Онлайн чтение книги На пути "Тайфуна"
19 сентября. День

Сколько я еще проспал, не знаю, но показалось, что меня сразу же растолкали.

«Кто бы это мог меня так бесцеремонно будить?» – думал я, спросонья отмахиваясь рукой.

– Сашка, вставай, форму тебе приготовили, так что собирайся.

– А, это ты, Сергей, – пробормотал я, зевая и потягиваясь. – Вот непоседливый. Сам не спишь и другим не даешь.

– Давай, давай, – продолжал теребить меня комбат, – быстро приводи себя в порядок, и идем к командиру полка знакомиться, а потом там же и пообедаем.

К счастью, бриться меня не заставляли. Об этой проблеме я подумаю позже, когда будет время. Естественно, в двадцать первом веке я брился только электрической бритвой, а здесь у меня нет даже станка. Конечно, раздобыть клинковую бритву нетрудно, но не зря же ее называют «опасной». Когда я представляю себе, что придется подносить к лицу острое лезвие и елозить им туда-сюда, меня просто охватывает дрожь. Нет, конечно, я смогу себя пересилить и попробую побриться «опаской». Но вот какая будет реакция окружающих, когда все увидят мое исполосованное многочисленными порезами лицо, даже думать не хотелось. Ладно, потом навру Сергею, что всегда брился в парикмахерской, и попрошу его провести мастер-класс для «чайника». А еще лучше, потребую себе ординарца.

По дороге я заглянул к старшине и напомнил, чтобы бойцы почистили ствол сорокапятки, а заодно собрали стреляные гильзы и отправили их на склад. Свиридов, конечно, поворчал, но возражать не стал. Что поделаешь, пока артиллеристов нет, нам самим приходится заботиться о своей пушке.

Пока мы шли, командир вручил мне командирскую корочку и обрадовал меня новостью, что за ночь всех немцев с плацдарма окончательно выбили. Да я и сам заметил, что стрельбы на юге почти не слышно. Но всю мою радость омрачали мысли о грозном особом отделе, который позже переименуют в СМЕРШ. Разумеется, мне было известно, что басни о «кровавой гэбне» не имеют ничего общего с действительностью. Но я-то действительно появился на линии фронта без всяких документов, и нет ни одного человека, который мог бы подтвердить мою личность.

– Слушай, Сергей, – осторожно попробовал я выведать у комбата интересующие меня сведения. – А особист Соколова в лицо знает?

– Конечно, Танин его знает. Ты же не думаешь, что мы можем принять тебя без согласия особого отдела.

– И что, теперь там в отделе меня должны проверять? Но у меня же настоящих документов нет!

– Ну зачем же, тебя бой проверил. И ты сам видел, командиров в полку катастрофически не хватает.

Немного успокоившись, я открыл командирское удостоверение. Оказывается, Соколов был моим полным тезкой. Лицо на фотографии, конечно, не мое, но небольшое сходство имеется. Единственное серьезное отличие – это возраст. Мне тридцать шесть лет, а по документам только двадцать пять. Ну ничего, я и так выгляжу моложе своего возраста, а тут у нас еще и война, которая людей быстро старит – все измотанные, невыспавшиеся, в состоянии постоянного стресса. Так что с этой стороны ко мне никто не придерется. Но все-таки я сделал последнюю попытку жить по-честному.

– Серега, но может, все-таки меня мобилизуют официально, а?

– Ага, – вскипел Иванов, – и знаешь, что будет, когда в штабе дивизии услышат, что мы мобилизовали целого старшего лейтенанта?

– Эм-м-м? – безуспешно попытался я сформулировать глубокомысленный ответ.

– Драка будет, и серьезная, вот что. Ты вот что, полагаешь, что всем батальонам в дивизии так же повезло, как и твоему, получить в комбаты целого старлей? Как бы не так. Скажем, у наших соседей слева, в 259-м полку, вторым батальоном командует, насколько я помню, лейтенант Бочкарев.[2]За бои в сентябре 1941 года награжден орденом Красной Звезды. А тут вдруг старший лейтенант! Да тебя на куски разорвут, так что держи удостоверение и запоминай свои анкетные данные.

Штаб полка находился в уцелевшем подвале большого разрушенного дома. Присмотревшись, я понял, что дом был не разбомблен, а аккуратно разобран. Бревна были сложены в несколько слоев, чтобы служить дополнительной защитой, но издалека создавалась иллюзия развалин. Вход в подвал, естественно, замаскирован. Часовые у входа не маячили, а скрытно расположились в кустах. Так что первое впечатление было самое благоприятное.

Увидев, как я одобрительно рассматриваю расположение штаба, комбат с гордость заметил:

– Наш командир уже две войны прошел. Он у нас во какой!

Командир полка Козлов[3]В нашей истории погиб 28 октября 1941 года. оказался пожилым капитаном с военной выправкой. Вероятно, был призван из запаса, как и многие другие, решил я про себя.

Старлей на ходу буркнул «здравия желаю, тащ капитан» и юркнул к столу. Я вытянулся по стойке смирно, чего не делал уже лет двенадцать, и начал представляться:

– Товарищ капитан, разрешите доложить…

– Садитесь к столу, товарищ Соколов, – прервал он мое уставное приветствие. – Я хотел с вами познакомиться в неформальной обстановке. Да и ваш комбат предложил обмыть новое назначение, раз выдалось затишье.

Ах, вот почему у Иванова глаза были такие хитрые, а лицо обрадованное, когда мы сюда шли.

– Мы с вами побеседуем, я ознакомлю вас с текущей обстановкой и оценю уровень ваших знаний. Пока мы за столом, называйте меня просто по имени отчеству – Андрей Андреевич.

Хм, какой вежливый. Такое впечатление, что капитан раньше работал комиссаром и потому привык беседовать по душам с подчиненными.[4]Действительно, Козлов А. А. до войны был политработником. Впрочем, насколько я уже разобрался, офицеров, вернее средних командиров, как говорят в этом времени, в полку можно по пальцам пересчитать, и это не метафора. Так что каждый старлей сейчас на вес золота. Между тем Иванов уже самолично разлил по кружкам прозрачную жидкость из обычного чайника, нарезал хлеб и открыл несколько банок консервов. И как только он все успел за несколько секунд?

Заметив, что я не тороплюсь тянуться к кружке, комполка сам пододвинул ее ко мне:

– Вы, Александр Иванович, спирт пьете? По приказу ГКО теперь всем бойцам передовой линии ежедневно положены сто граммов водки в день, но нам пока вместо водки выдают пищевой спирт.

Я в общем-то не пьющий, но тут отказываться не буду.

– Наш ротный еще и не курит. Просто ангел, – одобрительно, но с ехидством заметил комбат.

– А ты, Сергей, когда на фронт прибыл? – поинтересовался я.

– Аккурат первого числа в составе 676-го маршевого батальона, так что как раз успел под раздачу наркомовских ста граммов.

Проглотив полстакана самодельной водки, я быстро запил чаем и приступил к мясным консервам.

– Ешьте больше, Александр Иванович, не стесняйтесь, – подбадривал меня капитан. – У нас за последние недели много раненых выбыло, а довольствие пока не сократили. Так что двойную порцию мяса мы иногда можем себе позволить.

Заметив мою усмешку, оба сотрапезника тут же вопросительно посмотрели на меня.

– Анекдот вспомнил, – пояснил я. – Командир посмотрел фильм про Чапаева и решил ему подражать. «Приходишь ты ко мне, – объясняет он бойцам, – а я чай пью, и ты садись чай пить. Или, приходишь ты ко мне, а я мясо ем, и ты тоже садись чай пить».

– Хм, а ведь я воевал под началом Чапаева в Гражданскую, – сказал капитан. – Внешне актер Бабочкин на него не похож, но вот стиль общения и фразы подмечены верно. Кстати, меня он чаем тоже поил. А его сына я встречал в июле под Невелем, где он командовал артдивизионом.

Когда мясо с хлебом исчезло, на стол выложили сухари.

– Печенье и масло из компайка мы в госпиталь отдаем, – пояснил Иванов. – Твой паек, кстати, тоже. Ты же не против?

Утолив голод, я начал потихоньку расспрашивать своих командиров:

– Андрей Андреевич, я хотел бы больше узнать о нашей части. И кто командует дивизией, если комдива сейчас нет?

– Обязанности командующего исполняет начштаба дивизии подполковник Ерошенко, пока не пришлют нового командира. А предыдущий – полковник Гвоздев погиб восьмого сентября.

Капитан достал газету и протянул мне. На первой странице была заметка о гибели командира 179-й СД в бою под Андреаполем.

– Где? – я даже закашлялся и ошарашенно смотрел на газету. Это же битва византийцев с готами. Тут что, одни попаданцы собрались?

– Этот город в пяти километрах к северу отсюда. А вы, конечно, вспомнили о битве при Адрианополисе в 378 году, когда в сражении погиб римский император Валент. – Козлов мягко улыбнулся, усталость сошла с его лица, и стало ясно, что ему не больше сорока пяти лет.

Да, признаться, похожие названия городов сбили меня с толку. К тому же та битва тоже была с германцами, только с готами.

– Хм, надо сказать, ситуация тогда была любопытная, – задумчиво углубился капитан в воспоминания. – Римский император, правивший христианской страной, был язычником, а варвары, с которыми он воевал, были почти поголовно христианами.

– А вы образованный, – одобрительно заметил я.

– До революции я был поручиком царской армии. Конечно, не довоенным кадровым офицером, тех почти не осталось, но образование получил хорошее.

– А с началом войны вас призвали из запаса?

– Нет, я как надел военную форму еще в Первую мировую, так уже больше четверти века ее не снимаю.

Хм, кадровый военный, да еще с таким опытом. Повезло нашему полку. Вот только звание у комполка не соответствует возрасту.

– А… – я запнулся, – вас, наверное, в тридцать седьмом году посадили по ложному доносу, как товарища Рокоссовского, – я специально выделил слово «товарища», – а потом долго разбирались? Поэтому вы все еще капитан?

Увидев мое вытянувшееся лицо, он невольно усмехнулся.

– Сидеть мне, к счастью, не пришлось, а вот в звании действительно понизили. Ну что же, время тогда было суровое. Наш командарм – генерал Юшкевич, тогда тоже больше года провел в тюрьме. Его посадили как раз в самом конце ежовских репрессий. При Берии все дела начали пересматривать, но ждать Юшкевичу пришлось долго.

– Да, при Ежове обвиняли быстро, а вот чтобы разобраться во всех этих ложных доносах нужно несколько лет, – согласился я. – К тому же слабовольные командиры, которые признавали свою вину и подписывали доносы на сослуживцев, в большинстве своем были расстреляны, и опровергнуть свои показания уже не могут. Выживали в основном те, кто, как Константин Константинович, свою вину не признал.

Хотя капитан не показывал виду, но вспоминать о репрессиях ему, наверно, было не очень приятно. Поэтому я перешел к более актуальным проблемам.

– Андрей Андреевич – попросил я. – Расскажите о нашей дивизии. Какой боевой опыт имеется у командного состава и рядовых бойцов, и где соединение сражалось?

Капитан грустно улыбнулся.

– Опыт есть, но большинство командиров погибли или в госпитале. Поэтому-то мы вам так рады. До войны наша 179-я дивизия дислоцировалась в Литве, недалеко от Вильнюса. Личный состав корпуса в основном пополнялся местными жителями, и в первый же день войны они начали дезертировать и даже стреляли в своих командиров. Как оказалось, литовцы заранее готовились к войне и с помощью предателей в наших рядах организовали нападения на штабы и склады.

– И чего им надо? – вспылил комбат. – Мы им Вильнюс вернули, который поляки у Литвы отняли, а они предали.

– Наш комдив заранее принял все меры предосторожности, так что литовцам было трудно дезертировать, – продолжал свой рассказ Козлов. – Потом дивизия отступала через Белоруссию. В начале июля пришло пополнение, и, отправив ненадежных литовцев на восток, соединение заняло оборону у Невеля, прикрывая Великие Луки. Вот как раз в это время я и получил назначение в наш полк. Тогда против наших шести дивизий немцы бросили шестнадцать, в том числе три танковые и три моторизованные. Бои были очень тяжелые. Все командование дивизии погибло, включая начальника штаба и комиссара, кстати литовца. Как вы понимаете, при таком соотношении сил нам приходилось отступать. Самый тяжелый бой произошел 19 июля. В тот день бойцы нашей дивизии подбили пятнадцать танков, но нас оставалось слишком мало, и город пришлось оставить.

Капитан медленно отпил из кружки и продолжил:

– Но уже через два дня наша дивизия совместно со 126-й и с приданным 23-м мехкорпусом отбили Великие Луки обратно. Обратите внимание, мы одни из первых, кому удалось освободить город от немцев. Больше месяца наша армия продолжала удерживать позиции, и мы даже переходили в контратаки, но силы были на исходе. После полутора месяцев тяжелых боев в дивизии из восьми тысяч оставалось буквально несколько сотен человек без всякой техники и артиллерии. Хорошо еще, раненых успевали эвакуировать.

– А ведь бойцы, раненные два месяца назад, уже начинают возвращаться в строй, – заметил Сергей – Жаль, что нет приказа, требующего направлять военнослужащих после лечения в свои подразделения.

– У соседей дела обстояли не лучше, – продолжал капитан. – В мехкорпусе не осталось ни одного исправного танка. Среди командиров потери тоже были очень большими. Так что не удивляйтесь, что ротой командует старшина, батальоном старлей, а полком капитан.

– Дивизия действительно героическая. – Я с уважением посмотрел на своего командира. – И старшина мой не обычный хозяйственник, который может только портянки подсчитывать, а самый настоящий боевой командир. Фактически – заместитель командира роты.

Немного помолчав, Андрей Андреевич снова вернулся к воспоминаниям.

– 22 августа немцы сосредоточили в одном месте две танковые и четыре пехотные дивизии, прорвали фронт и начали замыкать кольцо окружения. На следующий день мы получили приказ прорываться, пока противник не успел укрепиться. После выхода из окружения нам успешно удалось отбить танковую атаку, хотя при этом погиб начальник штаба дивизии капитан Мельцер, руководивший боем. Оторвавшись от противника, дивизия отошла на северо-запад. В сентябре нас пополнили маршевым батальоном, дали немного пушек и гаубиц.

Освободив часть стола, Козлов расстелил на нем карту.

– Теперь мы держим оборону вот на этом изгибе Западной Двины. Нашей обескровленной дивизии достался участок километров десять-двенадцать. Фашисты периодически пытаются форсировать реку в разных местах. Особенно туго нам пришлось восьмого числа, когда погиб наш второй комдив. Снова были большие потери, от 618-го артполка ничего не осталось. Закрепиться на нашем участке берега немцам не удалось, но вот южнее у них был плацдарм, откуда можно наступать вдоль железной дороги прямо на Ржев. Для ликвидации плацдарма мы с соседями направили по одному полку, так что здесь оборона еще сильнее ослабла. Вот германцы вчера этим и воспользовались. Если бы им удалось прорваться, они нанесли бы удар на юг – в спину 259-му полку нашей дивизии, который вчера вытеснял врага с восточного берега. Но, как мне доложили, к утру плацдарм освобожден полностью, а руководил операцией командующий 22-й армией генерал Масленников. Кстати, день наступления он выбрал очень удачно. 15 сентября немцы праздновали день национального флага и по случаю красного дня начали большое наступление, как на нашем участке, так и на соседних. И, разумеется, понесли большие потери. Поэтому к обороне они не были готовы.

А это для меня было новостью. В наше время я очень часто читал о том, что советские командиры якобы бросали на убой войска по случаю красных дней, а вот о том, что немцы действительно так делали, наша демократическая пресса почему-то никогда не упоминала. Интересно, почему в своих воспоминаниях маршал Конев не очень хорошо отзывался о Масленникове? Возможно, просто командующий фронтом плохо представлял себе ситуацию на местах, а командующий армией не понимал общего замысла фронтовой операции.

– А кто наши оппоненты?

– 102-я пехотная дивизия 23-го армейского корпуса, под командованием генерал-лейтенанта Яна Ансата. Они же защищали плацдарм. Но хотя по фронту нашей дивизии противостоит только один полк, по численности он превосходит нас раза в три. Впрочем, за последние сутки соотношение значительно улучшилось.

– Да, немцы свои части сейчас активно пополняют, и укомплектованность доходит до девяноста процентов, – блеснул я своими познаниями военной истории. – К тому же штатный состав у них тысяч шестнадцать-семнадцать человек, плюс полторы сотни орудий и почти столько же минометов.

– Верно, – кивнул комполка. – Насколько мне известно, в начале месяца в 102-й дивизии насчитывалось более шестнадцати тысяч человек, но теперь они только за три дня потеряли на плацдарме две с половиной тысячи человек убитыми.

Очень даже неплохо для сорок первого года. Я вспомнил, что до начала октябрьского наступления немцев на Москву 22-я армия твердо удерживала свои позиции и отошла только по приказу, когда бронированный клин 1-й танковой группы прорвал фронт южнее, и появилась угроза окружения. Задумчиво рассматривая карту, я заметил:

– Немцы напрасно пытаются закрепиться на этом берегу. Они только несут ненужные потери в бесплодных атаках, так что по большому счету нам это выгодно.

– Вот как? – немного удивился Козлов. – Потери на плацдарме у противника действительно большие. Затрудненность в подвозе боеприпасов, окружение с трех сторон и отсутствие места для маневра привели к тому, что германцы отступают, хотя обладают численным преимуществом по сравнению с нашей ударной группой. Но почему вы считаете, что германцам нет смысла лезть на левый берег?

Я попросил достать карту центральной части России и стал объяснять:

– Танковых соединений у врагов здесь нет, боевые порядки растянуты, и основной удар будет проходить южнее. Там немцы сосредоточивают свои танковые группы, а на каждую дивизию приходится участок всего три километра. Если танки прорвут фронт и вклинятся далеко на восток, то нашей армии обязательно отдадут приказ отходить к новому рубежу обороны по линии Осташков – Селижарово – Олонино, имея задачу не дать немцам прорваться к нам в тыл. За этой оборонительной линией расположена следующая, прикрывающая Ржев. Мы уже научились вовремя отходить в случае охвата противником и угрозы окружения. Новые рубежи готовятся уже давно, правым флангом они упираются в озеро Селигер и верховья Волги, так что можно рассчитывать, что там мы немцев окончательно остановим. – То, что на Ржевском рубеже наша армия не удержится, упоминать не стоило.

Капитан, выслушивая мои откровения, все больше удивлялся, откуда у обычного старлея запаса такие сведения о стратегических замыслах вражеского командования и о системе наших оборонительных рубежей, но слушал он не перебивая.

– Судя по тому, – продолжал я – что дивизия до этого отходила на северо-восток, то наша следующая позиция будет где-то в районе Сычевки, на берегу Волги. В любом случае для нашей дивизии этот рубеж будет последним. За Волгой для нас земли нет. – Эта такая привычная в наше время фраза произвела на всех сильнейшее впечатление. – Но надеюсь, до этого дело не дойдет, и мы будем удерживать рубеж по Западной Двине. Жаль только, что от нас мало что зависит.

– Сашка, – не понял моей мысли Иванов, – ты что огорчился, что попал на спокойный участок фронта?

– Спокойной здесь обстановку назвать, конечно, нельзя, и сражений еще будет предостаточно. Но основные бои, от которых зависит исход войны, будут происходить в другом месте.

Между тем капитан, вспомнив о чем-то важном, снова развернул карту с расположением нашей дивизии.

– Да, еще хотелось бы рассказать, что мы узнали от ваших новых пленных. Начальника нашего особого отдела срочно вызвали в штаб армии, но переводчик допросил все троих, и они рассказали много интересного.

– Троих, а четвертый где? – заволновался я. Неужели сбежал?

– Умер от потери крови. Так вот, как вы знаете, бои за плацдарм были очень тяжелыми и упорными. 102-я немецкая дивизия задействовала в них всю свою артиллерию. Поэтому командование германского корпуса распорядилось, чтобы соседняя 251-я дивизия, атакующая Андреаполь, выделила дивизион гаубиц. Это было по большому счету в их же интересах. Они понимают, что стоит нашим войскам закрепиться на правом берегу, то мы сможем угрожать им с юга. А вот если с помощью огневой поддержки нас здесь потеснят, то тем самым облегчат немцам задачу по взятию города. Все делалось в спешке, командование дивизии успело направить только две батареи и лишь часть тыловых команд. К счастью, ко времени начала вечернего наступления они все равно не успели. К тому же немцы пожадничали и выделили мало автотранспорта.

– И оказались правы, – усмехнулся Сергей. – Весь свой выделенный транспорт они потеряли.

– Кроме этого, командир дивизии еще вернул батарею полковой артиллерии, которую временно забирал у 232-го полка для обороны плацдарма. Туда еще входят две 150-миллиметровые гаубицы, которые вы тоже уничтожили.

– Странно, – поразился я. – В дивизионной артиллерии 105-миллиметровые гаубицы, а в полковой – 150-миллиметровые. Жаль, что у нас не было возможности захватить все орудия.

– Да вы и так много сделали. Гаубицы со всем запасом снарядов мы отправили в распоряжение дивизии, а четыре пушки останутся в нашем полку. Я попробую поскорее найти для них наводчиков. Но это еще не всё. Оказывается, что один из пленных офицеров лично ездил к командиру 102-й дивизии на согласования и знает новое месторасположение штаба. Вчера, после того как немцев стали активно теснить, генерал Ансат перенес его, а заодно и штаб вашего любимого 232-го полка, в маленький хуторок недалеко от деревушки Фомино. Это примерно в четырех километрах к западу отсюда.

– Сколько человек охраняет хутор?

– Пленный точно не знает, но, наверно, человек сто. Видимо, неполная рота, поредевшая во время недавних боев. Всех мирных жителей оттуда, естественно, выселили. Но атаковать мы не сможем, – сразу предупредил капитан мой вопрос, – германцы успели укрепиться, и всего нашего полка для атаки недостаточно. К тому же, пока мы будем штурмовать вражеские позиции, к ним успеет подойти помощь. Не забывайте, что недалеко в селе находятся два или три батальона, пусть и изрядно потрепанных.

– Товарищ капитан, – перешел я на официальный тон. – Сегодня нам точно известно расположение штаба дивизии, а завтра его, вполне возможно, перенесут. Когда немцы узнают, что мы захватили в плен артиллерийского офицера, то поймут, что он нам все рассказал. На подготовку нового места для штаба много времени не понадобится. Считаю необходимым обстрелять хутор как можно скорее, и лучше всего этой же ночью.

– Идея хорошая, – одобрил командир, – и для ее реализации нам выделят один дивизион 122-миллиметровых гаубиц 619-го гаубичного полка и минимум десять-двенадцать выстрелов на каждое орудие. Полагаю, этого вполне достаточно. Но с наших позиций хутор не просматривается, на карте он не обозначен, и без корректировщика мы штаб, скорее всего, не накроем.

– А авиация нам не поможет?

– Нашей ударной группе на плацдарме придали авиадивизию смешанного состава, и несколько самолетов они, конечно, согласятся послать на такую цель. Но до вечера бомбы им завезти не успеют.

– В таком случае мы пошлем корректировщика на западный берег. Как вы полагаете, товарищ капитан, с какой стороны нам лучше идти?

– С юга нельзя, – задумчиво ответил комполка, водя карандашом по карте. – Хотя наш полк и укрепился на правом берегу в Данилово, но рядом полно немцев. С востока от наших позиций переправляться тоже не стоит. После вашего ночного рейда немцы должны стать умнее и наверняка выставят больше постов. Вот что, я предлагаю произвести вылазку с севера, близ Андреаполя. Германцы сейчас постоянно штурмуют город и знают, что у защитников еле хватает сил обороняться. Поэтому они не ждут атаки, подступы не минируют и много постов не выставляют. Вот только с рациями у нас плохо. В полку только одна 6-ПК. Чтобы найти вторую, нужно согласовать, по крайней мере, с начальником штаба дивизии, и неизвестно, когда ее пришлют. Да и не разрешат нам тащить рацию в тыл врага.

– А среди трофейного имущества раций разве не было?

– Почему же, были, даже две. Специалисты из батальона связи вместе с переводчиком сейчас пытаются в них разобраться. Но, к сожалению, они стационарные.

– Странно, должны же у артиллеристов иметься переносные аппараты для корректировщиков.

– Совершенно верно, просто корректировщики вместе со своими рациями вовремя уехали в полк, и еще одну радиостанцию забрал офицер, поехавший в штаб дивизии.

– Товарищ капитан, но телефон и пара километров провода найдутся?

– Это я могу обещать.

– Тогда предлагаю следующий план: нашу рацию вместе со связистом мы оставляем на переднем крае южнее Андреаполя, и радист будет поддерживать связь с гаубичным полком. Еще дадим ему полевой телефон, а сами поползем вот в этот лесок в тылу у немцев. При пересечении переднего края немецкой обороны провод будем маскировать, а дальше в маскировке необходимости нет. Если какой-нибудь патруль и заметит провод в темноте, то решит, что он ведет к своему посту. Потом отходим в лес примерно на километр, выбираем высокое дерево, с которого видно село, и начинаем корректировку.

– Выполнить этот план будет нелегко, но другого выхода действительно нет. Что касается командира группы, то, как я понял, вы претендуете на это место. Конечно, нужно бы вам отказать, но ваша ночная операция была проведена весьма успешно, а штаб представляет собой очень важную цель, ради которой можно рискнуть. Так что…

Закончить комполка не успел, потому что в дверь негромко постучали:

– Разрешите, товарищ капитан.

Судя по петлицам младшего лейтенанта НКВД, это явился наш особист Танин, которого я так опасался.

– Разрешаю.

– Проходи, а то мы уже заканчиваем пирушку, – радостно приветствовал вошедшего комбат. Похоже, Иванов был на «ты» со всеми, кроме командира. – Тебе штрафную за опоздание.

Сергей еще раз разлил всем из спиртового чайника, но мне, к счастью, на донышко. Дождавшись, пока оперуполномоченный полка выпьет, комбат, даже не дав ему закусить, тут же спросил:

– Есть какие-нибудь новости?

– Да нет, меня вызывали в армейский отдел для инструктажа по перебежчикам.

– Странно, – удивился комполка. – После того как от нас забрали литовцев, в нашем полку такой проблемы больше не было. Дезертирства, правда, случались. Хотя в бою точно не скажешь – погиб боец, в плен попал раненным или на самом деле сбежал подальше в тыл, но вот именно дезертирства не припомню.

– У нас не было, а вот на некоторых участках фронта такие случаи происходили: начитается несознательный боец вражеских листовок и по глупости поверит тому, что там пишут. А потом ночью перебегает к врагу и сам, представьте, сам сдается в плен. В нашей дивизии народ, конечно, сознательный, да и река здесь. Но вот кое-где, к сожалению, такое происходит все чаще.

– Вот значит, как бывает. – Козлов помолчал немного и медленно начал рассказывать: – Мы-то в окружении только один раз и были, да и то сразу вышли. А вот некоторые части по три раза попадали и выходили с боями. Я беседовал с некоторыми из таких товарищей. Они рассказывали, что когда у окруженцев заканчиваются боеприпасы, продовольствие, медикаменты, а линия фронта далеко, то многие бойцы, слабые духом, от отчаяния бросали оружие и сдавались немцам. Их можно понять, хотя и не простить. А вот как можно сдаться без окружения, я вообще не понимаю. Хотя в Империалистическую было намного хуже. Тогда у Германии еще не имелось механизированных частей, не было стремительных прорывов танков и быстрых окружений. И все-таки миллионы наших солдат тогда сдавались в плен.

– Мне некоторые фронтовики рассказывали, как бороться с перебежчиками, – опять не удержался я от демонстрации послезнания.

Услышав про интересующую его тему, особист первый раз внимательно посмотрел на меня, и этот внимательный взгляд мне не понравился.

– Несколько смелых бойцов берут компактное оружие – пистолеты, к примеру, а если есть, то и автоматы, прячут под одеждой или закрывают котелком. Они идут к немецким позициям, размахивая листовкой-пропуском и крича «нихт шассен, битте бред» и прочую ерунду. Немцы сейчас, в начале войны, еще непуганые и думают, что большевики вот-вот побегут сдаваться в плен. Поэтому они радуются и принимают всё за чистую монету. Наши бойцы спокойно подходят к передовому посту, еще и спрашивают, где проход в минном заграждении, а потом открывают огонь и спокойно отходят. – На самом деле я читал, что такие случаи были в 1943 году. Но тогда в 1941-м этот трюк тем более должен был прокатить. – Несколько таких акций на разных участках фронта, и немцы сами начнут стрелять в перебежчиков. Может быть, стоит протолкнуть эту идею наверх, как вы думаете?

– Здорово, – восхитился особист. – Наверно, это была частная инициатива на местах, потому что я об этом ничего не слышал. Пойдемте, товарищ старший лейтенант, поможете составить мне рапорт с вашим предложением.

Мы прошли в соседний подвал, где располагался особый отдел полка. Лейтенант знаком предложил мне садиться и немного помолчал, не зная, как начать разговор. Я решил ему помочь, благо что свою легенду для такого случая заранее придумал.

– А что, если сынок какого-нибудь высокого начальника не захотел отсиживаться в тылу и решил сбежать на фронт. Не все же берут пример с товарища Сталина, который отправил своего сына на войну простым лейтенантом.

– Старшим лейтенантом, – машинально поправил энкавэдэшник. Наверно, его специально инструктировали, на случай, если Яков выйдет из окружения.

Минуты две мы сидели молча. Я ждал следующего хода Танина, а он все продолжал размышлять.

– Ищут вас, товарищ Соколов, – наконец, решился особист. – Нас специально вызывали для инструктажа в особый отдел армии, так как информация сугубо секретная.

– Интересно, и под какой же фамилией меня ищут, – усмехнулся я.

– Вы правы, фамилию нам не назвали.

– Тогда откуда вы знаете, кто именно вам нужен. Может, я такой не единственный?

– Наверняка не единственный. Но в данном случае ориентировка точно была на вас. Сказали, что появится человек недалеко от Андреаполя, возможно в старинных доспехах, и станет нам помогать. Про вашу кольчугу мне уже доложили, о том, как броневик подбили, тоже. А трофейные гаубицы и пленные офицеры нашему полку не каждый день достаются. Выходит, это вы!

– Всё верно, – протянул я удивленно. – Хотя ума не приложу, как о моем появлении узнали. Ну ладно, теперь ваш долг сообщить обо мне куда положено и увезти меня куда следует.

– Мой долг воевать с фашистами и помогать всем, кто с ними воюет, – возразил Танин. – А вы воюете превосходно, так что ваше место здесь.

– Ну, это не нам решать. Эх, если бы наверняка знать, зачем меня ищут. Если для того, чтобы Генштаб прислушался к моему мнению, то я смогу принести пользу всему фронту. А если для того, чтобы запрятать меня подальше, то лучше остаться здесь. Вот что, товарищ уполномоченный, предлагаю такой вариант: этой ночью мне нужно провести очень важную операцию по уничтожению штаба вражеской дивизии, а утром вы уже сообщите обо мне наверх. А отсрочку объясните тем, что искали мою кольчугу, чтобы точно удостовериться в моей личности. Кстати, она лежит в моем блиндаже.

Поколебавшись, Танин признал доводы разумными и операцию срывать не захотел:

– Хорошо, так и сделаем. А рапорт с вашим предложением по предотвращению предательства я действительно сейчас напишу.

Вернувшись в штаб, я продолжил обсуждение моего плана:

– Теперь надо найти кого-нибудь из местных жителей, хорошо знающих этот лесок.

– Петров, – обратился командир к адъютанту, – вызовите бойцов Весельчаковых.

Адъютант выскочил, а капитан снова повернулся ко мне.

– Знатоки леса сейчас придут. Разведчиков сколько попросите?

– Хватит и двоих. Если нас обнаружат, то и десять человек не помогут. Главное, чтобы ходили бесшумно. Нам не «языка» надо брать, а просто пройти незаметно туда и обратно. – Хм, я прямо как хоббит Бильбо. – Хотя достаточно, если мы только дойдем туда и уничтожим штаб.

– Товарищ капитан, по вашему приказанию бойцы Весельчаковы прибыли, – доложил адъютант.

Заметив мое удивление, в который уже раз за сегодняшний день, командир пояснил:

– Я же четверть века в армии и давно понял, что местные жители всегда знают больше, чем указано на карте. Да и карты у нас зачастую старые, а то и вовсе отсутствуют. Поэтому всегда стараюсь держать рядом людей, хорошо знающих данную местность.

– А если вас назначат командующим фронтом, то вам придется собирать целый полк таких знатоков местности, – пошутил Сергей. Настроение у него было веселое, а за меня он нисколько не боялся, так как был полностью уверен в успехе.

Весельчаковы спокойно ждали, вытянувшись по стойке смирно. Судя по всему, это были отец и сын. Я прикрыл папками позиции наших войск – мало ли, вдруг они в плен попадут, и подозвал бойцов к карте.

– Вот где-то здесь расположен хутор, в котором находится немецкий штаб, – пояснил я. – В крайнем большом доме. С нашего берега эта местность не просматривается. Поэтому, чтобы артиллеристы могли попасть в него из гаубицы, мы должны вот здесь пройти через немецкие позиции, затем в этот лесок, найти там высокое дерево и с него корректировать огонь.

Весельчаков-младший взял карандаш и нарисовал точку:

– Вот тут есть подходящее дерево. Оно стоит на пригорке, очень высокое, и залезть легко. С него все окрестности видно. Я… – паренек осекся и посмотрел на отца. Видно было, что он опасается его больше, чем командира полка. – Мы… с Лешкой поспорили, что он не залезет. А он и то залез, хотя увалень редкий.

– Я проведу корректировщика, товарищи командиры, – вмешался старший боец. – По этому лесу я силки на зайцев ставил, еще когда он барам принадлежал. И война у меня уже не первая. А он вот, – кивок в сторону сына, – еще рекрут неумелый. А старый конь борозды не испортит.

– Хорошо, – быстро согласился я. Было видно, что капитан сомневается, но идти-то мне, так что выбирать напарников буду я сам. – Подойдите к вещевому складу полка, выберите немецкую форму нужного размера и возьмите автомат.

Теперь следовало договориться с разведчиками 178-й дивизии, чтобы они показали нам проход в тыл врага. Не успел капитан поговорить с ними по телефону, как явились наши полковые разведчики, возглавляемые старшиной, исполняющим обязанности командира разведвзвода. В мое распоряжение предоставили рядового Осипова и сержанта Смирнова, в которых с первого взгляда можно было признать ветеранов.

Разъяснив задачу, я приказал им тоже подобрать себе немецкую форму. Свое трофейное оружие у них уже было, причем не абы что, а новенькие МП-40. Также напомнил им взять с собой мешочек с золой или углем, чтобы потом не тратить время на поиски. Разведчики немножко удивились, но зачем нам понадобится уголь, они догадались сразу.

Рассматривая карту с расположением немецких подразделений, я размышлял о том, что они могут предпринять после уничтожения штаба. Враги сейчас и так деморализованы тяжелыми потерями и вынужденным отступлением. Если к этому еще прибавить гибель командного состава дивизии и полка, то немцы могут не выдержать и удариться в бегство. А в случае окружения даже есть вероятность, что они могут сдаться в плен. Хотя на последнее особо рассчитывать не приходится. Сейчас только 1941 год, а у нас просто нет столько войск, чтобы окружить село Синичино, где укрепились остатки 232-го полка. И тут я вспомнил об одном фокусе, который удачно применяли наши войска в начале войны.

– Товарищ капитан, в дивизии имеются тягачи или тракторы?

– У артиллеристов есть по крайней мере один работающий.

– Хотелось бы минимум два. Нельзя ли раскулачить 178-ю дивизию, обороняющую Андреаполь? В конце концов, за ними должок – мы их от целого немецкого дивизиона избавили.

– Хорошо, думаю, нам не откажут. А для каких целей?

– Накроем их брезентом и приделаем палку для имитации пушки. Как только стемнеет, надо будет переправить наши эрзац-танки и одну-две роты пехоты на правый берег, и сразу же после этого начинать обстрел штаба. Одновременно открываем огонь по Синичино из минометов, а если есть возможность, то подключим и артиллерию. Тем временем тракторы должны как можно громче шуметь и имитировать танковую атаку. На открытое место они выезжать не будут, а если их кто-нибудь и заметит, то в темноте и издалека не поймет, что это такое. Еще можно будет хором прокричать «Ура». Наша задача минимум – это не дать фашистам прийти на помощь своему штабу. Если немцы не полные идиоты, то они не захотят выходить из своих укрытий и бежать к лесу под огнем противника. Поэтому часть наших сил мы отправим к хутору, чтобы уничтожить всех штабистов, оставшихся в живых, и поискать какие-нибудь важные документы.

– А задача максимум? – поинтересовался комбат.

– Заставить фрицев наделать в штаны и выйти с поднятыми руками.

– Сашка, а ты думаешь, получится? – оживился Сергей. – Вот было бы здорово взять в плен почти целый полк.

– Я слышал, что тракторами на южном фронте румын очень хорошо гоняли. Но немцы более дисциплинированные. Так что все, на что нам можно надеяться, это заставить их сидеть как мыши в норе и носа не высовывать.

– Хорошо, попробуем, – согласился комполка. – Кто там ночью в лесу разберет, настоящие танки или нет. Товарищ Иванов, думаю поручить это задание вашему батальону. Если дозорные у реки вас заметят, обстреляйте их и продолжайте переправу. Увидев большой отряд, германцы предпочтут отступить к своим укреплениям, и до утра оттуда не выйдут. Тем более что артиллерии у них не осталось. Надо только решить, где будете переправляться.

– Если мы сможем найти пару сотен мешков, то можно будет устроить скрытую переправу, – предложил я. – Насколько мне известно, лето было жарким и почти без дождей. Река обмелела, и тут должно быть много бродов, пусть и довольно глубоких. Набиваем мешки землей, складываем из них опоры для переправы так, что до поверхности воды останется сантиметров двадцать или тридцать. Сверху кладем доски, естественно, привязав их к мешкам или к камням, чтобы не всплыли. Если расстояние между опорами нашего подводного моста будет около метра, то река не запрудится, а тягачи смогут спокойно проехать. Речка не такая уж большая, так что все можно будет сделать очень быстро.

– Почему бы не поднять опоры повыше, чтобы нам не пришлось мокнуть лишний раз?

– Ну, переправа нам еще понадобится, а если настил будет видно, то немцы ее разбомбят.

– Так, с переправой мы определились, – заключил комполка, – еще попробую уговорить штаб соседней 29-я армии помочь нам. Они очень умело применяли обходные маневры в ходе последних боев, так что надеюсь, наша идея им понравится.

Решив все вопросы, я тоже отправился на склад выбирать себе форму по росту. Старую, заляпанную кровью, надевать не хотелось.

Через полчаса явился корректировщик – младший лейтенант артиллерии Гусев, вместе со связистом, несшим два телефона и катушку провода. Так как у нас было много трофейных биноклей, то я раздал по одному разведчикам, не забыв и себя, любимого. У артиллериста сразу загорелись глаза, когда он увидел цейсовскую оптику, и я великодушно согласился с ним поменяться.

Сержант-разведчик быстро научил нас менять магазин на МП-40 и показал, как нажимать кнопку, чтобы разложить приклад. Распихав магазины по трофейным подсумкам, мы стали прицеплять их к амуниции. Оказалось, что это не так уж и просто. Крепить подсумки можно лишь к поясному ремню, и только под наклоном градусов сорок. Довольно непривычно, но перешивать петли времени не было. Впрочем, такой способ оказался достаточно удобным. Но так как всем выдали по десять магазинов, а два подсумка, входивших в комплект, были рассчитаны только на шесть, то пришлось рассовывать оставшиеся по карманам. Мы попрыгали и еще раз переложили боезапасы поудобнее, чтобы и ничего не гремело, и ползти не мешало.

Наш маленький отряд вышел за три часа до заката, поэтому шли мы не спеша, обходя открытые места, где нас мог подстрелить вражеский снайпер. Мне уже рассказали, что именно так погиб командующий дивизией полковник Гвоздев. Он решил срезать путь и пройти через открытую местность, простреливаемую снайпером.

Немецкую форму надевать пока не стали, ведь нам еще километров пять топать по нашим позициям. Еще не хватало получить пулю от своих.

Как и обещал капитан, разведчики соседней дивизии нас встретили и провели на передовую позицию. Мы переоделись в немецкую форму, и любопытные солдаты, особенно молодое пополнение, обступили нас, стараясь получше рассмотреть эдакую диковинку. Я даже специально прошелся по окопам, чтобы подбодрить наших бойцов. Пусть видят, что немецкий зверь не так уж и страшен, что его тоже можно изловить и содрать с него шкуру.

Когда солнце уже стало садиться, мы достали мешочек с угольками и начали намазывать себе лицо и кисти рук. Местные разведчики, не раздумывая, тоже последовали нашему примеру.

Связист еще раз проверил работу телефона, повторил условные сигналы, и мы поползли. Местность была лесистой, и в сумерках здесь легко можно было пробраться незамеченными. Как я понял, на нашем участке немецкие посты были довольно редкими, и особых проблем не ожидалось. К тому же было видно, что разведчики на местности ориентируются великолепно, и маршрут хорошо изучили. Честно говоря, я был рад спихнуть проблему пересечения линии фронта на других, и думал только о нашем батальоне, которому, возможно, скоро предстоит бой. Впрочем, уже через пару сотен метров ерзанья по земле никаких мыслей в голове, кроме как о избитых локтях и коленях, уже не оставалось.

– Товарищ старший лейтенант, – одернул меня сержант, – не пыхтите так сильно. Немцы рядом.

Черт, я что, действительно шумлю больше всех? Мало того что я не привык к такому способу передвижения и выбился из сил, так мне надо еще и за дыханием следить! Но постепенно, приглядываясь, как ползут профессионалы, я приноровился повторять их движения, и оказалось, что ползанье – не такое уж и утомительное занятие. Правда, автомат у меня висел на спине, в отличие от разведчиков, держащих оружие в руках. Но ничего, со временем научусь и этому.

Приблизившись к немецким позициям, мы изменили темп движения. Теперь каждые пятьдесят метров разведчики останавливались и долго прислушивались. К счастью, опасности пока не было. В крайнем случае, если нас засекут, мы сможем по телефону скорректировать огонь минометов и успеем отойти обратно. Но все обошлось, участок действительно оказался спокойным. Стрельбы здесь почти не было, осветительную ракету немцы запустили только один раз, и то далеко в стороне, так что мы даже не останавливались. Все время попадались заросли кустарников и небольшие рощицы, поэтому уже метров через триста после пересечения передовой мы встали и дальше пошли пешком, лишь немного пригнувшись.

Обещанная Весельчаковым роща действительно стояла на бугорке. Хотя в темноте сам холмик не было видно, но мы почувствовали, что тропинка пошла в гору. Несмотря на темноту, старожил этих мест уверенно подвел нас к большому дереву. Дойдя до цели, я вздохнул с облегчением, потому что провод в катушке уже заканчивался.

Скинув сапоги и аккуратно положив автомат, я ухватился за толстую нижнюю ветку и начал карабкаться на дерево. Артиллерист, не снимая со спины катушку, полез за мной. Уже минут через пять он сидел на самом верху и поудобнее устраивал телефон в развилке ветвей. Когда мне удалось забраться на соседнюю с ним ветку, лейтенант доложил мне, что связь работает, цель обнаружена и опознана, а дивизион готовится начинать пристрелку.

– Ну, приступай, Гусев, задай жару фрицам, – подбодрил я артиллериста. Мне же осталось только достать старый потрепанный бинокль и наблюдать за происходящим.

Естественно, никакого хутора я в темноте не нашел. Младлей несколько раз показывал мне направление, куда надо смотреть, пока я случайно не заметил несколько огоньков, почти незаметных за стеной деревьев. В бинокль стали видны темные строения с освещенными окнами и серые фигурки солдат, расхаживающие вокруг.

– Вот немцы сволочи, не заботятся о светомаскировке. Ну мы им сейчас подсветим, – бурчал я, довольный, что пока все складывается удачно.

Свиста снаряда с такого расстояния было не слышно, поэтому сначала я заметил яркую вспышку, чуть не ослепившую меня через стекла бинокля. Секунд через пять долетел грохот разрыва, и сразу же, но уже потише – буханье от выстрела гаубицы.

– Перелет двести тридцать. – При десятикратном увеличении оптики дистанция полтора километра это не расстояние. Хутор был виден как на ладони, и артиллерист спокойно корректировал огонь своего орудия.

Секунд через двадцать за лесом снова вспыхнуло, но я уже смотрел без бинокля. Теперь снаряд лег всего метрах в тридцати от цели, и в третий раз отстрелялся уже весь дивизион. Стена огня накрыла цель, и я засомневался, что там кто-нибудь может выжить. Как и обещал капитан, всего по хутору произвели двенадцать залпов. Теперь вместо сплошной стены огня осталась только россыпь огоньков, отсюда кажущихся игрушечными – догорали остатки домов и сараев, разбросанных взрывами по окрестностям.

Уже спускаясь вниз, я решил, что обратно лучше не идти – всполошенные ночным обстрелом немцы наверняка усилят бдительность. А вот прогуляться в сторону штабных развалин не мешало бы. Разведчики согласились со мной, что там нас может ждать много интересного, и мы трусцой отправились к хутору, ориентируясь по отблескам пожара.

Уже на подходе стали слышны взрывы со стороны села, которое сейчас должен был осаждать наш батальон. Моего скромного опыта уже хватало, чтобы отличить разрывы больших снарядов и маленьких мин ротных минометов. Потом добавилась трескотня пулеметов, сильно ослабленная расстоянием.

Прежде чем выходить к хутору, расположенному на открытой поляне, мы залегли в зарослях и внимательно его осмотрели. Целых строений, естественно, не осталось. Повсюду были разбросаны горящие бревна и доски, виднелись остовы сгоревших легковушек и грузовиков.

Как можно было ожидать, почти все обитатели фашистского логова погибли или были тяжело ранены. Несколько выживших, видимо находившихся в дозоре, хлопотали вокруг развалин, вытаскивая уцелевших офицеров. Заслышав шаги со стороны своих позиций, они ничего не заподозрили, а немецкая форма позволила нам спокойно приблизиться метров на тридцать. Ну, а больше ничего и не требовалось. Семь автоматов с близкой дистанции, когда противник не ожидает нападения, не оставляли немцам ни единого шанса.

Бойцы разошлись парами, чтобы отыскать выживших, и хлопки выстрелов говорили о том, что такие здесь еще были.

К счастью, раненый офицер, которым немцы занимались перед нашим приходом, сидел в сторонке в тот момент, когда мы открыли огонь, и наши пули его не задели. Я подошел к нему, настороженно озираясь по сторонам – в развалинах могли скрываться недобитые фашисты.

В знаках различия вермахта я не разбирался, но, судя по роскошным погонам, пленный был высокого ранга. Это хорошо, как и то, что его раны на плече и на голени, очевидно, были не опасны для жизни.

Офицер тут же начал что-то быстро рассказывать, показывая на себя. Видимо, доказывал, что он важная птица, которую не нужно убивать. Насколько я уловил из его бормотания, он был полковником и начальником штаба дивизии.

Убедившись, что опасности нет, я достал ракетницу и выпустил сигнальную ракету желтого цвета, показывая, что здесь свои. Об этом мы заранее условились с Ивановым. Хотя по первоначальному плану после корректировки артогня я должен был возвращаться обратно тем же путем, каким пришел, но запасные варианты отхода мы тоже предусмотрели. В ответ над лесом, меньше чем в километре отсюда, взлетела зеленая ракета. Это означало, что наш отряд уже на подходе. Тем временем бойцы уже закончили зачистку остатков хутора и теперь разошлись дальше, проверяя, не осталось ли дозорных поблизости.

Вдруг один из разведчиков стремглав помчался ко мне. Я тут же упал за ближайшее бревно и выставил автомат, ожидая, что по нам вот-вот начнут стрелять.

– Товарищ старший лейтенант, там… там… – боец не мог подобрать слова, – там такое.

Я встал, стряхнул пепел, прилипший к одежде, и спросил:

– Опять мирных жителей убили?

– Да, там, в овражке… лежат… весь хутор… всех расстреляли… даже не закопали.

Судя по скривившемуся лицу полковника, он прекрасно понял, о чем идет речь, и опять быстро забормотал, видимо, оправдываясь.

– Вот сволочи! – Я глубоко вздохнул несколько раз и скомандовал: – Боец, смотрите внимательно вон туда, – и махнул рукой в сторону леса, после чего изо всех сил пнул немца по раненой ноге.

– Жить ты будешь, скотина, а вот ходить на своих двоих вряд ли.

Вдохновленный моим примером разведчик, видимо, считающий, что немец воет недостаточно громко, тоже решил поучаствовать в экзекуции.

– Товарищ старший лейтенант, посмотрите туда. Там, кажется, наши уже подходят.

– Боец, отставить избивать пленных.

– Но вы же…

– Вы разве видели, как я его бил?

Видя, что Осипов никак не может успокоиться, я стал объяснять ему текущее положение дел.

– Вот смотрите, товарищ красноармеец. Сначала мы взяли в плен унтера, допросили, и он рассказал нам о местонахождении вражеской батареи. Мы эту батарею захватили и взяли в плен офицера. Этот офицер уже рассказал нам, где находится штаб дивизии. – Я показал рукой на дымящиеся бревна. – Теперь этот полковник тоже расскажет нам много важных вещей, и со временем мы так и до Гитлера доберемся. А если его сейчас все начнут лупцевать, то он сдохнет, и мы потеряем важный источник информации.

Разведчику ничего не оставалось, как согласиться с моими доводами, но он все-таки не отказал себе в удовольствии сделать страшное лицо и рявкнуть на полковника по-немецки. Напугать офицера ему удалось. Резкий запах, появившийся после этого, перебил даже гарь пожарища.

– Вам же хуже, боец. Ведь его еще нужно будет нести. – Гримаса отвращения на лице Осипова показала, что перспектива тащить на спине воняющего фрица его не обрадовала. – Не бойтесь, так как немец ранен, то понесете его на носилках.

Тем временем младший лейтенант, собиравший разбросанные вокруг обгорелые бумаги, нашел что-то важное и тащил это на куске брезента. «Это» оказалось обезображенным трупом с остатками золотых шнуров на погонах и петлицах. Мы поднесли брезент поближе к офицеру, чтобы он провел опознание, но его сразу вырвало.

– Что, мразь, когда женщин и детей убивал, небось, так не тошнило, – кто-то со злостью прошептал у меня за спиной.

– …Генерал… Ансат… – смог я разобрать среди длинной тирады немецких слов.

– Так, этого мы тоже берем с собой.

– Есть товарищ командир, – разведчики сразу поняли мою мысль. – Надо же нам отчитаться об успешном выполнении операции.

– Теперь каски снимите. – Все удивленно уставились на меня. – Да нет, этот труп тут ни при чем. Просто наши сейчас уже подойдут. Еще не хватало, чтобы они в нас сдуру выстрелили.

Тем временем из леса действительно вышли десятка полтора человек и направились в нашу сторону. Подошедшие бойцы, естественно, оказались из моей роты. Видимо, они уже прочно завоевали репутацию «крутых парней», которые каждую ночь должны совершать рейды и приводить толпы пленных. Командовал маленьким отрядом сержант Стрелин, который специально сюда напросился, не без основания подозревая, что может встретить здесь своего ротного.

Я дал задание быстренько собрать побольше бумажек и папок, разлетевшихся по округе, после чего всем отходить.

Жаль, что нельзя подсчитать, сколько здесь трупов. Но после артобстрела более-менее целыми могли остаться только тела тех фрицев, кто прятался в подвалах, как это, видимо, делали генерал с полковником.

Пока бойцы обыскивали развалины, я раздумывал, идти сразу к реке или повернуть к селу, чтобы соединиться с основными силами. Но если все-таки предстоит бой, то два десятка солдат окажутся серьезным подспорьем для нашего малочисленного батальона. Поэтому я решил идти на соединение с Ивановым. Тем временем бойцы закончили с обыском и, загрузив вещмешки трофейными бумагами, подтягивались ко мне.

Неожиданно среди ночной тишины, прерываемой только потрескиванием горящих бревен, послышались громкие пьяные крики.

– А чево мне петь нельзя? Мы тута всех поубивали. И дальше фрицев бить будем. Э… эта… стрелять их будем.

Разведчики, до глубины души возмущенные такой безответственностью, тут же все выяснили и доложили мне. Найдя среди развалин чудом уцелевший ящик с бутылками шнапса, молоденький, всего лет восемнадцати, красноармеец не удержался и решил попробовать заграничное пойло. Натощак, да еще и в больших количествах, спиртное сразу ударило в голову, и буквально за минуту парень опьянел.

Бойцы столпились вокруг провинившегося, угрюмо ожидая решения командира. Каким оно должно быть, всем было понятно. Мне тоже было до слез жаль парнишку, но мы находимся в тылу врага, и тут не до сантиментов.

– Десять минут, – бросил я коротко. Воспользовавшись шансом, Стрелин сразу же активно принялся за дело. Достав фляги, бойцы влили молодому солдату в рот не меньше двух литров воды, чтобы спирт быстрее вымылся из желудка. Потом потащили к ближайшему роднику, и начали окунать его туда головой. Гимнастерку с него сняли сразу же, чтобы ночная прохлада помогла выветриться хмелю. Все наперебой начали давать советы, как можно быстро протрезветь, и тут же претворяли их в жизнь. Несчастного пьяницу покалывали штыками, давали нюхать нашатырный спирт, стреляли над ухом. Кто-то догадался травинкой пощекотать ему горло, чтобы несчастного стошнило, после чего опять заставили выпить уйму воды.

Как бы там ни было, но к концу отведенного срока боец довольно твердо держался на ногах и вел себя тихо. Теперь можно было выступать. Впереди шли мои бойцы, уже знавшие дорогу, а четверо разведчиков двигались сзади в роли тылового дозора. Взрывов и стрельбы уже не было слышно, и мы гадали, чем все закончилось. Наши не стреляют, потому что брать село штурмом мы не собирались. А вот почему не стреляют немцы, было непонятно.

Через полчаса стало видно, как за деревьями пробивается свет фонариков. Подойдя поближе, мы услышали радостные возгласы, перемешанные не совсем литературными фразами. Выходит, перестрелка закончилась для нас очень удачно.

– Вот черт, даже часовых не выставили, – выругался я в сердцах. – Мало ли тут еще немцев ходит.

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – это догнал меня сержант-разведчик, – по обеим сторонам тропинки в кустах дозорные прячутся. Замаскировались хорошо, я их заметил, только когда мы рядом прошли.

Когда мы вышли на поляну, нам открылось зрелище, греющее душу. Несколько сотен фашистов лежали на земле, со связанными за спиной руками, или же положив руки на голову. Мы со своим единственным пленным, нести которого пришлось все-таки моим бойцам, выглядели бледновато.

– Сашка, вот так и знал, что ты сюда придешь, – Сергей уже шел ко мне с улыбкой во все лицо. – Что это за дерьмо вы принесли, – брезгливо кивнул он в сторону брезента, тем не менее продолжая радостно улыбаться.

– Это их генерал, к сожалению, погибший при обстреле. Хотя, наверное, нечего его жалеть. А этот живой, просто он так пахнет. Нужно его скорее в тыл отправить. В моей роте раненые есть? – О том, что погибших нет, я, глядя на скопище пленных, даже не сомневался.

– Вроде нет. У нас всего человек пять поранило осколками, когда немцы стали по лесу из минометов лупить.

– А где все оружие?

– В селе осталось. Там сейчас наш 259-й полк прибирается. Нам же лучше. Им теперь трофеи перетаскивать и трупы убирать, а наши пленные сами пешком пойдут. – Было видно, что комбат себя утешал. Конечно, ему очень хотелось собрать горы трофеев, но толпа пленных тоже выглядела более чем впечатляюще.

– Какие будут дальнейшие указания, товарищ комбат?

– Пусть твои бойцы помогают связывать пленных. Да они уже и сами догадались, вон как стараются. – Веревок на всех не хватало, поэтому красноармейцы связывали немцев их же собственными ремнями.

Мы оба говорили нарочито равнодушным тоном. Сергею явно хотелось, чтобы его расспросили, как прошла операция. Однако меня немного обидело пренебрежительное отношение к моим «трофеям», поэтому спрашивать я не спешил. Но, в конце концов, это же был мой план, и моя заслуга здесь не меньше, чем у комбата. Поэтому я все-таки не выдержал первым и, пихнув его в плечо, весело спросил:

– Давай, рассказывай, пока время есть.

– Когда стемнело, мы тут же подтащили мешки с землей, доски и быстро навели переправу. Скрытно подошли к селу, вместе с нашими, так сказать, «танками». Когда артиллерия начала долбить их штаб, мы пока не стреляли, чтобы они убедились, что лишились командования. Фрицы засуетились, забегали и буквально минут через пять сформировали команду спасателей. Человек сорок с носилками и повозками потопали в сторону зарева. Естественно, мы их уже ждали. Стоило им отойти на километр, как мы со всех сторон дали очереди из пулеметов поверх голов и крикнули «Хендэ хох». Эти незадачливые спасатели так и сделали. Руки вверх задрали и дрожат.

Я представил эту картину, и усмехнулся.

– Ну еще бы. Ночь, лес. Штаб уничтожен, со всех сторон пулеметы стреляют. А что, никто даже не попытался в темноте скрыться в лесу?

– Дураков не оказалось. Ну мы этих быстренько разоружили и занялись основными силами. Над селом пустили трофейные осветительные ракеты и стали бить по нему из минометов. Наша трофейная батарея тоже постаралась. Так приятно было, когда немцев немецкими же снарядами лупили. Жаль только, что боеприпасов у них не так много, – Сергей вздохнул.

– Ничего, еще раздобудем. Зато у гаубиц по четыре боекомплекта, а это девятьсот снарядов.

– Ну вот, мы постреляли, немцы ответили из своих минометов. А потом мы подогнали тягачи поближе, чтобы было хорошо слышно, как ревут двигатели, имитирующие танковую атаку. Ну и предложили немцем сдаваться. Они не отвечают. Мы возобновили обстрел, и теперь еще открыли огонь из пулеметов. Артиллеристы, как мы с ними и договаривались, тоже начали стрелять, как только увидели, что мы ведем огонь. И тут мы как гаркнем наше «Ура!». Лежим под деревьями, а сами кричим, как будто в атаку идем. Немцы засуетились и стали перебегать на другую сторону села, подальше от нас. И вдруг на той стороне тоже начинают стрелять и громовое «Ура» раздается. Это 259-й и 386-й полки подошли. Немцы стрелять перестают, оружие бросают, достают у кого что есть белого, и этими тряпками нам машут. Ну дальше все просто. Они из села выходят, руки кверху, а мы их сюда сгоняем и связываем. Кое-кто, конечно, там остался, но наши соседи гранатами и пулеметами их добили. Так как большинство пленных уже были у нас, то мы быстро поделили добычу: всех пленных нам согнали, а соседний полк оружие собирает.

– И сколько их тут?

– Пленных здесь, – Сергей указал рукой на поляну, – шестьсот пятьдесят. Больше сотни раненых мы уже в тыл отправили. Убитых еще считают, но никак не меньше полусотни.

Я прикинул, сколько людей насчитывается в наших крошечных полках и батальонах.

– Да ведь нас же меньше было!

– А то ж, – подтвердил комбат. – В 259-м полку три дня назад было всего 185 человек, а сейчас меньше чем полторы сотни. В 386-м, правда, почти пятьсот. Они же три дня немцев на плацдарме гоняли, хотя тех было в несколько раз больше. А тут у нас силы почти равны, село окружено, деваться некуда. Да еще штабы дивизии и полка уничтожены, а в лесу урчат страшные танки.

– Ну что же, повезло фрицам, останутся в живых. Теперь нам нужно было отконвоировать пленных в наш тыл. Мы отбирали по пятьдесят человек и в сопровождении десятка бойцов вели их к переправе. За рекой немцев заводили в ближайший лесок и оставляли там лежать на земле. Пусть отдыхают, сколько влезет.

Сдавать их было некому, и я начал раздумывать, что делать дальше с такой оравой. В первую очередь мы выделили два десятка бойцов, чтобы обслуживать импровизированный туалет. Нуждающимся немцам развязывали руки и пускали в маленькую балочку, находящуюся под прицелом пулеметов, а после связывали руки снова и отгоняли к остальным. Только к середине ночи прибыло несколько повозок с бойцами НКВД, и мы с удовольствием передали им самую грязную часть работы. К утру собралось уже достаточно энкавэдэшников и временно приписанных к ним тыловиков, чтобы можно было отправить пленных дальше в тыл. Наконец-то мы смогли вздохнуть с облегчением. Пусть теперь другие занимаются фрицами, а то нам даже нечем их кормить.

Конвоиры выстраивали колонны немцев, рассматривая их во все глаза, как в зоопарке разглядывают редких животных. Пока еще наши войска не были избалованы победами, и столько пленных сразу действительно было большой редкостью. Немцы, несмотря на поражения последних дней, не выглядели подавленными. Они смотрели надменно и явно были возмущены несправедливостью судьбы, не давшей им участвовать дальше в победоносном походе вермахта по России.

Вернувшись к своим позициям, я распорядился, чтобы старшина раздал бойцам сухпаек и фронтовые сто граммов, после чего позвал к себе в землянку весь сержантский состав, отметить успешное завершение операции. На этот раз мне удалось пить наравне со всеми, но праздновали мы недолго. Все были очень уставшими, и веселье быстро закончилось. Подняв еще один тост за Победу, сержанты разошлись спать, оставив недопитым половину спирта.