Онлайн чтение книги Нарты. Адыгский эпос
СКАЗАНИЕ О НАРТЕ АШАМЕЗЕ

Было их четыре нарта:

Аша, да Имыс,

Да Насрен Длиннобородый,

Да Арыкшу-нарт.

Были все в родстве с прекрасной

Властной Сатаней.

Много лет семьей единой

Жил старинный род.

Кто посмеет нартов тронуть?

Лютый враг мечом

Нипочем кольчуги нартской

Не пробьет в бою,—

Прочь испуганно отпрянет,

Свянет, как трава.

Шла молва о храбром Аше,

Старшем среди них:

В состязаньях первый Аша,

Первым чашу пьет.

Только есть у Аши горе,—

В междуморье враг,

Коротыш-Тлебица мерзкий,

Сильный, дерзкий враг.

Жалобой его не тронешь,

Не догонишь вскачь,

Всех — от мала до велика —

Колет пикой он.

Кто к нему придет — погибнет,

Он придет — беда!

И стада он угоняет,

И детей, и жен

Похищает, в плен уводит.

Всюду бродит зверь.

Жжет он нартские жилища,

Рыщет по дворам.

Наконец собрались нарты,

Двинулись в поход,

За море врага угнали,

Там он и живет.

Говорят, что у Тлебицы

Кобылиц стада,

Стережет их непокорный,

Черной масти конь,

Скачет-рвет копытом землю,

Зеркало во лбу.

Говорят, однажды Аша,

Нартский богатырь,

Ширь морскую перепрыгнул,

Чтоб угнать стада.

Но тогда скакун ретивый,

Черногривый конь,

Быстрой молнией метнулся,

Пред Тлебицей встал,

Тот взнуздал его мгновенно,

Вставил в лук стрелу.

Разрезая мглу, помчались

Всадник и скакун.

С Ашей встретились у моря,—

Бились дотемна.

Суждена, знать, нарту гибель

На чужой земле —

Он в седле качнулся, ранен,

И упал с коня.

Но быстрее ветра альпы —

Нартов скакуны,—

Им — что море, что нагорье,

Что простор небес!

Труп схватил скакун могучий,

Тучей полетел…

Так в селенье прилетел он —

С мертвым телом конь.

Увидал коня Сосруко:

Друга нет в живых!

И Насрен с Имысом в горе,

Только вскоре гнев

Тяжкое сменил унынье:

"Будем ныне мстить!"

Оседлали буйногривых,

Поскакали вдаль,

Им себя не жаль для мести,

Дело чести их —

Отыскать убийцу друга,

Отплатить за смерть!

Как ни далека дорога —

Не свернуть с нее!

Первенец Аши, нарт Ашамез,

В день санопития был рожден.

С давних времен этот славный день

Днем испытанья для нартов был.

Счастье пытал в этот день юнец,—

Если храбрец был ловок, силен,

Если умело джигитовал,

Пикой до облака доставал —

Мужем считался с этого дня.

Ну, а к кому удача нейдет —

Тот через год состязайся вновь.

Первенец Аши, нарт Ашамез,

В день санопития был рожден.

В поле столы поставлены в ряд,

Яства стоят на круглых столах.

Нартов тхамада — умный Насрен —

Юношей нартских ставит в черед:

"Ну-ка вперед иди, кто конем,

Пикой, мечом умеет владеть.

Вам, вышивальщицы, здесь почет,

Тем, кто печет и жарит — хвала!

Нашим гуашам, и матерям

И дочерям, — почет на пиру…"

День, когда был рожден Ашамез,

Был санопития славным днем,

Днем испытания силы был,

Днем состязания нартов был.

Пробуют силу свою юнцы,

Как их отцы в былые года,—

Стрелы, свистя, попадают в цель,

Кто посильней — поднимает враз

Целые груды больших камней.

Пенье, и пляс, и борьба, и смех,

С седел не грех друг друга стащить.

За рукоять целый мир земной

Мог бы иной силач приподнять!

Тот на скаку сбивает мишень,

Этот ее на лету схватил,

Самый нескладный, разгорячась,

Мчась, поднимает с земли кисет.

Слышит весь свет счастливую весть, —

В честь Ашамеза гремящий Хох!

Красная чаша сано полна,—

Пейте до дна! Но юноши ждут:

Пусть назовут, кому первым пить…

Чашу двумя руками держа,

К нартам Насрен обратился: "Эй,

Мы на пиру веселом, друзья,

Не омочили еще кольчуг.

Входит в наш круг джигит молодой,

Надо его не водой омыть,—

Сано испить в его честь прошу.

Пусть он не знает

Счета годинам,

Будет достойным

Сыном отчизны,

Доблестным в битве,

Ловким в ловитве.

Делом всей жизни

Служит отчизне,

В скачке могучей

Мчится за тучей,

Будет единый

Взмах его равен

Сотне ударов!

Пусть не изменит

Нарту удача,

Горького плача

Пусть он не знает,

Пусть его око

Видит далеко,

Пусть его стрелы,

Метки, умелы,

Вдаль пролетают

Прямо, — не косо!

Пусть его просо

Будет обильным,

Кров будет мирным,

Скот будет жирным.

Пусть меж героев

Будет героем,

Бедному люду

Другом повсюду!

Пусть благосклонно

Горные склоны

Бог урожая,

Жизнь умножая,

В зелень оденет.

Пусть непрестанно,

В дождь и туманы,

В бурю и стужу,

Славы оружье

В кузнице Тлепша

Нарту куется.

Здравица наша

Первенцу Аши.

Хох!.."

Только тхамада отговорил,

Смотрят: младенец напружил грудь,

Бычьи срывает с себя ремни,

Будто они паутинки нить,

Ножками он колыбель сломал.

Даром, что мал — меж взрослых людей

Бегает по полу, как большой,

И позволения не спросил.

Сколько же сил у богатыря!

Видно, не зря он Аши сынок…

Мальчик берет копье, как большой,

Ловко дитя владеет копьем,

Пику искусно держит в руках.

Радость в сердцах у нартов кипит:

Значит, для битв дитя родилось.

Ласкова с мальчиком Сатаней:

Ластится к ней Ашамез-малыш.

И наклонился к нему Химиж:

"Ты отомстишь за гибель отца!"

Оком железным Сосруко-нарт

Видит в ребенке славу страны

И жеребенка дарит ему —

Пусть джигитует нарт на коне!

А Сатаней сказала: "Гляжу

И нахожу на его челе

Нарта приметы. У малыша

Витязя доблестного душа".

И подала ребенку копье,

Два острия у того копья.

"Это копье Тотреша, друзья,

Ведомо мне, что на всей земле

Мало кто сможет его удержать.

Ловкая стать, пригожесть лица

Для храбреца небольшая честь.

Крепость надежная не стеной —

Смелой душой героя крепка.

В сердце людей бессмертен лишь тот,

Кто за народ свою жизнь отдаст".

Дарит ребенку она свирель,—

В узкую щель пусть дует дитя!

Празднику-пиршеству нет конца,

Радостный Хох летит в небосвод,

Пляшет, поет народ молодой—

Юношей, девушек хоровод,

За руки взявшись цепью живой,

Пляшет родной огневой Удж-хеж.

Нарты к ребенку подходят. Все

Детской красе дивятся, берут

На руки чудо-богатыря.

"Вот кто умножит наш нартский род!"

Праздник идет своим чередом.

Длиннобородый Насрен глядит:

Мальчика вид растрогал его,

Душу объяла тревога вдруг —

"Не подглядел бы недобрый глаз,

Радости нас не лишил бы кто!

Чтоб не обдуло

Ветром ребенка,

Солнцем горячим

Не опалило,—

Жить ему в тайной

Темной землянке!"

Взял колыбель Ашамеза он,

Спрятал от глаз и от рук врага,

Всем дорога молодая жизнь.

Нету в землянку ветру пути,

Солнцу в нее не пройти никак.

Что принесут, то дитя и съест,

Знают окрест что растет герой…

Много ли, мало ли дней прошло,—

Только однажды кров земляной

Буйвол ногой пробил на ходу,

Солнце впустил в затененный дом.

Яркой полоской сверкает луч,

Словно то ключ ото всех дверей.

В люльке своей Ашамез опять

Стал разрывать тугие ремни,—

Всех искони привлекает свет!

На пол сойдя, топочет дитя,

Луч золотой освещает тьму,

Мальчик к нему подбегает: хвать!

Нет, не поймать луча нипочем.

Жарким лучом согрета щека,

Издалека он манит, шутя…

Бьется дитя, — не поймать луча!

Громко крича, Ашамез упал,

До крови, бедный, расшибся весь,

Еле дыша на полу лежал,—

Был еще мал, неразумен он.

…Мучит бессонница Сатаней, —

Все-то ей помнится Ашамез.

Жалко, что дни в землянке сырой

Мальчик-герой проводит один!

Входит в землянку к нему она:

Поражена — он в крови лежит,

Тихо дрожит на его груди

Солнечный луч золотой стрелой.

"Маленький мой!" — Сатаней дитя

На руки ласково подняла

И понесла к Насрену скорей.

Тот вместе с ней ребенку помог.

Первенец Аши — нарт Ашамез

Снова в землянке живет-растет.

Славен тхамада наш благородный,

Длиннобородый славен Насрен!

Сядет в седло он — людям на диво —

Конская грива под бородой,

Гордый скакун, словно буркой ценной,

Серебропенной покрыт волной.

Едет тхамада — шуба внакидку,

Силы избытку мир подивись!

Блещут на солнце звенья кольчуги, —

В целой округе нету такой.

Режут баранов жирных Насрену,

Все беспрестанно ищут Насрена.

Если охрана Тлебицы слабнет —

Тотчас его известят о том.

Повелевает Насрен-Тхамада

Пеших и конных скликать на бой.

Клонятся травы ниже и ниже:

Около Псыжа, на берегу,

Встал головной отряд, а последний

Возле Харамы-горы стоит.

Длиннобородый коня седлает,

Длиннобородый звенит мечом.

Едет Насрен в головном отряде,

Как подобает тхамаде — смел.

Спешились нарты возле Индыла,

Лоз нарубили для шалаша.

Молвили нарты тхамаде-другу:

"Просим услугу нам оказать:

Аши наследника, Ашамеза,

Дай нам увидеть в своих рядах".

Длиннобородый зовет Арыкшу,

За Ашамезом велит скакать.

Едет Арыкшу, скачет Арыкшу,

Вот он въезжает в знакомый двор.

Вышли навстречу: "Милости просим,

Будь нашим гостем". — А он в ответ:

"Нет, я с коня, своего не слезу,

Я к Ашамезу, где Ашамез?"

"У Ашамеза такой обычай:

Рвет он из бычьей кожи ремни

И вылезает из колыбели,—

В альчики он убежал играть".

"Стало быть, это маленький мальчик;

В альчики станет ли нарт играть?!"

К войску Арыкшу вернулся вскоре:

"Горе сединам твоим, Насрен!

Ты пред людьми меня обесславил —

Ехать заставил за сосунком!"

* * *

Чуть Ашамез на льду появился,—

Все от соперника прочь бегом.

Только Куйцук его не боится.

"Хочешь сразиться со мной, Куйцук?"

"Ладно, но если кто проиграет,

Не отбирает назад костей".

Уговорились. Куйцук невзрачный

Хоть незадачлив в игре, а хитер…

Но уговор забыт Ашамезом:

Проигрыш хочет назад вернуть.

"Нет, позабудь ты о том и думать,

Да поразит меня бог небес!"

Тут Ашамез взял олений альчик,

Ловко Куйцука по лбу хватил,

За ноги по льду его волочит.

"Если ты витязем стал суровым,

Ты бы за гибель отца отомстил!"

И побелел Ашамез от гнева,

Альчики бросил и говорит:

"Благодарю за прямое слово,

Долгого века тебе, живи,

Но назови мне отца убийцу,

О, назови убийцу отца!

Альчики все оставлю тебе,

Семьдесят пять прибавлю тебе,

Да еще три оленьих возьмешь,

Лишь назовешь убийцу отца".

"Не назову я тебе убийцу,

Имени я не могу назвать,

Пусть тебе мать назовет убийцу,

Правды добиться ты можешь так:

Ты половчее больным прикинься,

Будто болит у тебя живот,

Жареный, мол, ячмень помогает,

Дай, мол, скорее мне ячменя

И от мучений спаси меня.

Требуй, но с блюда

Ты не бери,

Уговори

Горстку взять в руки,

А как возьмет

Да поднесет,—

Будто от муки

Стисни ей руки —

Имя убийцы мать назовет".

И полетел Ашамез, как птица,

Дома ложится, плачет, кричит,

Будто живот ему сводят корчи,

Горше и горше рыдает он.

Мать у соседей в тот час сидела,

Крик услыхала — бежит домой.

"Ой, сыночек мой,

Нарт мой тонкостанный,

Что с тобой стряслось,

Что с тобой случилось?

Сделай милость, сын,

Матери откройся!"

"Ой, моя родная,

Что со мной, не знаю,

Мучит боль, — невмочь!"

"Ой, сыночек мой,

Нарт мой тонкостанный,

Чем тебе прмочь?"

"Мать моя родная,

Есть лекарство, знаю.

Юной жизни жаль мне,

Ячменя поджарь мне!"

"Ой, сыночек мой,

Нарт мой тонкостанный,

Ой, желанный мой

Первенец любимый!

Это не твое,

А чужое слово,

Кто тебя учил

Хитрости подобной?"

"Ой, моя родная,

Никого не знаю,

Тут не наущенье —

Не стерплю мученья!

Дай, меня жалея,

Ячменя скорее,

Помоги же сыну,—

Белый свет покину!"

"Ой, сыночек мой,

Нарт мой тонкостанный,

Вот тебе ячмень,

Жареный, горячий".

Плачет Ашамез,

Не берет он с блюда

Жарких зерен груду,

Выбил он из рук

Глиняное блюдо.

"Ой, сыночек мой,

Первенец желанный,

Не пойму никак

Что же тебе нужно?"

"Ой, моя родная,

Ячменя желаю

Я из рук родимых,

Ласковых, любимых!"

"Ой, сыночек мой,

Нарт мой тонкостанный,

Ой, желанный мой,

Обожгу я руки".

Все ж ячмень взяла, —

На своих ладонях,

Хоть палит огонь их,

Сыну подала.

Тот вскочил и руки

Крепко ей сжимает,

Обжигает руки

Матери достойной.

"Ой, сыночек мой,

Жжет ячмень ладони! —

Тихо стонет мать. —

Горе мое, горе!"

"Мать моя, гуаша,

Жжет мне сердце пламень,

Давит грудь мне камень!

Помоги, родная…

Как мне жить, не зная,

Кто отца убийца,

С кем я должен биться.

Ты родная мать мне,

Ты должна сказать мне,

Кем убит родимый,

Нартами любимый".

"Ой, сыночек мой,

Первенец мой смелый,

Что ни делай ты —

Не достать злодея.

Сам Насрен сейчас,

Мучимый недугом,

С нартским войском встал

У реки Индыла.

Знай: отца убийца

Злой Тлебица-зверь.

Он теперь далеко,

Между двух морей.

Подойдешь к волне —

Сыщешь смерть на дне".

"Ой, моя родная,

Страха я не знаю.

Что мне междуморье?

Это мне с пол-горя!

Где найти мне снова

Скакуна отцова?"

"Ой, сыночек мой,

Белый альп в конюшне,

Бедненькому скучно,—

Неухожен он.

Перед дверью там

Лег валун огромный,

Непокорный конь

Грозен и упрям.

Застоялся он,

Вечно на запоре.

Горе мое, горе,

Он тебя убьет!"

"Ой, моя родная,

Сяду на коня я,

Молви только слово:

Где седло отцово?"

"Ой, сыночек мой!

Что костер нагорный,

В черном сундуке

То седло отцово".

Добрые руки сын отпускает,

Он достает отцово седло,

За пояс — три кизиловых палки,

Камень отталкивает ногой,

Входит в конюшню нетерпеливо,

Трогает гриву, уши коня:

"Если меня ты не станешь слушать —

Серые волки тебя съедят!"

Вскинул седло, затянул подпругу,

Поясом туго стянул свой стан

И — на коня! Серый конь со спесью, —

Он в поднебесье нарта несет;

За облаками нарт быстроногий,

Палки о спину нарт обломал,

Но обуздал скакуна лихого…

Острым обломком ему грозит.

Бег свой умерил скакун бесстрашный

И седоку своему сказал:

"Если ты будешь нартом примерным, —

Буду я верным тебе конем!"

Тут Ашамез на землю спустился,

Спрыгнул с объезженного коня,

В дом возвратился и снарядился,

Время настало итти в поход.

Славного Аши надел доспехи,—

Прочь все помехи: он нартом стал!

Серого альпа опять седлает,

Ловко взлетает в седло опять.

"Мать, — говорит, — до счастливой встречи,

Еду далече!" И едет он.

Над рукоятью орел могучий,

Гончие — тучей вслед за конем.

По полю юноша едет-скачет —

Начат его достославный путь!

Облаком легким на легком альпе

Он над родною землею летит,

Вот над лесной опушкой мчится.

"Что там за птица?" — Это фазан.

Мигом фазана орел хватает,

Птицу хозяину отдает.

Всадник к седлу привязал фазана.

Вот и поляна — привал, ночлег.

Нарт огоньку добыл из кресала,

И запылало пламя костра.

Дым поднимается прямо в небо:

Стало быть, завтра погожий день!

…С берега смотрит Длиннобородый:

"Что это там за дымок вдали?

Кто это выше нашего стана,

Кто невозбранно туда зашел?"

Длиннобородый с Сосруко вместе

Десять наездников шлет туда.

Едут гонцы на дымок над лесом,

Остановились вблизи костра:

Что там за юноша непонятный?

Едут обратно к своим войскам.

"Видели юношу, подивились,

Но не решились заговорить".

Ох, и разгневался тут тхамада:

"Что за преграда? — сел на коня,

Сел, натянул тетиву тугую.—

Может, к врагу я еду на бой?"

Едет тхамада; скачет тхамада,

Близко подъехал к юноше он:

"Эй, пусть ночлег твой будет счастливым!"

"Ты ж справедливым тхамадой будь!

Милости просим к нам, коль охота".

"Кто ты? Откуда ведешь свой род?"

"Седобород, а пытлив не в меру,

Как ни зовусь, — тебя приючу".

"Нет, не хочу, ты сварлив, как старец",—

И повернул обратно Насрен.

Юноша крикнул: "Добрый тхамада,

Не обижайся, — я назовусь:

Знаешь ты славное племя наше,

Аша — отец мой, я — Ашамез".

Круто коня повернул тхамада,

Юношу взглядом окинул он,—

Люб ему юноша смелый, статный…

К войску обратно едут вдвоем.

Витязи ропщут: седоволосый

Молокососа к нартам привез!

Уазырмесу молвил тхамада:

"Надо измерить речную глубь".

"Ты утопить меня хочешь, верно!" —

Гневно ответил Уазырмес.

Нарту Сосруко сказал тхамада:

"Надо измерить речную глубь".

"Эй, близнецы, — закричал Сосруко,—

Ну-ка измерьте речную глубь!

Воин Арыкшу, лихой наездник,

В бездне реки отыщи-ка дно!"

Не согласился Арыкшу тоже…

"Ты помоложе нас, Ашамез!"

Наперерез теченью речному

Быстро плывут Ашамез и конь.

Двинулись нарты за Ашамезом,

Чуть поспевая за ним в волнах.

Нарты выходят с трудом на берег,

Сами не веря своим глазам.

Едут они глубоким ущельем —

Вот и Тлебицы лихой табун, —

Всех кобылиц они захватили,

Лишь ускакал вороной скакун.

Мчится за ним Ашамез бесстрашно.

Мчится, как ветер, нарт-удалец!

Вот, наконец, коня догоняет

И ударяет своим мечом.

Худо пришлось коню в этой схватке:

Обе лопатки рассечены.

Юноша взвился, как ураган,

И на Тлебицы взлетел курган,

* * *

Зорки глаза Бидох-чаровницы.

"Слышишь, Тлебица, — молвит она, —

Враг твой табун сейчас угоняет".

Гневом вскипает злой Коротыш:

"Кто это смеет здесь в междуморье,

С гибелью споря, трогать меня?!."

Вдруг его конь вороной вбегает,

Весь истекает кровью скакун,

Видно, бежал домой без оглядки,

Обе лопатки рассечены.

"Ты мне родного отца дороже,

Кто ж это, кто же тебя сгубил?"

Быстро Бидох во двор прибежала

И обдала дыханьем коня,

Раны смертельные излечила

И возвратила силы коню.

Снова Тлебица коня седлает

И выезжает прочь со двора.

Юношу встретив, злясь непомерно,

Высокомерно ему кричит:

"Эй, говорят, мой табун умчали,

Ты не встречал ли кого, скажи!"

"Злой Коротыш, разве я не в силах

Сам твой табун у тебя отнять?"

"Ты не шути со мной, недоросток,

И из терпенья не выводи!"

"Сам ты меня из терпенья вывел,

Гибель отцу моему принес…"

"Кто ты таков, какого ты рода,

Что ты болтаешь, головорез?"

"Я — Ашамез, а отец мой Аша,

Ежели спрашиваешь меня".

"Род ненавистный, неистребленный,

Ты лишь зеленый его побег!"

И натянулись крепкие луки,

Стрелы метнули ловкие руки,

А как иссяк в колчанах запас,

Остановились спорщики враз.

"Эй, Ашамез, — говорит Тлебица, —

Быстро, как птица, лети домой,

Бой не решен, а стрел нехватает".

Но Ашамез ему отвечает:

"Дом мой далек. Если ты мужчина,

Нету причины меня гонять,

Сам привези оружье для боя, —

Нужно с тобою окончить бой".

И возвратился домой Тлебица,

Раны его Бидох-чаровница

Теплым дыханием исцелила,

Снова вернулась сила к нему.

Взял было стрел он с собою вволю,

Только на долю врага Бидох

Стрел не позволила взять Тлебице…

Вот он вернулся, чтоб снова биться, —

Бросился на Ашамеза вновь.

Кинулась кровь в лицо Ашамезу:

"Я тебе верил, я тебя ждал,

Ты ж не привез мне того, что нужно,

Ты с безоружным биться привык,

Так поступает только трусливый,

Несправедливый бесчестный враг!"

Низостью злой Коротыш известен,

Голосу чести не внемлет он:

Он безоружного поражает,

Стрелами пятки ему пронзает,

Волосяной аркан в них вдевает

И по земле волочит его.

На поводу коня удалого

В логово ташит к себе злодей.

"Эй, поскорей, Бидох, погляди-ка,

Что я сегодня тебе привез:

Нашего рода недруг исконный

Мною сраженный, перед тобой;

Нынче пришел конец забиякам,

Нужно собакам его отдать".

Смотрит Бидох: перед ней ребенок,

Строен и тонок, изранен весь…

"Брось свою спесь, нетрудное дело

Детское тело так истерзать!"

На руки взяв, дитя осмотрела

И отнесла в сторонку его.

Ночь опускается. Небо звездно.

Поздно очнулся нарт Ашамез,

Голову поднял, привстал, садится…

А в это время Тлебице снится

Необычайный, недобрый сон.

Он пробудился, охвачен дрожью,

Шепчет на ложе ему Бидох:

"Что ты все мечешься, что случилось?"

"Ох, мне приснилось, будто воскрес

Нарт Ашамез и меня прикончил".

"Малый младенец тебя прикончит?

Гончие съели его давно".

Перевернувшись на бок со вздохом,

Возле Бидох он снова заснул.

…Вышел во Двор Ашамез, хромая,

И отыскал проход под стеной, —

В мертвой ночной тиши осторожно

К ложу Тлебицы подходит он.

Мстя за отца, врага убивает,

Вместо него на постель ложится.

Мнится Бидох, будто с ней Тлебица.

И от дыханья ее живого

К юноше снова вернулись силы.

"Эй, поднимайся, хозяйка, живо!"

"Что там за диво? Чего кричишь?"

"Вслед за мальчишкой нартского рода

Длиннобородый Насрен идет".

"Ой, если так — огонь разведу я".

"Тотчас задую я твой огонь, —

Длиннобородый увидит пламя,

Близко он кружит с войском своим".

Сам же арбу он запряг поспешно,

Спрятал в нее в темноте Бидох,

Едет он рядом на сером альпе,

Чуть различим он в своем седле.

Все же Бидох во мгле разглядела,

Кто ее смело так обманул,

И от испуга затрепетала

И зарыдала в ночной тиши.

"Полно, красавица, что ты плачешь?

Уж не прискачешь к тому, кто мертв.

Едем на родину нартов ныне,

Небо там сине, солнце светло,

Добрых там много, недобрых — мало…"

И перестала рыдать Бидох.

* * *

Едут и едут они все дале,

Вот увидали они табун.

"Чей же табун это, эй, табунщик?"

"Уазырмеса-нарта табун".

"Ну, а откуда его ты гонишь?"

"Из-за Индыла его гоню".

"Храбрый хозяин твой всем известен,

С доброю вестью спешу к нему".

Тут он табунщика отсылает

И забирает табун с собой.

День они едут, ночь они едут,

Снова встречают чей-то табун.

"Чей тут табун гуляет средь луга?"

"Это Сосруко-нарта табун".

"Статные кони, знатные кони,—

Пусть он погоню пошлет за мной".

Далее едут… Кого-то встретят?

Третий табун повстречался им:

"Неустрашим владелец достойный,—

Пусть он спокойно ждет лошадей".

Как услыхал обо всем Сосруко —

Слова не вымолвил, — промолчал:

"Не одолеть мне его, — подумал,—

Лучше, мол, шума не поднимать".

Шаг у коня Ашамеза твердый,

Вот и четвертый табун в лесу.

"Не нанесу обиды Насрену,

Славный тхамада старый Насрен".

Все табуны храбрый витязь отдал,

Сам же поодаль едет домой.

Вот он въезжает в свое селенье —

Шум, восхваленья, счастливы все.

Нарты любуются табунами,

Он одаряет друзей конями,

Роздал народу все табуны.

Обращены к Ашамезу взгляды.

Юноше рада и Сатаней.

Об руку с ней Ашамез сажает

Диву дивящуюся Бидох.

Радостный Хох небосвод прорезал,—

В честь Ашамеза пир на весь мир!

Звали красавицу Ахумидой,

Нарты гордились ее красотой.

Снега белей у нее сорочка,

И с оторочкой платье на ней.

Только шелка она надевает,

А вышивает лишь серебром.

О красоте зайдут разговоры—

Смолкнут все споры и там и тут, —

Мол, хороша у нас — Ахумида.

Первой из первых слывет она.

Нарты себе не находят места:

Если невесту ищет жених —

Едет к разумнице Ахумиде,

Только и видя ее одну.

Выросла девушка статной, стройной,

Нарту достойной будет женой.

Как на подбор молодые нарты,

Самый невидный — и тот герой!

Вот под горой его стадо бродит,

Вот он уходит в дальний поход…

Только нейдет Ахумида замуж,

Сам уж отец не знает, как быть.

Сколько к ним нартов ни приходило —

Все ей немилы, не по душе.

Все-то ей не любы, не желанны,

В каждом изъяна ищет она.

Кто ни придет — разговоры те же,—

Стали все реже свататься к ней:

Больно разборчива Ахумида.

Утром однажды она сидит,

Вдруг приезжает черный, суровый,

Новый, неведомый ей жених.

Старый Емзаг зовет Ахумиду,

Скромная с виду — она пришла.

Гость показался ей всех противней —

Будто бы дивной силой какой

Злобный дракон обернулся мужем,

Черен снаружи, черен душой.

Нет, не по нраву он Ахумиде!

Молвил в обиде черный джигит:

"Если ко мне обратятся с делом,

Каждому я покажусь умелым.

Если чего захочу — добуду;

Все мне подвластно везде и всюду.

Ты хороша, как весна земная,

Как проживешь ты, любви не зная?

Ты своего отца огорчила,

Многим джигитам жизнь омрачила,

И на меня ты глядеть не хочешь,

Разве же я не достойней прочих?

Так я никем не бывал унижен.

Слушай: отказом я не обижен,

Но причинившего оскорбленье

Не оставляю я без отмщенья.

Не отступал я среди похода,

Знатного не посрамил я рода.

О златокудрая недотрога,

Всех прогоняла ты от порога.

По сердцу юноши не нашла ты,

Но для тебя придет час расплаты.

Я говорю с тобой открыто,

Сердце мое разрежь, посмотри ты,

Впрямь, охватило его пожаром,

Знать, я увидел тебя недаром.

Днем пред глазами стоишь моими,

Ночью твое повторяю имя.

Я пред тобою стою, не лукавя,

В дом твой явиться влюбленный вправе.

Я неудачи ни в чем не ведал,

Я возвращался всегда с победой.

Милой своей приглянуться — счастье,

Да не в моей это, видно, власти.

Все же как гостя меня почти ты,

Волосы гребнем мне расчеши ты!"

В льстивых речах недоброго гостя

Гнева и злости словно бы нет…

Девушка в просьбе не отказала

И расчесала кудри его.

Он распрощался с ней без досады,

Вышел из сада, сел на коня,

Скоро его уж не видно стало…

Двери устало закрыв за ним,

Девушка села и вдруг с тревогой

Бога-Амыша видит у ног…

Как этот бог попал к ней под крышу?

Бога Амыша куда ей скрыть?

Нарты всегда поклонялись богу, —

Пусть поклоняется нартам бог!

В черный сундук его положила,

Плотно закрыла крышку над ним.

Много ли, мало ли дней промчалось —

Все не случалось взглянуть в сундук.

Раз Ахумида сундук открыла:

Мертвым лежал в сундуке Амыш.

И Ахумида мешкать не стала:

Воду смешала с кровью Амыша,

Чтобы здоровья придать скоту.

Снадобьем скот она окропила,

Чтобы умножить приплод скота.

Вот уж стадами покрыты горы,

Радует взоры обилье их.

Девятерых пастухов уж мало,—

Радостным стало нартов житье!

А Ахумида стрелу Амыша

В старом своем сундуке нашла

И порешила: кто разгадает,

Кто угадает, чья то стрела —

Вечным ей спутником в жизни будет,

Сердце ее догадкой добудет.

Так и сказала она отцу.

Выслушал тот Ахумиды речи

И, не переча, ответил ей:

"Я не угадаю,

Голова седая,

Люди скажут: стар ты!

Пусть гадают нарты.

Острый ум Сосруко —

Что стрела из лука,

И у Бадыноко

Зорко видит око,

Нарту Батаразу

Все понятно сразу.

Ну, а всех быстрее

Девичьи затеи

Разгадает стройный

Аши сын достойный!"

…Съехались витязи, как для боя,

Нету отбоя от женихов.

Самый невзрачный достоин славы, —

Не для забавы ходил в поход:

Доблестным подвигам нету счета,

Что ни работа — кипит в руках.

Вот на коне летит Бадыноко —

Зоркое око, в сердце огонь.

Гордый Сосруко, как перед схваткой:

Хочет догадкой скорей блеснуть.

Конь стальногрудого Батараза

Ждет лишь приказа — куда скакать.

Тут же лихой наездник — сын Канжа.

Каждый красавицею пленен.

Думали долго, — не разгадали,

Даже устали нарты от дум.

Поотдохнувши, снова гадают, —

Не попадают ответы в цель;

Как и досель, ко всем равнодушна,

Вновь Ахумида без жениха.

Скучно красавице — как в изгнаньи —

За вышиваньем сидеть одной.

Смотрит однажды она в оконце,

Видит: на солнце что-то блестит.

Всадник летит на коне ретивом,

Белая грива, что снег в горах.

С тонкою шеей конь сухопарый,

Всадник под пару ему — красив!

Поясом стянут стан муравьиный,

Взор его львиный горит огнем.

Кто ж этот юноша смелый, стройный?

То беспокойный нарт Ашамез.

Долго он странствовал в отдаленье,

Много селений он посетил,

Всюду бывал со своей свирелью,

Счастье, веселье народу нес.

Он запоет — и земные недра

Щедро обильем дарят людей,

Дивной свирели звучное пенье

Миру цветенье и мир несет.

Нивы тучнеют, луга пестреют,

Переливаются, все в цвету,

Степь, изнывающая от зноя,

Будто волною вся обдана.

Павшее в землю малое семя

В скорое время дает росток,

Русло сухое стало рекою,

Стало глубоким морское дно,

Скованным лютым крутым морозом,

Травам и лозам стало тепло,

С треском распахиваются почки —

Блещут листочки на деревах,

Дышит прохладой простор пустыни,

Бродит в долине довольный скот.

Всюду свирель Ашамеза славится,

Здравицу жизни поет везде.

Всюду цветенье,

Пенье, журчанье,

Юноша добрый

Бодрою песней

Вести о счастье

Людям приносит.

Где ни промчится

Он со свирелью —

Всюду веселье,

Всюду обилье,

Мир и покой.

"Поворачивай обратно,

На удачу не рассчитывай.

Не самшитовая ручка

У твоей походной плетки,

Ремешок непозолоченный

И короче он, чем надо,

Без каменьев изумрудных

У коня нагрудник бедный.

Как пред взором станешь вражьим,

Коль не на пуху лебяжьем

Твоего седла подушка?"

Юноша черный,

Словно медведь,

Страшно глядеть!

С зверем он схож,

Шея, как еж,

Мало красы:

Даже усы,

Как разглядишь —

Чистый камыш!

Не из железа он, не из глины —

Облик звериный… Верно, то он —

Черный дракон, скота похититель

И разоритель нартских дворов.

Черному только того и надо,

Чтобы с ним рядом была она.

За облаками его чуть видно,

И Ахумида — вослед за ним.

Он повернул коня к Ахумиде,

У Ахумиды оружья нет.

Черный из лука стрелу пускает

И поражает ее коня.

Девушка облачком вниз слетела,

Легкое тело враг подхватил,

С ним до светил небесных поднялся,

Кружится, кружится в небесах,

И остаются на небосводе

Радугой огненные следы.

Горе! Достиг он желанной цели —

Черный конец свирели у губ!

Дует в него он, и душным зноем

Небо и землю жжет суховей,

Все выгорает, все умирает.

Всадник все злее и злей играет

И пропадает в глуби небес.

* * *

Ночи и дни чередой летели…

Нет ни красавицы, ни свирели;

Нартскую землю засуха гложет,

Кто же поможет бедной земле?

Чтобы спастись от черного часа,

Вздумали Хасу нарты собрать.

Долго решали, совет держали,

Как от печали спасти свой край.

Пусть им весь свет обойти придется —

Все же найдется пропажа их.

Ой, поскорей найти б Ахумиду,

Ой, поскорей бы найти свирель,

Чтобы избавиться от напасти,

Силу и счастье вернуть земле!

Обувь и посохи из железа

Будут полезны нартам в пути,—

Все это им раздает Сосруко,

Счастья порука — разум его.

В путь собрались на рассвете нарты,

На семь частей разделили мир,—

Каждому нарту своя дорога,

Каждому много дано пройти.

Точно назначили место встречи:

"Кончится год и наступит вечер —

Там, на кургане, будет свиданье

Тех, кто в скитанье остался жив…"

Время летело, время кружилось…

Обувь железная износилась,

Укоротились посохи нартов, —

Стали чуть видны в нартскйх руках.

Мерили нарты дальние дали, —

Тщетно блуждали, пришли ни с чем…

…Долог бескрайний путь Ашамеза, —

Стерлось железо его подошв,

И превратился посох в обломок.

Нарт истомился в долгом пути.

Времени счет потерял, бедняга,

Тщетно отвага кипит в груди.

Вот он к Индылу-реке подходит

И не находит капли воды.

Русло иссохло, все обгорело,

Все пожелтело на берегу.

Ветер сухой да каменьев глыбы,

Мертвые рыбы на дне пустом.

Нету животных, нету растений,

И от селений нету следа.

Дрогнул скиталец, забыл усталость,

Горе и жалость пронзили грудь:

"Где ты, свирель, чтоб моей отчизне

Здравицей жизни жизнь возвратить?"

Как заиграл бы он на свирели —

Зазеленели б деревья вновь,

Русла наполнились бы водою,

Над молодою родной землей

Вновь закачались бы тихо злаки,

Были бы сладки травы стадам.

Нет у него свирели заветной!

И безответно скорбит земля,

Жаром пылает она в изморе.

Горькое горе! Как ей помочь?

Сел Ашамез на траву сухую,

Песню глухую он затянул:

Может быть, горькая песня эта

Радость расцвета земле вернет!

Тщетно поет он, — все безотрадно

На неоглядной родной земле.

И замолчал Ашамез уныло,

Словно застыла песнь на губах.

Сердце у юноши разрывается…

И собираются вкруг него

Полуживые звери и птицы,

Голубь садится к нему на грудь,

Львы исхудавшие встали рядом,

Жалобным взглядом смотрит медведь,

А зареветь — уж давно нет силы…

Вот подползает тигр полосатый,

Стройный рогатый бредет олень.

Все они юношу окружают,

Будто желают что-то сказать.

А над головою

Журавли курлычут,

Кличут и кружатся

Лебеди и гуси.

"Лебеди, гуси,

Что ж ваши крылья

Сникли в бессилье?

Что ж ваши очи

Пасмурней ночи?"

Два голубокрылых

Голубя воркуют.

Все тоскуют, молят

Нарта о спасенье.

Ашамез в смятенье,

Ашамез бессилен,

На ноги вскочил он

И ступил невольно

Пяткою на лапку

Голубя седого,

И сломал он лапку

Голубю седому.

И сказал крылатый:

"Чем же виноват я,

Что тебе я сделал?"

"Свет не мил мне белый,

В слез горючих море

Ты прибавил горя".

Раздалось тут слово

Голубя другого:

"Человек невольно

Сделал тебе больно.

Устали не зная,

Бродит он, страдая,

Дудочку он ищет;

Как в нее засвищет —

Станут снова живы

Люди, звери, нивы.

В славном крае нартском

У Емзага-старца

Дочь была красива,

Хоть горда-спесива.

А вот этот витязь,

Гляньте, подивитесь,

Он владел свирелью,

Пел он с доброй целью.

Но дракон-губитель,

Нартов разоритель,

Всем нанес обиду —

Выкрал Ахумиду

И свирель похитил.

Он — всего губитель.

Ищут дракона

Нарты повсюду.

Юноша этот

Нарт по рожденью,

Всех он добрее,

Греет он землю

Доброю песней.

Звать Ашамезом

Этого нарта.

Он тонкостанный,

Всюду желанный.

Где ни пройдет он —

Все расцветает,

Нивы тучнеют,

Полнятся русла.

Он оживляет

Нартской свирелью

Мертвую землю,

Он тонкостанный,

Всюду желанный.

Нарта деянья:

Полные воды,

Годы обилья,

Тучные нивы,

Щедрое просо,

Росы на травах.

Он благороден,

Всем он угоден,

Нарт тонкостанный,

Всюду желанный.

Будит медведя

От забытья он,

С неба и с кручи

Тучи сгоняет.

Все золотится,

Лица сияют.

Нарта заслуги

Славны повсюду.

Первенец Аши

Краше всех нартов.

Он тонкостанный,

Всюду желанный.

Ныне он мучим

Жгучим страданьем,

Горем измаян,

Гневом разгневан.

Ведаю ныне

Я о причине

Гнева и боли

Доброго нарта:

Издавна нартам

Враг угрожает,

Кружит над ними

Ворон бескрылый,

Недруг постылый.

По свету рыщет,

Ищет мгновенья

Тенью закрыть бы

Нартское солнце.

Облик меняя,

Случая ждал он, —

Вот и дождался…

Дерзко похитил

Он Ахумиду,

Дивной свирели

Нартов лишил он,

С этой свирелью

Он в подземелье

Скрылся сегодня.

Там, в преисподней,

И Ахумида.

В мрак тот глубинный

Путь есть единый,

Нету другого.

Там, где земного

Края граница,

Где закруглится

Толща земная,

Взор твой увидит

Шапку кургана,

А на кургане

Дерево-диво —

Старый чинар.

Корни могучи,

Скручены в недрах,

Ствол неохватен,

Есть и дупло в нем,

Словно пещера.

Ветви раздвинешь — —

Вход обнаружишь.

Темной дорогой

Спуск твой начнется,

Словно в колодце

Мрачно и сыро,

Проблеска света

Нету в дороге.

Не за что там уцепиться,

Сбиться с тропинки страшись!

Путь этот — путь неизбежный,

Если собьешься — беда!

Путь этот — путь семидневный,

Гневное сердце смири,

Три еще месяца надо

Голод и холод терпеть.

После трехмесячных странствий

В царство дракона придешь,

В дальние эти владенья.

Там, в заточенье томясь,

В черном седьмом подземелье

Нартская радость скорбит,

В черном седьмом подземелье

Замкнут и голос свирели…

Этим не кончится путь.

Не позабудь, что доныне

Кто побывал в той пучине —

Не возвращался домой.

Но не для смелых преграды,

Смертны драконы, хоть злы!

Этот дракон ненасытный

Любит джигитом скакать,

Грабить народ на просторе, —

Мало обжоре добра!

А как воротится сытым,

Спит он семь дней и ночей.

Этой порой осторожно

Можно пробраться к нему,

Можно умелою хваткой,

Хитрой догадкой своей

Взять у него Ахумиду

И дорогую свирель.

Сильною мягкостью тигра

Выиграть сможешь игру,

Грубостью тут не возьмешь ты,

Сгинешь, навек пропадешь ты,

Если заметят тебя.

Помни, что это опасно,

Но не напрасно даны

Мужу и разум и пламень, —

Камень расплавишь умом".

Так говорил ему голубь,

Над головою кружась.

Голуби прочь улетели,

В теле же юноши вновь

Кровь горячо забурлила,

Сила вернулась к нему.

Двинулся нетерпеливо

Нарт справедливый домой.

К нартскому едет кургану,

Конь ураганом летит.

Нартов собравшихся вместе

Вестью ездок поразил:

"Ведомо, нарты, мне ныне,

Где, как рабыня, в плену

Мучается Ахумида,

Ведомо мне, где свирель.

Надобно без промедленья

Ехать в ту дальнюю даль.

Время не ждет, отзовитесь,

Каждый ли витязь готов?"

И отвечал Бадыноко:

"Близко ль, далеко ль — иду.

Будь рукоять у вселенной —

Землю бы я троекратно,

Кверху подняв, повернул".

Громко ответил Сосруко:

"Первое дело, друзья,

Пища в тяжелом походе.

Я полугодье кормить

Вас обещаю в дороге.

Ну, и к тому ж, мое тело

В пламени закалено,

Неуязвимо оно".

И Батараз отозвался:

"Если б остался во тьме

Мир, потерявший светило,

Силы б хватило моей

Семь беспросветных ночей,

Вместо полдневных лучей,

Волей своей озарять".

Слово промолвил сын Канжа,

Доблестный нарт Шауей:

"Если усталое небо

Солнце на землю уронит,

Станет темнеть во вселенной, —

В воздух поднявшись высоко,

Я во мгновение ока

Солнце схвачу, и отдам я

Нартам родное светило".

Выслушал юноша речи, —

Ехать далече, друзья! —

И Ашамез их сажает

На сухопарых коней.

К подвигам нарты готовы,

Крепкое слово дают:

Труд, и победы, и раны

Равно делить меж собой.

* * *

Много ли, мало ль промчалось

Дней и ночей с той поры…

Там, где земля закруглялась,

Встретился нартам курган.

А на кургане

Дерево-диво,

Дерево-диво —

Старый чинар.

Корни могучи,

Скручены в недрах.

Ствол неохватен,

Древен и статен.

Тут Бадыноко,

Бурный, как ветер,

Верхние ветви

Тронул-раздвинул.

Ствол обнажился,

Вот и дупло в нем,

Словно пещера.

Нарты вступают

В двери чинара

И в подземелье

Медленно входят,

Тропку находят.

Солнца там нету,

Нету просвета,

Не за что нартам

Там уцепиться.

С тропки собьешься —

Уж не вернешься!

Путь семидневный,

Мрак беспросветный…

Честь Батаразу!

Грудь свою витязь

Мощной рукою

Вдруг рассекает

И вынимает

Жаркое сердце.

Сердце сверкает

Светочем ярким.

Поднял он сердце

Над головою,

С темью сражаясь

Путь семидневный

Нартами пройден.

Голод томит их,

Жажда палит их,

Тяжкая мука!

Мудрый Сосруко

Муку развеял.

Он обещанья

Не нарушает —

Он из припасов,

Матерью данных,

Всех оделяет

Сытною пищей.

Вновь обретают

Витязи силы.

Вот на исходе

Третий их месяц,

Вместе подходят

Нарты к владеньям

Злого дракона:

Спит он глубоко —

Был он далеко.

Тихо, без звука

Входит Сосруко

К зверю в берлогу;

Ищет дорогу,

Ищет, находит,

Пленницу быстро

Освобождает,

С ней и свирелью

Мчится к собратьям.

* * *

Радостно нарты

Едут обратно.

Поздно иль рано,

Рано иль поздно

Грозно вскипает

Страшная буря,

Хмуря свирепо

Небо и землю,

Впрах рассыпая

Гордые скалы.

Все засверкало,

И загудело

Лоно земное.

"Это за мною

Мчится погоня!" —

Слышен сквозь бурю

Крик Ахумиды.

"Эй, не зевайте,

Не уступайте!"

Тут превратился

В крепость стальную

Умный Сосруко,

Все укрепились

В крепости этой.

Света не видя,

Чудище скачет,

По Ахумиде,

Верно, тоскует…

Биться готовы

Нарты с драконом;

Тот по заслонам

Сыплет удары,

Жаром пылая,

Искры мелькают.

Тщетны удары,

Бьется он даром, —

Неодолима

Крепость стальная.

Он и краснеет,

Он и бледнеет:

Крепость-громада,

Чудо-преграда.

Гневу дракона

Нету предела:

"Коль рукоять бы

Крепость имела,

Крепость бы поднял

И дотащил я

До преисподней!

Будь здесь для глаза

Щель небольшая —

Крепость бы сразу

В прах обратил я!"

Тут Бадыноко

Крикнул: "Для ока

Хочет он щели,

Сделаем щелку!"

Злобно моргает

Черный глазами.

Замер в сторонке

Да. как рванется, —

Плечи-то крепки, —

В щепки разнес он

Крепость стальную.

Взял Ахумиду,

Скрылся из виду…

Нарты в смятенье, —

Зренье затмилось!

Но Ашамезу

Не до раздумья:

Девять могучих

Стрел быстролетных

Он выпускает,

Мутные тучи

Сталью пронзает.

Смотрят на небо

Нарты в смятенье:

Черные тени

Меж облаками.

Издали видно:

Двое на землю

Падают с неба.

У Шауея

Конь быстроногий.

Наперерез им

Витязь взлетает,

Ловко хватает

Девушку нартов,

Рядом сажает —

На спину альпу.

Видит он тут же

Гибель дракона:

Вниз головою

В бездну летит он.

Так возвратилась

Вновь к Ашамезу

Вестница счастья

С дивною властью.

И Ахумида

В дом возвратилась.

Все оживилось:

Нарты пируют,

В честь Ашамеза—

Первенца Аши —

Чаши большие

Ввысь поднимают.

Вот и награда,—

Старый тхамада

Чашу подносит,

Просит отведать.

"Хох" восклицает

И называет

Воином лучшим,

Нартом могучим.

Славы достоин

Юноша-воин,

Нарт тонкостанный,

Всюду желанный.

Нартской свирели

Звучные песни

Служат народу,

Учат природу.

Грудь Ашамеза

Дышит просторно:

Белый — не черный —

Кончик свирели

Губы целуют.

Нету печали, —

Звуки умчали

Тяжесть былую.

Жизнь расцветает,

Тает все злое,

И над землею

Снова обилье.

С легким усильем

Дунул в свирель он —

И запестрели

Долы цветами,

Русло сухое

Стало рекою,

Море глубоким,

Горе — далеким.

Злаки тучнеют,

Маки краснеют.

Всюду приволье

Волею песни.

Все это сделал

Нарт тонкостанный,

Нарт величавый,

Доброю славой

Ныне увенчан.

Песней чудесной

И благородной

Славе народной

Юноша служит.

Ранней звездою сверкает,

Всех красотой затмевает.

Лик ее — солнцу подобен,

Стан ее с тополем сходен.

Славится кожею нежной,

Умной, прилежной слывет.

От женихов нет отбою,

Ходят толпою за ней.

Девушка всех отвергает,

Но Ашамез рассуждает:

"Чем бы я ей не жених?

Я не из тех, кто в жилище

Робким, как нищий, идет.

Не пожелает — откажет,

Рта не завяжет — скажу!

Лишь свысока пусть не смотрит,

За простака не сочтет,

Не нарушаю приличья,

Свято обычай блюду".

В дом он вошел к Ахумиде,

Слуги, увидя его,

Так доложили о госте:

"Знатный приезжий там ждет,

Редко, мы видели краше,

Это сын Аши — юнец,

Славный делами своими,

Имя его Ашамез".

Но обернулась невеста

Ветром колючим сухим,

Знойным и жгучим дыханьем

Землю вокруг обожгла,

Выжгла и воды и злаки,

Вянет во мраке земля.

Взял Ашамез справедливый

Жизни источник — свирель,

Тихо запел свой счастливый,

Свой задушевный напев.

Он на свирели играет,

И оживает земля,

Долы, поля расцветают,

Вновь улыбаются лица,

Веселы звери и птицы,

Снова струится река.

Не унялась Ахумида:

Шлет Ашамезу она

Горсточку шерсти овечьей

Вместе с лозинкой сухой.

Принял он дар Ахумиды

И, поразмыслив, ответил:

"Ни скотоводом я не был,

Ни садоводом я не был,

Если ж ты требуешь стада — —

Взглядом окинь этот луг,

Хочешь цветов и деревьев —

Выйди во двор, погляди!"

Вышла во двор Ахумида,

Видит — отары на склонах,

Двор весь в зеленых кустах,

Яблоками золотыми

Ветви деревьев полны.

Тут она в дом поспешила,

Столик треногий накрыла,

Миску с похлебкой взяла.

Хлеба нарезала крупно,

Хлеб из муки просяной,

В вареве, будто глазки,

Плавают жира кружки.

Передала со слугою

Вместе с едою загадку:

"Хоть полнолунье сегодня,

А в преисподней светлей.

В тучах все звездное небо…"

Юноша принял даянье,

Иносказанью в ответ:

"Тут одного нехватает, —

Плетка твоя неисправна,

Главного нет — ремешка!

Да и потемки сегодня,

Впрямь в преисподней светлей,

В небе не видны светила,

Знать, пол-луны отхватило

Острым мечом в небесах".

Передал хитрое слово

Быстро, толково слуга.

Смотрит невеста на столик:

Столько ли было еды?

Хлеба всего половина,

В миске не видно кружков…

И на слугу рассердилась,

Разгорячилась она.

Нарту ж сказала сердито:

"Ежели не из самшита

Плетки твоей рукоять,

Можно ль считать ее плеткой?!

Шея коня, как у гуся,

Не разберусь я в тебе,

Кто ты: петух иль сова?

Чья у тебя голова?

Ежели ты петушок,

То ремешок для чего же?"

Смотрит на девушку нарт

И отвечает ей кротко:

"Плетка моя — это плетка;

Как вышиваешь ты шелком —

С толком я плеткой владею.

Вот рукоять из самшита,

Крепки копыта коня,

Шея его не с гусиной,

А с лебединою схожа,

Многих дороже мне альп!

Я не похож на сову, —

Нартом слыву не последним.

Птицей летаю я ранней,

Быстрою ланью бегу.

Зверем не рыскал в округе, —

Доброй подруги искал!"

Не унялась Ахумида,

Меткие мечет слова:

"А, если плетка отменна,

И рукоять из самшита,

Крепки копыта коня,

Шей его не с гусиной,

А с лебединою схожа,

Нету дороже коня,

Если с совой ты не сходен,

И благороден и смел, —

Стало-быть все в твоей силе,

Съезди к верховьям Индыла,

В дальние дали скачи,

И из парчи привези мне

Дивной голубки наряд!"

Быстро вскочивши на альпа,

Вдаль поскакал Ашамез.

Вот они, полные воды!

Брода не ищет ездок,

Едет полями, лесами,

Видит он пламя кругом.

Пламенем неопалимый,

Неутомимо вперед

Едет он и попадает

В грозно ревущую бурю!

Скрючились черные ветки,

Ветер деревья, как травы,

Рвет из горячей земли,

Скалы с дороги сметает.

Ливень сменяет метель,

Лютым трескучим морозом

Лозам природа грозит,

Реки вокруг обмелели.

И о свирели своей

Вспомнил ездок благородный,

Дудку к устам приложил.

Звонкий напев разливается —

Преображается мир,

Уж не лежит опаленной,—

Стала зеленой земля.

Едет к верховью наездник

И у верховья реки

Видит высокую гору,

Взору открылась на ней

Хижина чья-то простая.

К стае сквозных облаков

Тянется крепкий, ветвистый

Зеленолистый чинар.

А на чинаре высоком

Свито гнездо, а в гнезде

Башня, а в башне с голубкой

Девушка тихо живет.

Дивно голубки обличье,

Платье не птичье на ней, —

Платье на ней из парчи.

Каждое утро к Индылу,

Крылья расправив свои,

Эта голубка слетает, —

Любит купаться она.

И Ашамез со свирелью

Утром в ущелье пришел,

Выследил юноша птицу:

Скоро спуститься должна!

Птица полет замедляет

И оставляет в траве

Дивный наряд свой парчовый.

Нарт тонкобровый спешит,

Яркое платье хватает,

Платье блистает зарей.

Юноша в край свой вернулся,

Платье невесте привез.

Платья не хочет невеста,

Вместо того говорит:

"Ты, Ашамез тонкостанный,

Всюду желанный ты гость.

Зря ты скакал так далеко,

Зря добывал мне наряд,

Платья мне вовсе не надо, —

Верность твоя мне нужна.

Нужен жених мне бесстрашный,

Любящий землю свою,

Нужен жених справедливый,

А не спесивый бахвал.

Чтоб его звездные очи

В отчем сияли дому,

Чтобы скалой из гранита

Слава джигита была.

Меч был бы молнией грозной,

И смертоносной змеей;

Нужен мне тот, кто в походе

Думает лишь о народе,

Тот, кто путем благородным

Вместе с народом идет,

Тот, кто зовется мужчиной,

Силою львиной силен,

Сердцем же чист, словно голубь,

Голову сложит свою

За дорогую отчизну,

За изобилье земли.

Нужен мне великодушный,

Сердцу послушный жених,

Чтоб его песне внимали

Добрые дали страны,

Шли к нему люди и звери,

Накрепко веря ему.

Вот какой витязь мне нужен,—

Суженый мой — это ты!

Ты, Ашамез тонкостанный,

Сердцу желанный герой".

Так она сердце раскрыла,

Гордость свою позабыла.

Так Ашамез с Ахумидой

Счастье свое обрели.