Онлайн чтение книги Найти человека
ЛЕВ ТОЛСТОЙ: «НУ-КА, ЧТО ТЫ ЗА ЧЕЛОВЕК?»

Статистика как наука меня никогда не интересовала. Мне кажется, что только теперь впервые я поняла значение и силу больших чисел. Сорок тысяч писем — такая цифра сама словно ведет к статистике.

Если бы заложить выдержки из писем в электронную машину, она дала бы совершенно точную информацию, например: в какие именно годы войны больше всего потеряно детей или сколько воспитанников детских домов получили высшее образование… Много сложнее разобраться в том, что за люди прислали письма, то есть ответить на толстовский вопрос: «Ну-ка, что ты за человек?. И что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь».

Попробую, ограничиваясь пока своими скромными человеческими возможностями, понять, что за люди писали эти письма и каким нравственным принципам они верны.

Прежде всего это люди с сильно развитым чувством родства. Для матери естественно всю жизнь искать своего ребенка, всегда живого в ее памяти. Но чем питается такое чувство у детей, давно ставших взрослыми? Они ведь часто не помнят ни лица материнского, ни голоса, но это нисколько не охлаждает их желания обнять своих родных. Детская тоска по родной семье остается в душе человека навсегда.

«Были ведь у меня отец и мать! Должен же я их найти!» — подчас письма начинаются подобными восклицаниями.

«Кем бы ни оказался мой отец, даже пьяницей, все равно приму его, лишь бы не показал себя предателем в войне с Гитлером.

О. И. Афанасьева»

Я заметила: многие сыновья и дочери, еще не разыскав своих родителей, все же думают о том, что они за люди, что сделали в жизни.

О. А. Цемирова пишет: «Мне очень хотелось бы знать прошлое моих родных, кем они работали, были ли у меня дед и бабушка, участвовали ли они в революции? Вот иногда вечером размечтаюсь о родных, которых никогда не видела, и кажется мне, что они были всеми уважаемыми».

Раиса Яковлева спешит рассказать: «Теперь я знаю, кто моя мама, знаю, что она честно трудилась в годы войны, награждена медалью за оборону Ленинграда».

Встретившись со взрослым сыном, мать и родные присматриваются к его характеру, ищут в нем хорошее, им важно, что же думают о нем другие.

«Трудно было узнать моего Володю, ведь он богатырь, а не мальчик. Но самое главное, что он не свернул с правильного пути… Его очень уважают товарищи.

Мать Коновалова»

«Неизвестный Юрий оказался мой сын Юра Кузьмин, которого я потеряла в первый день войны около города Гродно, когда садилась в машину и началась бомбежка», — пишет мать.

А тетя торопится добавить:

«Юра наш очень скромный. Пишу не потому, что он мне племянник, но так все сказали в общежитии.

К. С. Токарева»

Родные счастливы не только потому, что нашли своих близких, но и оттого, что те оказались достойными людьми.

То и дело упоминаются в письмах слова «мой долг», «считаю своим долгом».

«До сих пор мучаюсь, что еще не выполнила свой долг, не все сделала для того, чтобы найти младшую сестренку и братишку.

А. Т. Чурбанова»

Особенно обострено у бывших воспитанников детских домов чувство долга перед страной.

«На Красную площадь не носил меня на плечах отец, он погиб на фронте. Вырастила меня Родина, спасибо ей.

А. А. Симачев»

Родина взяла осиротевших детей на свои плечи и вырастила их, потому так искренне звучит: «Спасибо ей».

Часто из письма встает образ человека. Хотя говорит он не о себе и меньше всего озабочен тем, чтобы к себе привлечь внимание.

«То, о чем напишу, относится к моей жене Тане. Мы оба перешли на пятый курс. У нас есть дочка Галочка. Она в этом году идет в первый класс, для нас это большая радость. Мы считаем, что трудности уже позади, хотя, может быть, это и не так. У нас есть дочь, будут другие дети, — это то, ради чего стоит жить, трудиться… Я видел, какое впечатление ваши передачи производят на мою жену Таню. Какие чувства может испытывать человек, знающий только то, что он дитя войны… 1944-й год. Ефросинья Емельяновна Рымкевич, живущая в Вильнюсе, недалеко от железной дороги, среди раскромсанных бомбами кусков земли, увидела клочок цветной ткани. Она потянула его и увидала маленькую детскую ручку. Сама мать четырех детей, она быстро раскопала землю и извлекла бездыханное тельце девочки. Сердце еще билось. Она бросилась к колонке с водой, обмыла девочку, завернула в свой теплый платок и отправилась домой. Когда девочка выздоровела и спросили, как ее звать, она на русском языке ответила: «Таня». Было ей с виду около трех лет. Таню вырастили бездетные супруги Штельман. Она закончила семь классов, потом поступила в Каунасское ремесленное училище. Потом вышла замуж, родилась у нее Галя. В 1962 году случилось несчастье, умер муж Тани. Трудно ей было оставаться с Галчонком на руках, помогли товарищи, направили учиться в Киев. И здесь, в Киеве, мы встретились. Сейчас мы счастливы, Таня и Галчонок любят меня, я их… Я хочу, чтобы дети не росли без родителей, как выросли мы. И все же мне легче, чем Тане, у меня есть мать, я горжусь своим отцом, он был офицером Советской Армии, погиб под Ленинградом… Я от всей души желаю, чтобы Таня узнала что-нибудь о своем прошлом.

Борис Мартыненко»

За строками письма виден молодой, но уже сложившийся человек, с глубоким отношением к жизни, Пишет он о своем счастье, но мыслится оно ему много шире, чем личное благополучие.

Четырнадцатилетняя школьница из села Карай-Дубино свои мысли выражает почти с детской наивностью, но и у нее есть тоже свое ясное понимание, что такое счастье.

Судя по ее письму, она включила радио посреди передачи.

«Здравствуйте, дорогая… Извините, не знаю вашего ни имени, ни отчества. Я решила с вами посоветоваться. Понимаете, мне хочется делать людям полезное, что-то доброе… Как мне хочется к чему-то стремиться, чего-то искать и, наконец, видеть улыбку и слезы радости на лице человека… Да разве все опишешь, что у тебя на душе… И вот я в этом году кончаю восемь классов. Думаю поступить в фармацевтическое училище, но совсем мне эта профессия не нравится и никакая так не будет нравиться, как искать и находить. Но я совсем не знаю даже, как называется та профессия, как у вас, возможно, есть такие институты где-то в Москве, Ленинграде… Я бы решилась на все, лишь бы получить такую профессию, как у вас… Я без раздумий даже окончила бы десять классов.

Лена Дергачева»

Бросается в глаза, что почти все рассказывают о своей беде без жалоб, без позы. Чувство достоинства помогает им быть сдержанными. Не сентиментальны они и в проявлениях своей доброты. Не встречаю в письмах слов «бедный», «несчастный», «бедняжка». Пишут по-другому: «Если мои сведения смогут помочь такому-то, буду рад». Вмешиваясь в поиск, люди скорей деловиты, чем жалостливы, и потому помощь их действенна. Их вмешательство часто бывает решающим. Их-то я и называю «наша взрослая Тимуровская команда».

Есть люди, в которых «тимуровское начало» особенно сильно. Иван Иванович Берзин искал родных. После того как был объявлен розыск, Мария Ивановна Берзина просила выслать адрес Ивана Ивановича Берзина. Я надеялась, — может быть, она окажется его сестрой. Нет, через некоторое время выяснилось, что родство не подтвердилось. Но Берзин, узнав, что Мария Ивановна ищет своего отца, решил помочь ей. Помочь женщине, ему чужой, которую он никогда не видел. Без всякой ее просьбы он запросил учреждение, где могли знать об отце Марии Берзиной. Ему прислали ответ, что ее отец умер, но что несколько лет назад об отце Марии справлялся Владимир Берзин. Кто же он? Иван Иванович выяснил: Владимир — ее родной брат, и есть у нее еще брат Александр. По собственному почину Иван Берзин все распутал, уточнил, довел до конца и разыскал посторонней для него женщине двух ее родных братьев. И при этом он скромно сообщил:

«Итак, с помощью радио и при моем содействии Берзина Мария нашла своих братьев, а с Александром уже встретилась. А я… Как был один, так и остался».

Словно опасаясь обнажить свою боль, он поспешно добавляет:

«Я вам в упрек не ставлю, знаю, что данных для того, чтобы найти моих родных, очень мало…»

Многие из тех, кто мне пишет, наверно, были бы удивлены, если бы сказать им, что их письма, непосредственные, личные, по существу обращены ко всему миру. Они рады бы поделиться своими переживаниями после встречи с родными чуть ли не со всем светом. «Мне хочется рассказать всеми миру о том, что разыскали мою сестру.

Бэла Полищук»

«Всему свету сказать бы, что мы с мамой встретились.

Л. Топчая»

Не только радость, но подчас и тревогу свою и гнев они обращают ко всему миру.

Женщина рассказывает о себе, о своей материнской тоске по пропавшей дочери. И в конце страницы приписка:

«Собрали бы вы наши материнские печали и послали бы их Джонсону, пусть он вникнет, что такое война.

М. И. Корягина»

Наивные и в то же время гневные слова: «…Не хочу, чтобы моя дочь или чьи-нибудь дочери повторили мой жизненный путь. Нет, нет!..

Т. Малова»

Так боязнь за свою дочь вырастает в тревогу за всех детей.

Простая женщина вдруг выступает в письме как трибун. В ее устах даже слова, не один раз уже сказанные, звучат неожиданно и по-своему:

«…Как хочется крикнуть на весь мир: зачем война? Сколько она горя приносит! Хочется сказать всем женщинам — берегите мир, и жизнь будет без горьких материнских слез.

А. И. Рыбина»

Мысль о защите Родины многие тоже выражают по-своему. Особенно дети.

Молодая учительница пишет, что ее ученик, декламируя на школьном утреннике стихотворение Маяковского «Кем быть?», прочел:

Я в военные пойду, Пусть меня научат.

— Но у Маяковского не так сказано! — удивилась учительница.

— Знаю… Это я сам добавил, на случай, если война, — сказал мальчик.