Онлайн чтение книги Накануне
Глава 11. Тайная вечеря

Совещание открыл Милюков, ласково жмуря глаза за золотыми очками.

— Начнем с общей информации, я полагаю: целесообразно проверить, одинакова ли у нас оценка катастрофического положения, в котором находится родина.

Свечин прогудел в ухо Крымову:

— Кушайте, Александр Михайлович. По условиям трапезы приходится обходиться без лакеев: будем уж как-нибудь сами… Демократически… Водочки разрешите? Икры, балычку, омара? Или вот… заливное… Говорит Коновалов сейчас — изволите знать? Текстильный король, так сказать, руководитель московской биржи, первый друг и сотрудник братьев Рябушинских… «братьев-разбойников», как мы их зовем, хе! Между ним и Гучковым черноволосый — Некрасов, кадет. А рядом — Терещенко, сахарозаводчик, миллионер. Меценат — любитель искусств. Весь цвет литературы кормится около него. По партийности — и кадет, и народник. Чрезвычайно достойный человек.

Крымов ел с аппетитом: за день пришлось немало поездить, сгонять за город, на дачу к Бадмаеву, тибетскому доктору: тоже алексеевский друг, было поручение из Ставки. Пообедать так и не удосужился. Слушал он плохо, вполуха: говорилось знакомое, петое-перепетое газетными передовиками-щелкоперами. О разрухе, о том, что на фронт взяли 16 миллионов, то есть 47 процентов всех взрослых мужчин, притом самых работоспособных, почему народное хозяйство пришло в полный упадок: топлива нет, нет металла, заводы дают едва половину того, что нужно оборонной промышленности. Транспорт совсем развалился, продовольствия нет, надвигается голод, дороговизна растет день за днем, валюта упала почти на 30 процентов; долг союзникам дорос до восьми миллиардов. Государственные расходы превысили доходы в прошлом году на 76 процентов, а в нынешнем превысят на 160, если не больше, так как поступлений нет и не будет: страна разорена до нитки. Недовольство в массах растет, уже начинаются стачки, деревня ропщет… И даже в военных частях есть признаки брожения…

Крымов перестал жевать. Он перебил очередного оратора:

— За это Александра Ивановича Гучкова благодарите. Заводчики всей смуты — рабочие. А он их насадил к себе в Военно-промышленный комитет и цацкается…

— Виноват! — вспыхнул Гучков. — За Рабочую группу я заступлюсь. Надо сказать по чести — лучших союзников в деле обуздания пролетариата нельзя и желать… Если б не она — давно бы плотину прорвало…

— Было — прошло, — отозвался с того конца стола голос. — Генерал, по-моему, прав. Рабочая группа за последнее время стала не тем голосом разговаривать. Не сегодня-завтра и ее понесет. Собственно, пора бы и комитетских рабочих ваших, с прочими социалами вместе, за решетку.

— Да я и не спорю, — нервно сказал Гучков. — Под давлением рабочей массы… а она накаляется день ото дня, я это особо подчеркивал в своем выступлении, — и группа начинает сдавать… Я даже не возражаю против ареста… Пожалуйста! Но именно потому и необходимо круто повернуть руль. Пока Россия возглавлена безглавием Николая, никакого перелома быть не может. Наши доблестные союзники того же мнения. Более того: они ставят переворот непременным условием дальнейшей помощи, а мы без этой помощи не проживем и трех дней. Надо кончать. Мы ждем вашего слова, Александр Михайлович.

— Моего слова? — Крымов нарочито медленно отпил вина. — А что ж, собственно, говорить? Конечно же, ясно: России не такой царь нужен, как Николай.

Он снова взял бокал, как будто давая «гражданским» время продумать его слова.

— Злой карлик! — подхватил Свечин, довольный, что нашелся, наконец, сюжет, по которому и он может высказать компетентное мнение. Ничтожество, нуль! Я ж у него в эскадроне был младшим офицером, когда "возлюбленный монарх", будучи наследником еще, командовал… Даже как строевик — никуда… И ездить не умеет… Да и вообще — ничего. Покойный Распутин о нем прекрасно сказал: "Какого черта от него толка? Все равно, что права, что лева, — папаша ничего не понимает".

За столом засмеялись. Свечин окончательно вошел в азарт.

— С женщинами, и то… Мне Матильда Феликсовна рассказывала… Когда она еще с ним была, он каждый день приезжал, и можете представить, вместо нормального времяпрепровождения целые вечера играл с отцом ее, стариком Кшесинским, балетчиком, в дураки… А с ней — пас!

Крымов оглянулся на Свечина, брезгливо морщась:

— Вы бы, к слову, эту самую Матильду уняли, между прочим, если вы с нею водитесь… Она скандальные взятки берет за поставки артиллерийскому ведомству, благо великий князь Сергей Михайлович у нее нынче — очередной. Это же безобразие.

Милюков постучал ножом о тарелку:

— Я извиняюсь. Вы не находите, господа, что разговор принял несколько… партикулярный характер. Насколько я понял глубокоуважаемого Александра Михайловича, ему угодно уточнить вопрос о будущей смене.

"Понял, шельма, — с удовлетворением подумал Крымов и прихлебнул вина. — А ну-те?.."

Милюков продолжал, обращаясь к одному Крымову:

— В отношении формы правления — на данный, по крайней мере, момент разногласия между партиями не имеется: в отсталой, — и экономически, и культурно, и морально, — полудикой, темной и вшивой России единственным возможным государственным строем является строй монархический.

Крымов кивнул.

— Даже представители социалистических партий, — исключая большевиков, конечно: но это же не политическая партия, а секта, — не выдвигают в настоящее время требования республики. Конституционная монархия, стало быть. Вопрос только в кандидатуре на престол. И в данном отношении существует также полное единодушие: малолетний цесаревич Алексей, при регенте — великом князе Михаиле Александровиче.

Крымов нахмурился. Михаил? Это новость. Алексеев ничего подобного не говорил.

— Ви-но-ват! — перебил он, раздельно и веско расставляя слога. Армия… я имею в виду, конечно, офицерский корпус… наилучшей кандидатурой считает кандидатуру великого князя Николая Николаевича. Он о-ч-чень популярен в войсках, — даже среди солдатишек, — особенно после того, как по интригам немецкой партии — императрицы и ее присных — смещен с поста главковерха. И по характеру своему, будьте уверены, его высочество покажет класс: настоящий монарх.

Голос Милюкова прожурчал, мурлыкающий, ласковый.

— Виноват! В этом вопросе у нас полная, смею заверить, договоренность с генералом Алексеевым. Мы, конечно, относимся к его высочеству с бесконечным уважением, и первым актом нового правительства будет восстановление его в звании главковерха. Но в отношении трона у нас (он особо ударил на слове), союзников, твердое убеждение, что Михаил… именно, как вы изволили сказать, — по характеру…

"Оседлать думают, — соображал Крымов, поглядывая на топорщившиеся в такт речи милюковские белые усы. — Михаил рохля, колпак, действительно… И женат черт знает на ком… «Демократия». Ладно. Там видно будет. Михаил Васильевич согласился, стало быть, тут у него какой-то ход есть".

Гучков, переглянувшись с Милюковым, спросил вкрадчиво:

— Так как же, Александр Михайлович, прикажете понимать? Вы и ваши… я разумею: группа офицеров-патриотов, возглавляемая вами, — против?

Крымов пожал плечами.

— Должен доложить. Я и «мои», как вам угодно было выразиться, солдаты. Наше дело — вот!

Он выпростал эфесом вверх свесившуюся под стол, под белую, туго накрахмаленную скатерть, шашку, с широчайшим, едва не в ладонь шириной, клинком.

Клинок произвел впечатление. Лысые и расчесанные головы наклонились вперед. Терещенко прошептал что-то восторженно о былинах и о музеях. Как же иначе: он же — знаток, меценат. Крымов докончил:

— А по политической линии мы всецело доверяем генералу Алексееву. Если он согласен на Михаила, — пусть будет.

— В таком случае, — осторожно проговорил, следя за выражением крымовского лица, Милюков, — …и в отношении конституции вы согласны с… генералом Алексеевым: две палаты?

— Две, четыре, четырнадцать, — засмеялся Крымов. — Сколько угодно. Это же не меняет дела, поскольку я понимаю.

Милюков наклонил голову покорно:

— Остается, стало быть, условиться лишь о самом «действе»: как и когда.

Свечин встал и, неслышно ступая, подошел к двери. Приоткрыл, кивнул успокоительно. Нет. Никто не подслушивает.