, приглашая меня рассказать о Беренике.

Береника…

Там было интересно.

Береника – это планета в системе Альцион. Далеко от Солнца, шесть тысяч световых лет. Ничейная звезда, ничейные места, их даже чоруги своими не считают.

Там ягну хоронили паладинов. Но мы тогда не знали таких слов: ягну, паладины…

И ГАБ не знало. Агентство стояло перед мрачным фактом: обнаружена свежая, очень опасная ксенораса. С ксенорасой был один бой – зато прямо в Солнечной системе, возле Титана. А стало быть, материнскую планету этой ксенорасы надо отыскать. Дабы если что…

И вот уже под Новый год, в декабре, ГАБ решило, что загадочную ксенорасу надо искать в системе звезды Альцион.

– Уж не знаю, как ГАБ вышло на Альцион. Там, в «Памятке», не написано, случайно? – спросил я Горичного.

– Нет. Пишут только, что «агентурные данные заставили заподозрить».

Я знал, кто был агентом ГАБ. И куда он был внедрен. И какие именно данные получил от своего агента товарищ Иванов. Но раз в «Памятке» не пишут – зачем я буду рассказывать такие сомнительные вещи о хорошем пилоте-гвардейце, верно?

– Ну, не важно. Летели мы с Грозного, на «Левиафане» – бывшем пиратском рейдере, который захватили осенью в Тремезианском поясе. «Левиафан» по заказу ГАБ отремонтировали. Там разместились флуггеры, пилоты, офицеры ГАБ и мы, осназ.

– А что это за пиратский рейдер такой? – удивился старлей.

– Перестроенный контейнеровоз. Вы похожие наверняка во время войны видели.

Старлей кивнул.

– Ну вот. Короче говоря, мы прилетели к Беренике, «Левиафан» поднял флуггеры-разведчики. И долго ли, коротко, один из них гробанулся в горах, возле какой-то подозрительной пещеры. Мы получили приказ эту пещеру обследовать. Мы – это два взвода. Мой и соседний. А там еще все так неудачно сошлось… Я за три дня до того с подругой поругался. Сам не свой был. Злился очень. Ну и летим мы, а я думаю: вот мне сейчас башку ка-ак прострелят! То-то эта коза поплачет!

– Вы извините, конечно, капитан, – с виноватой улыбкой сказал Горичный, – но у вас и сейчас такой точно вид. Будто вы ищете, кто бы вам башку прострелил.

– Да ладно. – Я отмахнулся. – Это я просто на вашего сержанта злюсь.

– А что ваша подруга – на Грозном сидела?

– С чего вы взяли? На Земле.

– А ругались как? По Х-связи?

– Нет, я тогда в увольнение ходил. Мы с ней должны были в Певеке встретиться, это дыра занюханная на Ледовитом океане.

– Есть такая.

– Есть, есть. Так вот мы с Любавой договорились в Певеке пересечься. Ее корабль туда зайти собирался. Я прилетел с самого Грозного, привез ей белых ландышей букет… Шучу. На самом деле грозненскую орхидею красоты неимоверной. Плавучую. Если в тазик ее положить, она по тазику медленно так, романтично плавать будет. Достал через знакомых в комендатуре Новогеоргиевска. Ну и вот сижу я, жду, переживаю… У ног – тепличка с орхидеей этой, ее поливать надо каждые полчаса. А корабля нет. Звоню ей на борт – не берет трубку. Снова звоню – «канал закрыт». Ух, лейтенант, до чего плохо мне было! Пробую узнать, что с кораблем – а ничего! Никто ничего не говорит! Корабль очень важный, секретный, многие вообще делают вид, что о таком первый раз в жизни слышат!

– Это вы про «Урал» небось?

– Ну да… Э, постой, а ты откуда о таком знаешь? Может, ты мне и про Любаву расскажешь?! – Мои кулаки сжались сами собой, я вскочил на ноги. Теряя контроль над собой, я внезапно перешел на «ты».

– Во дает! – Лейтенант осмотрелся по сторонам, будто приглашая собеседников разделить его недоумение (хотя никаких «собеседников» не было). – Капитан, у меня жена есть. Ее Наташей зовут. Не знаю я никакой Любавы. Это раз. А два: вырос я там, на севере. Мальчишками еще на сопку забегали – поглазеть, как на горизонте «Урал» тучи скребет мачтой Х-связи.

– Извините… Честно говоря, я психую все время, потому что на днях снова с Любавой разругался. Понимаете, я ее люблю. А она меня как-то странно.

– Как это?

– Мне кажется, она для себя решить не может – нужен ей этот капитан Степашин или нет? Там у нее, на «Урале», выбор-то неплохой. Конечно, в основном старые пер… мнэ… перцы. Но и завидных женихов хватает. Всякие там каплеи, кавторанги, майоры, штатских спецов заносит не самого низкого полета… Как подумаю об этом, сразу напиться хочется!

– Может, вам надо тоже… Ну, не ограничивать себя так… Тут вот, в Синандже, есть варианты…

– Что значит «тоже»?! Вы на что намекаете?

– Ох, капитан, ну до чего вы все-таки нудный!.. Ни на что я не намекаю, забудьте. А вы вообще ей говорили, что любите ее?

– Говорил…

Горичный хитро прищурился.

– Уверены?

Уверенности у меня не было. Нет, ну то есть в известные моменты… Что-то я говорил, всякие нежности…

Вспомнить бы еще – что.

Видя мое замешательство, Горичный продолжил наступление:

– Та-ак. Тогда вот что: я вас сейчас везу на Пятак. Веду к знакомым связистам. Они вам любую сессию откроют, хоть с Советом Директоров… Ну почти. По крайней мере до «Урала» дозвонитесь – гарантия. И вы своей Любаве говорите: «Любава, я тебя люблю». Вы ее в жены взять хотите?

– Не знаю… Хочу.

– Значит, говорите так: «Я тебя люблю. Будь моей женой».

– Да бросьте, лейтенант… «Везу», «веду»… Мне неудобно. Давайте лучше по пятьдесят – и разбежались?

– Неудобно спать на подоконнике, товарищ капитан, – весело сказал Горичный и вскочил со своей походно-полевой сидушки. – А на Пятак я все равно собираюсь, у оперштадива свой миномет выручать.

Я уже внутренне сдался. Ладно, чего не съездить, в самом деле? Надо же нам что-то с Любавой решать наконец… И раз уж так всё сбежалось…

– Ну а по пятьдесят? – напомнил я.

– Пятьюдесятью вы не отделаетесь. За вами будет нормальная, полновесная бутылка. Но – делу время. Поехали, пока у Толика смена не закончилась. Толик – связист знакомый, – пояснил он, протягивая мне танковый шлем. – Вы мне про Беренику недорассказали.

Про Беренику я Горичному дорассказал.

Планета мерзкая, горячая, настоящие лавовые озера попадаются. Очень высокий естественный радиационный фон. Но это все можно пережить, благо, для того бронескафандры и придуманы.

Хуже всего было то, что мы за своей спиной настоящей силы не чувствовали. Агентство, похоже, само не ожидало, что удастся на Беренике что-то найти. Поэтому «Левиафан» на орбите планеты болтался один-одинёшенек, без охранения. И мы тоже оказались на Беренике совсем одни – ни других взводов осназа, ни танков, ни вертолетов.

И вот завис наш «Кирасир» над базальтовой пустошью. Выпрыгиваем. Где эта подозрительная пещера?

А до нее еще топать и топать! Это, значит, пилоты «Кирасира» получили приказ: от пещеры подальше держаться, как бы чего не вышло.

Ну ничего, дошли. К счастью, уже были предупреждены, что вход в пещеру прикрыт автономными пушками неизвестной конструкции. Поэтому обошлось без жертв.

Пока мы эти пушки вычислили, пока расстреляли – уже устали. А надо же еще по самой пещере лазить!

Зато в пещере… В пещере обнаружилось свежее захоронение разумного инопланетного существа.

А именно летательный аппарат длиной семнадцать метров – одна штука; инопланетное существо, мертвое – одна штука; личные вещи существа – много-много штук.

Это был пилот-воин ягну. Их позднее назвали паладинами.

Истребители, на которых они летают, тоже назвали паладинами, как видно, из экономии.

Пещера на самом деле была огромной. Но паршивое, фрагментарное освещение скрадывало масштаб. И истребитель-паладин показался довольно маленьким.

Зато покойничек нас так впечатлил, что, пока я скомандовал «Прекратить огонь!», саркофаг успел принять пуль двести.

Дело вот в чем. Саркофаг ягну – громадный прозрачный кристалл. Захороненный пилот висел в нем, как муха в янтаре.

При этом надо понимать, что такое ягну-паладин. Это помесь каракатицы, десятиметровой креветки и ночного кошмара с могучими ходильно-церебральными конечностями и множеством разнообразных ротовых и сенсорных щупов, которые задорно топорщатся четырехметровыми полированными пиками цвета натурального титанира.

Ходильно-церебральные конечности – назовем их щупальцами, хотя и не очень-то похоже – собраны у ягну в два пучка по четыре штуки. При этом ягну-паладину все равно, какие щупальца использовать для ходьбы, а какие – в качестве рук.

Так вот, «наш» паладин был зафиксирован в броске на врага. Он будто оторвался от тверди и летел на зрителя. Четыре его конечности были раскинуты в стороны, готовясь обхватить и задушить вас. А еще четыре – выброшены вверх исполинскими знаками вопроса. И вопросы эти не предвещали противнику ничего хорошего.

Стоит ли удивляться, что когда чудовище попало в поле зрения рядового Александренкова, он открыл ураганный огонь? Который, само собой, поддержали еще несколько циклопов.

Ну а потом что?

Посмеялись, начали ковыряться. Не нравилось мне, что занимаемся мы разграблением чужой могилы, но приказ есть приказ.

Прикинули, можно ли саркофаг вытащить и на «Левиафан» упереть. Получалось, что целиком – никак. Начали резать.

Пока одни резали, другие успели найти штук тридцать предметов искусственного происхождения.

– В «Памятке» пишут, вы нашли дневник пилота? – спросил Горичный.

– Да. Уютный такой дневничок… Собственно, по моему мнению, это был единственный ценный для нас предмет. Все остальное можно было не трогать… Я вам честно скажу, лейтенант: по сей день рад, что мы тот саркофаг не успели разрезать. Наши пилы прошли хорошо если сантиметров шестьдесят, это на общих масштабах – едва заметные надрезы… А тут – «боевая тревога»! С «Левиафана» передают, что ягну всполошились, их истребители замечены в атмосфере Береники. Пришлось нам из пещеры вылететь пулей. В общем, остался саркофаг как есть… Но я недаром Любаву вспомнил… Я кричу своим: «Уходите, я здесь останусь! Отвлеку их!» Идиотизм полный. Кого бы я отвлек? Куда? Но очень уж хотелось мне геройской смерти.

– Понимаю вас.

– Понимаете?

Не знаю, понимал меня Горичный на самом деле или нет. В этих вопросах я сам себя не всегда понимаю.

Вот, скажем, за день до того, как мы «Гиту» брали, в который раз подошла моя очередь на личный звонок.

Я отправился на флотский узел связи с твердым намерением наговорить Любаве всяких приятностей.

С «Уралом» меня соединили. Ура!

Говорю:

– Любавушка, котик, привет. Это Степа. Очень по тебе скучаю. У меня все хорошо. Каждый день купаюсь, загораю. Как ты там? Прилетай, может, ко мне? Военврачи везде нужны. А здесь лучше, чем на твоем «Урале». Природа красивая. Я вот подумал, есть сейчас возможность поговорить с одним генерал-майором ГБ. Очень серьезный человек. Думаю, ему твой перевод в Синандж устроить – раз плюнуть.

Х-связь – она всегда односторонняя (хотя и случается, что этого практически не чувствуется). Наговариваешь для начала побольше, все это отправляется через полгалактики твоему собеседнику. Сидишь ждешь. На том конце линии тебе что-то наговаривают. Оно прилетает. Смотришь картинку, слушаешь слова.

Потом отвечаешь, посылаешь, ждешь.

Ждешь по-всякому. Иногда долго, а иногда получается – разрывов почти нет.

В тот раз так и было: казалось, что мы говорим по обычному телефону, что не лежат между нами бездонные пропасти парсеков.

На экране появилась Любава. Раскрасневшаяся – явно бежала к ближайшему терминалу связи со всех ног.

– Лева! Привет! Я тоже соскучилась, умираю! Только не ври мне как ты там загораешь! Не ври! Я сегодня слышала, у вас там настоящая война!

«Что она могла слышать? – думаю. – Что мятежники пытались „Таганрог“ угнать? Тоже мне, „настоящая война“… И какая сволочь ей об этом рассказала?»

– Я за себя не боюсь, нет, ты не подумай! Но если я буду там, где-то в вашем Синандже сидеть, я же не смогу! Я каждое слово буду через себя пропускать, буду думать, что ты там, где-то в эту самую минуту, под пулями… Я с ума сойду!

– Любава, ты меньше слушай всяких дураков. Там у вас штабные – впечатлительные товарищи. Они из любой мухи умеют слона сделать. Не надо за меня волноваться. И никакой войны здесь нет…

И тут словно какой-то бес меня за язык потянул! Нет бы уже остановиться и на кнопку «Послать» надавить, я прибавляю:

– Конечно, там тебе, наверное, веселее, на «Урале», чем у нас на Синандже было бы… Что ни неделя – балы, вечеринки, ухажёры… Небось закрутила уже с каким-то паркетным генералом…

Ну и получил я в ответ. И «сволочь» я «бессердечная», и «псих», и «диагноз твой – бред ревности, это болезнь, и ее лечить надо, а не здоровых людей изводить!»

В общем, называется «наговорил всяких приятностей»… Болван.

Да вдобавок еще и сглазил – насчет «войны нет».

Пятаком у нас называли уютную, ладную площадь чуть в стороне от центра Синанджа.

Уж не знаю, почему называли. Одни говорили, что площадь круглая, как пятак. Оригинальное мышление! Будто только пятак круглый, а полтинник, например, квадратный…

Другие утверждали, что над площадью раньше висел на растяжках огромный серебристый диск с фравахаром – эмблемой конкордианских ВКС. И когда первые вертолеты наших оккупационных сил подлетали к Синанджу со стороны космодрома, один пилот сказал другому: «Гляди, Федя, какой пятак».

Я, правда, фравахара уже не застал. Нас загнали на Синандж только в июле, когда поступили первые тревожные сигналы насчет мятежной эскадры «Сефид».

Горичный, который в качестве городского транспорта использовал ни много ни мало свой командирский броневик, остановил машину возле четырехэтажного дома с нарядным фасадом, выкрашенным салатовой краской. Там раньше размещалась какая-то клонская штабная контора, а теперь сидели наши.

– Подождите пока здесь.

Он пошел договариваться со знакомым связистом, а я остался топтаться на тротуаре.

Мимо меня неспешно шествовала клонская семья: папа, мама, девочка лет семи и мальчик. Мальчику было годков пять. Он гордо восседал на белой игрушечной лошади с колесиками. Лошадка бодро жужжала и уверенно катилась вперед со скоростью пешехода.

Классная вещь! Я улыбнулся.

Отец семейства вдруг повернулся ко мне и что-то сказал. Разумеется, на фарси.

Переводчика у меня с собой не было.

– Извините, не понимаю. – Я развел руками.

Вероятно, он привык, что у каждого русского в Синандже есть с собой «Сигурд». Мужчина удивленно задрал брови и снова что-то сказал.

– Он спрашивает, – выручил меня Горичный, появляясь будто из-под земли, – правда ли, что полностью отменен комендантский час.

– Не знаю.

– А я знаю. Сегодня утром его действительно отменили. Ведь эскадре «Сефид» капут! – Горичный отвернулся от меня и донес ту же мысль до клона на языке фарси.

Впрочем, вряд ли этот конкордианец был клоном в буквальном смысле этого слова.

Судя по отлично скроенной одежде, да и по игрушечной лошадке (недешевая в Конкордии штука, я думаю), он и его семья принадлежали к одной из высших каст. Да и право на обзаведение детьми клонированным гражданам Конкордии предоставлялось ну очень редко, лишь за особые заслуги.

Выслушав ответ Горичного, отец семейства что-то скомандовал своим детям. Именно «скомандовал», у них с семейной дисциплиной строгач полный, особенно у пехлеванов.

Мальчик остановил лошадку, слез с нее. Девочка подбежала к нему, взяла его за руку. Они дружно что-то проскандировали – вероятно, стишок строк на шесть—восемь.

Я вопросительно посмотрел на Горичного. Старлей, похоже, сам обалдел.

Он присел перед детьми на корточки, попытался сделать серьезное лицо, сказал им что-то откровенно позитивное, подарил каждому по крохотному тубусу жевательного зефира «Вкусняшка».

На этом представление закончилось, клоны помахали руками и ушли.

– Что это было? – спросил я у Горичного.

– Это были новые веяния пропаганды, – ответил тот, рассеянно улыбнувшись. – Стихотворение. Причем не детское. Очень тяжелым, пафосным языком написано, я половину не понял. Но смысл такой, что пехлеваны с Земли мир спасли. Подчеркиваю: с Земли. И теперь все благоверные люди будут жить счастливо. Но для этого надо дружить.

– Ого. Это, что ли, наши пресс-офицеры балуют?

– Может, и наши. А может, и нет. Знаете, яхта из Хосрова недавно прилетела?

– Что-то краем уха…

– На ней прибыла женщина, заотар. Заотар высшей пробы, так сказать. Уже третий день выступает в местном Дворце Пехлеванов перед клонами. Аншлаг, говорят, полный. Кто-то из наших туда ходил, пилоты из второго гвардейского, кажется.

– Здорово. Так, значит, снова «Москва – Хосров – братья навек»?

– А как иначе? – Горичный развел руками. – Но вернемся к вашей проблеме… Значит, я договорился. Второй этаж, комната триста. По вашему офицерскому удостоверению вас обязаны пустить. Будут спрашивать – скажете, идете к подполковнику Курехину.

– Знаю такого.

– Тем лучше. Но вместо Курехина двигайте прямиком в трехсотую. Скажите: «Я капитан Степашин». Этого достаточно.

Так я и поступил.

Зашел, нашел, сказал. Дали мне терминал, открывают сессию Х-связи.

– Говорите, есть «Урал», – тихо сказал мне Толик.

Что говорить? Хорошо Горичному советы давать! «Я люблю тебя, давай поженимся».

Но это же как-то резко, правда? Или нет?

– Любава, солнышко, это Лева… Да что же мы с тобой все время ругаемся, а? Это потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё! В Синандже даже отменили комендантский час. Это мир, понимаешь? Сегодня же пойду поговорю о твоем переводе. Ты согласна?

Нет, думаю, нет, Лев, мало сказал. Еще говори! Ты же пулям не кланялся, чего перед девушкой любимой робеешь?!

– Помнишь, как мы с тобой на оленях катались? Я тогда подумал, что не бывает такого счастья, быть не может: встречаешь самую красивую девушку на свете, говоришь ей: «А не хотите ли прогуляться?» А она тебе отвечает: «Прогуляться? Давайте попробуем». Думал, не бывает такого счастья! И нет, вот оно, прямо в руках… Любава, я люблю тебя… Я прошу тебя… стать моей женой.

Я нажал кнопку «Отправить».

Ответа не было три минуты.

Пять минут без ответа…

Среди операторов пополз тревожный ропоток.

Восемь минут…

Многовато. Даже с учетом всех ретрансляций.

– Оно хоть отошло? – спросил я у Толика.

Тот не отвечал, шаманил над своим пультом.

– Отошло, – ответил он, поворачивая ко мне лицо с безвольно опустившимися уголками губ. – Отойти отошло, но… Подтверждение приема с Земли не получено. И последние передачи от дальних абонентов пришли с «мусором». Сейчас разбираемся.

Я провел в комнате номер триста еще полчаса.

Х-связи не было. Вообще не было. Не пришел даже обязательный контрольный сигнал.

– Мы только что приняли через спутник связи над Урмией… – Толика, казалось, пропустили через стиральную машину, он весь взмок и вместе с тем как-то помялся, что ли. – Ваше собственное…

Он явно не знал что сказать. Нажал на кнопку. На экране перед собой я увидел… свое лицо.

Капитан Степашин трагично задрал брови и заговорил:

– Любава, солнышко, это Лева…

Изображение распалось на хаотические черно-белые многоточия, звук размешался в цифровую кашу. Треск, крокозябры… Потом – временное просветление:

– …потому что я дурак… Ты права, тут было немножечко войны. На днях пришлось с автоматом побегать… Но теперь уже всё! Теперь точно всё!

Что верно, то верно – «всё». Вторая часть послания представляла собой ровный белый шум.

– Как это понимать? – спросил я у Толика.

– Н-не знаю… Такое впечатление, что волны… Исказились… Рассеялись… Остатки – от чего-то отразились… пришли обратно. Их принял наш спутник над Урмией.

– Отразились где? От чего?

Но ответа я не дождался. У меня в кармане зазвонил служебный телефон.

– Товарищ капитан, – голос Водопьянова был тревожен, – получен приказ. Рота переводится на строгое казарменное положение. Вы должны немедленно явиться на территорию части.