Онлайн чтение книги Найти человека
ИЗ ДНЕВНИКА ПОИСКОВ

Сидела на скучном собрании. Почти не слушала докладчика, вяло говорившего о культуре слова. Но когда в его речи услышала: «усилим поиски… мы до сих пор не нашли», я вздрогнула, будто он обратился ко мне с упреком, что я кого-то не разыскала. Для меня теперь слово «поиски» настолько связано с передачей «Найти человека», что я только так его и воспринимаю.

Никогда не надо терять веру в успех.

Николай Иванович Колесников искал брата, имени его не помнил. Откликнулся человек, который по всем приметам мог бы оказаться братом Николая Ивановича. Но вот в чем было препятствие — найденного тоже звали Николай Иванович Колесников. Трудно допустить, что родители дали двум сыновьям одинаковые имена. Я уже готова была отказаться от мысли, что они родные. Но выяснилось, что старшего Колесникова и в самом деле звали Николаем Ивановичем, а младшему Колесникову такое же имя и отчество случайно дали в детском доме.

После встречи два брата так и подписались под письмом:

«С приветом братья Николаи Ивановичи Колесниковы».

Некоторые считают нас волшебниками, переоценивают наши возможности. Один наивный товарищ просит обязательно найти его отца к Первому мая. И уж никак не позднее двадцать шестого, потому что это день его рождения.

Если бы все было так просто, так возможно…

Боюсь, что «Маяк» будет затоплен письмами. Они идут беспрерывно. По многим из них можно себе представить тех, кто их писал. Одни подробно, другие скупо рассказывают о своих переживаниях. Одни говорят громко, другие вполголоса. Иногда слышится не только живая интонация человека, но как бы слышен его вздох и даже виден жест. О горе и радости люди находят собственные слова, пускай и не всегда отвечающие всем правилам синтаксиса и грамматики.

«Мы бросились друг к другу и минут семь, обнявшись, плакали криком». Сказано угловато, но зато как живо и по-своему.

Вспоминаю свою няню, Наталью Борисовну Родичеву. Она дожила до глубокой старости, но речь ее не утратила живости, своеобразия. Она, конечно, говорила мне «ты», но когда разговор заходил о вещах, с ее точки зрения, деловых, — она тут же переходила на «вы». И так несколько раз в одной и той же фразе: «Я тебя жду, жду, дожидаюсь, чтобы сказать — вам звонили, обязательно вам на собрание. Да ты сперва сядь, попей чайку, а потом вы и пойдете, а то останешься не пивши, не евши».

Работая над письмами, позволяю себе только сокращения и некоторую перестановку фраз. Остерегаюсь править стиль — вместе с шершавой фразой может исчезнуть живая интонация. Пересказывая содержание писем, больше всего опасаюсь «беллетристических» комментариев, чтобы не разбавить глубину человеческих переживаний мелкой чувствительностью.

Почерк разборчивый, аккуратный, буква к букве, сразу видно, что пишет учитель. После демобилизации он вернулся к довоенной профессии, но война не стала для него прошлым. Естественно, что его, как учителя, особенно тревожили судьбы детей, и вот сейчас, через столько лет, его обжигает страшное воспоминание:

«Я своими глазами видел под древним Смоленском два колодца, доверху наполненных трупами детишек. Мы — взрослые мужчины, солдаты армии, не скрывая слез, плакали, как женщины… Вот что принес на нашу землю солдат Гитлера. Можно ли это простить? Нет, никогда!»

Подписано письмо так:

«Учитель 49-й школы г. Ростов н/Д. Гвардии майор запаса»»

Чудно у меня получается! Когда пришла пора заняться собственными воспоминаниями, я занялась чужими.